Наедине с… туманом

«Понедельник – день тяжёлый», – привычно говорим мы, начиная очередную трудовую неделю. Наверное, есть какая-то правда в этом, потому что именно в понедельник, как правило, случаются большие и малые досадные происшествия. 
Так думал метеоролог Николай Смирнов, чертыхнувшись про себя. Едва он вошёл в Управление гидрометеослужбы, в котором проработал вот уже двенадцать лет, как секретарь Анна Степановна, строгая и чопорная дама, окликнула его: 
– Смирнов, к директору.
– Что случилось? – удивился Николай.  – Ещё восьми часов нет, а уже «на ковёр» требуют.
– Там узнаешь, – сухо ответила секретарь и скрылась в приёмной.
Понятно, что ранний вызов к руководству не сулит ничего приятного. Либо отчёт какой срочно писать надо, либо на конференцию какую идти, да ещё с докладом выступать. И то, и другое Николай не особо жаловал. 
У начальника Управления Бродского Льва Соломоновича была манера – никогда не смотреть в глаза собеседника. Он разговаривал, склонив голову и глядя в стекло на столе, под которым лежали фотографии метеостанций, на фоне которых красовался сам начальник. Подчинённый видел обширную лысину, окаймлённую венчиком седых волос, а когда начальник вскидывал голову, то представали худое лицо с большими тёмными глазами, седоватые усы и борода, прикрывавшие нижнюю часть лица. Бродский возглавлял Таджикскую метеослужбу почти сорок лет и, как говорится, «собаку съел» во всех её тонкостях.
Начальник кивнул в ответ на приветствие Смирнова и жестом указал на стул, рядом с собой.
– Значит, так, Николай Васильевич, – заговорил он без всяких околичностей, – в среду поедете в командировку.
– В Москву? – оживился Смирнов.
Обширная лысина качнулась из стороны в сторону.
– Поближе. На ледник Федченко.
Николай не поверил своим ушам. Зимой метеорологи на ледники не ездили. Морозы, обильный снег идёт без перерыва, а если и случаются «окна», то густой туман заволакивает хребты, теснящие ледовые гиганты. Прежде в высокогорных, труднодоступных местах располагались метеостанции, сообщавшие ценную информацию. Теперь же, в новые времена, такие станции упразднили, слишком дорого обходились они Управлению. Расположили там малые метеоустановки, действующие в автоматическом режиме. Но давно известно, никакая техника не заменит человека, и информация о температуре в горах, ветрах, количестве выпадающих осадков, влажности атмосферы и прочем поступала с перебоями, что сказывалось на подготовке прогнозов погоды.
– На ледник? – изумился Николай. – Но ведь…
Начальник движением лысины остановил его.
– Знаю все твои возражения. Но дело в том, что автоматическая станция там перестала работать. До лета её не приведём в действие. Никаких сведений с ледника мы не получаем, а именно в этот период идёт активное формирование его объёма.
Ты – самый опытный сотрудник в нашем ведомстве, тебе, как говорится, и карты в руки. Правда, на леднике Федченко ты бывал не часто, но зато повидал другие. Год зимовал на станции Ирхт, на Памире, а это такая школа – целой Академии стоит.
Николай слушал молча, ничем не проявляя своих эмоций. А их было предостаточно.
– Но, Лев Соломонович, – заговорил он, по возможности, спокойно, – мы ведь договорились, я в отпуск иду. Хотел с женой в Сочи поехать, уже билеты заказали. 
Начальник вздохнул.
– Это, дорогой Николай Васильевич, не аргумент. Дело превыше всего. Вернёшься, поедешь отдыхать. Билеты можно сдать, потом возьмёшь другие.
– А как добираться до ледника? – поинтересовался Смирнов.
– В том-то и суть, уважаемый ты наш. Пограничники летят на памирскую заставу, меняют там старослужащих, которые в дембель уходят. Вот я и упросил их командование прихватить двоих наших сотрудников. Места в вертолёте найдутся. 
– А погода… – начал было Смирнов, но Лев Соломонович перебил его.
– Ты же сам составлял прогноз на февраль. Как раз с десятого числа обещается в верховьях Памира ясная погода без снега и сильного ветра. Нельзя упускать такую возможность.
Николай провёл ладонью по гладким щекам. Он не терпел новомодную небритость, кудлатые бороды и прочую поросль на лице, называл их «пылесборниками». Мужчины, следуя моде, разом обретали неопрятный вид. Сам же Смирнов всегда был чисто выбрит и аккуратно пострижен. Он полагал, как театр начинается с вешалки, так человек определяется по своей внешности.
Он обдумывал услышанное. Честно говоря, он не был сторонником кабинетного стиля работы, охотно посещал метеостанции и возвращался из таких поездок посвежевшим, с хорошим настроением. Ну, что ж, ледником Федченко его не испугаешь, имел представление об этом холодном гиганте.
– Лев Соломонович, вы сказали, двоих наших сотрудников. Это означает, что я лечу туда не один?
Лысина начальника качнулась сверху вниз.
– Именно это и означает. С тобой полетит наша молодая сотрудница, гляциолог Хайрулина.
Смирнов едва не присвистнул.
Хайрулина только что окончила институт в Санкт-Петербурге, всего полгода проработала в Управлении. Это будет её первая поездка на «объект», и такая серьёзная.
– Хотелось бы напарника поопытнее, – возразил Николай. – Ледник зимой – это не курорт.
Бродский хмыкнул.
– А никто его и не сравнивает с курортом, сам в этом убедишься. Но, дорогой наш Николай Васильевич, раз обещается просвет в погоде, то это удобный случай «обстрелять» молодую сотрудницу. Тем более, поездка недолгая.
– На сколько дней?
– От трёх до недели, – ответил начальник, – зависит от пограничников. Они будут возвращаться назад и заберут вас с ледника. Запасайтесь провиантом на неделю, а там, как выйдет. Может, три дня, может, четыре, а может, и вся неделя получится.

Признаться, предстоящая командировка на ледник Федченко Смирнова «зажгла». Столько интересного увидит, столько впечатлений получит. Прежде бывал на леднике короткими прилётами, на час, на два, а тут обещается основательное знакомство. Конечно, жена огорчится, что отпуск откладывается, но ведь всего на неделю. Ничего страшного. Вот только перспектива лететь с Хайрулиной Николая не вдохновляла. Она была высокая, худая, скорее, на взгляд Николая, тощая, одевалась модно, наряды были вызывающими. За полгода работы ни с кем в Управлении не сошлась характерами, сдержанно здоровалась, и только. Держалась особняком и, как сотрудница, тоже ничем себя не проявила. Делала, что поручали, инициативы не проявляла и как-то обмолвилась, что отработает в Таджикистане два года и уедет в Санкт-Петербург, где училась. Там «бомонд», светское общество, а Душанбе – даже не провинция, скорее кишлак.
Такое суждение задело Николая за живое. Он любил Таджикистан, восхищался его природой, для метеоролога тут непочатый край работы. И кишлаком Душанбе, конечно же, не считал. Ну, каждому своё, в меру интеллекта и воспитанности. Помощи от Хайрулиной на леднике не дождёшься, лишь бы свои обязанности выполняла.
Начальник Управления встал из-за стола, подошёл к большой карте Таджикистана, висевшей на стене.
– Иди сюда, – подозвал он Смирнова. – Смотри, вот он, наш красавец, ледник Федченко. С иной речкой поспорит своими размерами. Высадят вас погранич3
ники вот тут, – Бродский указал пальцем на середину ледника. – Это примерно десять километров до метеостанции. Как ты знаешь, она бездействует, законсервировали до лучших времён.
Бродский вздохнул.
– Когда-то они будут, лучшие времена. Почему тут? С обеих сторон ледника на скалах есть вешки. По ним можно определить скорость его движения. Давно не проверяли. В остальном, на месте сориентируешься.
Николай почесал затылок, поразмыслил.
– Ясно, – сказал он. – Когда лететь?
– Послезавтра. Поедете на моей машине в аэропорт, вылет в восемь утра. Давай, собирайся. Найди Хайрулину, она уже в курсе дела, и начинайте экипироваться. Кстати, зовут её Ида.
– Ида, так Ида, – пробормотал Смирнов, направляясь к выходу из кабинета. – Нам без разницы.
Хайрулину он нашёл в комнате, где трудились гляциологи. Она вопросительно поглядела на Николая. Он ещё раз подивился её девичьей хрупкости, хотелось бы напарника поздоровее.
– Тебе известно, что мы летим на ледник? – осведомился он.
Она кивнула.
– Известно. 
– Тогда пошли. Получим всё необходимое.
На продскладе получили мясные и овощные консервы, сгущенное молоко, сухари вместо хлеба, крупы, сахар, соль и спички. На вещевом складе им выдали полушубки, валенки, меховые шапки, две одноместные палатки, примус и канистру с бензином.

Срок командировки небольшой, а груз собрался ощутимый. Но Николая это не огорчало, своя ноша не тянет. В горах всё пригождается, а снежной зимой да на леднике – тем более.
Собрались, уложили всё в рюкзаки. Время оставалось, сели в кабинете Николая для знакомства. Одно дело – изредка встречаться в коридоре Управления, и, совсем другое – зависеть друг от друга на бескрайнем ледовом просторе.
– Ты душанбинка? – спросил Николай у девушки.
Она утвердительно кивнула.
– А как получилось, что стала гляциологом? Вроде, не женская профессия?
– Ну, почему же? – возразила девушка. – У нас на факультете были девушки, как шутили наши однокурсники, целых шесть штук. И потом, я проходила практику на Кольском полуострове, там гляциологами работало много женщин. Почему выбрала эту специальность? Ещё в школе видела документальный фильм «Жизнь ледников». Красота необыкновенная. Оказывается, ледники ведут себя, как живые существа. Развиваются, движутся, у них свои законы и правила. Меня это поразило, хотела заняться их изучением. Правда, здесь, в Управлении, энтузиазма поубавилось. Бумажная работа, а ледники где-то там, за горизонтом.
– Погоди, ещё насмотришься, – утешил её Смирнов. – Не торопись. В народе говорят: поспешишь, людей насмешишь, – и перешёл к главному. – Варить обеды умеешь?
Ида снисходительно усмехнулась.
– Мы с мамой вдвоём живём, вся домашняя работа на мне. И еду готовить, и полы подметать.
Николай засмеялся.
– Ледники подметать, жизни не хватит. А вот готовка – дело нужное. Мама чем занимается?
– Она учительница в младших классах.
Смирнов решил испытать Хайрулину.
– Груза у нас многовато, одному мне тяжело придётся.
– Почему одному? – удивилась девушка. – Вы не смотрите, что я худая, я выносливая. В институте и в походы ходила, и рюкзаки носила. Я трудностей не боюсь.
На душе Николая отлегло. Выходит, не такая уж она белоручка, не будет сидеть на его шее в добавление к снаряжению.
Он поднялся со стула.
– Ладно, хватит, поговорили. Послезавтра вылетаем. В семь утра как штык будь здесь. Не проспи, пограничники ждать не будут.
Хайрулина улыбнулась.
– Как штык в семь буду.
Она тоже встала и вышла из его кабинета.
Николай подошёл к шкафу, в котором на полке стояли книги по различным разделам метеорологии. Взял увесистый том «Ледники Таджикистана». Сел за стол, открыл на странице «Ледник Федченко». Стал читать вполголоса, чтобы освежить память.
«Ледник Федченко – самый большой ледник на Памире. Расположен он на территории Центрального Таджикистана. Относится к горно-долинному типу ледников. Самый длинный ледник в мире, за пределами полярных регионов. Площадь ледника 700 квадратных километров.
Длинный и прямой ледник берёт начало на Язгулемском перевале, на Памире, на высоте 2000 метров. Его верховья посещались гляциологами редко и потому изучены слабо. Ледник протянулся на 77 километров к северу вдоль восточного основания хребта Академии наук.
Скорость движения ледника в фирновой области – до 66 сантиметров в сутки или 216 метров в год.
Максимальная толщина льда в средней части достигает одного километра, а объём оценивается в 144 кубических километров. Нижний конец засыпан мореной, завалом из камней и щебня. Из-под языка ледника вытекает река Сельдара, которая, сливаясь с Сауксаем, образует реку Муксу. Таким образом, ледник принадлежит к бассейну Амударьи.
Нижняя часть ледника была открыта в 1878 году В. Ф. Ошаниным. Он назван первооткрывателем в честь русского исследователя и путешественника Алексея Павловича Федченко.
На скальном выступе левого края ледника на высоте 4169 метров стоит гидрометеорологическая станция имени академика Н. И. Горбунова. Здание станции построено в 1933 году (архитектор В. Д. Блезе), для чего к месту постройки была организована доставка 16 тонн грузов верблюдами и лошадьми. До 1995 года станция работала постоянно».
Николай Смирнов рассматривал фотографии ледника, сделанные с вертолёта. Его размеры впечатляли.
– Здоровый уродился, – пробормотал он, закрывая справочник и ставя его на место.

…Те, кому доводилось летать на вертолётах, знают, что это удовольствие не из лучших. Над головой грохочет двигатель, сотрясая винтокрылую машину. Она раскачивается и к толчкам никак не приспособиться. Шум стоит такой, что невозможно разговаривать. Салон не обогревается, и зимой пассажиры поёживаются от холода. Нет, самолёт лучше.
Такое впечатление вертолёт произвёл на молодого гляциолога Иду Хайрулину, которая впервые путешествовала на этом виде транспорта. Что касается Николая Смирнова, то вертолёт ему не был в новинку. Немало полетал он на нём за годы работы в Управлении гидрометеорологии. И сейчас он привалился к спинке длинной скамьи и подрёмывал.
Кроме него и Хайрулиной в вертолёте находилось десять пограничников. Молодые парни недавно были призваны на воинскую службу и теперь отправлялись на памирскую заставу. Форма на них была ещё не обмятая, от «берцев», тяжёлых ботинок, едко пахло кожей. Парням всё было в новинку: и горные массивы, проплывающие в иллюминаторе, и скалы, припорошённые снегом, и арчовые леса, тёмные и хмурые. А когда они разглядели, что с ними путешествует девушка, пусть не голливудская красавица, но всё же, особа другого пола, то оживились. Самое время завязать знакомство, хотя и кратковременное. Но общение не получилось. Парням приходилось кричать, а девушка делала вид, что не различает их слов и не отрывалась от иллюминатора. Ей было о чём подумать. Николай предупредил, что вертолёт на ледник не садится, опасно, и им, командировочным, придётся спускаться на него на тросе. Правда, успокоил, что высота будет небольшой, а в случае, если будет падать, то он, Смирнов, сумеет подхватить её в воздухе. Конечно, Ида понимала, что он шутит, но на душе стало спокойнее. 
Спуск проходил предельно просто. Сперва на тросе спустили Смирнова, он помахал Иде рукой и крикнул, указав на бездну: «Там встретимся». Потом спустили их груз, а дальше бортмеханик, под одобрительные реплики пограничников, обхватил её поясом, вроде монтажного, защёлкнул карабин и подтолкнул к открытой двери. Девушка зажмурилась, затаила дыхание и медленно стала спускаться, слегка раскачиваясь в воздухе. Николай подхватил её, помог удержаться на ногах и освободил от пояса.
– Вот и приехали, – сказал он с улыбкой. – Теперь ты зачислена в отряд космонавтов.
Смирнов справедливо полагал, что шутка – лучшее лекарство от страха и переживаний, подобна бодрящему эликсиру, и был недалёк от истины.
Вертолёт с грохотом взмыл вверх, обдав их холодным ветром, и Николай с Идой остались одни в громадном мире белого безмолвия. Рядом на льду лежали рюкзаки, спальные мешки и свёртки палаток.
Ида смотрела, как говорится, во все глаза. Размеры ледника впечатляли. Подобно руслу громадной реки он тянулся вверх и вниз вдоль горных цепей, упираясь в их склоны краями. Небо было затянуто белёсыми облаками, в их просветы заглядывало солнце и отражалось от глади ледника, как от плохо отполированного зеркала. Из вертолёта ледник казался гладким, но это впечатление было обманчивым. Его поверхность избороздили трещины, были глубокие провалы до метра и более шириной. В лёд впаялись камни, нарушавшие белое однообразие холодного гиганта. Были и гладкие пространства, дававшие понятие о чистоте и прозрачности льда.
 
Окружающий их мир был полон контрастов. Тишина нарушалась потрескиванием льда, хребты вздыбливались над ледяной равниной, белизну снегов, запорошивших горные склоны, оттеняли арчовые, тёмно-зелёные леса. Тут не было ничего живого, и это порождало ощущение тревоги. Тянуло стужей, которая чувствовалась даже сквозь полушубок. Обожжённые холодом лица покраснели и горели, пальцы рук одеревенели и с трудом сгибались. Ида вспомнила Душанбе, где даже в зимнюю пору царила плюсовая температура.
Николай Смирнов понимал состояние молодой коллеги.
– Будет любоваться, – проговорил он грубовато. – Давай трудиться, тут нянек нет. Зимний день в горах недолгий.
Поближе к склону хребта они установили палатки, походившие на надутые пузыри. Наломали веток арчи и разбросали их внутри палаток. Уложили на зелёные «ковры» спальные мешки.
– Номера в пятизвёздном отеле готовы, – улыбнулся Смирнов. – Займёмся ужином.
Зашумел примус, установленный в палатке на плоском камне. Николай извлёк из своего рюкзака котелок с крышкой, две алюминиевые миски, ложки, консервы и прочее. Разложил всё это на куске брезента, заменившего скатерть.
– А вы запасливый, – Ида покачала головой. – Я не подумала об этом.
– Было время научиться, – засмеялся Николай.
Он уложил в котелок кусок льда, вскоре тот растаял, и вода закипела. Засыпал в котелок крупу, дольки сушёной картошки и мелко порезанный лук. Когда всё это сварилось, посолил суп и бросил в него содержимое мясной консервной банки.
Аромат варева был дразнящий, Ида невольно сглотнула слюну. Утром она не позавтракала, кусок в горло не лез от волнения, и теперь ощущала голод.
Вскоре еда была готова.
– Прошу к столу.
Николай разлил в тарелки суп, разложил сухари и жестом предложил садиться.
Брезент был большим, устроились на нём, поджав ноги, и принялись за еду. Никогда ещё Ида не ела с таким аппетитом.
– Как вкусно, – удивилась она. – В ресторане так не поешь.
– Не спорю, – отозвался Николай. – Обстановка способствует экзотике.
Опустошили котелок, вымыли посуду, заварили чай. Пили, разговаривали, но задерживаться не пришлось. Как и говорил Смирнов, едва солнце скрылось за зубцами хребта, резко похолодало, вдоль ледника заструился пронизывающий ветер. Тусклые светлячки звёзд замерцали в прогалинах облаков, посыпался мелкий снег.
Убрали брезент и всё, что было разложено на нём.
– Прошу в мою палатку, – пригласил Николай. – Обсудим стратегию и тактику завтрашнего дня.
Сели на разложенном спальном мешке, Николай зажёг свечу.
– Не люблю я новомодные фонари, мёртвый свет от них, и потом негде заряжать в наших условиях.
Значит, так, завтра подъём с рассветом, быстро завтракаем и за работу. У каждого свои задачи. Трудимся до полудня, потом готовим обед, едим и снова два-три часа на наши ледовые занятия. Надо спешить, времени у нас в обрез.
– Сколько нам всё-таки находиться здесь? – спросила Ида.
– Командир вертолёта Иванов не обозначил точный срок. Ему нужно развезти пограничников по заставам и забрать тех, кому предстоит демобилизация. Но там Памир, всё непредсказуемо. Сильные ветра, туманы, снегопады. Нужно ловить «окна», риск – дело опасное. Потому он ориентировал меня на пребывание на леднике до недели.
– А хватит нам продуктов?
Николай утвердительно мотнул головой.
– Я человек предусмотрительный, есть запас.

Работая днём, Смирнов замерял и записывал колебания температуры, толщу снегового покрова на леднике, силу и направление ветра.
Ида определяла образование молодого льда, кристаллизацию уже слежавшегося, крепость фирнового слоя. Она заметила, что Николай всё чаще посматривает на небо, досадливо покачивает головой, что свидетельствовало о нараставшем беспокойстве.
– Бродский в Управлении сказал, что дней десять нам обещается спокойная, малоснежная погоды, – проговорила Ида.
– То-то и оно, что обещается, а не гарантируется, – отозвался Смирнов. – Сейчас, когда не действуют стационарные метеостанции, а информацию даёт автоматика, мы составляем прогнозы больше по наитию, чем на основе точных данных. У нас нет исчерпывающей информации. А что насчёт «обещается», то не зря говорится, что человек предполагает, а Бог располагает. Как бы ни вышло по этой поговорке.
– Вас что-то тревожит? – спросила Ида.
– А ты посмотри на небо, – он ткнул пальцем вверх. – Гляди, как сгущаются тучи.
И верно, белёсые облака наливались чернотой, опускались ниже к вершинам, голубые просветы исчезли, сменились серыми тонами. Порывистые воздушные потоки заструились по леднику.
То и дело со склонов срывались лавины. Поначалу они ползли замедленно, вбирая в себя снежные пласты. Потом наращивали скорость падения и мчались по скальным желобам, ударяясь о каменные выступы. Достигнув низины, разлетались в стороны, засыпая окрестности белёсой морозной пылью, и грохотали, напоминая взрывы.
– Боюсь, не успеем мы покинуть эти благодатные края, – поморщился Смирнов. В его словах прозвучала явная тревога.
Хайрулина промолчала. Она оказалась лучше, чем предполагал Николай. Стоически переносила стужу, от которой плохо защищали полушубки, не жаловалась на усталость от высокогорья, помогала готовить еду. Они мало разговаривали друг с другом, каждый занимался своим делом, обменивались лишь короткими фразами, больше похожими на вопросы. Его устраивала такая форма общения, он опасался капризов, жалоб на неудобства, но ничего подобного не было. Маменькина дочка оказалась хорошим напарником.

Три дня промелькнули быстро. Общая картина состояния ледового гиганта была выявлена, а что касается деталей, то для этого нужен был более долгий срок.
– Завтра по домам? – вопросительно произнесла Ида.
– Всё в руках Господа, – неопределённо отозвался Смирнов.
Его скепсис оправдался. На четвёртый день, когда они выбрались из палаток, картина разительно изменилась. Серая хмурость разлилась по урочищу, тяжёлые тучи придавили цепи гор, сыпался мелкий, сухой снег.
Тучи стремительно перемещались под ветром, напоминая стадо испуганных животных.
– Ой, что это? – испуганно воскликнула девушка, указывая на хребты, к подножиям которых прижался ледник.
Николай вгляделся и тоже не сразу понял. Вершины росли на глазах, зубцы сглаживались, вытягивались в извилистую линию. Потом с них на ледник потекла белёсая масса, клубясь и вскипая. Она словно поглощала склоны гор, они исчезали на глазах, теряли свои очертания.
– Туман, – проговорил Николай. – Только этого нам не хватало.
Они стояли, глядя на наползающую на них пелену тумана. Она была плотной, холодила, мельчайшие капельки влаги оседали на полотнищах палаток, на одежде, руках и лицах.
Туман стекал в низину с гор, заливал её и поднимался всё выше, сливаясь со встречными потоками. Вскоре урочище было поглощено им без остатка. Видимости не было никакой, Николай и Ида стояли рядом, но при этом с трудом различали друг друга, проступали лишь смутные контуры.
– Это надолго? – спросила она.
– Думаю, да, – отозвался Николай. – Туманы тут держатся месяцами.
– Но почему?
– Было потепление, – пояснил он. – Тёплые и холодные массы воздуха столкнулись, произошла конденсация, что привело к образованию тумана.
– И что же теперь нам делать?
Он развёл руки в стороны:
– Бороться за жизнь, – этот жест в белёсой полумгле остался незамеченным.
– Нам помогут? – в её голосе прозвучала тревога.
Он не хотел скрывать правду. Ничего нет хуже, как обнадёживать человека в условиях, полных неопределённости. Потом это может обернуться отчаянием.
– Помогут, если будет такая возможность. Но в туман и сильный снегопад вертолёты не летают. И в метели тоже, а всё это на леднике обычные картины. Когда-то на метеостанцию грузы доставляли караванами лошадей, но это летом. Сейчас никакие лошади не пройдут.
– Значит… – она не договорила.
– Вот именно, – согласился с ней Николай. – Нужно надеяться на самих себя, на свои силы и стремление выжить.
Ну, что мы стоим? Туман – это надолго. Пойдём в палатку, обед никто не отменял, будем готовить еду.

Пять лет тому назад Николай Смирнов провёл год на метеостанции Ирхт, на Памире. Это было в верховьях Сарезского озера, на высоте 4500 метров. Случались ситуации вроде этой, проверки на мужество и стойкость. И он уяснил, что нужно вести себя, как обычно, не проявлять слабости. Не поддаваться панике самому и не заражать ею, тех, кто работал рядом с ним. 
Вот и теперь, он держался спокойно, разговаривал с Идой так, словно ничего не произошло и не грозило им неопределённостью. В подобных случаях нужно держаться, как обычно, и заниматься делами, ибо безделье неизбежно оборачивается осознанием безнадёжности.
Они готовили обед. Николай шутил и подбадривал девушку.
– Честно говоря, никакой трагедии я не вижу,  – рассуждал он. – Подумаешь, туман, это не сель и не половодье. Подует ветер и поминай его, как звали. А что касается нас, то мы в выигрыше. Командировку нам продлят, а это прибавка к зарплате. Налицо подтверждение истины: нет худа без добра.
– Неужели вам не страшно? – не поверила она.
– Представь себе, нет. Страшно, когда полнейшая безнадёжность, и то, говорят, надежда умирает последней.
Туман заползал в палатку, холодной дымкой скапливался у потолка, но примус горел, тёплый воздух разливался по сторонам, и туман исчезал, подёргивая испариной пластиковый полог.
Николай расспрашивал Иду об учёбе в институте, о том, какие книги она читала, как представляет себе свою будущность, словом, о чём угодно, только, чтобы отвлечь её от той беды, которая обрушилась на них. Сам он хорошо понимал сложность их положения. Продуктов они взяли на неделю, а уже шёл четвёртый день пребывания на леднике. Пятилитровая канистра с бензином уже пуста наполовину, а без него примус мёртв, не на чем будет готовить пищу, кипятить воду, обогреваться в палатке. 
Но цели он достиг. Ида отвлеклась от тягостных мыслей и, рассказывая о студенческой жизни, даже улыбалась, и это радовало Николая. В её поднимающемся настроении он видел зачатки оптимизма, без которого ослабевала борьба за жизнь.
Туман густел и, сливаясь с холодом наступившей ночи, образовал ту тьму, которую в книгах образно называют «кромешным мраком». 
Он выглянул из палатки и даже присвистнул. Непроницаемая мгла скрыла окрестности. Тишина звоном вливалась в уши. Нигде никакого проблеска и даже искорки света.
Спать легли рано, а утром, когда Смирнов выбрался из палатки, то увидел: в урочище царила та же непроглядная мгла, и он понял, что это надолго.

После завтрака он предложил девушке:
– Давай-ка, уважаемая, проведём производственное совещание. Нам есть о чём поговорить.
Она улыбнулась:
– Протокол будем вести?
– Непременно, и в трёх экземплярах, – отшутился он и тут же посерьёзнел. – Пережидать непогоду не в наших интересах. Продовольствие на исходе. Остаётся одно: съесть кого-то из участников совещания. Мне рассказывали, когда заключённые бежали из лагерей, то прихватывали с собой кого-нибудь из молодых зеков. Таких называли «коровами». Когда есть было нечего, «корову» забивали и её мясом питались, проходя по тайге. Но тут у нас возникают сложности. Вы моложе меня, уважаемая госпожа Хайрулина, но вы настолько не в теле, что вас мне хватит на пару дней. Стало быть, забивать вас не имеет смысла. Тогда другой вариант: вы режете меня, и моих запасов вам хватит как раз на то, чтобы пройти по леднику до его низины. Итак, что скажете? 
Ида от души развеселилась.
– Но у меня нет навыков резать коллег по Управлению. Нас этому в институте не учили. Значит, второй вариант тоже не подходит.
Смирнов ответно рассмеялся.
– Тогда предлагаю другое. Собираемся и отправляемся в путь. До метеостанции «Ледник Федченко» не больше десяти километров. Дня за три дойдём, если не будем мешкать.
– А что это даст? – спросила Ида. – В Управлении говорили, что станцию законсервировали, значит, закрыли. Где гарантия, что мы попадём в неё?
Николай согласился.
Резон в этом есть, но есть и надежда, что сумеем её открыть. Тогда мы спасены.
– А если нет? – последовало возражение.
– Тогда на месте будем искать выход. Тут же верная гибель. Продукты кончатся, ослабеем от голода, и остаётся только превратиться в мёрзлых мамонтов.
– Бр-р-р, – поёжилась Ида.
– Вот именно, – согласился Смирнов. – Итак, консенсус достигнут, как говорил один из прежних лидеров. Складываем пожитки и в дорогу.
Вещей собралось немало. Вертолёт помог в их транспортировке, теперь же предстояло тащить на себе. Оставлять что-то не хотелось, в пути пригодится всё, кроме приборов, с помощью которых проводили исследования. Приборы и оставили.
На Иду надежда была слабая. Много она не унесёт, значит, основная нагрузка приходится на Николая. Ну, что ж, будет тащить, сколько сможет, а там перейдут на «челночный способ», который применяют альпинисты. Часть груза унесут за километр и там оставят. Вернутся за оставшимся, доставят его до основного груза, и снова передвинутся на километр. Конечно, двойной расход времени и сил, но другой возможности нет.
Шли медленно, пристально вглядываясь в ледяной покров. Трещины были, но небольшие, перешагивали через них. Одна попалась метра в два шириной, её обошли. Идти было тяжело, видимости никакой, туман клубился, скрадывал окрестности, хребты даже не проглядывали в полутьме. Николай, несмотря на мороз, обливался потом, и это его беспокоило. Не дай Бог, простудится, тогда конец. Перешли на «челночный способ» переноски грузов.

Ида несла свёрнутые палатки, и один спальный мешок, но и этого ей хватало за глаза. Николай сопел под двумя рюкзаками, вторым спальным мешком, канистрой с бензином и кухонными принадлежностями. Но при этом не отмалчивался, знал, что при разговоре тяготы пути меньше замечаются.
– Ты, наверное, читала, – рассказывал он, – Лондон называют городом туманов. Действительно, там они случаются часто, кроме лета, конечно. Причём, такие же густые, как и тут, на леднике. Англичане считали, что туманы серого цвета, и все соглашались с этим. Но французские художники-импрессионисты, писавшие картины в столице Англии, по-своему воспринимали это природное явление. Глаз художника более зорок. И они изображали туманы рыжими. Англичане поначалу не соглашались с таким показом туманов на картинах импрессионистов. Но когда присмотрелись, то увидели, что туманы действительно рыжие. Так «поломалось» одно из привычных представлений о лондонских туманах. 
А, посмотри-ка, Ида, какого цвета наш ледниковый туман?
Ида осмотрелась по сторонам.
– Во-первых, он не одноцветный, а в разных местах имеет разные оттенки. В одной стороне он отливает сталью, в другой – просматривается голубизна, ближе к горам – зеленоватый. Таким его вижу я, а вы, Николай?
– Сходно, – согласился Смирнов, – и при этом он напоминает морские волны. Так же перемещается над поверхностью ледника, закручивается в спирали, растекается и собирается в полосы. Он разнообразен, хотя прежде я считал его неподвижным. Туман сходен с живым организмом, что-то вроде осьминога. И, вообще, я воспринимаю природу, как скопление живых существ. То, что деревья и цветы живые, это очевидно, но живут и скалы, и горы, только не биологической жизнью. У них свои формы существования, причём, согласованные одна с другой. Человек же, не вникая в это многообразие, нарушает единство природного равновесия и, тем самым, наносит природе невосполнимый ущерб. Ведь, посмотри, мы выкачиваем из недр земли миллиарды тонн нефти и природного газа. А ведь они, по моему соображению, не находятся там сами по себе, как гвозди в дереве. Наверное, они как-то взаимодействуют там с земными недрами, для чего-то нужны там. И хищнически добывая их, мы обедняем землю, превращаем её в пустотелый глиняный шар, без перспектив на дальнейшее существование. А ведь это не останется без последствий… Впрочем, я не специалист в нефтегазовой отрасли, просто высказываю своё мнение.
– Я тоже думала об этом, – согласилась Ида, – и целиком согласна с вами.
– Вот и отлично… Привал! – скомандовал Николай. – Время готовить обед. Без должного питания мы быстро потеряем силы и тогда не одолеем туман.

Они передвигались медленно, буквально метрами, но, тем не менее, постепенно приближались к цели. Погода была непредсказуемой. Иногда пласты тумана смещались, в проёмах проглядывало хмурое, иссиня-чёрное небо и начинал валить снег, густой и обильный, скрывая ледяную поверхность. Идти становилось опасно, запорашивало трещины. Ида, шагавшая сзади, испуганно вскрикнула. Николай обернулся и увидел, что она провалилась в трещину, правда, неглубоко, чуть выше колен. Помог ей выбраться на ровное место. К счастью, обошлось без повреждений. Трещина уходила глубоко вниз, но у поверхности был карниз, на котором и стояла девушка. В глубине лёд казался густо-синим и гладким, словно его тщательно отполировали.
Николай удвоил внимание, сдвигал ногой снег, если место казалось ему подозрительным.
Иногда путников обдавало порывами ветра, он налетал внезапно, образуя в тумане круглые жерла туннелей. Сместить весь туман воздушным потокам было не под силу, и они выдували в нём отверстия, то и дело менявшие форму. Все эти превращения были удивительными, вокруг не было ничего постоянного. И Николай с Идой отвлекались от трудностей пути, обмениваясь впечатлениями от предстающих перед ними картин.
Они шли уже третий день. Километр за километром оставались позади, но далеко ли метеостанция, определённо сказать не могли, не было ясных ориентиров. Ночёвки на льду давались нелегко. Спальные мешки в палатках клали прямо на лёд, и они, несмотря на пуховую прокладку, всё-таки пропускали знобящий холод. Утром поднимались с трудом, тело ломило от усталости, чувствовали себя невыспавшимися, а нужно было шагать и шагать до вечерних сумерек. 
– Хватит мириться с неудобствами, – в сердцах проговорил Николай, – будем спать в одном мешке. Давай-ка отбросим условности.
Теперь они стелили один мешок на лёд, на него клали другой и вдвоём забирались в него. Холод снизу не ощущался, и согревали друг друга. Так была устранена одна из тягот затяжного пути.
Николай тревожился, но не подавал вида, а тревожиться было от чего. Продовольствие заканчивалось, ещё два-три дня и есть будет нечего. Ослабев от голода, они вряд ли доберутся до цели. Но держался он бодро и даже шутил, с трудом шевеля замёрзшими губами.
– Ведь что из себя представляет наше приключение? – рассуждал он. – Это ни что иное как наш поединок с ледником. Вопрос стоит жёстко: кто кого? Быть или не быть, как писал Шекспир. Пока мы выигрываем. Ведь как «старик» ни ярится, как ни морит нас холодом, снегопадами, метелями, а мы идём вперёд и, вот посмотришь, товарищ Ида, доберёмся до метеостанции. Самое интересное, что не только мы сражаемся с ледником. Рядом с нами происходит и другая борьба: тумана с ночью. Она ему даёт короткое время для светлой поры, а он сопротивляется этому. Для него, белёсого, серо-голубого, тьма непереносима, и он пытается противостоять ночи громадой своего скопления. 
– И кто победит? – полюбопытствовала Ида.
– Конечно же, туман. Он скрадывает мглу, переваривает её в своём чреве и от того становится ещё сильнее.

– В юности я зачитывался Джеком Лондоном, – рассуждал Николай Смирнов во время ужина. Обхватив кружку с горячим чаем, он грел об неё одеревеневшие руки. – Белое безмолвие, снежные просторы … А сейчас я по-иному воспринимаю его рассказы. Во-первых, его герои передвигались на собачьих упряжках. Во-вторых, они переносили трудности, отыскивая золото, что само по себе обесценивало их приключения. Ими двигала корысть, жажда наживы. Мы же терпим холод, тяготы пребывания на леднике во имя науки, во имя службы людям. Наши сведения помогают составлять прогнозы погоды, и люди трудятся, уже зная, что их ждёт завтра, и не опасаются снегопадов, дождей, гололёда, поскольку предупреждены о них. Разве наш труд не благороден? Ты согласна со мной, товарищ Ида?
Она кивнула:
– Трудно возразить, хотя во время учёбы в институте я не думала об этом, не представляла, что меня ждёт.
– А ты заметила, – продолжал Смирнов, – что ледник не безмолвен? Будем идти завтра, прислушайся. У него есть голос, он разговаривает с нами. Слышатся треск, скрежетание ледяных пластов, из провалов доносится гул. Что же он хочет сказать этим? Недоволен тем, что тревожим его покой, или подбадривает, давая понять, что все трудности преходящи. Ему тоже приходится нелегко: его давит собственная масса, томят холода. Летом на него обрушивается жара, отнимая драгоценную влагу. Но он упорно ползёт вниз к одному ему ведомой цели. И так многие тысячелетия…
Николай Смирнов говорил всё это, а сам всматривался в лицо девушки и при слабом свете свечи замечал, как она осунулась, под глазами залегли синие тени, щёки ввалились… Впрочем, он и сам выглядел не лучше, но не подавал вида, что устал, что на него беспричинно накатывает раздражение. Временами хотелось упасть на холодный лёд, да так и лежать, не двигаясь, ощущая, как всё его существо охватывает блаженное забытье, холод смертного покоя … Но он не имел на это права. Он мужчина, которому от рода определено терпеть и не сдаваться. И потом рядом с ним девушка, которая слабее его, но терпит, не жалуется, потому что учится у него мужеству и стойкости…
– Ладно, хватит философствовать, – остановил он сам себя. – Завтра мы обязательно дойдём до метеостанции. В этом наше спасение.
– Но ведь станция законсервирована, – подумала девушка вслух, – а что, если её закрыли на замки?
– Из всякого положения есть выход, – бодро ответил Николай. – Что-нибудь придумаем.
Что греха таить, он и сам опасался подобного, но отгонял эти мысли от себя.
– В мешок! – скомандовал он. – Время спать, утро вечера мудренее. Не нами сказано, но сказано, верно.

Наутро туман всё также клубился над ледником, и они шли, сгибаясь под снаряжением и вглядываясь в его неровную поверхность. Местами лёд блестел, напоминая отполированное серебро, а местами был закрыт слежавшимся снегом, под которым змеились трещины.
Они держались ближе к краю ледника, почти у самого склона хребта, невидимого в сумрачной белизне. Смирнов полагал, что метеостанция где-то рядом, на плато, на высоте не более двухсот метров. На плато вёл узкий склон, но сейчас он занесён снегом, и не мудрено пройти мимо него. Склон должен быть расчищен от камней, это единственная примета, на которую нужно ориентироваться. Кроме того, сбоку натянут трос, за который держались метеорологи, когда спускались к леднику в непогоду. Дважды Николай ошибался, карабкаясь по склону, но подъёма на плато не было. И только в третий раз он нащупал трос, оскальзываясь, взобрался наверх и оказался на широкой площадке, укрытой толстым слоем снега.
«Есть!» – обожгла сознание догадка. Прошёл вправо и оказался рядом с метеостанцией. «Есть!»  – радость переполнила всё его существо, и он поспешил вниз, к леднику, где его дожидалась девушка.
Затащили на плато свои пожитки, и подошли к метеостанции. В туманном сумраке она походила на доисторическое существо, поднявшееся на задние ноги. Если остальные метеостанции в разных сторонах Таджикистана были сложены из глиняных кирпичей и теперь, брошенные на четверть века, осели и развалились, то метеостанция на леднике Федченко ничуть не пострадала. Она была построена из двух алюминиевых ангаров, накрывающих один другой. Между ними было небольшое пространство для воздуха, который служил дополнительной теплоизоляцией.
Николай подошёл к металлической двери, разгрёб снег ногами, и осмотрел её. В петли для навесного замка был вставлен изогнутый прут арматуры. Николай вытащил его, ухватился за дверную ручку и потянул на себя. Дверь оставалась неподвижной. Тогда он рванул ручку сильнее, и дверь со скрежетом отворилась. Вход в метеостанцию был открыт. Правда, пока только наполовину. Из тёмного проёма на Николая и Иду пахнуло затхлым, знобящим холодом.
– Погоди, – сказал Николай. Из своего рюкзака он достал два налобных электрических фонаря. Один подал Иде, второй закрепил на своём лбу. Яркие полукружья света прорезали темноту. Они вошли в тамбур и приблизились ко второй двери, ведущей внутрь станции. После некоторых усилий открыли и её.
– Спасены! – выкрикнула девушка. Николай был рад не меньше её, но сдерживал свои чувства. Ещё неизвестно, что ждало их в самой станции.

Они занесли вещи во внутренний ангар и закрыли за собой двери, чтобы преградить путь туману. В ангаре было жутковато, свет фонарей выхватывал из кромешного мрака лишь части станции. Николай хорошо изучил схему её устройства, и теперь по памяти угадывал, что, где находится.
Центральную часть станции занимал салон-столовая, довольно просторный. К нему примыкали жилые комнаты, радиорубка и метеорологический кабинет. Удобно скомпонованы были фотолаборатория, ванная и кухня. Все помещения охватывало кольцо коридоров, которые защищали внутренние помещения от сильного ветра, и в то же время являлись отделениями для различных кладовых, электродизельной установки и мастерской.
Николай и Ида тщательно обследовали внутренность метеостанции. В ней была чистота, всё находилось на местах, ничего не было разбросано.
– Порядок, – пробормотал Николай. Особое внимание они уделили складским помещениям. Картонные ящики были уложены один на другой, их снимали и осматривали. В одном были банки с мясной тушёнкой, в другом овощные консервы. Были пакеты с сахаром и солью, крупами и макаронами. Был ящик со стеариновыми свечами.
Смирнов облегчённо вздохнул:
– Голод нам не грозит.
Поднял запаянную металлическую банку. Осмотрел её, прочитал: «Спички, 500 коробков».
– Эту открывать не будем. Спички у нас есть.
– Ну что ж, уважаемая, – обратился он к Иде, – мы богаты, как нефтяные шейхи. Да, а как у нас с топливом?
Топливо тоже имелось в достатке. Штабелями были сложены поленья, рядом стояли мешки с углём.
– За работу, как говорил Горбачёв, не знавший, что такое работа.
Николай открыл задвижку на трубе и растопил в кухне печку. Пламя весело загудело. Дверь в коридор оставили открытой, чтобы прогревались все помещения станции. Зажгли две свечи, энергию фонарей следовало беречь, подзаряжать их было негде. Николай попытался запустить дизельную установку, с такой был знаком во время зимовки на Памире, но она оставалась мёртвой. За четверть века консервации станции аккумулятор разрядился, да и солярки не было.
– Придётся жить, как древние, при свечах, – вздохнул Смирнов.
Взял большую кастрюлю, вышел из станции наружу и набил её снегом.
– Время к вечеру, – проговорил он. – Готовим ужин, а там и ночлег. После нашего путешествия не мешает хорошенько выспаться. Завтра устроим банный день.

На другой день они осуществили это намерение. Конечно, не настоящая баня, но тепло и горячая вода после стольких дней на холоде доставили подлинное удовольствие. Сидели, пили чай.
Николай с улыбкой посмотрел на Иду.
– Выше голову, товарищ Хайрулина. Дело к весне, время работает на нас. Да и туман не вечен.
Ида тоже заулыбалась, и было с чего. От печки тянуло жаром. Они сбросили полушубки, сели поближе к огню. Недавние тяготы пути и подавленное настроение теперь остались в прошлом.
– Как долго продержится туман? – вслух подумала она. 
Николай неопределённо пожал плечами.
– Определённой закономерности нет. Каждый год по-разному. Но думаю, ещё с месяц продержится.
Ида вздохнула.
– Интересно, почему тут оставили столько припасов? – спросила она. – Почему их не вывезли?
Смирнов коснулся рукой её плеча.
– Это железное правило всех зимовщиков. Может, кто-то попадёт в беду в горах, вот для таких случаев на станциях оставляют продовольствие, топливо, тёплую одежду. Представь, что бы было с нами, если бы мы не смогли попасть на станцию или она была бы пустой?
Он даже передёрнул плечами, как от озноба.
– А так мы сами используем часть припасов, потом уберём за собой, и пусть кто-то другой тоже спасётся тут от приключившегося с ним несчастья.
Сварили еду, поужинали. Смирнов устало потянулся.
– На станции две спальни, выбирай любую, товарищ Ида.
Она смущённо посмотрела на него.
– Но ведь они двухместные…
– Ты хочешь сказать, что есть смысл ночевать в одной?
Она кивнула.
– Ну что ж, будь, по-твоему. Не так страшно будет, – помолчав, с улыбкой добавил, – верно, говорят, что привычка – вторая натура.
К чему он это сказал, было не ясно, но Ида не стала допытываться у него о сути этой глубокомысленной фразы.
Спалось тревожно. Глухая тишина и кромешный мрак мало способствовали спокойному отдыху. Но всё же выспаться удалось.
И потянулись дни, похожие один на другой, как близнецы. Заняться было нечем, обратились к книгам. На станции была неплохая библиотека, но, в основном, классика и пособия по метеорологии. Толстой, Достоевский, Горький, Куприн, Чехов оказались хорошими друзьями и скрашивали вынужденное одиночество.
Дело шло к весне, и погода поражала своей неустойчивостью. Туман оседал, расходился полосами в стороны, и тогда шёл снег, такой обильный, что, казалось, хребты проседали под его тяжестью. Снег валил сутками без перерыва, а когда, наконец, заканчивался, то снова туман заявлял о себе густой, влажной пеленой. А то начиналась метель, с гулом она мчалась по глади ледника, словно проходя по нему метлой и гоня вдаль длинные белёсые струи. В такие дни выходить из метеостанции было опасно, можно потерять направление и не вернуться обратно в ангары. И хотя от станции к площадке с приборами был протянут трос, всё равно рисковать не стоило.
Николай сумел в один из спокойных дней добраться до автоматической метеоустановки. Это был солидный металлический короб, закреплённый на прочной опоре. Установка бездействовала. Она была закрыта на внутренний замок и опечатана. Смирнов похлопал по ней ладонью.
– А ещё говорят, что техника может заменить человека, автоматы, роботы всякие. Вот она, техника…

По вечерам, сидя у горящей печки, они с Идой подолгу беседовали, благо тем было в избытке. Она рассказывала о себе, он – о себе, и такая откровенность сближала их.
– Почему ты так отстранённо держалась ото всех в Управлении? – поинтересовался он.
– Характер у меня сложный, – призналась она. – Трудно схожусь с людьми. Я некрасивая и знаю это. Мне кажется, я никому не могу нравиться.
Николай внимательно посмотрел на неё. Розовые блики от огня в печке пробегали по её лицу, выхватывали шишковатый лоб, глубоко сидящие глаза, длинный нос с раздвоенным кончиком, выступающие верхние скулы… Действительно, не Венера Милосская, но и не хуже многих.
– Это ты зря, – наставительно заметил он. – Я тоже не могу похвастаться привлекательностью, но не делаю из этого трагедии. Ведь что такое красота, если посудить здраво? Правильно сложенные черты лица и только… Кому-то повезло, а кому-то не очень. Великое дело, курносый нос или выступающие скулы. Каждому судьбой отмерена определённая доля счастья, и ты получишь её, только сумей не растерять. Ведь в Священном писании что говорится: как ты будешь относиться к окружающим тебя людям, так же будут относиться и к тебе. Вот она, формула нашей привлекательности…
Такой вот немудрёной философией обменивались они в полумраке под завывания вьюги и потрескивание дров в печке. Их беседы по душам способствовали укреплению духовной близости.
– Знаешь, – оживился Николай, – я прочитал, кажется, у Джека Лондона один рассказ. Поучительный, надо сказать. В джунглях Южной Америки жило племя индейцев. Они вели полудикий образ жизни и были далеки от цивилизации. И вот однажды они заметили плывущую по реке корзину. Вытащили её и увидели лежащего в ней ребёнка. Белую девочку, младенца. Как она оказалась в корзине, и где были её родители, оставалось только догадываться.
Девочку отдали одной индианке, у которой не было детей, и она растила её, как собственную дочь.
Так прошло двадцать лет. Приёмная дочь выросла, была послушной и разумной, но вот беда, никто из парней не хотел брать её в жёны. Она была на редкость некрасивой, даже уродливой.
Как-то раз к берегу пристал корабль европейцев, исследователей затерянных миров. Они познакомились с индейцами, сблизились с ними, а когда увидели белую девушку, то были поражены её совершенной красотой. Она была стройная, изящная, светловолосая, с голубыми глазами. Сами же индейцы были низкорослыми, плосколицыми, с приплюснутыми носами и смуглыми почти до черноты.
Каждый народ имеет свой идеал красоты, – заключил Николай, – и что одним кажется безобразным, другие видят в том совершенство.
– Вы хотите сказать…  – начала Ида.
– Именно это я и хочу сказать, – подхватил Николай. – Кому-то ты кажешься несимпатичной, в первую очередь себе. А, на мой взгляд, ты привлекательная и заслуживаешь любви, только нужно присмотреться к тебе.
– Вот даже как, – удивилась Ида. – Я не думала об этом.
– И напрасно,  – укоризненно проговорил Смирнов. – А вот скажи, меня ты, каким видишь?
– Ну, тут всё просто, – не замедлила она с ответом. – У индейцев вы были бы первым красавцем. Лицо плоское, глаза узкие, лоб скошенный, руки почти до колен…
И они от души расхохотались.
– Интересно, ищут нас? – задумалась девушка.
– Ты хочешь сказать: не забыли ли нас? – уточнил Николай. – Конечно, нет, и беспокоятся в Управлении, да и в семьях тоже. Но пока помочь ничем не могут. Вертолёт не полетит в такую погоду, а другого средства добраться до нас нет. Когда строили эту станцию, то конструкции поначалу доставляли на верблюдах. Но они оказались плохими ходоками по леднику. Тогда стали использовать караваны лошадей. Решение было верным. Но и в том случае сложностей было хоть отбавляй. По леднику можно продвигаться только летом, но с большой опаской. Глубокие трещины, ледник тает, по нему струятся потоки. С гор сходят сели и на ледяных площадках высятся каменные завалы. Путь занимает недели. Вот и суди сама, как до нас добираться? Когда весна возьмёт своё, откроется небо и сойдёт туман, тогда и прилетит вертолёт. В нас верят, знают, что сумеем дойти до станции. А в тепле и с запасом продовольствия не один месяц можно продержаться.

Но не только капризы природы угрожали вынужденным зимовщикам. Как-то ночью они услышали глухие удары во входную дверь первого ангара.
– Ой, кто это? – испуганно прошептала Ида.
Николай выбрался из спального мешка, зажёг свечу.
– Сейчас посмотрю.
Он накинул на себя полушубок, взял заряженное ружьё. Ида схватила его за полу полушубка.
– Не ходи, кто знает, что там?
Удары в дверь продолжались.
– Может какой-то путник, вроде нас, ищет укрытие, – предположил Смирнов.
– Всё равно, не открывай. – упрашивала девушка. – Это может быть опасно.
Она впервые обратилась к нему на «ты», и это показало, насколько она тревожится за него, да и за себя тоже.
Они подошли к входной двери и прислушались. Удары перемежались с царапаньем по металлу.
– Нет, это не человек, – поразмыслил Николай. – Подождём до утра.
Когда, по их предположениям, посветлело, снова подошли к двери и прислушались. Тишина. Выждали ещё немного, потом Николай решительно отодвинул засов и открыл дверь.
Никого не было, но снег у входа был раскидан. Присмотрелись, заметили отпечатки круглых лап.
– Медведь, – догадался Смирнов. – Видно, холод и голод выгнали его из берлоги, и он стал искать себе пропитание. А тут из трубы тёплый дым идёт, и запах пищи сквозь щели просачивается.
– Хорошо, не открыли, – поёжилась Ида. – Вот была бы встреча. Интересно, почему он ушёл?
– В холоде долго не простоишь, – рассудил Николай. – Вот он и удалился в горы. Может там, какая живность подвернётся.
Медведь приходил ещё две ночи. Так же стучал в дверь и пытался когтями отворить её, но убедившись, что все его старания бесполезны, ушёл и больше не появлялся.
Вынужденные зимовщики потеряли счёт времени. Не отмечали дни, не до этого было, и теперь могли лишь предполагать, сколько прожили на леднике. Но всё равно, по прикидкам Смирнова, март уже подходил к концу и, возможно, начался апрель, а значит, до потепления в горах не так уж и далеко. А там и туману придёт конец.
Теперь они всё чаще выходили наружу. Было заметно, что туман сдаёт свои позиции. Он то расходился, то снова уплотнялся. В просветах уже различались склоны хребта и деревца арчи, вцепившиеся корнями в скалы.
– Нужно начать расчистку плато от снега, – вслух поразмысли Николай. – В том месте, где вертолётная площадка.
Снега скопилось на полметра, метели не давали ему скапливаться, но он промёрз, и убирать его было трудно.

Смирнов трудился с удовольствием. Мороз бодрил, дышалось легко, полной грудью. Он сгребал снег в кучи, чтобы затем сбросить их в низину, к леднику.
Лопата наткнулась на препятствие. «Камень», – подумал Николай. Он стал окапывать со всех сторон и подивился его размерам. А когда очистил сверху, то оторопел. Показалось что-то чёрное. Ещё несколько взмахов лопатой, и он не поверил своим глазам. Это была кожа. Ещё несколько усилий. Перед ним лежал человек, в тёплой, кожаной куртке и сапогах, шапка свалилась с головы и виднелась в стороне. Человек покоился лицом вниз, руки вытянуты в сторону метеостанции.
– Вот это номер, – пробормотал Смирнов. – Кто это?
Он попытался перевернуть мертвеца на спину, но тот примёрз к насту и не поддавался его усилиям. 
– Ида, иди сюда, – позвал он девушку.
Та подошла, вгляделась и испуганно ойкнула, прижав руки ко рту.
– Давай согреем воды и оттаем покойника, – предложил Николай.
Горячая вода растопила лёд, и они перевернули мертвеца. Он выглядел страшно и походил на мумию. Лежал он тут, видимо, не один год. Летом он отогревался от холода, а зимой мороз снова сковывал неподвижное тело. Лицо походило на маску, почерневшее, тронутое разложением. Топорщилась борода, глаза походили на льдинки.
– Кто это? – спросила Ида.
Смирнов пожал плечами.
– Одет легко для здешних зим, и вещей нет. Видишь, руки протянул в сторону станции. Наверное, умирал от голода или холод доконал его. Всего метров двадцать не дополз…
Они рассматривали мертвеца и ужасались его виду.
– Что будем делать? – еле слышно спросила девушка.
Николай покачал головой.
– От холода он превратился в камень. Осмотреть бы его, но он покрыт коркой льда, куртку не расстегнёшь. А ведь, может, в карманах есть документы.
– Так что будем делать? – снова спросила Ида. – Так его нельзя оставлять.
– Похороним, – решил Николай. – С правой стороны метеостанции ветром намело толщу снега. Выкопаем в нём могилу и положим мертвеца туда. Если милиция будет расследовать, то летом извлечёт его из-под снега.
Ида поёжилась.
– Ещё подумают, что мы его убили.
– Ну, уж это вряд ли. По всей видимости, он лет десять тут пролежал. Как только станцию закрыли, так больше сюда никто не добирался. Четверть века прошло, как станцию законсервировали, – отозвался Смирнов. – Уже не человек, а египетская мумия.
Он выкопал в снежной толще траншею, постелил на её дно брезент и уложил на него мертвеца. Накрыл сверху второй половиной брезента, засыпал снегом и тщательно утрамбовал его
– Пусть будет снег ему пухом, – произнёс Николай, внеся поправку в традиционное пожелание.

Весь день у них с Идой было подавленное настроение. Смерть всегда оставляет тягостное впечатление, а тут она предстала перед ними в пугающем облике. А ведь такое могло произойти и с ними, если бы не сумели своевременно добраться до метеостанции.
Ночью Николай долго не мог уснуть, а когда, наконец, забылся, то почувствовал, что-то давит его сбоку. Он разом пробудился и услышал плач. Понял, что девушка привалилась к нему. Нащупал её руками.
– Ты чего? – спросил он её.
Она всхлипывала, не в силах унять рыдания.
– Мне страшно, – произнесла она срывающимся голосом.
– Чего ты боишься?
– Его, покойника. Говорят, если похоронить без отпевания, он встаёт на ноги. Нападает на живых… превращается в вурдалака…
– Глупости это, – он прижал девушку к себе. – Успокойся, я не дам тебя в обиду. Иди сюда.
Николай открыл спальный мешок. Девушка проворно забралась внутрь.
Он гладил её по голове, ласкал, целовал. Забылся и потерял голову. И произошло то, что и должно было произойти.
Если до этого он сдерживался, внушал себе, что у него есть семья, что Ида моложе его на целых десять лет, то теперь эти соображения не срабатывали…
Он пробудился рано, но рассвет не угадывался во мраке ангара. Зажёг свечу, посмотрел на часы – седьмой час. Ида спала, обхватив его руками. Николай не вставал, чтобы не потревожить её. Лежал с открытыми глазами и корил себя за несдержанность. Что теперь делать? Жениться на ней, но куда деть жену? И дочь опять-таки со счёта не сбросишь. Оставить всё так, как есть, но Ида может предъявить претензии…
Он опасался выяснения отношений, подыскивал какие-то оправдания, но всё это выглядело неубедительно.
 Страхи оказались напрасными. Проснувшись, Ида улыбнулась ему и крепко поцеловала.
– Ты у меня волшебник, – прошептала она. – Я чуть с ума не сошла от страха, а ты излечил меня.
Теперь их ночи были полны нежности и обилия чувств. Их качало на волнах признательности друг другу, остались в стороне трезвые соображения.
«Будь, что будет, – решил Николай. – Зачем заранее настраиваться на худшее?»
А она вообще ни о чём не думала. Ей было хорошо и надёжно с ним, она больше не думала о себе как о некрасивой и никому не нужной и упивалась новым для себя ощущением.
Днём Смирнов расчищал площадку, Ида готовила обеды, на метеостанции царили мир и согласие.
Весна брала своё, хотя назвать её решительной не было основания.
Туман стал влажным и расползался на полосы, а то оседал к низу и открывал видимость. Шёл снег, но не сухой и промёрзлый, а тоже сырой, сбивавшийся в комья. Площадка расчищалась, снег запорашивал её, но тонким слоем, и для вертолёта это было не страшно.
И настал день, когда они вышли утром из метеостанции и зажмурились. Туман синел в низинах и в провалах на склонах хребтов, а так небо очистилось от тяжёлых туч, приветливо голубело, и солнце заливало страну гор обилием своих ярких лучей.
Стало ясно, что нужно ждать вертолёт со дня на день. Они навели порядок на станции, подмели полы, разложили всё по своим местам, чтобы потом не задерживать лётчиков.

И в один из ясных и тёплых дней послышался рокот двигателя винтокрылой машины. Вертолёт летел вдоль ледника, описал дугу и завис над площадкой, а потом тяжело опустился на неё. Лопасти винта ещё вращались, а Николай с Идой уже бежали к вертолёту. Им навстречу шли лётчики и начальник Управления гидрометеослужбы Лев Соломонович Бродский. Он опасался полётов, на чём бы то ни было, но ради такого случая отважился слетать на ледник.
– Ну, молодцы, – твердил Бродский, – Хорошо выглядите, товарищи Робинзоны. Ида-то, Ида, вот героиня!
Смирнов, как чувствовал, побрился вечером и теперь действительно выглядел достойно.
Обнимались, весело смеялись, хлопали друг друга по плечам и спинам.
– Мы опасались, что не найдёте нас, – проговорил Николай.
Командир вертолёта Игорь Иванов, здоровенный, налитый силой мужчина, отшутился:
– Подумаешь, бином Ньютона, как написано у Булгакова! А куда вы могли деться? Ясно, забились на метеостанцию. Мы летели над самым ледником, видели оставленное вами снаряжение. Давайте, собирайтесь по-скорому. Не дай Бог, ветер облачность нагонит, застрянем тут.
– А где «погранцы»? – поинтересовался Смирнов.
Иванов махнул рукой:
– Будут они ждать погоду! Пешей колонной прошли по горам, добрались до памирской трассы, а там их автобус поджидал. Торопились по домам.
Собираться было недолго. Всё было готово к отлёту. Взяли рюкзаки, спальные мешки оставили на метеостанции, может, кому-то ещё зимовать придётся, и забрались в кабину винтокрылой машины.
– Взлёт с площадки сложный, – предупредил Иванов. – Не пугайтесь. Мне не впервой.
Вертолёт заревел двигателем, приблизился к краю плато, а затем по наклонной полетел к леднику. Это больше походило на падение. На высоте свыше четырёх тысяч метров воздух разряжённый, и лопастям винта не хватает должной опоры. Скольжение вниз замедлилось над самым ледником, а потом вертолёт полетел вдоль ледового гиганта, едва не касаясь его колёсами.
Ида схватила Николая за руку и прижалась к его плечу. Она уже привычно видела в нём надёжного защитника. Все сделали вид, что ничего не заметили.
Залитая солнечным светом поверхность ледника отблёскивала сталью, хорошо различались на нём трещины и провалы, россыпи камней, занесённые селями. Ледник поражал своими размерами и величием.
Вынужденных Робинзонов захватила обыденная жизнь дома. Начальник Управления предложил Николаю Смирнову идти в отпуск, но он отказался: «Позднее пойду, наотдыхался по самое горло».
Тогда им дали две недели отгулов, чтобы они могли прийти в себя после пережитых приключений. Но безделье – не лучшее занятие, и через неделю Смирнов вышел на работу. К своему удивлению, он увидел в Управлении Иду, ей тоже не сиделось дома. Обилие впечатлений буквально распирало её. Надо было с кем-то поделиться…

Сразу же по приезде Николай пошёл в милицию и заявил о страшной находке на плато у метеостанции. Они с Идой написали объяснения и стали ждать. 
Ждать пришлось долго. Только через год Николая пригласил к себе следователь Салбиев и сообщил, что найденный ими человек оказался красноярским спортсменом Кириллом Вавиловым. Он был альпинистом-одиночкой, в Таджикистане покорил три семитысячных вершины, а десять лет назад решил пройти ледник Федченко от истоков и до морены, все семьдесят семь километров. Но экстремальный маршрут оказался для Вавилова неудачным. Он провалился в промоину, с трудом выбрался из неё, потеряв рюкзак с продовольствием и тёплой одеждой.
Помочь ему было некому. Неделю он шёл до станции голодным, в промёрзшей одежде. Простудился, лишился сил. Добрался до плато с метеостанцией и там потерял сознание. Всего двадцать метров не дополз до ангара. 
Во внутреннем кармане кожаной куртки нашли паспорт и записную книжку, в которой альпинист сделал запись о случившемся с ним несчастье.
Сообщили о гибели спортсмена его семье. Из Федерации альпинизма Красноярского края ответили, что у них находится завещание Кирилла Вавилова, в котором он просил похоронить его там, где случится погибнуть. Горы стали его судьбой, и иного он для себя не желал.
Его просьбу учли, оставили лежать в снежной могиле. Решили, если метеостанция будет снова действовать, то зимовщики похоронят его по-настоящему, на краю плато, у горного склона. Если нет, то снежный холм сохранит его тело на долгие десятилетия.
Удивительно, но Николай с Идой не искали встреч наедине. Встречаясь в коридоре Управления, они улыбались и кивали друг другу, а потом и улыбаться перестали. Просто здоровались и проходили мимо. Другая обстановка требовала иного поведения.
В начале осени Ида Хайрулина уехала, как и намечала, в Санкт-Петербург, и Николай окончательно отрешился от пережитых испытаний. В памяти сгладились их подробности, осталось только общее впечатление от недолгой зимовки и туманов, заливавших громадную страну гор. Но по ночам он часто видел один и тот же сон: гигантский ледник и дымчато-сиреневую завесу над ним. Они словно соперничали друг с другом, и этот спор двух стихий – тумана и льда – разрешался с восходом солнца, которое присуждало «пальму первенства» ледяному колоссу, ибо вечное всегда значимее кратковременности.

Художник А. Арнеггер.