Американский суд присяжных, или Как я в Малом жюри заcедaл

Когда по почте мне вдруг пришла повестка в суд, я, понятное дело, забеспокоился. 
– Надо было скорость сбросить тогда, на жёлтом светофоре, – подумал я, вспоминая небольшой инцидент на дороге в прошлом месяце и предвкушая неприятное объяснение с женой.
Оказалось, волновался я напрасно. Вызвали меня повесткой, чтобы присутствовать в составе суда присяжных. Или, как его здесь называют, Малого жюри. Большое и Малое жюри США отличаются друг от друга не только количеством присяжных, но и функциями. Большое жюри (от 12 до 23 человек) определяет мотивы и состав преступления и является как бы дополнительной ступенькой расследования. Виновности обвиняемого оно не решает и приговора не выносит. Малое жюри (от 6 до 12 человек) не только заслушивает факты, представленные обвинением и защитой, но и рекомендует судье, какой приговор вынести, а в некоторых штатах – какую меру наказания назначить. 
В то утро ждать мне пришлось довольно долго, а в зале ожидания часам к десяти утра собралось уже больше двух сотен человек. Наконец, после томительного ожидания, громкоголосые работники суда стали выкрикивать фамилии новоявленных присяжных. Тут и там стали собираться небольшие группки по пять – десять человек и гуськом просачиваться к дверям. 
Назвали и мою фамилию, но моя группа оказалась больше предыдущих – примерно человек пятьдесят. 
– Похоже, попадaeм на убийство, – то ли радостно, то ли недовольно прошептал кто-то из моих новых коллег за спиной.
Действительно, попасть на судебный процесс в качестве присяжного в Америке – работа почётная, но хлопотливая. 
Во-первых, никому ничего нельзя рассказывать, не только друзьям, коллегам или журналистам, но даже жене и родственникам. 
Во-вторых, подобные процессы, особенно об убийствах, могут длиться неделями, а то и месяцами, как знаменитые процессы О. Джея Симпсона, Скотта Питерсона и других, им подобных. Не говоря уже о недовольстве работодателей (по закону, отказать своим подчинённым быть в составе жюри они не имеют права, несмотря на то, как долго идёт процесс), на каждого из присяжных падает огромная психологическая и физическая нагрузка. Эмоций хватает, и в большинстве – не самых положительных. 
В-третьих, на какое-то время прерывается обычный порядок вещей, вплоть до того, что в случае долгого рассмотрения присяжным даже приходится жить в гостиницах – для пущей изоляции. Есть ещё и в-четвёртых, и в-пятых, но общая картина понятна.

Зашли всей группой в 50 человек в другой зал – побольше. В центре, на специальном подиуме, – судья в чёрной робе – пожилой и лысоватый мужичок, чем-то неуловимо похожий на актёра, игравшего Антибиотика в популярном российском сериале. Чуть поодаль, на своих местах две прокурорши: одна постарше и посуше, другая – совсем девчонка лет двадцати пяти. За ними – адвокаты обвиняемого: молодой парень лет тридцати и такая же молоденькая помощница. 
Между ними присел и сам обвиняемый – абсолютно невзрачный тип лет пятидесяти, тeмнoкожий, невысокого роста, но не местный, а откуда-то из Африки, скорее всего, из Сомали или Эфиопии. Одет он был вполне прилично, в костюме и галстуке, доставленных из дома, как большинству здешних клиентов. 
За тех, кто слишком беден и костюма не имеет, платит суд, но не более 150 долларов из государственной казны, чтобы подсудимый мог выглядеть на суде солидно и хоть так расположить к себе членов жюри. 
Иногда адвокаты даже доплачивают из своего кармана и советуют клиентам изменить причёску, надеть очки, и тому подобное, чтобы расположить к себе жюри.
В борьбе за их симпатии прокурор и адвокат учитывают любую мелочь, вплоть до одежды. Нам, присяжным, даже полагались суточные – 30 долларов на протяжении всего процесса. Тратили их, в основном, на оплату обедов и парковку автомобилей, что в больших городах достигает двадцати и более долларов в день.
Прав оказался мой неизвестный коллега за спиной – прямо из комнаты ожидания мы попали на начало судебного процесса об убийстве. Такие дела, как правило, не решаются в один день, и потому выбор присяжных занимает в этом процессе важную роль. 
Когда все 50 кандидатов заняли большую часть зала, включая наш амфитеатр и зрительскую галёрку, прокурорши и адвокаты внимательно изучили не только наши фамилии, но и лица. Назвали даже пофамильно некоторых, чтобы получше разглядеть. Потом отдали судье списки тех, кого бы они хотели видеть в составе жюри. В Малое жюри, как мы помним, максимально можно включить до 14 человек, из них два присяжных остаются в резерве, на случай болезни или другой задержки кого-либо из основных. 
Составляя списки и изучая каждого из нас, прокуроры и адвокаты играют свою важную игру, рассчитывая, что мы обязательно поддержим их обвинение или защиту. Многие специалисты права считают, что небезызвестный бывший спортсмен и актёр О. Джей Симпсон выиграл процесс о двойном убийстве в 1995 году, во многом благодаря расовому и гендерному составу жюри. 
Решение о виновности и невиновности, то есть приговор, должно быть единогласным. Если хоть один из присяжных засомневается, судья отложит процесс и выберет другое жюри. Чему, несомненно, будут рады адвокаты и сам обвиняемый. Таких случаев в судебной практике США сколько угодно. 

В нашем деле об убийстве и похищении, оба главных актёра – жертва и убийца – были чёрнокожими американцами. Несмотря на это, а может быть, и потому, в группу присяжных не попало ни одного афроамериканца. И хотя жертва оказалась женщиной, в состав жюри попали всего три дамы (и одна осталась в резерве). 
Ещё до того, как огласили окончательный список присяжных, судья – «Антибиотик» спросил каждого из нас о возможных самоотводах. В процессах об убийствах и других насильственных преступлениях самоотводов случается немало. 
В нашем случае двое или трое присяжных отказались по причине полного неприятия насилия – одна женщина даже предупредила, что может упасть в обморок только при упоминании сути дела. У кого-то знакомые оказались пострадавшими в похожих ситуациях, другие были заранее настроены к обвиняемому недоброжелательно, только потому, что он здесь в этом качестве. Не допустил судья до участия в процессе и тех, кто работал в полиции, суде или других правоохранительных органах. 
– Ваша задача, – поучал нас Антибиотик, – оставаться непредвзятыми до самого конца процесса, независимо от того, что услышите и увидите.
Наконец, уже перед перерывом на обед, список присяжных был утверждён, и процесс начался. Сначала из зала вывели тех, кто в Малое жюри не попал. Их место заняли родственники и знакомые пострадавшей и обвиняемого, просто любопытствующая публика и студенты-юристы. 
Сразу после обеда прокурорская сторона пошла в атаку, представляя нам своих многочисленных свидетелей. Первые два дня ими были полицейские и санитары, прибывшие на место преступления первыми, соседи, судмедэксперты, следователи, патологоанатомы из морга и прочие специалисты. От их сухих, но впечатляющих рассказов и фотографий с места убийства, действительно у людей чувствительных кровь могла в жилах застыть. Уж больно страшной вырисовывалась картина этого убийства на так называемой бытовой почве. 
В то же время я воочию увидел всю мощь расследовательной системы, на которую так надеялась прокурорская сторона. Мы как присяжные должны были только наблюдать и помалкивать, да делать пометки (которые под конец процесса у нас всё равно отобрали). И опять-таки, в конце каждого дня судья строго предупреждал никому ничего не рассказывать. 
На третий день полицейских специалистов сменили сослуживцы жертвы и её родственники. Иногда непонятно было, чем здесь занимается адвокат – настолько односторонним выглядел весь процесс. 
Лишь на утро четвёртого дня прокуроры наконец-то угомонились и отдали эстафету адвокатам. Те представили свидетелей раза в три меньше, по большей части родственников да приятелей и собутыльников-наркоманов, которые своими показаниями лишь подтвердили (хотя и косвенно) вину обвиняемого. 
Как и я, большинство моих коллег попали в Малое жюри в первый раз. Лишь двое когда-то имели подобный опыт, правда, давно, лет семь назад. Хоть и подбирают членов жюри на каждый процесс, что называется, вслепую, судебные работники строго следят, чтобы никто не стал «профессиональным присяжным», то есть не попал в жюри чаще одного раза в 3–4 года.

Костяк нашей группы составили белые мужчины в возрасте 35–65 лет. К ним присоседились двое-трое иммигрантов, включая вашего покорного слугу, да три молодые женщины до сорока лет. На ранней стадии отбора несколько недавних иммигрантов из Азии и Латинской Америки взяли самоотвод по причине недостаточного владения английским языком. 
Впрочем, общались мы в группе мало, строго следуя инструкциям судьи: ни с кем не обсуждать обстоятельства дела, включая членов жюри. 
Но однажды прямо на нашей галёрке ко мне наклонился мой сосед, тоже присяжный – разговорчивый пенсионер Тим. Хотя мы должны были оставаться непредвзятыми, его вдруг задела какая-то реплика свидетеля, кого-то из родственников обвиняемого: «Невозможно поверить что обвиняемый виновен!»
– Ну так видно же, что он это сделал! – горячо зашептал мне на ухо Тим. – Столько доказательств представлено!
Я состроил страшные глаза и слегка отклонился, но он молчаливого намёка не понял. И опять задышал в ухо.
– Ё-моё! – обречённо подумал я, зажатый в углу, – щас выкинут из жюри обоих, и все дела!
К счастью, мой впечатлительный сосед вскоре отвлёкся на кого-то другого и забыл про меня. 
Только в последний день, когда нас закрыли в комнате для определения вины подсудимого, все вдруг разговорились. 
К тому времени уже было всем предельно ясно, чем закончится процесс, и никто не сомневался, какую зловещую роль в деле сыграл этот невзрачный мужичонка, что угрюмо притулился за столом рядом с адвокатом.
Получив заключительные инструкции, мы удалились в дальнюю комнату под охраной пристава. Перед нами на столе рядом с материалами дела лежал также обычный канцелярский листок с двумя квадратиками: «Виновен» и «Не виновен». 
«Старшим» в группе самоназначился молодой человек по имени Джон. В его обязанности входили все контакты с внешним миром, пока мы принимали решение. Никого другого ни в комнату, ни из неё судебные приставы не пропускали.
– Есть какие-то соображения по поводу вины обвиняемого? – спросил нас Джон. И не дождавшись ответа, предложил: – Ну тогда давайте проголосуем. На всякий случай...
Зачеркнув один из квадратов и проголосовав, наша компания вернулась в зал суда меньше чем через час. Никто не удивился скорому возвращению – ни прокурорша, ни адвокат, ни публика с судьёй, ни даже сам подсудимый. Судья лишь удостоверился в том, что мы приняли решение единогласно. 
В нашем штате присяжные также участвуют в вынесении меры наказания, так что после небольшого перерыва судья послал нас в ту же комнату опять. Теперь на листке было три квадрата, а именно: пожизненное заключение без условно-досрочного освобождения (смертная казнь в штате давно отменена), пожизненное с досрочным через 25 лет отсидки и, наконец, 20 лет – минимальное наказание за предумышленное убийство. 
К этой мере нас призывал адвокат, говоря о реабилитации его клиента перед обществом. И снова все присяжные приняли быстрое и единогласное решение и проголосовали за максимальную меру. 
На этом, пожалуй, наша работа и закончилась, так как последнее слово остаётся всегда за судьёй. Нас даже попросили из зала до того, как он высказал свой вердикт. 
Обычно перед вынесением приговора в зале выступают друзья и родственники пострадавших. Нередко они обращаются напрямую к подсудимым, усиливая обвинительный эффект и эмоционально «подогревая» членов жюри и судью. 

Как бы то ни было, прошедшая в суде неделя оставила во мне двоякое впечатление. С одной стороны, мне было интересно с головой окунуться в завершающую стадию уголовного расследования и даже принять участие в вынесении приговора. Думаю, что у меня как американца в первом поколении было чуть побольше энтузиазма, чем у моих «коренных» коллег. 
С другой – было нелегко, физически и морально, просидеть четыре полных дня и просмотреть тонну документов и фотографий с кровью, трупами и прочей «чернухой», причём не киношной, а настоящей. Тяжело также хранить всё это в себе, ни с кем не делясь. Не каждый может такое выдержать, что и подтверждает большое число самоотводов. 
Поэтому попасть в присяжные здешний народ особенно не рвётся, хотя и отказать не смеет: по закону, эта обязанность случайно выбранного гражданина не отменяется ни при каких обстоятельствах. Кроме документально подтверждённых тяжёлых болезней. В противном случае, при неявке в суд после получения повестки могут оштрафовать, а то и посадить за решетку. 
Несмотря на все минусы и то, что суды старательно избегают повторного появления в жюри так называемых «профессиональных присяжных», я бы не отказался ещё раз побывать в составе Малого или Большого жюри США.