Коронавирус в зеркале заднего вида

В мае во время пандемии COVID-19 мэрия Алматы во избежание бунта дачных масс пошла на некоторое послабление карантина. Военным на блок-постах был дан приказ выпускать за границы города людей с дачными книжками. Разумеется, при наличии у них удостоверений личности, медицинских масок, перчаток и отсутствии температуры.
8 мая бледные от долгого заточения Антон Петрович и Петр Антонович, соседи по городским квартирам и дачным участкам, вместе с исстрадавшимися за рассаду супругами поспешили в садоводческое общество с поэтическим названием «Горные козлы». Антон Петрович был человеком крупным и рыхлым. Петр Антонович – маленьким и тощим, но с пиратской физиономией. Оба они любили петь под гитару. Причем крупный Антон Петрович пел тенорком романсы, песни советских композиторов, а также бардов: Визбора, Суханова, Окуджавы и особенно Александра Дольского. Тщедушный Петр Антонович обладал густым басом. И была у него одна любовь – Высоцкий.
Из города друзья выехали без проблем. До восхода звезды по имени Солнце машин у блок-поста было мало. Им измерили температуру, приставив ко лбам тепловизор. Что-то вроде шокера. Причем все они, включая супруг, оказались удивительно хладнокровными. Особенно Антон Петрович, температура тела которого не дотягивала до 28 градусов. Всякий на его месте не преминул бы съязвить: «Я что, по-вашему, уже труп?». Но тактичный Антон Петрович смолчал и только улыбнулся. Насколько язвительной была его улыбка? Да кто же ее под маской разберет?
А вот на обратном пути им пришлось проявить терпение. 
Мнительный Антон Павлович, предполагая пробки, выехал сразу после обеда. Петр Антонович, человек беззаботный, задержался, пропалывая одуванчики. Уж больно зарос участок сорняками.
Как ни рано выехал Антон Петрович, а уткнулся-таки в хвост шестикилометровой вереницы машин. Жара для начала мая стояла неимоверная – за тридцать градусов.

Проходил час за часом, а дачный караван едва двигался. А двигался он черепашьим темпом потому, что в него вклинилось много водителей пригородов, не имевших отношение к дачам и пасекам, в надежде проскочить под шумок в город. Изнуренный жарой Антон Петрович едва сдерживал себя. Особенно его раздражали автохамы, объезжавшие машины законопослушных водителей справа, по пыльной обочине, отчего нельзя было опустить стекла, чтобы проветрить салон. А кондиционера в старой «Ниве» не было. Объезжали пробку и слева – «по встречке», ежеминутно создавая аварийные ситуации. Избегая столкновения лоб в лоб, нарушители так же съезжали на пыльную обочину.
– Пылюганы, – ворчал Антон Петрович, – напылили – дышать нечем.
– Дышать ему нечем. Маску-то сними, – посоветовала ему супруга, обтирая лицо и шею салфеткой.
– Раз положено в масках и перчатках, – отвечал Антон Петрович нежным тенорком, – значит в маске и перчатках. 
– Сними, не парься. Подъедем к блок-посту – наденешь.
– Нет уж, пылью я дышать не буду. Где же эти гаишники, когда они нужны? Стоишь, как приклеенный, а эти без стыда и совести несутся со скоростью света. И все же до одного вклинятся в очередь впереди нас. Из-за них и стоим, – обличал Антон Павлович нарушителей дорожного движения. – поставили бы по гаишнику справа и слева от пробки и пусть бы они штрафовали всех нетерпеливых подряд. За день бы годовую норму по штрафам выполнили.
Посмотрела на него жена, как на дитя неразумное, и сказала:
– Так же бы и пропускали. Только за взятку. Второй час стоим. Сама бы дала взятку, чтобы пропустили без очереди.
– Ни разу в жизни не давал и не дам, – возгордился Антон Петрович.
– Ой, ой! И никто к тебе не приставал?
– А что ко мне приставать? Взятку дают те, у кого рыльце в пушку. А если жить по правилам, закон не нарушать, кто к тебе придерется?
– Ой, не загордись. Найдут, как взять и с тех, кто ничего не нарушает.
Вера Николаевна, так звали жену Антона Петровича, еще не знала, что обладает пророческим даром.

Миновав блок-пост, старенькая, но чистенькая машина Антона Петровича вылетела на пустую дорогу как пробка из шампанского. Конечно, можно было поддать газку, но Антон Петрович был верен себе и соблюдал скоростной режим вплоть до километра. Антон Петрович был эталонным водителем. Правда, Петр Антонович относил это пунктуальное соблюдение правил на счет его трусости. Антон Петрович резонно отвечал: «Пусть и трусливый, но живой, а смелые волки долго не живут».
И то-то он изумился, когда справа совершенно неожиданно возникла патрульная машина, и полицейский в маске жестом приказал опустить стекло. А когда стекло было опущено, в гневе вскричал:
– Вы почему не выполнили требование остановиться?
В ужасе от содеянного припарковал Антон Петрович «Ниву» к поребрику и опустил стекло со своей стороны. Тотчас же два молодых, упитанных, свежевыглаженных лейтенанта с выражением негодования в коричневых и неподкупных, как у лабрадоров, глазах нависли над ним. Двое из ларца одинаковых лица. Медицинские маски до глаз, козырьки от бровей. 
– Вы почему не остановились по требованию? Вы не слышали сигнала? Мы за вами от самой Правды едем. Вы что – не смотрите в зеркало заднего вида?
Антон Петрович хотел сказать, что не слышал требования остановиться, потому что этого требования не было. И что давно усвоил птичью привычку постоянно коситься по боковым зеркалам, но особенно часто смотреть в зеркало заднего вида. Поминутно. Но полицейской машины, преследующей его, не видел. Но он был человеком мягким, вежливым и, не в обиду ему будет сказано, интеллигентным. Поэтому, чтобы не поставить господ полицейских в неловкое положение, сказал:
– Извините, три часа на жаре простоял в пробке, видимо, притупилось внимание.
– Это вам к врачам. А мы не врачи. Предъявите ваши права.
Антон Петрович предъявил.
– Пожилой человек, а нарушаете. Вы знаете, как карается невыполнение требования полицейского остановиться по новым правилам? – один из лейтенантов сунул под нос Антону Петровичу книжицу с параграфом, обведенным красным карандашом, и тут же ее захлопнул. – До года лишения прав. Выходите и садитесь в мою машину. Поедем на штрафстоянку.
«Нашли, мерзавцы, лазейку в новых правилах», – подумал напуганный до смерти Антон Петрович, но подчинился и вышел из машины. 
А на его место сел один из близнецов полицейских. 
Но тут дело в свои руки взяла Вера Николаевна:
– Как на год? Дачный же сезон только начинается. И что за страшное преступление не услышать сигнала? Мой муж за всю жизнь не нарушил ни одно ваше правило. И вдруг – на год. За что?
– Успокойтесь, бабушка. Вы думаете, нам не жалко вас? Но поймите и вы нас: ваше нарушение записано на камеру.
– Какое такое нарушение?
– Вы проигнорировали наше требование остановиться.
– Как же проигнорировали, когда остановились? И куда вы забираете моего мужа?
– Вы почему такая агрессивная, бабушка? Мы можем расценить ваше поведение как сопротивление действиям полиции.
И тут лейтенанта, сидящего за рулем, обуяла жалость. Ему показалось жестоким разъединять пожилых супругов, и он пригласил Антона Петровича в его же собственную машину: 
– Садитесь с нами.

Лейтенанты переговорили между собой на своем полицейском языке. Суровый полицейский остался, а добрый повез Антона Петровича и супругу его Веру Николаевну в неизвестном направлении. Но отъехал не далеко: свернув в первую улочку тут же и припарковался. Как раз под плакатом: «Взятка: одно преступление, два преступника». И начал сопереживать Антону Петровичу, вздыхать и всячески проявлять милосердие. Человек буквально разрывался между сочувствием к нарушителю и чувством долга. В конце концов, Вера Николаевна намеки поняла и спросила, а нельзя ли договориться?
– Можно и договориться, – сказал милосердный полицейский, – но, боюсь, это будет не по вашим возможностям.
И он, набрав в телефоне цифру «1000», показал ее Вере Николаевне.
– Теньге? – спросила наивная Вера Николаевна.
Полицейский в маске нагнулся к ней и прошептал на ухо короткое слово, отчего глаза у Веры Николаевны стали большими, выразительными и невероятно красивыми.
– Что вы! Что вы! Мы же пенсионеры, – отмахнулась она правой рукой от доброго полицейского, в то время, как левую прижала к сердцу. 
И тогда сидящий на заднем сиденье Антон Петрович, на которого по природной тихости его давно уже не обращали внимания, спросил проникновенным тенорком:
– А ваши папа с мамой тоже пенсионеры?
Он знал, каким пиететом пользуются у молодых людей титульной нации пожилые родители, и обратился напрямую к сердцу милосердного лейтенанта. Но служитель закона, почувствовав, куда клонит коварный нарушитель, проигнорировал вопрос.
– Вы кто по профессии? – спросил он, подготавливая почву, к ответу.
– Журналист, – неожиданно для него самого вылетело из уст Антона Петровича, но, слегка порозовев, он добавил поспешно, – но сейчас я на пенсии.
Это не было совсем правдой, но и совсем неправдой тоже не было. Когда-то в девяностые, потеряв работу, он некоторое время подрабатывал в одной из газет агентом по рекламе.
– А в какой газете работали? – спросил милосердный лейтенант.
Антон Петрович назвал газету. Газета была уважаемой в официальных кругах. Лейтенант, приняв информацию к сведению, позвонил напарнику, и они некоторое время побеседовали на своем полицейском языке, после чего он сказал:
– Вот я вас пожалею, а вы потом этот случай распишете. Что же вы раньше не сказали, что вы журналист. Журналистов мы уважаем. Мы с журналистами одно дело делаем. Можно сказать, братья. Что же нам делать? Что бы вы на моем месте сделали? Поставьте себя на мое место.
Антон Петрович поставил себя на место лейтенанта в маске и охотно ответил:
– Сделал бы внушение да и отпустил.
При этом в голосе его звучала робкая надежда.

Задумался лейтенант и надолго уставился на плакат, уравнивающий взяточников и взяткодателей. Первой не выдержала паузу Вера Николаевна.
– Вот возьмите. Все что есть, но от души. Купите вашей маме цветы на праздник.
И она достала из кошелька десять тысяч тенге купюрами по пять тысяч. 
Одна из купюр слегка надорвана и склеена скотчем.
Деньги не то чтобы большие. Меньше, чем месячная квартплата. Но и не такие маленькие. Пожалуй, хватит дважды сходить на базар.
– Что вы, что вы, – сказал милосердный лейтенант и добавил проникновенно: – Вы так похожи на мою маму. Характером. Такая же добрая.
Но продолжал сидеть, задумчиво постукивая водительским удостоверением Антона Петровича по рулевому колесу.
– Возьмите, возьмите, – настаивала Вера Николаевна, – вашей маме будет приятно получить цветы от сына на праздник.
– Вот возьму, а ваш муж возьмет да напишет.
– Вы не знаете моего мужа, он будет молчать, как замороженная рыба, – ответила Вера Николаевна, причем в голосе ее было столько же искренности, сколько и презрения.
– Вот, возьмите свои права, – лейтенант протянул пластиковую карточку Антону Петровичу, проникновенно посмотрев ему в глаза.
Антон Петрович, ответив таким же проникновенным взглядом.
Два человека в масках поняли по глазам самое главное друг о друге: оба они – трусы. И поверили один другому.
– Будьте в следующий раз внимательнее, – сказал благородный лейтенант, но продолжал сидеть за рулем.
И тогда Вера Николаевна, преодолев слабое сопротивление служителя закона, вложила ему деньги в кармашек голубой рубашки, повторив:
– Для вашей мамы. Для вашей мамы.
Лейтенант ушел. Антон Петрович пересел за руль и некоторое время вздыхал, гримасничал и говорил: «Как неловко, как стыдно».
– Поехали уже, – прервала его душевные муки жена, – в конце концов, не ты дал взятку, а я. 
– Как неловко, как стыдно, – повторил Антон Петрович, – давай, Вера, никому об этом случае рассказывать не будем.
– Да уж хвастаться особенно нечем, – согласилась, вздохнув, жена.

 ***

На 9 Мая, сожалея о том, что шествие Бессмертного полка отменили, старые друзья вместе с женами собрались на квартире Антона Петровича отметить праздник Победы. Выпить по стопке за своих фронтовиков, за весь Бессмертный полк и попеть под гитару фронтовые песни.
– Как вы вчера доехали? Без происшествий? – спросил Петр Антонович.
Антон Петрович, потупив глаза и слегка порозовев, ответил:
– Нормально.
– А нас с Машей два оборотня в погонах и намордниках тормознули. Скажи, и коронавирус их не берет! Оголодали за карантин, вот и вышли серые на охоту.
– Да уж давно не серые, а голубые, – поправила его Мария Ефимовна.
– Выскочили, как черт из табакерки: «Вы почему не остановились по требованию? Предъявите права, и поедем на штрафстоянку». Ага, разбежался. Никуда, говорю, мы с вами не поедем и удостоверение я вам свое не дам. А вызовем мы сейчас третейского судью. И он под телекамерами разберется, кто что нарушил и с какой целью вы без всякого повода остановили водителя, не нарушившего правила. Кстати, покажите прежде ваши удостоверения.
«Нарываешься, дед. Оказываешь сопротивление. Зачем тебе наши удостоверения?»
А я спокойно отвечаю: «Как зачем? Должен же я сообщить Фариду, кто меня остановил. А то смоетесь, докажи потом, кто сказал «мяу». А ты, Маша, пока я с Фаридом разговаривать буду, сними на телефон номер их машины».
Один оборотень в наморднике прыг к машине, и номер собой прикрыл. А другой спрашивает: «Кто такой Фарид?» – «Местное телевидение надо смотреть, – отвечаю, – Фарид – охотник на оборотней в погонах из службы вашей собственной безопасности, неутомимый борец с коррупцией в силовых структурах. Еще тот волкодав. Штук двадцать вашего брата по его милости званий лишили и с позором из полиции изгнали. А многих и пересажали».
– Соврал насчет Фарида? – спросила Вера Николаевна.
– Самую малость. Такой человек действительно существует. Как-то включил я местный канал, а он призывает помочь бороться с оборотнями, а под ним бегущая строка с номерами телефонов. Вот я телефон и записал на всякий случай.
– Антон, запишешь потом телефон. А чего приврал-то?
– Да когда этот оборотень в наморднике спросил, откуда знаю Фарида Маратовича, я ему и приврал слегка. Да это, говорю, сын моего лучшего друга. Мы с ним за одной партой сидели. Только папу Фарида не Маратом зовут, а, совсем напротив, Абдуллой. И я уже оказывал содействие Фариду в его нелегкой работе. Короче говоря, хватает меня оборотень за руку с телефоном и говорит: «Отец, зачем звонить, зачем тревожить людей по пустякам? Продолжай движение». А я ему: «Как это продолжай движение? А гражданский долг, а справедливость, а моральный ущерб? Нет уж! Без Фарида нам не разобраться». Тут второй, что телом номер прикрывал, говорит: «Отец, зачем будешь время тратить, зачем шум поднимать? Мы же можем договориться». Подходит и сует мне в нагрудный кармашек деньги. Тут они опрометью бросаются к своей «дискотеке», разом хлопают дверцами, совершают полицейский разворот и мчатся в противоположном направлении. Только запах жженой резины и остался. Да так быстро смылись, что Маша даже сфотографировать их не успела.
– Ой, заливаешь, Петя, ой, заливаешь, – вытирая веселые слезы, сказала Вера Николаевна, – да ни за что не поверю, чтобы гаишник дал взятку водителю.
– Твое дело, мать, верить, не верить. Только у меня доказательство есть, – и с этими словами Петр Антонович торжественно продемонстрировал трофей – две пятитысячные банкноты.
Одна из них слегка надорвана и склеена скотчем.

Художник: П. Кукулиева.