Всё есть во всём

***

Но чуть взмахнут они крылами –
пройдёт воздушная струя,
как будто Бог в замолкшем храме
провёл творящими руками
по тёмной книге бытия.

Райнер Мария Рильке

…Прозрачны крылья и прозрачны лица,
невидимы они. Их видит Бог
или ребёнок. Ангел вдруг случится,
когда ты в тишине и одинок.
И от крыла, что опускает он,
немыслимою нежностью повеет.
И всё больное – разом отболеет.
И встрепенёшься, счастлив, окрылён.
Как бы услышав ангельские хоры,
увидев свет сияющего дня.
Поймёшь, что и для нас – небес просторы,
ведь мы и сами – ангелам родня…

 

***

Песнь – бытие. Бог может петь беспечно,
а нам как быть? Что делать нам, когда
на нас обрушиваются светила?

Райнер Мария Рильке

Весь этот мир, все эти долы, горы,
деревья, небо, люди и зверьё –
всё только Бога песнь? Симфонии и хоры?
Всё – музыка, звучание её?
И сам я, здешний, со своей заботой,
не знающий, что кончить, что начать –
являюсь на устах господних нотой,
и должен чисто, высоко звучать?
Как вынести нам музыки напор?
Величие её – нам не под силу.
Когда в права вступает звёздный хор –
что нам сказать небесному светилу?
Подавленно молчать? Или самим
запеть, одушевить межзвёздный холод?
Трепещет дух наш, высотой томим,
иглою звёздного луча уколот…

 

***

…и слышен ветер в Книге Бытия.
Бог пишет эту книгу. Ты и я,
чтобы чужим рукам её листать.

Райнер Мария Рильке

Как без тебя напишет Книгу Бог?
Раздвинь же тесный круг вещей, событий,
храни простор, не погрязая в быте,
чтоб бесконечный смысл вместиться мог.
Сошлись заботы, окружили дни,
крушит надежды жизни быстротечность?
Что слишком близко – локтем оттесни,
поверх голов гляди в живую вечность.
Поймай оттуда долетевший ветр,
вдохни его, и, выдыхая снова,
произнеси осмысленное слово…
Творец, о, как ты, вдохновенный, щедр!
Ты не диктуешь – позволяешь нам
творцами быть в соавторстве с Тобою.
И жизнь отдам, чтоб сделалось судьбою
то слово, подступившее к устам…

 

***

и этот внешний мир, и дождь, и ветер,
терпение весны, вина, тревога,
как в пригоршне, всё в них съединено –
в раскрывшихся неосторожно розах.

Райнер Мария Рильке

Всё есть во всём. Мы повторяем эти
слова – не понимая смысла их.
Кто понимает? Лишь цветы и дети.
О, как цветок раскрывшийся – затих!
Внутри цветка – всё то, что есть снаружи,
шумят деревья иль гремит гроза,
весенние блестят под солнцем лужи…
А в глубине – простёрлись небеса.
И нечто есть сверх этого. Терпенье
и ожиданье. Робость и мечта.
И в глубине – неслышимое пенье,
из недр рождаемая красота.
Как трудно красоте на свет являться!
Из тьмы, из грязи, из глубин сырых.
Но следует сиять и не смущаться,
быть как бы вестью из миров иных,
что в этом мире не вполне понятна,
а всё же есть, а всё-таки звучит.
О, красота, как ты невероятна!
Когда б ты защищала, словно щит.
Но всё прекрасное – так беззащитно.
Об этом знают девушка, цветок,
дитя… И целый мир живёт в них скрытно,
но всё же открывается в свой срок.

 

***

Если во сне с тобою вещи едины,
ты меж собой и меж ними границу стёр,
и даже днём ты делишь с ними глубины.

Райнер Мария Рильке

О, сон мой, был ли ты правдив и вещ,
соединив незримой пуповиной
с сознанием моим любую вещь,
чтобы она была со мной единой?
Проснусь – и плоскость оттолкнёт стола
и стенки шкафа оттолкнут, и ваза.
Отдельно всё! Жизнь та же, что была.
Угасло чудо, не дождавшись часа
осуществленья. Среди тысяч лиц –
где то, в котором тайной нет преграды?
О, бытие, в котором нет границ,
где мы всему, что есть на свете, рады!
…Во сне ли это – или наяву
гляжу, как будто в явь свой сон продляя?
Иначе вижу я, иначе я живу,
все вещи на земле благословляя.

 

***

…Чудесный строй,
что держится и движется собой,
творящий в непонятном распорядке
фигуры странные, крыла и складки,
и, наконец, врата, в такой дали,
какую птицы знать одни могли.

Райнер Мария Рильке

Кто лепит эту глину, облака?
Чья мощная сминает вас рука,
кто вас касается, миры творя,
когда вечерняя горит заря?
Вы ль так податливы? Он – так силён?
Творец как будто воплощает сон
в материи. Он грезит наяву,
видения бросая в синеву…
Чтоб не была Вселенная стара,
нужна свободных форм извечная игра.
Вот громоздятся горы. Вот моря.
И всё – в огне, пока горит заря.
И оплавляет этот огнь края,
сжигает ветошь, снова мир кроя.
Вот всадник на коне. Вот замок на холме.
Вот поле белое – есть где гулять зиме.
Вот розовая арка – и врата.
Нам не понять, ведут они куда.
Нам не дойти до тех небесных врат.
Но нас самих опережает взгляд.
И сердце намагниченное – путь
укажет. Мы – в пути. Не в том ли – суть?

 

***

И если я от книги подниму
глаза и за окно уставлюсь взглядом,
как будет близко всё, как станет рядом,
сродни и впору сердцу моему!

Райнер Мария Рильке

Что с миром нас роднит? Конечно, взгляд,
конечно, чувство, что влечёт нас властно.
Но разве сердце к миру непричастно,
когда страницы книги шелестят?
Два мира. Как их нам соединить –
тот, что внутри и тот, что пребывает
вовне? Над книгой слёзы лить,
в лицо глядеть, что тайный смысл скрывает?
Но книгу и лицо – всё тот же свет
небесный освещает… И картина
в окне, и сердца стук в ответ, 
и книга на коленях – всё едино…

 

***

…трава на панели,
хилая, разве и знать не должна о весенних желаньях?
Как запретить ей чувствовать вместе с землёю?

Райнер Мария Рильке

Чует весну даже жухлая эта трава
и незаметно с долей справляется злою,
ибо в ладу она с ветром, небом, землёю,
только лишь этим единством с живущим – жива.
Сам я, как дерево, ветви свои расправляю,
нежусь, вбираю лучи и творю хлорофилл,
не управляю ничем, всё живущее благословляю,
дню отдаюсь, что меня целиком захватил…
Руки друг другу подав, в хороводе все вещи кружат.
Все мы едины. Аукаемся, вопрошаем:
Видишь ли, слышишь ли, дышишь со мною ли в лад?
Вместе мы смерть побеждаем и жизнь воскрешаем,
в круг собираясь, земных не считаем утрат…
Не одиноко живу, в целом мире – живу.
И неизбежное горе своё одолею:
брошусь на землю в слезах и зароюсь в траву…
Облако – нежною тенью прикроет своею.

 

***

Деревья складками коры
мне говорят об ураганах

Райнер Мария Рильке

Деревья складками коры
мне говорят об ураганах,
и я их сообщений странных
не понимаю до поры.
Серьёзна жизнь – не до игры.
Грозят не только ураганы, –
крестьян окрестных топоры,
а то – с небес – огонь нежданный.
Стихии гибельный напор.
Живёшь – и сгинешь ненароком!
Ах, с тем ли мы вступаем в спор?
Ведь спорить стоит только с Богом.
О, как поют деревья в бурю,
как, упираясь, стонет ствол!
А мы – какою маясь дурью –
садимся за обильный стол?
О чём хлопочем, полуживы?
Отдайся, как поэт, порыву,
в борьбу неравную вступив, –
чтоб, словно струны, пели жилы,
твердя судьбы своей мотив.

 

***

Когда бы мы себя покорно
вручили буре плодотворной,
мы б стали выше и мудрей.

Райнер Мария Рильке

Кто, в быт не утыкаясь носом,
себя в страданьях перерос,
тот, кто готов быть под вопросом,
свой собственный задав вопрос,
кто стать собой не побоялся,
над смертным опытом поднялся,
кто хочет не существовать,
а быть, кто хочет жить иначе,
себя стихии отдавать,
а не преследовать удачу –
он слышит высшей силы зов
и испугается едва ли,
он всё готов начать с азов, 
пытливо вглядываясь в дали.

 

***

…внутри судьбы мы все как в мёртвой глыбе…

Райнер Мария Рильке

Что в глыбе мраморной таится? Не лицо ль,
что не проявлено? Внутри, а не снаружи.
Будь скульптором. Одолевая боль,
круши судьбу, высвобождая душу.
И зорко в глубину свою смотри,
провидя божий замысел внутри.
Обтёсывай судьбу, не уставая.
Спеши, пока душа ещё живая!
Пока она кричит, пока с судьбой
не соглашаясь, рвётся из-под спуда,
и плачет, и становится собой,
и любит, и горит, и верит в чудо…

 

***

Представь себе, что всё – и сверх всего
свет глаз, дыханье, ветер, небо, тело, –
представь себе, что всё окаменело, –
всё, кроме рук и сердца твоего

Райнер Мария Рильке

Неужто небеса окаменели,
по синей тверди чиркает крыло,
и солнце – жаркий камень, в самом деле,
что катится по небу тяжело?
И слово – каменное, и минута –
как камень падает, уже мертва.
А всё же в мире каменном покуда
душа, хоть и тоскует, но жива.
И пусть вокруг всё тяжестью объято,
она легка, она стремится ввысь,
она небес отчаянное чадо,
из клетки хочет вылететь, спастись.
О, если нет тебя на свете, боже,
то как тюрьма земная велика!
Мы – узники? Мы – пленники? Но всё же
ведь не случайно ты, душа, легка.
Всё плавится в лучах нежнейших света,
и окунается в пространство взгляд.
Легчает слово на устах поэта,
и облака легчайшие летят.

 

***

Нет, я не из камня башню строю –
из живого сердца моего:
есть ещё и боль, и мир покоя
там, где нет, казалось, ничего.

Райнер Мария Рильке

Строю башню. Но не из камней,
не из грубого материала –
из всего, что в глубине моей
волновалось, двигалось, звучало.
Из того, чего не взять руками,
что не одолеть, не побороть.
Выстоишь ли, башня? Ведь не камень
в стены лёг, а лёгких мыслей плоть.
Иногда в глухой тоске вечерней
вижу я лицо. Но чьё оно?
Это друг, быть может, щедрый, верный,
что во всём со мною заодно.
Это ты, любимая, которой
я не встретил. Это чей-то взгляд.
О, какой бы был он мне опорой!
Сколько лиц в моём сознанье спят!
…В одиночества высокой башне,
где мой дух стремится к небесам, –
тишина и полумрак всегдашний
с вечною тоскою пополам.

 

***

Какой-то мир проник ко мне во взгляд.
Быть может, он безлюднее луны

Райнер Мария Рильке

Ты, словно бы звезда, – от всех далёк.
Колючий луч вонзается в пространство,
но в нём – немыслимое постоянство
немого зова. Что ты видеть мог?
Вот горизонт, вот небо, вот гора.
А человек – лишь малая песчинка,
зрачок царапающая. Случая игра.
Колеблемая ветром паутинка.
…Когда б любовь была, когда бы страсть
внезапно распахнула жизни двери,
чтобы звездой с небес своих упасть,
сгореть горячим камнем в атмосфере!
Когда бы одиночество – как сон
дурной растаяло! Чтоб знать, когда сгораешь,
кем этот мир просторный населён
и для кого живёшь и умираешь…

 

***

Пусть многие пока ещё богаты,
теперь богатый не богат

Райнер Мария Рильке

Да, чем богат богатый? Нет, не Богом
он одарён. В душе его – не клад.
Он, словно нищий, бродит по дорогам,
скупая всё впопад и невпопад.
Вещей владелец – он живёт со смертью,
что вещи мёртвой истинная суть.
И беспредельное его усердье –
чтоб смерть обезоружить как-нибудь.
Заклясть её… Но чем? С нулями суммой?
Она не подчиняется – хоть плачь.
А, ты, бедняк, покуда беден, думай
о том, чего не смог понять богач.
Смерть, как младенца, каждого разденет,
и он поймёт, кем был ты, наконец.
Последний грош – тому, кто воды Леты вспенит.
А кто богат? Младенец и мудрец.

 

***

…этот город, что цел,
в небе на самом конце луча

Райнер Мария Рильке

Вот – разойдутся на миг облака,
и – словно из дому выйдешь,
видишь: Вселенная так велика!
Эту звезду свою видишь.
О, напиши поскорей на холсте
миг, что тобою не прожит!
Город прекрасный на этой звезде –
был бы в нём счастлив, быть может.
Дом в этом городе – может быть твой,
там ты стоишь у окошка,
видишь звезду, милый шарик земной,
и погрустнеешь немножко.
Что бы мы делали, если бы звёзд
в небе не увидали?
Мир наш, пожалуй, был слишком бы прост
без этой призрачной дали.
Мы бы, быть может, рубили сплеча
в мире, где горе и холод.
Ввысь погляди – там булавкой луча
город к планете приколот!
Мы поперёк его знаем и вдоль,
мы его видим воочью.
В нём поживём – и отпустит нас боль,
бродим по улицам ночью.
Мы заболеем – но звать ли врача?
Чьи нам помогут советы?
На острие голубого луча
город. И в нём – все ответы.

 

***

Когда же ты ушла, из леденящей
щели на сцену лёг и не исчез
знак истины: свет солнца настоящий,
луг настоящий, настоящий лес

Райнер Мария Рильке

Покуда всё немного не всерьёз,
мы даже умираем понарошку,
старухе страшной мы подставим ножку,
и соли нет в ручьях печальных слёз.
Да и любовь – в отсутствие беды,
не под угрозой смертною – игрушка,
подружкою своей играешь ты,
тобою вертит так и сяк подружка…
Не дети ль мы? И разве не пора,
сейчас понять – иначе будет поздно:
серьёзна жизнь. Трагически серьёзна. 
Ах, что скрываешь ты от нас, игра?
Не правду ли, что пряталась в засаде?
Она для нас, пожалуй, тяжела.
Но глаз не прячь, и сам ей в очи глядя,
пойми: вот смерть. Она совсем не зла.
Лишь ей благодаря – нам жизнь мила.
Как любим мы всё то, что смертно, хрупко!
Пока ещё не хрустнула скорлупка
и не смели объедки со стола –
гляди, люби, вкушай, твори в усердье…
Да, мир правдив и подлинен, пока
за жизнь готов платить своею смертью,
чтобы в неё же влиться, как река…

 

***

В розе, любимая, ложе твоё.

Райнер Мария Рильке

Выйди из розы, любимая, выйди из тьмы,
из недомолвок, мечтаний, глухих обещаний,
чтобы во встречах – не чудился холод прощаний,
чтобы закончилась власть бесконечной зимы…
Спишь ты, любовь. Словно облачко лёгкое в небе.
Словно бы песня, что зреет – беззвучна пока.
Дивное, неуловимое великолепье
в тёмных глубинах, в живой сердцевине цветка.
Спишь ты, любовь – словно в углях незримое пламя,
что разгорается лишь на ветру, на лету.
Ну а проснёшься – колоть ты нас будешь шипами,
так защищая свою красоту, правоту?

 

***

…и встала девочка, бела, влажна,
как молодой зелёный лист, когда
он расправляется и обнажает
своё нутро…

Райнер Мария Рильке

Ты, девочка, из недр морских явилась.
В кромешной тьме таилась красота.
Да, нечто невесомое сгустилось –
и плотью стало! Нота, что с листа
слетев и зазвучав – тобою стала,
Божественная плоть твоя – поёт!
Ты – девочка, что женщиной не стала,
ты – обещанье, ты мечта, ты плод,
что не созрел ещё, ты соткана из влаги.
Ещё так зыбки очертанья рта!
Все прелести твои – пока лишь знаки,
лишь оболочка, что ещё пуста…
Ты – девочка прекрасная. Но вскоре
начнёшь пленять – и ранен красотой,
какой-то юный бог забьётся в горе,
и взвоет, словно зверь, старик седой.
Лишь обними в порыве стан твой гибкий!
Но ты прольёшься влагою морской,
ты выскользнешь из наших рук с улыбкой,
и мы заплатим вечною тоской
за счастья миг… Богов – сжигают страсти.
Ты есть – и мир прекрасен, мир таков,
он без тебя распался бы на части.
Ты, Красота – божественней богов.

 

***

Ведь чистым станет голос твой,
когда замолкнет остальное,
когда за шепчущей струною –
молчанье, ставшее стеной…

Райнер Мария Рильке

О, вслушаться, уйдя от болтовни,
от повседневности, что оглушает,
в ту тишину, в которой мы одни,
в молчание, в котором звук мерцает.
Где жизнь – сосуд, который не почат,
где всё – предчувствие и предвкушенье,
где дикторы с экранов не кричат,
где автоматов пули не строчат,
где уличное замерло движенье…
Где слово, как зерно, лежит в земле,
где существующее – несказанно,
где мы ещё не ведаем о зле,
где мир дарован, словно с неба манна.
Тогда мы – дерево, что шелестит листвой,
и птица, что поёт, и снег летящий.
Тогда мы голос обретаем свой
чистейший, первозданный, настоящий.

 

***

Но что бы порознь ни коснулось нас,
мы в голос откликаемся тотчас,
невольники незримого смычка.
Ах, кто же он, скрипач из скрипачей?

Райнер Мария Рильке

Две створки мы открытого окна,
как две руки, обнявшие простор.
По-разному звучим – а песнь одна.
О, кто настроил нас – наперекор
случайностям, житейским мелочам,
кто держит в напряженье каждый миг,
кто, прикоснувшись, волю дал речам,
кто в музыку преображает крик?
Что каждый скажет, то в струне другой
рождает отзвук. Затрепещет плоть.
О, знать бы лишь, под чьей звучим рукой!
Не ты ли этот музыкант, Господь?
Да, нас, глухих, немых, ты учишь петь.
Ты дал любовь, чтоб слышать строй и лад.
Как удержать нам музыку, ответь,
не зазвучать вне ритма, невпопад?
О, тот, кто музыку услышал сам,
тот ведает: всё остальное вздор!
Мы с каждой нотой словно входим в храм,
и, за руки держась, вступаем в хор.

 

***

…Всё нетерпение свое внесла
она в этюд, невероятно схожий
с реальностью…

Райнер Мария Рильке

Звучит аккорд – и дерево растёт,
и достаёт до облаков ветвями,
и травы словно сплетены из нот…
Всё это – явь? Иль мы – объяты снами?
О, ты не тяготишься плоти ношей,
ты воздух лепишь, не сочтя за труд!
Вот словно бы во сне мерцает пруд,
вот лебедь, на скрипичный ключ похожий.
Что есть реальность? Только то, что зрим?
То, что из камня или тёплой плоти?
Иль то, что в нас сгущается, как дым, –
и выдыхается в звучащей ноте?
Под этим деревом, что в музыке взросло,
у этого пруда, чья гладь – изнанка звука,
стоит Она. Её сюда влекло.
Воздвигнутой реальности порука, 
она сама – мелодия. Звучат
лицо и взгляд, и губы, руки, платье.
…И вдруг затихнут звуки, замолчат.
И глубина молчанья – как объятье.

 

Эвридика

…и отрешённо свешивались руки,
вдоль складок, позабыв о лёгкой лире,
что с легкою рукой срослась, как будто
с суком оливы вьющаяся роза.

Райнер Мария Рильке

О, лира, ты как будто часть руки,
ты продолженье плоти в те пространства,
где всё живёт, не зная постоянства,
течёт, меняется… Там вещи так легки!
Они – как отраженья в зеркалах,
как солнечные зайчики, как тени,
как образы беспечных сновидений,
они как будто отряхнули прах
существования земного, стали
бессмертными. Они, как Эвридика,
в иное бытие погружены,
и своего уже не кажут лика,
и пьют, как пчёлы, сладость тишины…
Но для того и существует лира,
чтобы в тоске, творя из плача круг,
все вещи вызвать из иного мира,
дав вместо плоти им – дрожащий звук…
Ты, Эвридика, лишь тоски творенье,
ты – звука трепет… Лирой рождена,
ты так близка и далека! Ты – пенье,
созвучий ряд… Уже ничья жена,
в себе замкнулась ты… Всё, чем владеем, –
лишь звук мгновенный, лишь его полёт!
Распахнут воздух. Зёрна звуков сеем.
И в вечности – мелодия растёт.

 

***

Скрипка чужая, ты ходишь за мной?

Райнер Мария Рильке

Эта мелодия из-под смычка –
словно протянутая рука,
что ожидает хотя б медяка…
Этот мотивчик – странная вещь!
словно бы весел, но как-то зловещ,
звуки впиваются в ухо, как клещ.
Музыка, что позабыла полёт,
и по земле, прозябая, ползёт,
и все неровности почвы, судьбы
в ноты впечатала, в плач.
Ты, музыкант, видно, сбился с тропы.
Что ты нас мучишь, скрипач?
В парке, на улице слышу: она,
скрипка. Меж нею и нами –
наших забот неизбежных стена,
улица с голосами.
Слушать ли скрипки уличной вздор?
Одолевает нас дума.
Мимо проходим. Скор приговор.
Но этой музыки жалкой укор
вдруг настигает средь шума.

 

***

Не избегай превращений. 
Огнём восхитись ненасытным,
хоть исчезает в нём вещь, 
чередой перемен дорожа…

Райнер Мария Рильке

Бросим в огонь достиженья свои и обиды.
Дело ведь наше – гореть, но не вовсе сгорать,
преображаться, и к целям идти, что сокрыты,
словно бы дети, расти, удивляться, играть…
Ибо дано нам, чтоб жизнью сполна насладиться,
плавя свой лик, распрямляя судьбу, ликовать,
и становиться и рыбой, и древом, и птицей,
море вмещать в себя, небо в себе открывать.
Римлянин памятник пусть воздвигает, Гораций, –
нам, слава богу, совсем не до этих забот.
Брошены мы в бесконечный поток трансформаций,
и, хоть на ощупь, но движемся всё же вперёд.
Мёртвые вещи в прижизненной смерти – упрямы.
Мы же – живём, чередой перемен дорожа.
Что-то уходит – но в этом не видим мы драмы.
Что-то сгорает. Но пламень бессмертный – душа.

 

***

…клочья неба, крыши и ограды,
вдруг настигнутые, как судьбой,
пали перед натиском заката…

Райнер Мария Рильке

Рухнул день внезапно. Был так долог!
Как стекло, разбился. Лишь осколок
пламенеет на краю небес.
День, со всем, что было в нём, – исчез.
Он горит и говорит: довольно!
Весь огнём охвачен он. Не больно?
Лишь помашет алою ладошкой,
лишь по небу – огненною кошкой,
сев на горизонте – на забор.
В наши окна заглянув бесстыже,
чиркнет спичкой, на проделки скор,
город подожжёт мальчишка рыжий,
радуясь, какой прекрасный вид:
не сгорая, всё вокруг горит!
О, закат своей победе рад.
Он – в полнеба. Запад им объят.
Он, закат, судьба всего живого –
переплавиться в огне, и снова
возродиться, рухнуть в жар огня
жертвою для будущего дня.

 

***

…то, что горит, то – настоящее

Райнер Мария Рильке

…А Господь говорит: «Настоящее – то, что горит,
что способно сгорать, не оставив и горсточки пепла.
В мире много вещей, что как будто неплохи на вид.
Где в них искра моя? Разгорелась она ли? Окрепла?».
Сколько божьих созданий, что небо напрасно коптят.
Ну а самые лучшие – вспыхивают, как бумага.
И слова, что горят – прямо в синее небо летят,
прямо в небо летят, возвращаясь к источнику блага.
Ах, поэт, ты гори и свети, никого не виня,
ибо дар тебе дан, и вся жизнь – в оправдании дара.
Что же делать, коль дева, ненароком коснувшись огня,
вдруг отпрянет, не выдержав жара?
Ничего не поделать, терпи: это доля – не роль.
Чтобы не было существование пресно –
в море – соль, ну а в мире, увы, неизбежная боль
от ожога. Устроено так, и роптать – неуместно.
Настоящее – то, что горит? И сгораешь, горя?
Умираешь! Скажи, разве жизни не жалко столь краткой?
Но не думать о смерти, бессмертие людям даря.
Быть бумагой, Господь, быть рабочей твоею тетрадкой.

 

Художник Андрес Орпинас.