Ангел-хранитель города S

фрагменты асинхронной летописи «Колодец до… звёзд»

…затейливые пазлы бытия – дневниковые записи, письма, стихи, черновики… А ещё – байки... А ещё – были... Часто, достаточно часто пазлы идеально совпадают друг с другом. Порой, конечно, заморачивают голову, аж в глазах рябит. И бойкие байки, и были, временами воистину былинные, вобрала в себя асинхронная летопись, точку в которой я, казалось бы, поставил десять лет назад. Но файлы-упрямцы живут по своим законам, то и дело напоминая о себе и требуя «продолжения банкета». 

1.    Байка о вопросительном и восклицательном знаках

Два года без малого ушло у меня на опросы, посвящённые поиску самого удачного места для установки скульптурной композиции, связанной с Михаилом Лермонтовым. Тёзка великого поэта Михаил Новиков, возглавлявший Ставропольский краевой фонд культуры, затеял конкурс на лучший проект памятника МЮ. Было это на излёте восьмидесятых – двадцатого, само собой, столетия. 
Вместе с Михаилом Новиковым мы написали и опубликовали в «Ставрополке» лермонтовский призыв: мол, дорогие сограждане, присылайте в газету свои предложения на тему, где, по вашему мнению,  в Граде Креста должна стоять скульптура великого МЮ?! Письма, телефонные звонки, визиты в редакцию. Каждую из идей мне довелось обсуждать с неугомонными, эмоциональными, а подчас полубезумными авторами. Они находили меня и в редакции «Ставропольской правды», и в редакции ежемесячника «45-я параллель», продолжившего опрос о выборе места для памятника поэту. Вариантов набралось «вагон»  и пребольшая тележка. Однако большинство земляков склонилось к мнению, что памятник Михаилу Юрьевичу должен располагаться в сквере, прилегающем к театру, тому самому театру имени Лермонтова. 
Кстати, позже и сам сквер стал Лермонтовским, хотя по краснопёрым раскладам числился Ленинским, а в двух шагах площадь, до сих пор Ильичом попираемая. Писатель и краевед Герман Беликов собрал подписи под воззванием, которое – о, чудо! – заставило чиновников прислушаться к аргументам в пользу официального переименования сквера. Среди автографов писателей, историков, художников, надеюсь, не затерялся и мой, тогда ещё чисто сутуловский (двойную фамилию я обрёл в 1998 году). 
Первый тур конкурса победителя не выявил, но определил круг реальных претендентов на итоговую победу. И тут один из скульпторов пошёл ва-банк, а точнее, пустился во все тяжкие. Он рассекретил свой шифр и с открытым забралом начал обивать пороги кабинетов, обитатели которых не имели ни малейшего отношения к искусству, не входили в состав жюри, но, увы, могли принимать серьёзные градостроительные решения. И, к великому сожалению, красивая идея красивого Человека (а седовласый Михаил Новиков буквально излучал свет) обернулась фарсом. И не самый лучший вариант для установки памятника, и не самый лучший скульптурный проект получили путёвки в жизнь. Мимо Лермонтовского театра – мимо, мимо! – шагает бронзовый ряженый, прикинувшийся поэтом…
Бежал я как-то через этот самый сквер утречком субботним. Спешил на встречу с приятелем, уезжавшим в столицу, собираясь передать с надёжным курьером пакет с фотографиями и стихами, собранными в подарок моему московскому ангелу-хранителю Славику Лобачёву. Гляжу, метрах в пятидесяти от поручика, косящего под Лермонтова, в позе а’ля роденовский мыслитель сидит автор скульптуры. Ну понятно, не той, что изваяна во Франции, а ставропольской, самопальной и самозваной. Пришлось поздороваться. Честное поэтическое, не с Михаилом Юрьевичем, а с Николаем Фёдоровичем по фамилии Санжаров.
– Привет, дядя Коля! – заявляю по-свойски, можно даже сказать по-соседски, поскольку мастерская НФС в доме, где выросла моя жена Наташа, базируется. – И что это вас, господин ваятель, в такую рань подняло?
– А я тут каждое утро минут по тридцать-сорок сижу, – отвечает Жар-сан. – Удачная точка, лучше не придумаешь. Силуэт моего Лермонтова с левого боку отлично виден. Вот и размышляю, удался ли мне знак вопроса?
– Да уж, сутулость налицо! – восклицаю я с полным, как вы понимаете, моральным правом на иронию с преамбулой  «само».
– Тебе бы всё шутки шутковать, а я сверхзадачу решал. Ведь Михаил – вопросительный знак русской поэзии.
– Стало быть, Пушкин – восклицательный?
– И как ты догадался?
– По вашей логике выходит, что Александра Сергеича нельзя ни сидячим, ни, упаси Боже, лежачим изображать?
– Ни в коем случае! Он должен торчать строго вверх.
– А в Москве, извините, великий поэт чуть сутулится. Его ведь сам Опекушин изваял. Помните композицию на Тверском бульваре?
– Ах, не сбивай меня, Сутулов, с вопросительной темы применительно к Лермонтову. И вообще, что ты в нашем высоком искусстве понимаешь? Именно потому мы тебя и не пригласили на открытие моего памятника.
– Я, дядя Коля, всё равно не пришёл бы на это лукавое действо. Ведь вы конкурс не выиграли, а вымучили!
– Иди, куда шёл, пиит недоделанный!
– Спасибо, за комплимент! Вопрошайте дальше.
На встречу с московским курьером я, конечно, опоздал. Славка Лобачёв получил и стихи, и снимки с иной оказией. Зато я теперь знаю, что Пушкину нельзя сутулиться, а Лермонтову восклицать.

2.    Быль о посланце небес

О, Боже! Как давно, как недавно случилась та развесёлая встреча! И до смерти мамы, и до других смертей, сделавших меня старшим в семье.  Да, дорогой мой старший внук Тим-Тимыч, постоянно забываю пояснить тебе термин, то там, то сям всплывающий на страницах моего доверительного послания в недалёкое и бесконечное завтра. О Ставрополе, городе в котором ты родился, дед твой частенько говорит так: Град Креста. Любопытную цитату на эту тему обнаружила Наташа Сутулова-Катеринич в моём первопечатном ежемесячнике.
В семнадцатом номере «45-й параллели» за 1991 год опубликована статья Германа Беликова «Крестовый град». Уже названный мною ранее краевед и писатель ссылается на исследование Григория Прозрителева, прожившего долгую и достойную жизнь с 1849 по 1933 год. Именно этот, известный в наших краях учёный, утверждал следующее:
«…Но вот настают времена христианства, и оно широкой волной идёт с запада на восток, прорезывает горы до самого Каспийского моря и оставляет следы на Северном Кавказе в виде древних церквей, крестов, намогильных плит с надписями гробниц, и, как свидетельство этого периода на нашей ставропольской горе, бывшей Крепостной, ныне названной Соборной, находят Каменный Крест, доказательство жизни здесь первых христиан…»
Видимо, глубоко в подсознании сидел этот мотив, с крестом связанный. Через десять лет, конечно же, не помня о прямой цитате из научного труда Григория Прозрителева, я придумал название памятнику, идея сооружения которого принадлежит Георгию Катрунову. А воплотил его в бронзу мой тёзка Серёжа Каравинский. (Ну не придумывал я этот рефрен специально и не ломал над ним голову, просто судьба свела журналиста SK со скульптором SK). 

Впервые о необычной композиции, посвящённой Небесному страннику, народ зашумел-заговорил в начале миллениума. В ставропольскую мэрию, в пресс-службе которой я в ту пору работал, пришёл пожилой человек и показал мне неказистую, на первый взгляд, фигурку из пластилина. Гость представился:
– Георгий Катрунов, художник и скульптор. Не по диплому, извините, так что не судите слишком строго. Думаю, профессионалы помогут мне. Тут важен импульс для осуществления проекта, который бы стал оберегом для города и его жителей. Вот, посмотрите повнимательней: крылатый страж, защитник нашего города со щитом и мечом. Мне видится крупная бронзовая скульптура, вместе с постаментом достигающая десяти-двенадцатиметровой высоты. На фронтоне надпись: «В 1777 году основана крепость Ставрополь». Буквы также нужно отлить из бронзы.
На вопрос, где же, по его мнению, должен приземлиться воин, спустившийся из-за облаков, Георгий Фёдорович рассудительно отвечал:
– В нашем городе, увы, не столь много мест, рядом с которыми люди задумывались бы о вечном и бренном. Я мечтаю с помощью этой работы воскрешать в земляках память. Абсурдно, когда казаки, отмечая юбилей возрождения движения, несут цветы к подножию памятника будённовцу. Гражданская война рассекла и страну, и судьбы людские так, что раны до сих пор не заживают. Поклонение комиссарам приводит, по моему убеждению, к очередным перекосам в историческом мышлении. Другое дело – посланец небес. Он вне политики. Ведь за ним тысячелетия христианской культуры. Поэтичный образ вечного странника – символ добра и примирения.
Мы встречались с Фёдоровичем, годящимся мне в отцы, ещё много раз. В одном из разговоров с Катруновым я предложил несколько иную трактовку его изначальной задумки:
– А что ежели мы назовём проект так: «Ангел-хранитель Града Креста»?! И тогда ни щит, ни меч крылатому защитнику старых и малых не потребуется. Пусть он несёт над головой символ христианской веры.
Мой старый-новый знакомец обрадовался:
– А пожалуй, ты прав. Точнее трудно придумать, Серёжа! Повторюсь: я в одиночку композицию не осилю. Может быть, ты этой идеей своего тёзку вдохновишь, классного скульптора Сергея Каравинского?
Не скрою, сам Георгий Катрунов хотел установить композицию на Крепостной горе вместо огромной фигуры будённовца, решительно шагающего по направлению к чудом уцелевшим камням, заложенным ещё суворовскими гренадёрами. Но после встречи с мэром Ставрополя Михаилом Кузьминым Фёдорович согласился, что проект требует масштабного публичного обсуждения. 
В одной из первых корреспонденций, связанных с обнародованием этой идеи, журналист S обратился к жителям города S вот с какой просьбой: «Талисман, крест, памятник всегда материален. Поэтому каждый шаг, каждый поступок, протяжённый во времени и пространстве, должен быть по-настоящему осмысленным, выверенным, единственным. Давайте, земляки, вместе подумаем, где будет стоять новая монументальная скульптура».
Да, вновь, как и в случае с лермонтовским проектом, Сергей Сутулов, усиленный Катериничем, ввязался в эмоциональный марафон – звонки, письма, телеграммы. Практически все средства массовой информации региона включились в процесс: официальные и неофициальные, дружеские и откровенно враждебные визиты в редакции газет, журналов, теле- и радиокомпаний, мэрию.
Аргументы у каждого из тех, кто близко к сердцу воспринял саму ангельскую идею, находились разные. Привожу записи из своего журналистского гроссбуха, заполненного с августа две тысячи первого по февраль две тысячи второго. 
Звонок сторонника:
– Мне 79 лет. Кандидат исторических наук, долгие годы работавший в сельскохозяйственной академии, Алексей Бутов. Крепостная гора – историческое место. Место, откуда пошёл и есть наш город. Истоки Ставрополя – там, и наша духовность с Крепостной горой связана. Конечно, и другие предложения вызывают у меня интерес. Но давайте получим полную картину.
Объективности ради, скажу, что мне довелось общаться с людьми, вообще отвергавшими идею сооружения памятника или же искавшими в ней, святой по сути, личную корысть организаторов опроса. Первый пример из ряда корректных возражений.
Звонок оппонента: 
– Здравствуйте! Вас беспокоит директор центра «Октябрь» Борис Чистяков. Я не по поводу той или иной точки – улицы, площади, сквера – хочу сказать. Дело в том, что время для Ангела ещё не приспело! Сколько средств придётся в него «вбухать», представляете?
– Мэрия рассчитывает на втором этапе, когда появится окончательный проект, обратиться к жителям города и края с призывом помочь при сооружении памятника. Так бывало не раз. Вспомните строительство «Триумфальной арки».
– И всё равно, в культурной сфере столько «дыр», что не до «воздушных замков», ей- ей! 
Что ж, в рассуждениях Бориса Викторовича была своя логика. Но его до боли знакомый аргумент – всё-таки исключение из правил. Даже 80-летняя бабушка Анюта или пенсионерка Александра Мартынова, чьи скромные доходы явно оставляли желать лучшего, ещё на стадии обсуждения заявили, что готовы пожертвовать свои кровные рубли на воплощение удивительной мечты.
И вот что характерно. Как только в памяти читателей, слушателей и зрителей вновь освежалась идея Георгия Катрунова, так тут же оживали два «горячих» контактных телефона. И они не умолкали ни на минуту в течение нескольких дней. Пожилые люди в основном отдавали предпочтение исторической точке, а 30-40-летние и молодёжь ратовали за перспективный план, предусматривающий продолжение главного проспекта города до «Экрана». Ту же картину, кстати, получили и социологи информационно-аналитического отдела администрации города. Специалисты и работавшие под их руководством студенты опросили свыше 500 ставропольцев.
Из письма сторонника: 
«Я согласна с посланием землячки Анны Брезгуновой, опубликованным в нашей «Вечёрке». Памятник должен стоять на Крепостной горе, но только чуть выше, не на том месте, где когда-то «царил» бронзовый Сталин. А там, где кончаются последние ступеньки. Это место будет связывать почти всю историю города – его основателей и первых поселенцев. Со стороны улицы Черкасской, в гостинице Найтаки, в своё время поселился Михаил Лермонтов. Он наблюдал за кулачным боем, что проходил у подножия Крепостной горы. В 1826-м году через Ставрополь проезжал прославленный герой Отечественной войны 1812-го года Денис Давыдов, который останавливался в стенах шефского дома на Крепостной горе. А ещё немаловажно: в одном из домов, построенных в этом же районе, родился первый ребёнок Ставрополя – мальчик Петров. С уважением, Зоя Дорохова. Извините за ошибки, стала плохо видеть и дрожат руки».
Взгляды, обращённые к Крепостной горе, отстаивали также Константин Латаш, Борис Небелов, Ульяна Борзенко, Мария Данилова, уже перешагнувшие на ту пору пенсионный рубеж. К ним иногда присоединялись и молодые люди: Роман Степанов, Инна Абрамова, Анна Аксёненко, Елена Колядина, Валерия Федоренко.  
История не терпит суеты. И для того, чтобы быть предельно точным, хочу озвучить мнение Почётного гражданина города, писателя и краеведа Германа Беликова. Да-да, того самого ГБ, который аж дрожал от аббревиатуры КГБ, радел за идею восстановления Кафедрального собора, переписывался с Александром Солженицыным. Герман Алексеевич за несколько месяцев до окончания дебатов относительно выбора места для «ангельской площадки» признался при встрече: 
– Действительно, место у «Экрана» символично. Это своеобразный географический пик Града Креста. При всей моей нелюбви к символам большевизма считаю безнравственным бороться с памятниками той эпохи. Нужно созидать новую культуру, свободную от коммунистических догм, но в тех точках городского пространства, где не нужно ничего рушить, так сказать, до основанья. А необходимо созидать! Мечтаю, Серёжа, дожить до того дня, когда в родное небо «взлетит» наш хранитель.
Из письма сторонника: 
«Мне 42 года. Сотрудник Ставропольского государственного университета, кандидат филологических наук Геннадий Манаенко. По здравому размышлению выбираю район «Экрана». Здесь, насколько знаю, высшая точка города. Центр Ставрополя. И фигура Ангела должна нести не только и не столько религиозную, сколько духовную в общечеловеческом смысле нагрузку. Светское место. Здесь не нужны часовни, свечи, иконы».  
Ау, Николаевич! Набираю мобильник Геннадия Манаенко. Мой бывший шеф по кафедре журналистики Ставропольского государственного университета на вопрос, удался ли проект памятника Ангелу-хранителю, воскликнул:
– Здорово! Вот так – одним словом… Знаешь ли, Катеринич, я часто смотрю на композицию, которая, мечтаю, будет реализована с особой точки, со стороны монумента непотопляемому Ильичу. А ведь Ангел всё равно его выше. Выше и прекраснее!  
Да, возраст «центристов» оказался разнообразен. В активную группу поддержки в пользу версии «Экран» я смело записал студентов Екатерину Шендрик, Евгения Ростовцева, Игоря Жабина, Марину Волкову, Ирину Ступницкую, Ольгу Туманову и великое множество их ровесников. Значительным оказался и состав людей, имеющих серьёзное образование и большой жизненный опыт. Им на период моего журналистского исследования было от сорока четырёх до семидесяти семи. В их числе – памятуйте, потомки! – Лидия Поплавская, Владимир Гурьев, Владимир Смолянкин, Николай Гиль, Серафима Кулиш.
Звонок сторонника:
– Художник Сергей Пронякин. Мне уже за сорок. Бывал в разных городах. Многое повидал. Блестящим считаю решение реконструировать проспект Карла Маркса. И Ангел у «Экрана» должен быть величественным, я имею в виду постамент, а сама фигура – грациозной, парящей. Думаю, автору скульптуры с удовольствием вызовется помочь профессиональный мастер, представляющий наше поколение.
Ау, Александрович! Спасибо тебе, Серёга, и за тот звонок, и за полтора десятка песен, написанных на мои стихи. Жаль, не удалось высвистеть тебя на мой авторский поэтический вечер. Но какие наши годы! Воспарим, покружим ещё и над городом S, и над всей сорок пятой параллелью. Вслед за неутомимым Тимкой Шаовым, летящем на дельтаплане. Ага, как на «боинге», Король!
К началу две тысячи второго стало ясно, что соотношение мнений тех, кто выбирает Крепостную гору, и тех, кто видит новую композицию у «Экрана», было и ещё долго будет неизменным: пятьдесят на пятьдесят. 
И здесь, как и во всех по-настоящему значимых для архитектурного облика любого города проектах, потребовалось вмешательство экспертов. Свои аргументы в пользу «Экрана» высказали архитектор Пётр Маркатун, скульпторы Александр Сухоруков и Александр Александров (царство тебе небесное, Саня), художники Александр Леонович и Владимир Грибачёв. Всех, конечно, не перечислишь. Доводы профессионалов оказались весомыми, и почти решающими. Ибо продолжали идти послания, авторы которых «голосовали» за антибудённовский вариант.  Мне же предстояло публично сказать народу: мол, так и так, с небольшим перевесом победили сторонники сооружения ангельской композиции у «Экрана» или всё же на Крепостной горе...
Да, не грех повторить: предложение Георгия Катрунова вызвало бурю эмоций, они били, что называется, через край. И тут выяснилось – куда деться от законов трагикомического жанра – что ещё не рождённый Ангел вызвал на ставропольские подмостки Демона.

3.    Байка о штыках и параллелях

Жили-были на 45-й параллели два скульптора, два сына двух Фёдоров. Георгий Катрунов и Николай Санжаров. Обоих, братцы вы мои, я уже представил в вышеназванных абзацах. Продолжу рассказ о них в нынешних пассажах. Итак, тот, который Георгий Фёдорович, ваятель-самоучка. А тот, который Николай Фёдорович, профессиональный (можно и без кавычек) скульптор. Но не диплом определяет духовность. Маэстро, ну да тот самый «лермонтовский вопросительный», до жути падок на чужие находки. В чём его уже не единожды уличали.
Вместе с выпускником отделения журналистики Ставропольского государственного университета (именно так именовшегося в ангельскую пору СКФУ) Стасом Бабицким мне удалось открыть удивительные аномалии в сфере зодчества. Правда, Стас, готовивший материал для «Комсомолки», решил назвать их параллелями, видимо пожалев плагиатора. Однако неопровержимые доказательства «художественного свиста» НФ привёл. Мол, господин-товарищ Санжаров увёл (читайте: «украл») у сподвижников по ремеслу и то, и то, и это, и… К примеру, памятник «Героям-доваторцам», известный в Ставрополе под псевдонимом «Три штыка», весьма смахивал на монумент «Освободителям Витебска». Только белорусский вариант был открыт на год раньше кавказского! Позже, с подачи батьки Черногора, долго-долго восседавшего в губернаторском кресле, санжаровские штыки не в землю были воткнуты, а вырыты из оной): водителей, круживших у транспортного кольца, где они красовались, так колбасило, что многие из них начинали бормотать о Бермудах. (Не к ночи будь помянут, Треугольник океанский).
Штыки штыками, а параллели  параллелями. Аналогии можно продолжать. И опять же не в пользу человека, хватавшего с чужих небес чужие звёзды. Композиция «Юным защитникам Отечества», сооружённая по проекту Николая Санжарова, поразительно похожа на латвийскую «Яблоню» в Резекне (в данном случае разрыв между «примой» и «второй» аж двадцать три года). 

А главная фигура мемориального комплекса «Холодный родник» стала чуть ли не зеркальным отражением связанного по рукам и ногам Мусы Джалиля, в честь которого и стоит памятник в Казани. Как вы понимаете, герой татарского и советского народов на пьедестал вознёсся намного раньше, чем его двойник без имени-отчества, замурованный в бетон в районе, зовущемся Ботаникой. Так что отцовство «ставропольского Церетели», как не без оснований прозвали Николая Санжарова его язвительные коллеги, во всех обозначенных автором выше и ряде оставшихся за кадром случаях, ну под очень большим вопросом. Анализа ДНК не проведёшь, как не высветишь под микроскопом и ген совести.
Каюсь: не разглядел я когда-то в ушлом маэстро Демона-завистника, да и искусствоведческая экспертиза не моя специализация. Однако в истории с Ангелом скульптор столь явно продемонстрировал алчные порывы своей души, что и дилетанту ясно: творчество для него – красивая ширма, за которой скрывается необузданная страсть к золотому тельцу. 
Ты и сам сможешь в этом убедиться, любознательный читатель. Но чуть позже. А пока штрихи к портрету другого Фёдоровича – Георгия. 

4.    Быль о письме из Хиросимы

Об авторе крылатой идеи у меня сохранились самые светлые воспоминания. Ему тогда уже семьдесят «сутукнуло»: вижу – лишнюю букву ляпнул, но пусть останется эта смешная опечатка, поскольку Катрунов любил пошутить и слыл человеком неугомонным. Он даже стих, Сутулову посвящённый, соорудил: беспомощный по рифмам, но добрый по сути: «Ах, Катеринич, ты фамилию спрямил!» Бывший инженер искренне верил: красота спасает мир, а правда защищает память. 
Волгоград. Ставрополь. Хиросима. В первом городе он жил, во втором бился за главный проект своей жизни, в третьем хранится барельеф его работы.
Георгий Фёдорович родился и вырос в городе на Волге, а на 45-ю параллель перебрался в конце восьмидесятых – после выхода на пенсию. В Ставрополе, похоже, у него открылось второе дыхание. Хотя о поприще живописца и ваятеля он мечтал ещё в ту пору, когда пацаном в школу бегал. Было дело, пробовал поступать в художественные училища столицы и Костромы. Но не судьба…  И хотя вступительные экзамены сдал успешно, всесильная в те поры повестка в военкомат перечеркнула мечты о стезе живописца. Армия. А за ней – политехнический институт.
Всю жизнь Георгий Фёдорович проработал инженером-технологом. Но кисти и мольберт, однако, оставались его вечными спутниками. Удача пришла на склоне лет. К числу самых значительных работ и сам автор, и зрители (причём, не только российские, но и заморские) относили цикл полотен «Чёрные дни XX века». Вот что рассказывал о своём замысле Георгий Фёдорович: «Пепел Хиросимы», открывший цикл, символизировал атомный взрыв-вихрь, сплошь состоящий из человеческих черепов. Жутко? А разве сама бомбардировка японских городов в сентябре сорок пятого идиллична?»
В архиве Георгия Катрунова хранилось письмо, пришедшее из Японии. Мэр Хиросимы тех лет Сецуо Ямада написал: «От имени жителей города хочу поблагодарить Вас за замечательное и полное глубокого смысла произведение искусства, которое Вы подарили музею Мира».
Позже у Георгия Федоровича появилось произведение «Праздник дьявола». В нём художник хотел выразить протест против воинствующего атеизма, захлестнувшего в годы оные Россию-матушку. По кровавому небу летит всадник, рушащий церкви, храмы, мечети. Дальше в этот цикл органично вписались картины «41-й» и «Чернобыль». А пятым по счёту стало полотно «Разбитое корыто». Оно об иллюзиях перестройки: обвал, карточки, талоны… 
А свою первую большую работу в монументальном  жанре  Георгию Фёдоровичу довелось воплотить уже в Граде Креста. Наверняка многим жителям Ставрополя известен памятник «Жертвам политических репрессий». Он был открыт рядом с мемориалом «Холодный родник». (Привет тебе, Коля, сосед-трудоголик! Привет тебе, Жар-сан! И твоему, точнее, всё ж казанскому, материализовавшемуся в нашей губернии Мусе, – пламенный!) 
Внимание, изучатели рукописи, сочитатели летописи, не запутайтесь: автор антисталинского проекта – Георгий Катрунов. Ему активно помогал архитектор Владимир Божуков. Этот монумент выполнен в виде огромного креста, в нём ещё раз «аукается» название города. У основания – карта Советского Союза, к которой тянутся худые руки узников. По иронии судьбы, монументальные работы двух, до той поры незнакомых друг с другом людей, оказались рядом. Ну да, «Холодный родник» как композицию давным-давно застолбил Николай Санжаров. А проектировщики посчитали разумным неподалёку разместить символ памяти и скорби, предложенный Георгием Катруновым.

5.    Байка о Карлсоне, Крестоносце и… коммерческой тайне

Пару-тройку лет маэстро НФ высокомерно обходил стороной самоучку ГФ: мол, не царское это дело якшаться со всякими выскочками. И только когда Георгий Фёдорович публично «застолбил» идею с Ангелом, Николай Фёдорович, что называется, выхватил шашку и стал размахивать ею направо и налево, снизу вверх и сверху вниз.
– Вы что, не понимаете, с кем имеете дело?! – гневно восклицал Санжаров, в очередной раз ворвавшись в мэрию. – Да я единственный на весь город профессионал! Требую провести конкурс. Этот «самодельщик» мне в подмётки не годится.
– Позвольте, но ведь идея де-юре и де-факто не ваша, – резонно возражал скульптору заведующий приёмной граждан мэрии Ставрополя Владимир Ружников, – следовательно, не вам, а её автору решать, с кем дальше работать над совершенствованием проекта. Тем более, что изначально заказчиками, то есть, мэрией и Думой, никакого конкурса не планировалось. Сейчас идёт обсуждение на тему, где стоять памятнику.
– Всё равно, я – самый талантливый! Ни старики, ни мальчишки-сопляки со мной не могут тягаться! – гнул своё визитёр. – Я такие варианты предложу, что все враз языки проглотят. 
Спустя месяц после этой эскапады Николай-угодник действительно отличился. На расширенный градостроительный совет он принёс сразу два изваяния (падите ниц, презренные! Маэстро снизошёл до вас).
В первом проекте Санжаров продемонстрировал изумлённой публике дугу. Как пить дать, из конской упряжи.  Но по замыслу претендента-участника мифического конкурса – гигантскую. Эх, Русь-тройка, лети-звени-ликуй! А на вершине дуги он примостил фигурку, удивительно напоминающую Карлсона, то ли за моторчик, то ли, простите, за мягкое место прикрепив оного к «параболе». Впору было телеграммку в Швецию Астрид Линдгрен отбить: «Ваш толстопузый до 45-й параллели долетел. Есть мировой рекорд! Может, к Гиннессу обратимся? Сногсшибательный факт, однако…»
Второй вариант оказался и того хлеще. Санжаров, обуреваемый гордыней, помноженной на элементарное невежество, в одной фигуре объединил Георгия-победоносца, ангела и …крестоносца. Сей фельетонный персонаж восседал на лошади-тяжеловозе и крестом, «перетекающим» в копье, норовил пригвоздить треклятого змия. 
Свои буйные лошадиные фантазии автор гипотетических монументов поминутно сопровождал грозными репликами:
– Знаете, сколько средств придётся «вбухать» в Ангела без моего участия?!
– Да на моей стороне такие силы стоят, что вы в штаны наложите!
– Или мой проект, или никакому не бывать!   
Мэр Ставрополя Михаил Кузьмин, понимая, что никто из приглашённых экспертов не собирается всерьёз рассматривать курьёзные творения Санжарова, решил разрядить обстановку:
– Николай Фёдорович, а во что обошёлся городу бюст Ермолова вашей работы?
– Это коммерческая тайна. 
Гомерический хохот потряс зал...

Окончание следует...