Неравнодушен

Люблю наблюдать погодные календы леса. 
Жил поблизости от березняка, с удовольствием примечая, как шумят листочками сарафанистые красавицы и заливаются мелодичными песнями вьюрковые птахи – особенно хороши среди них коноплянки. Приходилось мне также обитать по соседству с ельником, богатым на грибные подаренья – там тебе и сыроежки, и маслята. Нынче иная история.
Собираясь в поездку, набиваю рюкзак: в первый карман идет продовольственный запас, во второй укладывается одежда, в третьем помещаются записная книжка, толстая тетрадь в коленкоровом переплете и письменные принадлежности для записи наблюдений.
Уезжаю в знакомые, но дальние края. Там есть у меня любимые места. Интересны прежде всего береговые крутояры, поросшие лесом. Оттуда, с верхотуры, хорошо видны краски восходов и закатов. Кроме того, открываются прекрасные заволжские дали, все эти зеленые равнины, уходящие к далекому горизонту, навевающие думы о прошлом и будущем великих просторов.

Знаю, что привлекательны окрестности волжского Плеса, городка, любимого художниками. Тамошний крутой берег так и просится в живописные полотна. Жигулевские горы тоже знамениты своими красотами. Но мне больше нравятся места, как говорится, неизъезженные. Жажду новых впечатлений! Для моих тетрадных записей новизна как раз сгодится. И уж что-что, а непотревоженная многолюдьем жизнь леса откроется мне чуточку поискренней. 
Осилив трудности пути, живу теперь среди разлапистых сосен. Тянутся колки да гривки, перемежаемые изумрудными еланями, до самых до окраин областной столицы. До старинного града, многообразно прославившегося в веках.
Лежит душа к его прямым улицам с коробочками двухэтажных домов, охотно напоминающих об эре классицизма в минувшем.
Что касается здешнего леса, к которому неравнодушен во все времена года, он не из тех великовозрастных рощ Петра Первого, что кое-где еще встречаются на Руси. Однако деревья местные уж так могучи, так высоки. Невольно закрадывается в голову мысль: этот громадный массив – не иначе родственник знаменитым соснам, что посажены были строителем Петром для нужд российского флота и которые сохранились в добре и здравии прилежными архангелогородцами с давних годов.

Расположился я в небольшой лесной домушке. Заброшенной, однако пригодной для моих наблюдений касательно жизни бора.
Вечером застучал по крыше дождь. Он лил и лил, словно прохудились небеса раз и навсегда, неосторожно прислонившись к острым вершинам смолистых елей.
Печальный, я сидел на крыльце: смурная погода не радовала – по грибы да по ягоды не пойдешь. Пожалуй ведь, и завтра, и послезавтра непогодь станет препоной, поскольку зарядило не на шутку.
Было тепло, мелкие дождинки лениво стекали с зеленых сосновых иголок. Набрав по дороге влаги, они падали на землю – теперь уже невероятно крупные. Тяжелые, будто чугунные гирьки.
Под деревьями лежали корявые сучья: засохли в свое время и отвалились от стволов, усеяв песок. Продолжались и продолжались шлепки больших капель по дресве в подпалинах белых грибниц.
Продолжение это получалось почему-то очень звучным.
Там, где кроны, великански-необъемные и писано-красавистые, не прикрывали землю, дождь был другим. Часто и быстро летели с прохудившегося неба холодные росинки. 
Поднял голову, пригляделся. Словно кто-то сквозь сито сеял, распылял над проселком и поляной облачную влагу.
Послышался рокот мотора.
В него вплетались бренчанье шестеренок и приглушенные выстрелы выхлопной трубы.
Я спустился по дощатым, изрядно прогнившим, ступенькам, вышел на просеку. Смотрю – приехали дачники, знакомые еще с прошлого июля. С ними была маленькая девочка Маша.
Они выгружались у соседнего домика. Но вещей оказалось довольно много, минута шла за минутой, исправно летели небесные росинки, и я понял: родители девочки взяли отпуск на месяц. Никак не меньше. Потому что на газовой плите готовить сподручней, чем на костре.

Здесь, на дороге, дождь падал в песок беззвучно. Его совсем не было слышно, хоть сито по-прежнему сеяло и хмарь не уплывала в дальние дали.
Машина, кузов которой по прошествии времени опустел, загудела и пошла назад, в областную столицу, – по промокшей роще, по травянистым кочкам, по темнеющему поодаль проселку.
Нет, поначалу он был белым. Под цвет песка, не успевшего пропитаться сеяными капелюшечками.
Потом лесная дорога пожелтела. И вот уже проселок стал коричневым, а посреди него, в колее, принялись набухать лужицы.
Я снова уселся под навес крыльца. Между тем стало быстро смеркаться. Просветы среди крон, неуклонно лелея темноту, загустели вполне асфальтово – до мрачной влажноватой непроницаемости.
Когда ночь воссияет на небе всеми своим звездами, пусть привидится мне что-нибудь сказочное, доброе. Разве плохо будет – проснуться в хорошем настроении?
Утром, после того как пригрело солнце, высохли темные лужи в колеях. И на их месте остались лишь влажные желтые пятна.
Дорога вскоре побелела, рассыпчатый песок заблестел сахарной пудрой под прямыми жаркими лучами.

Умытая ночным дождем трава стала упругой. Иглы ее нацелились изумрудными стрелками в кроны великанские, и там, на земле, среди листочков и опавших рыжих хвоинок, ярко закраснелись ягоды земляники.
Маша, ясное дело, уже спешила знакомиться с ними.
Гудели над душистыми цветами неторопливые пчелы. А также – мохнатые шмели с толстыми, в беловатой пыльце, лапами.
Звенели осы, быстро-быстро взмахивая прозрачными крылышками – подстерегали мух. Которые вместе с пчелами были совсем не против того, чтобы отведать пахучего цветочного нектара.
Может, земляничные пригорки и медом намазаны, однако тут знай себе оглядываться не забывай.
Эй, Машенька! Берегись: на тебя пикируют слепни!
Очень вкусной представлялась слепням девочка, ползающая по траве. Она самозабвенно угощалась красными бусинами и думать не хотела про всяких мух.
Завтракая, Маша, помахивай всё же веточкой. Эти жужжалки-бомбовозы уберутся.
Забравшись высоко в поднебесье, ласточки гонялись наперегонки. Неспешно плыли пузатые кораблики облаков.
Как всё назвать? И дождь, и мокрый песок, и зеленую траву, и красные ягоды, и белые облака?
Всё называлось одним словом – лето.

Принес дровишек, разжег костер. Завтракаю – попиваю духмяный чаек, где хватает и листочков земляники, и круглых лепестков дикой мяты.
Вспоминаю Василия Васильевича – лесника, что жил неподалеку от речки Сетунки, 
Он учил меня: с огнем в лесу надо быть поосторожней. Если в кучу собрал охочие до огня сучки, ухаживая за хвойными посадками, то поджигай валежник лишь по влажно-дождливой погоде. А если просто решил почаевничать в дороге, то после завтрака заливай кострище. Тогда нет опасности пустить в траву огненный пал.
Нет, от моего чая не будет деревьям убытка. 
Благоденствуй, прекрасный лес. Я завтракаю вполне осторожно. А то, что записываю свои наблюдения в тетрадку… так ведь и это лишь во благо будет зеленым великанам – богатству российскому, целебной красоте соснового леса. Рассказ о любви к природе либо сказка выйдут потом из-под моего пера.

Художник Викентий Лукиянов