Вражда

В ноябре 1918 года в Омске была свергнута Советская власть, и власть захватили ставленники англичан, адмирал Колчак и его сторонники. Формировалась белая армия, началась мобилизация крестьян Алтая в колчаковскую армию. Обязательной мобилизации подлежали офицеры и унтер-офицеры царской армии. В селе Титовка советская власть была установлена в марте 1918 года. Первым председателем сельского совета был избран Зоткин Яков Алексеевич. В мае 1919 года советская власть в селе Титовка была свергнута, Яков Зоткин и около десятка мужиков из села ушли в лес. Отрыли несколько землянок, организовали партизанский отряд, командиром стал Зоткин. Ныне это место в бору называется Красный столб. Отряд не имел оружия. Несколько винтовок привезли с собой фронтовики, да и к тем почти не было патронов.

С целью расширения отряда Яков Зоткин со сторонниками провел в Титовке собрание, на котором в партизанский отряд записалось около сорока человек из села. Было решено: командование отрядом и партизаны, имеющие оружие, будут расположены в бору в партизанском лагере, партизаны, не имеющие оружия, жить в селе и ждать сигнала общего сбора. Через два дня после собрания, по доносу, ранним утром, в село залетел небольшой конный карательный отряд поручика Зырянова. Зырянов и фельдфебель с двумя карателями подлетел к дому Зоткина. В доме были отец с матерью, сестра Фекла и его перепуганная жена с годовалой дочерью Маришкой.

– Где он?! – Заревел Зырянов. – Где вы его прячете? Обыскать все, перевернуть весь двор.
Солдаты выскочили во двор, бросились к пригону скота и к бане. Обыскав весь двор и огород, вернулись в дом.
– Нету его нигде, ваше благородие, ушел, скотина, – доложил фельдфебель.
– Обыскать весь дом.
От шума проснулся и заплакал ребенок в люльке.
– Заткни ей глотку! – рыкнул Зырянов.
Перепуганная онемевшая жена стояла у стены и смотрела на него полными ужаса глазами. Ребенок, надрываясь, кричал в люльке.
– Заткни ей глотку, я сказал! – взбешенный поручик вскочил со стула и шагнул к люльке.

Оторвавшись от стены, мать кинулась к кричавшей Маришке. Зырянов ударил ее кулаком в лицо, развернувшись, со злостью пнул под низ люльки. Ребенок вылетел из люльки, падая, ударился плечиком о край лавки и затих.
Фекла с криками бросилась к племяннице. Маришка была без сознания, у ребенка было сломано плечико.

– Ты что творишь, ирод! – бросился на поручика отец Якова, Алексей. Стоявший сбоку фельдфебель ударил его прикладом в голову. Алексей упал на пол, набросившийся на него Зырянов стал с яростью избивать ногами.
– Тащите эту скотину в управу, с собой заберем в Камень. И выгоняйте всех на площадь, по всем дворам пройдите, скажите, кто не придет, силой притащим, я сам лично запорю до смерти.
К полудню солдаты согнали всех жителей на церковную площадь села. Сельчане стояли, молча опустив головы, слух о зверствах в доме Зоткиных быстро облетел село. Зырянов приказал притащить лавку и поставить посреди площади. Выстроенные вдоль лавки в ряд двенадцать карателей стояли, приставив винтовки к ноге.
Зырянов объявил:
– Сейчас староста села будет называть фамилии, названным выйти из народа и встать у лавки.

Староста зачитал список, вышло человек сорок, большинство было фронтовиков, одетых в гимнастерки русской армии, на груди висели Георгиевские кресты за храбрость. Названных выстроили в две шеренги.
– Что же вы, братцы, Россию продаете! Забыли про Веру и Отечество! Бунтовать вздумали, скоты! Я вижу, что среди вас есть Георгиевские кавалеры, что же вы делаете! Из уважения к традициям русской армии Георгиевским кавалерам выйти из строя. Вы свободны. А вас, скотов, следовало бы расстрелять, но на первый раз по двадцать пять шомполов каждому. Приступить к экзекуции!
Солдаты схватили первого в ряду сельчанина, сорвали с него рубаху, уложили на лавку, в воздухе раздался свист шомполов и крики наказуемого. Закончив наказание первому, каратели выхватили из шеренги следующего. В это время народ, собранный на площади, стал расступаться, пропуская шедшего к поручику попа Титовской уездной церкви, отца Ивана. Отец Иван гостил у приятеля из соседней церкви. Узнав о случившемся в селе, сразу же погнал свой тарантас в Титовку, едва не загнав коня. Его взмыленный конь стоял привязанный к коновязи у церковного колодца.

– По какому случаю собрано сие мероприятие? – строго спросил отец Иван, обращаясь к поручику.
Зырянов, выкатив глаза, со злостью выдавил.
– Бунтовать вздумали скоты, ваше преосвященство, банду в селе из ваших прихожан создали, батюшка. Вот полюбуйтесь на список бунтарей. Зырянов протянул отцу Ивану список сельчан, составленный старостой.
– Кто писал сие, кто составил сию пасквиль на сельчан? Господин поручик, в моем приходе нет бунтарей, есть верующие дети Христовы. Немедленно прекратите экзекуцию, именем отца нашего я вам запрещаю. – Повернулся лицом к куполам Титовской уездной Богородской церкви, трижды перекрестился. – Да простит нас Господь за дела наши грешные.
Зырянов побледнел от злости, лицо его начал дергать нервный тик.
– Позвольте, ваше преосвященство, но это же бунтари, вероотступники, мой долг перед Отечеством строго наказывать христопродавцев!
– Ваш долг, поручик, всегда оставаться христианином, а чему нас учит господь – быть милосердным.
– Расходитесь по домам, занимайтесь трудами своими праведными, сие мероприятие я закрываю! – обратился отец Иван к своим прихожанам, жителям села Титовка. Народ стал расходиться, площадь быстро опустела. Не обращая внимания на поручика, отец Иван медленно пошел через площадь к кованым дверям церковной ограды. Зырянов приказал солдатам собрать в управу всех офицеров, унтер-офицеров и Георгиевских кавалеров и со старостой пошел в управу. Часа через два солдаты привели двух унтеров, не успевших спрятаться или сбежать из села.

– Это все?! – нервно закричал Зырянов. – Проворонили, дали сбежать из села под шумок, а где прапорщик Бацунов?
– Утром был, ваше благородь, сейчас жена говорит, что уехал в Камень.
– Сбежал значит тоже, подлец, поймаю – повешу, мужиком был, мужиком и остался, скотина.
К вечеру, захватив с собой арестованного Зоткина Алексея и двух мобилизованных унтеров, отряд Зырянова пошел на Мельниково.
После неудачи с мобилизацией в мае, белые провели еще несколько попыток мобилизовать крестьян. Тех, кто был против или прятался от призыва, наказывали шомполами. На сей раз Зырянов, наученный опытом, не проводил публичных экзекуций, а порол крестьян в их собственных дворах. Правда многим удавалось сбежать и спрятаться у родственников еще до отправки. Скрываясь от мобилизации, в отряд стали приходить мужики, их уже собралось около пятидесяти. Некоторые, переночевав пару дней, уходили к родственникам или на заимки. В лагере было отрыто три землянки, стояло около десятка шалашей из нарубленных сучков берез вместе с листвой, от которых по лагерю стоял дух березовых веников. В шалашах прятались мужики от вездесущего гнуса и комаров, роем летающих вокруг. Утром в лагерь пришли Митрофан Бацунов, с ним Красов Тимофей и Федор Устенко. Увидев Митрофана с шашкой, Тимофея с вилами и Федора с дробовиком,
– Какие люди к нам приходят, братцы! Вы только посмотрите! – съязвил Антон Ильченко, местный весельчак и балагур. – Проходите, садитесь ваше благородие, и вы, товарищи, садитесь, будьте как дома. Неужто и вас беляки шомполами угостили, или вы на сенокос пришли? Ты бы еще с собой грабли захватил, чтобы было удобней порубанных и пострелянных вами карателей согребать в кучи.
Мужики захохотали.

– Ты что зубы скалишь, или хочешь, чтобы тебе твоя Марфа хлеб жевала. Где Яшка?
– Вон, в крайней землянке. Видали, как их благородие взъерепенился, пошутить над ним даже нельзя.
Митрофан вошел в землянку, в землянке сидели Зоткин Яков, Егор Жданов бывший унтер-офицер, награжденный двумя Георгиями за храбрость и еще трое местных парней.
– Здорово живете.
– Здорово, Митроха, что, тебя тоже беляки прижимают? – спросил Егор, протягивая руку.
– А кого нынче не зажимают, будь оно неладно. Вы бы хоть караул выставили, а то расположились как на складчине. Беляки сказывали, в Солоновке стоят, налетят за две минуты, всех вырубят.
– Ладно, выставим, ты к нам в отряд или пересидеть мобилизацию? – спросил Яков.
– Денька два у вас побуду, а там видно будет.
– Что, думаешь в село вернуться, там тебя белые быстро мобилизуют, откажешься – расстреляют, давай лучше к нам в отряд, – напирал Яков. – Что, ты хочешь отсидеться, открутиться, не выйдет, сейчас время не то! Когда надумаешь уходить, оружие сдашь мне, тебе оно ни к чему, ты же воевать не собираешься, зачем тебе тогда наган и шашка.

– Ты мне его не выдавал, чтобы я тебе его сдавал. Ни к белым, тем боле к вам я не пойду служить, хватит с меня, навоевался уже, теперь твоя очередь. Я сам по себе жить хочу, с женой, с ребятишками. И ты меня тут не агитируй, бесполезно, – выпалил со злостью Митрофан, вытирая пот со лба. – Духотища тут у вас как в могиле.
– Ну что ты привязался к человеку, пойдем, Митроха, на воздух, покурим, – сказал вставший с лавки Егор, похлопывая Митрофана по плечу.
Вышли с землянки, присели на сутунок бревна.
– Может, и правда тебе лучше к нам, – сказал Егор, протягивая кисет Митрофану. – Четыре Георгия у тебя, школу прапорщиков закончил, полуротой на фронте командовал, помог бы мужикам, а? Не хочешь? Ну смотри, вольному воля. – Егор выдохнул сизый клубок самосадного дыма, разгоняя комаров. – Только этим и спасаемся от комарья, кругом болота, зажрали, сволочи. – Ну ладно, располагайся, надумаешь, подходи, я сейчас у Якова вроде заместителя.

Переночевав двое суток, Митрофан, Солощенко Владимир и еще четверо деревенских мужиков ушли на Ивановскую заимку.
В субботу к полудню Егор и с ним человек десять засобирались в село.
– Вы что, в Титовку идете? – спросил Зоткин. – Почему не спрашиваете разрешения?
– Ладно тебе, в бане попаримся, комары и вши зажрали, все тело зудит, спасу нету, да и жрать уже нечего, еды прихватим. К вечеру вернемся, не волнуйся, – ответил Егор, подвешивая на ремень бомбу, которую он прихватил с собой вместе с винтовкой с германской. – Пошли мы.
И закинув ремень винтовки за плечо, повел партизан в село. Дошли до опушки, с опушки леса виднелись крайние избы села.
– Что, мужики, поутру, как рассветет, все чтобы здесь были, все вместе вернемся в отряд, да жратвы не забудьте прихватить, самогону, если есть, раны лечить. –
Усмехнулся Егор.
– Ты же Яшке сказал, что мы к вечеру вернемся.
– Обойдется, без нас не соскучится, я свою жену уже два месяца не видел, да и ребятишек. Если кто хочет, то я не держу, может сейчас назад возвращаться. Да нет в селе белых, и в Токарево их нет, помоемся в бане, а утром, как договорились, вернемся в отряд. По домам?
– По домам! – выпалили партизаны и разошлись.

Напарившись в бане, переодев чистое белье, спал Егор с женой как убитый. Едва забрезжил рассвет, как в селе залаяли собаки.
– Егор, Егор, вставай быстрей! Слушай, как собаки лают, чужие в деревне. Вставай Егор быстрее, белые, наверно, – толкала мужа жена.
Егор вскочил с постели, быстро оделся, схватил винтовку, сунул бомбу в карман и выскочил в огород в направлении леса. Где-то недалеко ухнул дробовик, резко щелкнули винтовочные выстрелы, по селу разносился топот лошадиных копыт и крики.
«Попали, донесла какая-то сволочь. Покидовский работничек, не иначе. Зря я его не убил, суку, когда он на Яшкину семью и мужиков донес», – подумал Егор, выскакивая на переулок, ведущий к лесу, на ходу щелкнув затвором. До леса оставалось не более двухсот метров, когда он услышал стук копыт. Обернувшись на бегу, увидел пятерых верховых карателей с шашками, преследовавших его. Вскинул винтовку, выстрелил с разворота, продолжая бежать. Выстрелил еще, один из колчаковцев вылетел из седла, сбитый пулей Егора. Пробежав метров тридцать, повернулся и дважды выстрелил навскидку. Пуля поразила коня первого карателя, тот кубарем улетел в огороды, кони шарахнулись и остановились, дав ему возможность немного уйти дальше от погони. Повернулся, выстрелил, и еще один вылетел из седла. Кончились патроны. Отбросив бесполезную винтовку в сторону, Егор бросился к лесу.

Вот он лес, до него не больше тридцати метров, но преследователи уже за спиной. Выхватил из кармана бомбу, выдернул чеку, кинул ее под копыта коней карателей. Не дожидаясь взрыва, бросился к опушке. Взрыва не последовало, бомба не разорвалась, преследовавший его колчаковец на полном скаку рубанул шашкой. Потом, привязав веревку к седлу и за ногу его, убитого, поволокли к церковной площади. Туда уже стащили еще четверых убитых и порубленных партизан, захваченных врасплох. Остальным удалось уйти и скрыться в лесу. Сельчане и рыдающие жены, и родственники убитых стекались к площади.
– Все, господин поручик, несколько бандитов успели сбежать.
– Арестуйте их отцов, пусть посидят в каменской каталажке, чтобы папаше смутьяна Зоткина не скучалось, а я пока схожу нашего батюшку Ивана обрадую, – сказал Зырянов и пошел к церковной калитке.

Поручик вошел в дом отца Ивана, снял фуражку, трижды перекрестившись, произнес:
– Утро доброе, батюшка.
– Не кощунствуйте, поручик. Не христово дело вы этим утром вершили. Отдайте хоть тела убиенных их родственникам, не кощунствуйте.
– А мне их тела, батюшка, не нужны, мы уедем, пусть забирают. А пока пусть полежат, урок будет тем, кто на власть руку поднимает. У меня к вам просьба будет, у нас трое убитых, нам бы их похоронить, пусть дьяк укажет место на церковной территории, где им могилу выкопать.
Похоронив на восточной части церковного двора своих убитых солдат, забрав с собой пять арестованных сельчан, Зырянов увел свой отряд из села. Убитых партизан, отпев у церкви, похоронили на старом кладбище….