Минтранс

Будучи ещё третьеклассником, довелось мне лететь в Москву вместе с папой, и он сказал мне: «Я всегда думал, что на самолётах летают такие люди! Очень непростые люди! А тут полюбуйся!» Я полюбовался – в наш самолёт грузился цыганский табор.
Когда-то, уже очень давно, капитан теплохода «Яна», Юрий Арсеньевич Тюрнев, говорил мне, своему старшему помощнику: «Чиф, ты что думаешь, в Управлении нашей конторы “Востокрыбхолодфлот” сидят суперспециалисты – гениальные финансисты, умнейшие механики и экономисты, и совсем уж запредельные судоводители? Наоборот, в высоких кабинетах сидят лентяи и неудачники – те, у которых карьера на флоте не пошла. На судне надо шевелить и мозгами, и бёдрами, а эти, сидящие здесь – трутни. Так и смотри на них».
И в 1992 году взяли меня на службу в Министерство транспорта аж целой Республики Казахстан. Суверенной и независимой, разумеется. Тогда здесь по полной программе осуществлялась та русская хохма: «Куда люди добрые – туда и Марья крива».
У всех стран (суверенных и независимых) есть Министерство транспорта – и у нас оно будет! Министерство то уже было, но это было такое плохонькое министерство, всего-то Казахской Советской Социалистической Республики, в составе великого и могучего Советского Союза, во главе с городом-героем Москвой. И вся работа этого смешного «министерства» сводилась к выполнению (плохому выполнению) указаний из Москвы.
Но мы сами с усами!
И было организовано свое министерство, родное, очень суверенное министерство. Личный состав министерства, наверное, специально собирали из прихлебателей, неудачников, откровенных неучей, племянников, ленивцев, скрытых подхалимов и открытых лизоблюдов.
И главной задачей личного состава этого «ведомства» была не работа, а дотянуть ежедневно до 18.00, и бегом покинуть здание, пока ещё звенит звонок, возвещающий конец рабочего дня. И во время звучания этого звонка лучше было на лестнице не стоять – катящаяся вниз отара министерских служащих запросто могла втоптать вас в мрамор ступеней.

А во время рабочего дня, входя в любой кабинет, вы прямо-таки физически ощущали необходимость воткнуть спички-распорки между веками глаз. Полная иллюзия лондонской опиекурильни, мастерски описанной Артуром Конан-Дойлем. Тягучая и сонная атмосфера наркопритона, расслабляющие и умиротворённые разговоры, всё очень неспешно, всё, как под водой – замедленно. Здесь не говорят, а вещают и изрекают, словно Соломон, здесь не ходят, а шествуют и ступают, как по облакам, и я, быстро шагающий между кабинетами, вызываю у коллег аллергию, нервную сыпь и отторжение, словно неудачно пришитая рука.
Я воспринимаюсь окружающими как соринка в глазу, как звонок среди ночи, как молоко с огурцом.
Здесь слышится в пространстве коридора аромат маковой соломки, или запах ядрёной конопли-марихуаны, или уж усыпляющий аромат эфира, которым отключают больного перед ампутацией конечности.
Здесь все действительно были больны «офисной болезнью» – «До обеда хочется есть, после обеда хочется спать. И всё время кажется, что мало платят».
Даже мухи, лёгкие и злобные у меня дома, здесь похожи не на мух, а на членов парламента – такие же неторопливые и с надутыми щеками.
Сидящие по кабинетам дубликаты статуи Будды медитируют и переносятся в иное измерение двадцать девять дней в месяц. Однако в день получки – это уже не статуи Будды, а сперматозоиды – юркие, шустрые и проворные. Мангуст Рикки-Тикки-Тавви –просто черепаха рядом с клерком Минтранса, несущимся в кассу. Галстук и тазобедренный сустав – набок, глаза навылупку, ноги отбивают бодрый галоп, и в этот момент его можно прострелить навылет – он не сойдёт с дистанции.
И как генераллисимус Суворов создал свою «Науку побеждать», так и в помещениях Минтранса была создана своя «Наука засыпать». И я, пришедший в эти коридоры и кабинеты абсолютно со стороны, «с улицы», от живого дела, должен был эту «сонную науку» освоить. Я не хотел.

Приходит какое-то письмо, неважно, какое именно, но оно требует ответа. Через полчаса ответ у меня готов, и я несу его на подпись своему начальству. Оторвавшись от воспоминаний о лете, начальство, это округлое вместилище плова и бешбармака, напоминающее дирижабль, страшно удивляется, пытается прочесть моё письмо (а оно на морскую тему, и потому непонятно для начальства, словно послание марсиан), и , в конце концов, оставив попытки, очень дружески советует зайти с этим письмом через недельку. И объясняет, что письмо, словно окрошка, должно «настояться». А там, глядишь, и надобность в нём отпадёт.
Как-то раз пришлось намекнуть, очень откровенно, одному из заместителей министра, что он, по своим знаниям, словно затычка от бутылки – пробка. Как тут заблеяли и закружились вокруг меня коллеги – министерские работники, со стажем работы от двадцати до ста лет: «Ах, аз, Николай Васильевич, да это же целый заместитель министра!» А когда я задал вопрос: «А что, этого заместителя Зевс, Юпитер или Иегова?» – легко и изящно, в пируэте, скользнули в сторону, в полной уверенности, что к концу дня меня непременно отправят на гильотину. И были весьма удивлены, увидев меня на следующее утро живым и здоровым.

Много, много раз я вспоминал слова Юрия Арсеньевича о том, что в кабинетах сидят отнюдь не самые лучшие спецы и профессионалы. И у меня сложилось стойкое впечатление, что для работы в министерствах и ведомствах проводят некий кастинг, отбор, селекцию, для выявления особо некомпетентных, особо нерасторопных, особо ленивых особей, и заполняют ими кабинеты, многочисленные и бессмысленные, словно шаманские заклинания. И сидят по этим кабинетам умельцы – вы не поверите – умеющие спать с открытыми глазами!
А также умеющие вовремя, и на нужный угол наклонить туловище, пожать протянутые два пальца начальства, изящным движением открыть ему дверь, и заорать его личному водителю: «Да подавай жеж уже машину!»
В разговоре с сослуживцем громко сказать, твёрдо зная, что начальство тебя слышит: «А так приказал Кельдым Пельдыевич»!
Ненавязчиво донести до кабинета портфель, якобы забытый Кельдым Пельдыевичем в зале заседаний.
Передать привет супруге Кельдым Пельдыевича, вместе с которой он провёл свой выходной на базаре, подтаскивая мешки с продуктами к служебной машине начальства.
Громко сказать, зайдя в кабинет к коллегам: «А у внука Кельдым Пельдыевича сегодня юбилей – годик. И я прошу всех пойти в кабинет к начальству и поздравить его! А вы, Николай Васильевич, разве не пойдёте?!» – и страшно удивиться, услышав моё «нет».
Я понял – здесь не нужны мои знания и мой опыт, здесь нужно наклонять туловище, а я его наклоняю только в церкви.
Я выдержал в этом могильнике одиннадцать месяцев, и быстренько уволился, когда почувствовал, что сонная болезнь Минтранса переходчива, что она может проникнуть и в моё тело, и я тоже могу превратиться в такой же мешок с отходами, из которых и состоит Минтранс.