Рассказы

ПРИЗЕМЛЕНИЕ

Спускаясь по трапу, Филонов ещё находился под завораживающей магией рассвета, который увиделся ему с высоты девяти тысяч метров. Не уходило ощущение огромности мира, причастности к нему и единства с ним. Ликующий, почти детский восторг переполнял всё его существо чем-то таким же огромным, гармоничным и красочно чистым, чего не могла одолеть даже толчея у багажных стоек. Мир был велик и красив, и он – Филонов – ещё принадлежал этому миру.
А на выходе из аэровокзала он от неожиданности остановился. Встретить тут Лунина, да ещё в такую рань… Ничего хорошего встреча не сулила. У Филонова оставались ещё три дня отпуска, и он намеревался провести их с семьёй. Но Лунин, издали кивнув, неторопливо направился к парковке, и Филонов под щелчки чемоданных колёс по тротуарной брусчатке пошёл следом. «Ну вот. Как бычка на верёвочке», – мелькнула досада. Вообще-то «главный особист» «Ритма» – Илья Ильич Лунин был человеком не антипатичным, несмотря на замкнутый нрав и неизменный, как сталинский френч, протокольный синий костюм. Высокий, не по летам стройный и подвижный, с худым лицом, темноволосый и кареглазый, он редко спускался со своего девятого этажа, и его подчинённые никому внешне не докучали. Филонову приходилось общаться с ним чаще других, но общения носили характер сугубо служебный. Опека контрразведчиков была понятной и привычной: деятельность «Ритма» охранялась так, как и следовало охранять тайны государственного уровня. Давно свыкся с этой опекой и Филонов.
– Вы не огорчайтесь, Пётр Егорович, – включая зажигание, сказал Лунин. – Уточним кое-что, а потом я сразу Вас отвезу.
– Меня должны были встречать.
– Да они уже в курсе, дома ждут.
Вопреки предположениям, поехали не на «Ритм», а остановились на пустой парковке у ближайшего придорожного кафе. Лунин заглушил двигатель, длительно всмотрелся в лицо.
– Хорошо отдохнулось?
Понимающе улыбнулся.
– Ладно, не буду. – И без перехода изменил тон. – Проблема свалилась, откуда не ждали, и я очень надеюсь на Вашу помощь.
– На мою? – изумился Филонов.
– Я неясно выразился? – нахмурился Лунин. – Лучшего эксперта нам не найти, а время не терпит. Я пока – основное изложу?
Филонов выслушал, не перебивая, погрузился в раздумья. Качнул головой.
– Этого просто не может быть.
– Понимаю. Но от фактов не только в науке нельзя отмахиваться. А тайник в гараже и подготовленный для закладки материалов контейнер – не просто установленный факт, а уже состав преступления.
– Может, кому-то надо его опорочить?
Лунин подавил вздох.
– Мы, Пётр Егорович, делу обучены: помимо прочего там теперь две камеры. Захотите доказательств – покажу. А пока поверьте на слово: изменник Ваш заместитель. Иуда.
Виктор Андреевич Сухоруков – признанный авторитет и куратор акустического направления, близкий друг со времён инкубаторских. Нет. Не так что-то. Что-то не так.
– Нет, – произнёс вслух. – Не может человек в одночасье сделаться подлецом.
– Это предположение, Пётр Егорович. В предположениях, конечно, можно и нужно сомневаться. Но сейчас мы приедем ко мне, и я покажу Вам доказательство, что флешку в тайник закладывал именно он, и покажу её копию с материалами разработок Вашего подразделения, передача которых должна состояться завтра вечером, это нам тоже уже известно. Так что задача Ваша – проанализировать эти материалы и помочь нам решить: допустить эту утечку, или блокировать её.
Новость ошеломила. Филонов до самого Лунинского кабинета пытался придти в себя. Лунин, понимая, не отвлекал. Лишь когда расположились за его столом и просмотрели видеоконтроль в гараже, повторил:
– Я понимаю Вас. Когда и как это с ним случилось, равно как и с мотивом, мы разбираемся и разберёмся. Но пока я очень надеюсь на Вашу непредвзятость и Вашу помощь. Очень нужно бы не разрубить этот узел, а аккуратно развязать.
Помолчал, поглядел испытующе.
– Всё-таки, Пётр Егорович, мне не до конца понятна Ваша уверенность в Сухорукове. Или ошибаюсь?
– Не ошибаетесь.
Подумал, пожал плечами.
– Знаете, жизнь убедила меня в мудрости одного высказывания: «Если хочешь понять человека, не доверяй тому, что о нём говорят другие, а вслушивайся, что о других говорит он сам». Не знаю: понятно ли объяснил.
Лунин чуть удивлённо, но согласно кивнул. Поставил в компьютер флешку.
– Ну, не буду мешать. Просмотрите и не особенно торопитесь. Ещё есть время для принятия решения.
Прошёл через боковую двойную дверь в знакомую Филонову комнату без окон – со встроенными шкафами, длинным столом для совещаний и уютными креслами в дальнем углу. А Филонов углубился в работу. Просматривал файлы со страницами знакомых отчётов, выкладок, эскизов, чертежей… Всё было подлинным. Сверял. Вспоминал. Мрачнел. Часа через два почувствовал, что затекла спина. Поднялся. Подошёл к окну, выходящему на глухую стену лабораторного корпуса. Стоял, машинально покачиваясь с пяток на носки, разминал позвоночник и шею, думал. Дума, собственно, была одна: сколько ещё секретов он уже успел сдать? Лунин говорил, что об утечке узнали три месяца назад, и что на Сухорукова вышли как раз перед отпуском Филонова. А до этого? Материалы подлинные, не редактированные, не урезанные. Значит, шкурничал Сухоруков всерьёз. Филонов гнал от себя его образ, старался сосредоточиться на поставленном вопросе о помощи. Но что-то в материалах всё-таки зацепило. Потребовался ещё час, прежде чем он с усилием протёр лицо, закинул руки за голову и откинулся на спинку стула. В этот момент и вошёл в кабинет Лунин: как почувствовал. Филонов кивнул на вопрошающий взгляд.
– Тут всё подлинное. Абсолютно.
Лунин катнул своё кресло, устроился рядом.
– Насколько опасна эта информация?
– Это наш полноформатный отчёт по второй версии проекта «Шторм». В конце прошлого года любой супостат заплатил бы за него любую цену.
Криво усмехнулся.
– А теперь она ничего не стоит. Путь оказался тупиковым, в конце мая убедились окончательно.
Лунин полуприкрыл глаза, о чём-то надолго задумался. Повёл головой, остро взглянул.
– Пусть отправляет?
– Вот это уж решать не мне. Одно повторю: не в очевидном факте, а в причине надо бы разобраться.
– Любопы-ы-тно, – протянул Лунин. – Очень любопытно. Во всяком случае, неоценимое Вам спасибо. И настоятельно даже не прошу, а требую: никаких по этому поводу самостоятельных шагов. И прежде всего во взаимоотношениях. Это очень важно, чтобы всё оставалось как прежде. Вы просто обязаны сделать это.
– Потребовать легко.
– И всё-таки – надо.
Доверительно тронул рукой колено.
– Поверьте и теперь на слово.
Дома был стол, возгласы и веселье. Дома было хорошо. Но от горечи этой утренней встречи не избавили даже внуки – близнецы Митя и Витя, которых он от рождения называл Ми-Ви. Барахтался с ними на диване, а из головы не уходил Витя Сухоруков. Столько лет безупречности, столько дел, кострово-гитарной романтики, мыслей о будущем, разговоров о сокровенном! И при этом вдруг гнилое нутро? Как понимать? Чужая душа – потёмки? Да разве она чужая?
Ночь измучила: лезла в голову их прошлая жизнь с ворохом бытовых мелочей, и не было в них ничего скрытного. Искал и не находил. Волнами катили воспоминания и разбивались о мрачный утёс: «иуда». Лунин уверен. А ты? Вспомни девяностые, когда всё закувыркалось, начались муть и взвесь с расхожим словечком: конверсия. Сколько их было – комиссий с иноземными переводчиками? Три? Нет. Четыре. Заглядывали во все закоулки. Подписывали протоколы, похожие на ультиматумы. А потом на стапелях и в цехах автогеном резалось то, над чем трудились и чему радовались сотни людей. На угробление отпускались деньги. А те, кто не гробил, ручейками утекали с «Ритма» в аритмию поиска пропитания. Задыхался «Ритм» вместе со всей страной. Разве не это было настоящей изменой? Филонов ворочался и страдал. А потом возникли думы, роившиеся прошлой ночью там – в самолёте. Теперь они казались абстрактными и наивными, хотя суть осталась. Да, Витя, в этой навыворот живущей цивилизации и нас тянут как бычков на верёвочке. Может, к подлости привёл тебя подлый мир? Да пусть бы и трижды подлый, но субботним вечером ты куда-то уйдешь и заложишь в тайник усилия десятков твоих коллег и друзей. И твою собственную подлость не оправдает подлость даже всемирная. Что же произошло? Почему не открылся даже мне?.. А Лунин спит, – подумал вдруг с раздражением. – Нашёл шпиона.
Но Лунин тоже не спал. Анализируя неожиданное заключение Филонова, он до позднего вечера сверял копии первичных документов с тем, что попало на флешку, искал то, что тот, опираясь лишь на собственную память, мог упустить. Не нашёл. Материалы содержали полную версию отчёта о работах по «Шторму», которые через пять месяцев действительно привели в тупик. Приговор им вынес и Сухоруков, на майском протоколе стоит и его подпись. Думать было над чем, и Лунин тоже ворочался и страдал. Хотя думы его были далеки от Филоновских.
Лунина направили на «Ритм» в начале двухтысячных, когда чахлые, ещё только теоретические ростки не загубленных изысканий начинали подниматься над пепелищем. Но и они нуждались в защите от чужого сглаза. Дел хватало: помнилось Лунину, как тщательно и с каким трудом подбирались в отдел люди, и как со временем они из полуслепых котят становились и зрячими, и не котятами. Да и сам он дорос до начальника отдела со штатными и сокрытыми сотрудниками и специальной техникой. Охраняемое хозяйство требовало постоянного, всестороннего и тщательного контроля. Помогали, конечно, инструкции и наработанные приёмы, но жизненное разнообразие выплёскивалось из этих берегов. Особенно тут – где работали десятки сотен людей от уборщиц, сварщиков и секретарей до таких фундаментов общего дела, как тот же Сухоруков. Буквально каждый требовал особого подхода и особого контроля. В середине мая из Главка пришла совсекретная депеша о том, что в «Ритме» завёлся «крот». Депеша была с туманными оговорками, но игнорировать её Лунин не имел права; началась разработка возможного канала утечки информации. Делалось всё оперативно и аккуратно, не считались ни с усилиями, ни со временем. А в июне грянул гром в лице куратора из краевого ФСБ генерала Марчука. Восемь дней его пребывания превратились в восемь почти непрерывных суток. Но этот штурм не прошёл даром: определились шесть возможных кандидатур, на которых сосредоточилась вся служба Лунина. Седьмую не без оснований внёс сам Марчук в личном разговоре с Луниным. Из его доводов не ясен был только мотив, но Марчук резонно напомнил дела Пеньковского и Толкачёва и, жёстко щурясь, потребовал:
– На факты опирайтесь, полковник, а не морализируйте. Нет у нас такой роскоши – верить.
И теперь, ворочаясь и страдая, Лунин перебирал и пересыпал известные факты неопровержимого предательства Сухорукова. Всё говорило именно об этом, если бы не экспертиза Филонова. Но не только она не давала спокойно уснуть. Не имел права Лунин отвергать и другую возможность: а если как раз с подачи Сухорукова этот второй вариант проекта был признан тупиковым? Ведь именно он ведущий специалист акустического направления, и его мнение не могли игнорировать те, кто вместе с ним подписывал майский протокол. В том числе и его непосредственный начальник – Филонов. «Не доверяй тому, что о нём говорят другие», вспомнил Филоновскую сентенцию. Невесело усмехнулся. Пётр Егорович, говорить могут не только люди, не менее красноречивыми являются и поступки. Не своих ли ввёл в заблуждение этот протокол? И можно ли в таком случае доверять самому Филонову? А если сговор? Тогда надо сомневаться во всех членах комиссии, раз нет под протоколом ни одного особого мнения. Что это? Российский вариант супругов Розенбергов, передававших американские атомные секреты ради сохранения паритета в вооружениях? И что же теперь: впадать в собственную паранойю «охоты на ведьм»? Ворочался Лунин и страдал. Но именно этой ночью пришла абсурдная мысль, от которой ему сделалось совсем плохо. Едва обуздал порыв ехать к себе немедленно, не дожидаясь утра. Остановило то, что принять окончательное решение будет не поздно и до трёх часов дня. И наконец-то утонул в целебном сне.
Утром в своём кабинете скрупулёзно, едва не обнюхивая, опять изучил протокол. Нет, ничто не вызывало сомнений. Ссылка на результаты последней серии испытаний была настолько веской, что Лунин, после долгих раздумий принял решение позволить и утечку, и не трогать самого Сухорукова. Соображение было убедительным: протокол на флешке отсутствовал, как и графики, построенные на беспристрастных показаниях приборов. Лунину это давало возможность сослаться, в случае нужды, на обоснованность своей позиции. Было и ещё обстоятельство, которое, хоть и косвенно, но тоже могло оправдать его невмешательство. Почему-то вспомнилось и Филоновское, что человек не может в одночасье сделаться подлецом, но это, понятно, Лунин в расчёт не включил. Приняв решение и доведя его до оперативной группы, он надолго задумался, наконец, над тем, что так неожиданно привело его ночью в хмурое угнетение. Было от чего.
Об офицерах краевого Главка он мало что знал. Служили там два бывших его сотоварища по Академии – подполковники Васин и Росляков. Толковые, оба прошли путь от улиц до аналитиков, с обоими, когда встречались, сиживали не только за рабочими столами. Это давало какие-то надежды на их помощь, но в таком ли деле? И смогут ли помочь? Однако других путей, как ни размышлял, просто не было. Да и своё появление в Подгорске ещё требовало мотивации, так что задумываться было над чем. Но учили его многому и толково, и уже во вторник он вышел на широкую платформу Подгорска, а к вечеру, управившись с официальной целью командировки, позвонил в знакомую дверь Серёжи Рослякова. Васина в городе не было, но и с Росляковым почти всё удалось выяснить из того, что Лунина так беспокоило. Он не мог задавать прямые вопросы, и скоро разговор принял очертания понятной обоим игры. Росляков делал вид, что не замечает осторожной направленности вопросов, а Лунин делал вид, что в этих разрозненных вопросах – не более чем праздный интерес провинциала. Весь вечер был укрыт шутливым тоном досужих полусплетен. Росляков лишь изредка понятливо подрагивал своим подвижным лицом, но к финалу застолья у Лунина сложилась живая и вполне отчётливая картина. Лежа в постели, он осматривал эту целостную картину и, чем пристальнее осматривал, тем менее она ему нравилась. Версия его уже не выглядела такой абсурдной и, значит, требовала проверки. Как – пока было совершенно неясно.
Но к своему возвращению на работу у Лунина уже сверстался план. Через два дня вызвав к себе мудрого Хромова, он положил перед ним две папки, накрыл ладонью.
– Это, Борис Петрович, личные дела инженера лаборатории систем ориентации Сёмина и его жены Оксаны – архивариуса сектора гидроакустики. Изучите их, и завтра к одиннадцати подготовьте план глубокой проверки.
– На них что-то появилось?
– Нет. Просто плановая профилактика. Но самая тщательная, как Вы умеете.
Лунин не стал посвящать Хромова в детали, как и в то, что эта пара, не попадавшая до сих пор в поле их зрения, теперь, после информации от Рослякова, странно сомкнулась с его версией. А ещё через пять дней Хромов вошёл в его кабинет с кожаной папкой для доклада.
– Ничего пока существенного, Илья Ильич. – Улыбчиво усмехнулся. – Кроме, разве того, что Оксана Сёмина – дальняя родственница жены генерала Марчука.
«Копнул всё-таки!» – внутренне одобрил Лунин, но вяло пожал плечами.
– Все мы чьи-то родственники.
– Да так, конечно, – согласился тот. – Но, похоже, что к нам она попала не без его протекции. Давно, правда, это было, теперь трудно что-либо определённо утверждать.
– А сам Сёмин?
– Отзывы самые положительные.
Лунин хмыкнул.
– А у нас есть другие?
– Я имею в виду, что пока ничего настораживающего.
– Работайте. О результатах – через десять дней.
Пришёл сентябрь. У строгих проходных «Ритма» привычно роились рабочие смены, и весь этот гудящий научно-производственный улей требовал неустанной и неусыпной заботы. Очень много времени и сил отнимал контроль Сухорукова; доклады об этом ложились на Лунинский стол каждый вечер. Проблему, правда, всё же удалось локализовать: раскрыли технологию хищения материалов, и уже не надо было дожидаться закладок – с копиями подготовленного к выносу Лунин знакомился даже раньше, чем они оказывались в гаражном тайнике. После анализа очередной закладки Лунин с чувством пожал руки двум своим коллегам; теперь и без Филонова было ясно, что новая флешка содержала копии продолжения работ по тому же отвергнутому в мае проекту. А, кроме того, на ней отсутствовала схема нового резонатора, родившаяся под рукой самого Сухорукова, и случайностью это быть не могло. Стало окончательно ясно: Сухоруков снабжает резидентуру дезинформацией. Вопрос «Почему?» тоже укладывался в версию Лунина, и это уже не просто вселяло надежду. А в назначенный день к нему со своей папкой опять вошёл Хромов. С папкой он никогда не сверялся: память была отменной. Достал бумаги, положил на край стола.
– Прошу, Борис Петрович, – пригласил Лунин сесть и спрятал бумаги в ящик. – По глазам вижу, что есть новости.
Хромов опустился на стул, провёл ладонью по густым с проседью волосам. Улыбнулся.
– Я бы сказал, что новости пока кумушкины. Семья благополучная, хотя не очень общительная и бездетная. Для Оксаны это второе замужество и, судя по всему, инициировала его именно она. Из малопонятного, пожалуй, только одно: тридцатипятилетняя женщина не стремится к материнству.
Лунин скептически пожал плечами.
– Мало ли причин, включая здоровье.
– Илья Ильич, у нас первоклассная клиника с плановыми профосмотрами, и объёктивные данные не оставляют сомнений, что супруги здоровы. Оба.
– Ну так просто не хотят детей, мало ли семей таких.
– Не мало, – легко согласился Хромов. – Но возраст уже критический, можно и опоздать.
– Можно. И каким это боком к нам?
– Вот этим самым малопонятным. Сами же требуете внимания к мелочам.
– Требую, требую, – вздохнул Лунин, опять вспомнив Филонова.
– И ещё, – невозмутимо продолжил Хромов. – С прошлого декабря Сёмин увлёкся скандинавской ходьбой.
Лунин удивлённо взглянул.
– Невидаль. Сейчас повально этим увлекаются.
Хромов опять пригладил волосы.
– Обычные ходоки придерживаются облюбованных маршрутов. А у Сергея Сёмина маршруты разные и в пространстве, и в протяжённости. А ещё и в повторяемости.
Лунин напрягся: совсем неплохая затея ухода от слежки при непрямых контактах. Умница Хромов.
– Что-то ещё?
– Пока – увы.
– Наблюдение не снимать, но действовать исключительно дистанционно. И постарайтесь просчитать логику маршрутов.
– Уже делается, Илья Ильич. – Страдальчески вздохнул. – Людей не хватает.
– Дадите факты – обсудим, а пока справляйтесь своими силами.
Хромов ушёл, а Лунин да конца дня вычерчивал одному ему понятные схемы. Скептически щурился, прятал их в стол, когда входили подчинённые, и опять задумчиво вглядывался в то, что как на фотобумаге проявлялось в этих схемах, обретая всё более зримые очертания разрозненных пока событий. Пытался предугадать дальнейшее, в том числе и свои возможные действия. А возможно было и то, что ему придётся выйти на самый верх Главка, на генерал-лейтенанта Севастьянова. Сомнения разрешились через шесть дней, когда поздним вечером Хромов попросил аудиенцию. То, с чем он пришел, потребовало мобилизовать волю, чтобы справиться с эмоциями. У Лунина заныло под ложечкой. Последствия были непредсказуемы, вплоть до бесславного конца всей службы.
– Сколько потребуется времени для перепроверки?
– Если с доказательным выходом на всю цепь, то не менее четырёх дней.
– Будем считать это предельным сроком. Кто там у акустиков, Горнев?
– И хорошо бы Соколова из системщиков.
– Берите. Но на всё – четверо суток.
За эти четверо суток он пытливо искал и всё-таки нашёл мотивированный и конфиденциальный выход на Севастьянова. Мотив вместе с материалами проверки дал Хромов, и с ними Лунин ранним воскресным утром дождался Севастьянова поодаль от ворот его дачи под Подгорском, увидев синий спортивный костюм и вязаную шапочку. Загодя шагнул от вяза на тропинку, держа перед собой руки с плотным белым конвертом. Севастьянов его узнал, не меняя темпа, подбежал почти вплотную. Понятливо шагнул с тропинки, протянул руку.
– Здравствуй, Илья Ильич.
Взвесил на ладони конверт, глянул в глаза.
– Свяжусь.
Вот таким он и был – генерал-лейтенант Севастьянов: понимающим и кратким. Лунин взглянул на удаляющуюся подтянутую фигуру и отправился на вокзал.
Севастьянов позвонил через тридцать шесть часов. Лунин уже запирал кабинет, но характерный писк прямого телефона вернул с порога.
– Руку держите на пульсе, но все разработки прекратить до моего приказа.
И после короткой паузы, снимая гнёт недоговорённости, добавил:
– Благодарю за службу.
Держать руку на пульсе тоже было непросто: на его стол ежевечерне ложились сводки, и Лунин кожей ощущал, что каждый день чреват новой бедой. Вместе с Хромовым работал над возможностью дезавуирования, но в практическую плоскость ничего пока не ложилось. Уже через две недели после прямого приказа Севастьянова с тоской подумал о том, что допустил чудовищную и непоправимую ошибку. Стал искать альтернативу, задумался и над собственной безопасностью, и когда получил официальный вызов в Главк, был готов уже ко всему. Но в вестибюле ошеломлённо замер, увидев траурный, при всех регалиях, портрет Марчука. Подошедший офицер караульной охраны негромко сообщил, что Севастьянов приказал проводить его в свой кабинет.
– Удивлён? – после приглашающего жеста спросил Севастьянов. – Вот так и происходит: живём и умираем. Отправился твой начальник подлечиться в наш санаторий, а там оступился на лестнице, как мне доложили, и очень неудачно упал. Рассказать, правда, успел многое.
Помолчал. Но, хмыкнув, всё же негромко добавил:
– Да и ещё, пожалуй, расскажет.
Поднялся, махнув рукой – сиди, обошёл стол, сел рядом.
– К дезавуированию подготовились?
Скупо улыбнулся.
– Не сомневался. Работу приказываю возобновить с учётом всех возможных потерь. А ты передавай дела Хромову вместе со своими наработками и готовься перебираться сюда. Хромову теперь будет какое-то время легче.
На «Ритме» всё шло своим порядком. Третий вариант «Шторма» из вибриона становился всё более обнадёживающей и крепнущей плотью. Новая Сухоруковская идея выглядела не просто новой, а изящно простой и красивой, и Филонов махнул рукой на все свои так и не принятые сомнения. Но когда их обоих пригласили на девятый этаж, он подобрался как перед рукопашной сшибкой. Молча вошли в Лунинский кабинет. Хозяин поднялся, провёл их в смежную комнату и указал на кресла в углу. Оглядел и вдруг приветливо и широко улыбнулся.
– Покидаю я вас, друзья-коллеги. Да и пришло время объясниться.
Вгляделся в лица, чуть склонил голову.
– Всего сказать не могу, но и то, что скажу, забудьте ещё у дверей лифта.
Вздохнул.
– Помните Марчука из краевого ФСБ? Он в июне с инспекцией приезжал. Вот отбываю теперь занимать его кабинет вместе с должностью.
Сел удобнее, откинулся в кресле.
– Инспектировал он нас в связи с утечкой серьёзной информации. Разнос в этой комнате был крепкий, а потом восемь дней перетряхивали все службы, включая и вашу.
Филонов скривился, вспомнив колючие, почти допросные беседы.
– А перед отъездом он поделился соображениями, что, собственно, и помогло выйти на возможный след. Только след оказался пустышкой.
Лунин взглянул на Филонова и даже не стал сдерживать улыбку.
– Да-да, Пётр Егорович, Вы эту пустышку и обнаружили. После чего у меня и возникли подозрения, а потом и версия.
Помолчал, оценивая молчание обоих.
– Завербовал Марчук Вашего заместителя, Пётр Егорович, вот какая выяснилась штука. По всем правилам и с подпиской о неразглашении, пресекая его попытку поставить в известность даже меня. Основательно проинструктировал, вывел на него наших заклятых друзей из консульства на Тимирязевской и с их же согласия санкционировал сливать им правдоподобную ложь. Что Виктор Андреевич и делает добросовестно до сих пор. Деньги-то платят?
Весело отмахнулся.
– Ну и ладно, считайте это компенсацией за дополнительные заботы, хотя теперь у Вас будет даже помощник. Пусть платят, тем более что они о пустышке-то знали. С самого начала. Знали от моего начальника и давнего иуды, дослужившегося до генерала. От Марчука. Урну с его прахом похоронили с почестями, чтобы не порождать подозрений у этих самых друзей.
Осмотрел онемевших и растерянных от непонимания умудрённых мужчин. Посерьёзнел.
– Подставляя Сухорукова, Марчук преследовал сразу несколько целей, но вам я скажу только о двух. Первая: организовать операцию прикрытия для подлинного крота, отвлечь от него наше внимание. И вторая: обеспечить возможность контроля его работы, сравнивая с информацией заведомо ложной. И всё бы ему удалось, Виктор Андреевич, если бы не Ваш, – кивнул в сторону Филонова, – начальник и подлинный друг. Так ведь и не поверил в Ваше предательство, а настойчиво предлагал искать причину. Поэтому и получилось в причину вникнуть. Оказывается, даже очевидность ещё не истина. И за бесспорным может таиться неожиданное, особенно в нашем деле. А мне вот теперь, – развёл руками, – на повышение ехать.
Улыбнулся.
– Выставиться по серьёзному не имею права, но по рюмочке коньяку грех не выпить.
Поднялся, открыл одну из дверец шкафа, принёс три рюмки и коньяк. Чокнулись. Выпили.
– Ну, а как же настоящий-то, – начал было Сухоруков, но Лунин предостерегающе вскинул руку.
– История пока не закончилась, и не надо о ней знать. С Вами же не прерывают контактов? Значит и ему продолжают верить. Вот и пусть верят.

ЛУНИН

Илья Ильич Лунин никогда не задумывался о пенсии. У людей его профессии пенсии случаются либо по болезни, либо по легенде, но в его обозримом будущем ничего подобного не маячило. Размеренно и нормально складывались его дни. Вот только ночами… Всё чаще и всё отчётливее посещала досада, что внутренними причинами своего настроения он не может поделиться даже с самыми близкими ему людьми, и всё настойчивее вспоминалось то, что не хотелось вспоминать.
В поле зрения КГБ Лунин попал поздним июньским вечером 1991 года по случаю нежданному и почти комичному. В тот вечер они с Ингой после шумной посиделки по поводу окончания четвёртого курса родного института уединились на парковой скамейке в густых кустах сирени, когда внизу – под террасой – услышали топот ног и повелительное: «Стоять!» Прямо под ними на пустынной и тускло освещённой аллее замерли четверо парней, и в руке убегавшего вдруг блеснул пистолет. Илью смахнуло со скамейки, он прыгнул вниз и, упав парню на спину, выбил оружие. Последовавшая потом суматоха выветрилась из памяти. В отделении милиции подписал показания и, досадуя на вконец испорченный вечер, хмуро отмахнулся от восторгов Инги: «Затаскают теперь». Через два дня опять вызвали, попросили всё изложить в деталях и ничего не объяснив, отпустили. Объяснили в конце июля в местном управление КГБ. Оказалось, что вмешался он в одно из практических занятий по силовому задержанию, и что о нём самом уже многое знают. Разговор состоялся ненавязчивый, но обстоятельный, и закончился предложением подумать о службе в органах безопасности.
– А вообще, спасибо, Илья, – прощаясь, поблагодарил хозяин кабинета.
– За что? – удивился.
– За ещё одну крупицу опыта в нашей науке. 
Впервые улыбнулся.
– Такие крупицы дорогого стоят. Иногда и жизни. Вы не торопитесь отказываться, поразмышляйте.
С 19 августа поводы к размышлениям обрушились не только на него. Размышляли до хрипоты, но после Беловежья душевный азарт сменился угрюмостью, и новогодняя ночь прошла без привычного восторга. Всё дальнейшее – защита диплома, полевые сборы военной кафедры, Присяга и звание лейтенанта инженерных войск – происходило по какой-то угасающей инерции на фоне обвальной переоценки всего жизненного уклада.
Много позже, уже в Академии он пытался осмыслить причину своего выбора, так огорчившего маму. Маму Тасю, как он называл её с детства. Выбор опирался не на разум, а на спонтанный внутренний порыв мальчишеского романтизма – прямолинейного и бескомпромиссного. Его страна нуждалась в его защите – так ему тогда казалось, и инженерное образование, прежние планы и даже Инга остались в прошлом. В начале сентября 92-го лейтенант запаса Лунин стал курсантом школы КГБ. Тридцать месяцев учёбы не давали поднять голову, а в 95-ом направили на Кавказ, в самый водоворот первой Чеченской войны – в Грозненскую группу из Управления «А». Посчастливилось: за восемь месяцев не царапнуло, хотя заслуга в этом была не его, а командира с коротким позывным «Рысь».
– Не повезло тебе со стажировкой, – сказал тот при знакомстве. – Мы тут не делом занимаемся, а чем попало – от усиления патрулей до сопровождения автоколонн, так что без приказа ни ногой. А то так и похороним стажёром.
Придирчиво оглядел и неожиданно хмыкнул.
– Очень уж ты приметный для простого топтуна. Мозговитый, стало быть, а за мозги с меня спросят.
Пока зачищались в Грозном и окрестностях, в июне боевики ворвались в больницу Будённовска, а в сентябре в Дагестане захватили автобус с заложниками. Впрочем, там и там «Ашники» сработали без них. Со стажировки Лунин вернулся осунувшимся, написал подробнейший отчёт, до срока получил звание старшего лейтенанта, удостоверение офицера контрразведки и двухмесячный отпуск. Домой приехал в штатском, но штатская жизнь была уже окончательно заказана. На мамины расспросы о событиях в стране несвязно отшучивался, хотя самому не давали покоя размытые и тягучие думы и о событиях, и о своём месте в них. Делиться думами вслух было против правил, да и не с кем. Без мамы дважды приходил на могилу отца; что-то влекло к нему, подолгу сидел, пытался воскресить в памяти образ. Что он мог запомнить – двухлетний малец? Но перед отбытием на службу всё-таки спросил:
– Мама Тася, у меня тогда отит был?
Она взглянула удивлённо. Поняла и вздохнула.
– Да. Отец всю ночь на руках тебя проносил.
Руки Илье и запомнились. Через полгода после этого отца не стало…
Потом были пять лет учёбы в Академии ФСБ и ожесточение характера, чему способствовала не только учёба. А после Академии опять направили в Чечню. Война там продолжалась, но это была уже совсем другая война. Совсем другим стал к тому времени и весь мир, и сам Илья.
Начальник контрразведки западного направления подполковник Зотов настолько походил на Швейка, что Лунин, войдя в кабинет, едва сдержал улыбку. Жестом пригласив сесть, улыбнулся сам подполковник.
– Понимаю. Но откликаюсь и на Виталия Марковича, так что будем знакомы.
Лунин коротко представился, но первый же вопрос подполковника оказался не швейковским.
– Илья Ильич, что Вам более всего в себе не нравится?
Глаза цвета полуденного июльского неба источали пытливость. Лунин запнулся.
– Да как сказать? Вообще-то, многое. Сомневаюсь сверх меры, впечатлителен, нечестолюбив…
Вспомнил слова своего недавнего наставника, невольно улыбнулся.
– В общем, героем труда смог бы стать, но для Героя России характер жидковат.
Подполковник удовлетворённо кивнул лобастой головой.
– Тут есть, кому характеры показывать. А наша задача – понять и ощутить основных фигурантов противника, их мотивацию и векторность. В характеристике отмечена Ваша склонность к анализу. Как сами считаете?
– Склонность – не синоним результативности. Но аналитика нравится.
– Что думаете о Хаттабе?
– Об одноруком арабе?.. Я о нём мало знаю.
– И всё-таки?
Лунин задумался, ответил не сразу.
– Думаю, что он едва ли не опаснее Масхадова.
– Вот как? Почему?
– Убеждённый салафист, ортодоксален, связан с исламистскими организациями, а фанатики опасны априорно. Масхадов сейчас вряд ли в состоянии эффективно противостоять этим добровольцам. А внутренний настрой Хаттаба и природная отвага дают повод настораживаться. Хотя…
Коротко глянул.
– Он непреклонен в убеждениях, прямодушен, и в этом его уязвимость. Предсказуем, хочу сказать.
– Объёмно мыслите, капитан. Добавлю, что в ближайшем окружении Хаттаба давние его знакомцы – три Абу: Умар, Джафар и аль-Валид. Такие же фанатики, и тоже кормятся из Саудовской Аравии от нефтяных структур и «Братьев-мусульман».
Зазвонил телефон. Зотов снял трубку, выслушал, коротко приказал: «Проинформируешь Агапова, а вечером отразишь в сводке». Встал, протянул руку.
– В общем, надеюсь на Вас, капитан. Конкретику обсудите с майором Саламовым. Вопросы?.. Желаю успеха.
К августу, когда из Гудермеса в разбитый и закопчённый Грозный перебралась Администрация, Лунинским выводам уже внимали и его ратные коллеги. В мае и июле в ходе их спецопераций были ликвидированы Абу Джафар и Абу Умар, за что капитан Лунин тоже попал в приказ по управлению контрразведки. Но радовало его другое: война, уползала в горы. Стратегия федеральной власти и авторитет бывшего муфтия Ичкерии Ахмата Кадырова, публично осудившего ваххабизм, давали возможность боевикам целыми отрядами возвращаться к привычному и мирному обустройству жизни. Но терроризм, питаемый деньгами, религиозным фанатизмом и волей полевых командиров, требовал активного и эффективного пресечения.
Операция «Дуэт» началась седьмого августа с докладной Лунина подполковнику Зотову.
– Мысль здравая, – без предисловий констатировал Зотов. – И доводы веские. Дело за малым: понять, каким образом?
Коротко и пытливо глянул.
– Вижу, что задумка есть, и что бумаге её не доверил.
– Так точно.
Собрался с мыслями.
– Позавчера на окраине Алхан-Калы с поличным задержали троих местных и четверых пришлых. Двое – Салем и Рустам – уверенно опознаны как люди аль-Валида, причём Салем – из доверенных. Предлагаю для троих устроить побег.
– Прямо-таки троих?
– Так достовернее Салем уйдёт с компроматом на Хаттаба.
Зотов подумал.
– Не поверит этому аль-Валид. Ему хоть и тридцать четыре всего, но зверюга он осторожный.
– Да и пусть не верит. Но он давно подозревает утечку финансирования, а Салем принесёт свежий слушок о сестре Хаттаба с её оружейным магазином в Штатах, так что аль-Валид не откажется от проверки. А это – неизбежная эскалация внутренней грызни.
Зотов скупо улыбнулся.
– Сам измыслил, или помогал кто?
– Сам.
Лунин со значением посмотрел Зотову в лицо.
– Поэтому и докладную написал Вам, а не Саламову.
– Правильно поступил. – Зотов мягко припечатал ладонь к столу. – Давай по шагам…
Так операция «Дуэт» стала вливаться в общую борьбу с крёстными отцами сепаратизма и террора. Спустя месяц Лунин получил подтверждение, что слушок дошёл до адресата, и аль-Валид уже разыскивает более миллиона риалов, переведённых через Хаттаба в Чечню из Саудовской Аравии. Взаимная подозрительность в Масхадовской верхушке росла и втягивала в свою орбиту всё большее число полевых командиров. Лунин получил приказ развивать операцию, что оторвало его от работы по оперативной безопасности, так что сбитый над Грозным вертолёт с комиссией Генштаба и атака боевиков на Гудермес были уже не на его совести. А операция развивалась. Замелькавшим сообщениям о смерти Хаттаба Лунин не доверял, но несогласованность действий его отрядов в подконтрольных районах, заявление Рушайло в Париже о планах Хаттаба отправиться в Афганистан, сентябрьские публикации в российских СМИ о возможном преемнике Хаттаба и даже неожиданное давление на Масхадова статьёй в «Вашингтон Пост» – всё это убеждало, что «Дуэт» развивается в нужном направлении. Абу аль-Валид уже рвался в амиры арабо-мусульманской группы, чтобы единолично контролировать финансовые потоки. Усобица близилась к финалу, но каким он будет, Лунин не представлял до самого вызова к Зотову, от которого и услышал, что ещё 20-го марта Хаттаба отравил его помощник – дагестанец Ибрагим Алаури.
– Не первоапрельская байка?
– Зданович уже готовит официальное заявление. Так что благодарю за службу.
– Служу России, – вздохнул Лунин.
– Не вижу удовлетворённости. – Подполковник смотрел пристально и вопрошающе.
– А я не вижу повода, – хмуро ответил Лунин. – Лучше бы он как Абу Джафар на минном поле погиб, а не от предателя.
Зотов поднялся с командирского стула, подошёл к окну, с минуту смотрел на солнечную весеннюю улицу. Повернулся.
– Что с настроением, Илья Ильич? Устал?
– Никак нет.
– Тогда приказываю глупости из головы выбросить. Ликвидирован враг, и его ликвидация на одной линейке с ликвидацией Дудаева.
Вцепился взглядом в Лунинские глаза.
– Напомню, если забыл: в нашей с тобой войне не бывает парадов победы, а у войны своя логика и своя мораль.
– Помню, товарищ подполковник.
– Не похоже. Почему в разработке игнорировал такой вариант?
– Я контрразведчик, а не палач.
– Что-что? – изумился Зотов.
Сел к столу, отодвинул стопку бумаг, внимательно оглядел лицо подчинённого.
– Вот что, контрразведчик. Ещё раз услышу подобную хрень, не посмотрю на твои способности.
Гибель Хаттаба в результате агентурно-боевой операции официально подтвердили только 25-го апреля с оговоркой, что доказательства представят позже, в связи с необходимостью вывести из-под удара причастных к этому сотрудников. Лунин в деле не засветился, и его служба неторопливо стала приобретать характер повседневной работы. Много хлопот доставила перепись населения, но все попытки помешать ей вскрывались вовремя, пресекались решительно и без шума. Когда летом Абу аль-Валид стал командующим Восточным фронтом Ичкерии, операция «Дуэт» была свёрнута. Лунин, анализируя поступающие данные, всё настойчивее обосновывал активизацию разработки Шамиля Басаева, но за ним оставляли только оперативный контроль.
А 27 декабря грянул гром невиданной силы. В 14.28 две машины, начинённые взрывчаткой, были взорваны смертниками у Дома Правительства в Грозном. Семьдесят погибших, более шестисот раненых. В госпиталь с контузией попал и Лунин. Отделался легко, через восемь дней вошёл в новый кабинет Зотова.
– С новосельем, товарищ подполковник.
– Ну-ну, – криво усмехнулся тот, – пошути. Хорошо, дела задержали, а то было бы мне новоселье. Двигатель от КамАЗа аж из противоположной стены выколупывали.
– Басаев?
– Он. Отпуск нужен?
– Спасибо, Виталий Маркович. Не время, вроде.
– А когда у нас время? Ничего, навестишь маму, освежишь мозги, мирным воздухом подышишь…
Отпуск, конечно, был с командирским умыслом, и вернулся из него Лунин с раздумьями тревожными до мрачности. Озвучить их подполковник потребовал едва ли не с порога.
– Пока – суть.
– Если коротко, то в Чечне началась практическая обкатка технологии, от которой нахлебается потом весь мир.
– Перегулял ты, похоже.
– Основания готов изложить письменно.
Зотов помолчал. Поскрёб белёсую бровь.
– О мире пусть политики думают, так что сосредоточься на западном направлении. Ступай в соседний кабинет. Да погоди ты!.. Вот ключ, закроешься, чтоб не мешали.
– Виталий Маркович. – Лунин сокрушённо вздохнул. – Пришло время переключаться на борьбу не с террористами, а с терроризмом, и сами мы с этим явлением не справимся. Смертников мотивируют загодя и разнообразно, и помешать этому не способна ни одна спецслужба.
– Задача спецслужб, капитан, вскрывать время, место, способ и исполнителей акции. Остальное вне нашей компетенции, так что не отвлекайся на пустомыслие. В твоё отсутствие, между прочим, нам удалось предотвратить очередное покушение на Кадырова.
– Боюсь, не последнее.
Опасался Лунин не напрасно. Как ни старались, а 12 мая в Знаменском у администрации самого стабильного Надтеречного района смертники взорвали ещё один КамАЗ, нашпигованный пятью тоннами самодельной взрывчатки. Через два дня на праздновании дня рождения Пророка Муххамеда в Илисхан-Юрте объектом смертницы стал сам Кадыров, а в ночь на 20 мая под Цоци-Юртом был обстрелян его кортеж. Удары были болезненные, но не менее болезненно отражались они и на противнике: федеральная и местная власти реагировали без проволочек и асимметрично, помогая пострадавшим и восстанавливая стабильность. В военных городках стали появляться детские сады и школы, и это стало едва ли не самым значимым показателем неизбежности возрождения мира.
Глубоким вечером 22 июля Лунина вызвали на ковёр.
– Что у вас с Саламовым за разборки? – не приглашая сесть, громыхнул Зотов.
Ситуация зрела давно, и сегодняшнее упорство Лунина её, наконец, спровоцировало.
– Я категорически не согласен с выводами сегодняшней сводки, товарищ подполковник. Акция готовится в другом месте, но мои соображения майор отвергает напрочь.
– О твоих соображениях он доложил, и я с ними тоже не согласен. Не заигрался, капитан, в патера Брауна? Или прикажешь всю республику на ноги поднимать?
– Продолжаю считать, что Аргун – это приманка. Отреагировать на неё надо немедля, но так, чтобы Басаев об этом обязательно узнал.
– Вот тогда он точно переиначит свои планы, и мы получим кота в мешке.
– Мы получим возможность отследить активность на истинном направлении.
– Это не партия в шахматы, капитан, а Глава Администрации Чечни не разменная фигура. Свободен.
С 30-го началось аккуратное и плотное блокирование Аргуна. Но ничего не случилось, и первого августа все расслабились и вернулись в Грозный. Собрались в кабинете Зотова, когда по спецсвязи сообщили, что в Моздоке армейский грузовик протаранил ворота госпиталя и взорвался рядом со зданием. Полсотни погибших.
А ещё через неделю пришёл приказ о переводе Лунина на новое место службы.
– Я был против, – сказал Зотов, прощаясь, – но перечить начальству не все горазды. Успехов тебе на новом месте, Илья Ильич.
Новое место затерялось в сибирской тайге под неброской вывеской научно-производственного объединения «Ритм», сумевшего пережить перестроечную конверсию, сохранив при этом основных специалистов и ветеранов, помнивших, как в качестве зарплаты им предлагали оптические прицелы. Но служба охраны деградировала сильно. Лунин едва успел ознакомиться со своими обязанностями, когда однажды возвращаясь с обеда, обратил внимание на двух мужчин на противоположной стороне улицы, почти вызывающе фотографировавших якобы друг друга. Связался с начальником наружной охраны, сообщил. А на вечерней планёрке обмер.
– Задержали мы их, товарищ полковник, – с удовлетворением на рябом лице докладывал грузный майор Сиротин. – Провели во внутренний бокс, проверили документы. Дипломаты с Тимирязьевской! На снимках только наш забор с админкорпусом. Отпустили, конечно, да они и не скандалили, так что обошлись взаимными извинениями.
Обмер Лунин не от доклада, а от полного безразличия к инциденту начальника особого отдела, и это выглядело ещё более непонятно. После планёрки попросил разрешения остаться.
– Если не срочное, то давай завтра, Илья Ильич, – выразительно глянул на часы полковник.
Николай Ефимович Никитин тоже был новичком на «Ритме». Немолодой, сухощавый, с большими залысинами и усталыми невыразительными глазами. «В почётной ссылке, похоже», – подумал Лунин при знакомстве, но чувство уважения к нему быстро окрепло.
– Да можно и завтра, но я ненадолго. Зачем этих дипломатов на территорию-то завели?
– Ну не на улице же их проверять, и не в послеобеденной толчее на проходной. А что не так? Двор пустой и глухой.
– Товарищ полковник, их же провели мимо площадки готовой продукции.
– Мимо закрытых ящиков, – вскинув палец, уточнил тот.
– Так на ящиках же маркировка и адреса получателей и отправителя. Это же профессионалы, они и вели себя так, чтобы привлечь внимание и постараться попасть на территорию.
Никитин улыбнулся.
– Ну, допустим, что так. Запомнили они маркировку и адреса, и что? Адреса получателей транзитные, отправитель – Глазовский завод «Химмаш». Да эти ящики на станции открыто стоят, гляди, не хочу.
– Этим Глазовским Химмашем наши ящички на станции не хуже печати помечены, и теперь всему миру ясно, что от нас дровишки! Считай да фиксируй – не ошибёшься.
Повисла пауза. Никитин откинулся в кресле, закрыл глаза, поразмышлял.
– Завтра в десять – у меня. Есть для тебя дело.
Дело оказалось не только неожиданным, но и трудным: предстояло почти заново создавать концепцию защиты объединения. Лунин утонул в наставлениях, инструкциях, картотеках и прочих административных ребусах. В интересах дела за полгода перезнакомился с сотнями людей, запоминал лица, фамилии, характеры, сферы деятельности: понял почти сразу, что обеспечивать безопасность этой махины силами только штатных сотрудников – задача невыполнимая. Добрался и до ведомственной поликлиники, расположенной за пределами территории, на перекрёстке нешумных узких улочек. В регистратуре оформил амбулаторную карту, записался на приём, вошёл в кабинет и почувствовал, как обожгло лоб и щёки.
– Присаживайтесь. Температура?
Он растерянно дёрнул плечом. А она приветливо улыбнулась.
– Не видела Вас раньше. Оформляетесь?
– Работаю уже, а в поликлинику зайти всё времени не было.
– Теперь, значит, появилось?
Если бы он знал! Елена Степановна Митрофанова, врач-терапевт, двадцать восемь лет, первое место работы, русоволосая, рост средний, черты лица правильные, синеокая и славная. Она подняла взгляд от карточки.
– Так что же ко мне привело?
Он не мог открыть истинную причину. Он не мог сказать даже того, что на два дня освобождён от работы по случаю присвоения – за год до срока! – звания майора. В его жизни это были не лучшие два дня. Он провёл их в своей недавно выделенной квартирке, в одиночестве, бездумно и почти не закусывая, опустошив две бутылки коньяка. К чему он пришёл в свои тридцать три? Вокруг работали люди, радовались, огорчались, спорили, создавали новое и полезное, возвращались в свои дома к семьям и детям. Они просто жили, в последнее воскресенье сентября отмечая праздник своей профессии – день машиностроителя. А он так и продолжал оставаться на войне, у которой не бывает праздников победы, и день машиностроителя тоже не стал его праздником. Он еще ничего не знал об этой женщине, но два дня от неё исходил вопрос, и вопрос этот не давал покоя. Поликлиника, в самом деле, требовала особого подхода, но не только это вынуждало его к знакомству с объектом, где уже был давний и знающий специфику куратор – заместитель главврача по административной части. Тлела смутная надежда, что у неё семья, но надежда рухнула: Елена Степановна никогда не была замужем. И тогда Лунин понял, что обречён втянуть её в свою нескладную и потайную жизнь. После семи месяцев знакомства и мучительных сомнений он открылся и сделал предложение. На свадьбу приехала вдруг помолодевшая мама, Лунин познакомился со своей новой Волгоградской роднёй. А потом Контора негласно помогла с обменом жилья и в самый канун 2005 года Лунины перебрались в трёхкомнатную квартиру: майору уже был положен отдельный кабинет. Камуфляжная война покидала его, уходила в прошлое, на сердце ложился мир. Но не беспечность. Прохладным апрельским днём Лунин зашёл в кафе пообедать. Кафе располагалось рядом с проходной «Ритма»; в обеденный перерыв и после работы сюда приходили многие. Неброский парень за столиком у окна был незнаком и привлёк внимание Лунина. Привлёк скорее по устоявшейся давней привычке, а, может, и потому, что сидел тот спиной к свету. Через три дня Лунин уже целенаправленно зашёл в кафе после работы. Посидел с пивом, дождался, когда парень выйдет и, помедлив, вышел следом. Пересёк улицу, и уже через два квартала отчётливо отметил: незнакомец трижды проверился, и проверился умело. Лунин задумчиво свернул в боковую улицу. Вариантов вырисовывалось немало, но он остановился на коротком и эффективном: из охотника следовало стать дичью. Его учили долго и многому, в том числе и умению подставляться. В пятницу они познакомились, а ещё через пять дней перешли на «ты». Он заражался чужим интересом, отстаивал свой взгляд на новую, им же выдуманную идею, уводил в сторону, интриговал недосказанностью, внимательно отслеживая реакцию и всё больше утверждаясь в своей догадке. Эта понятная Лунину игра с придуманными именами и обстоятельствами стала его забавлять, чувствовался в ней привкус собственного и уже давнего прошлого. Связался с местным управлением, уяснил детали и предложил не вмешиваться. Всё встало на свои места, но он, отмечая промахи, ждал финального разговора. Разговор состоялся на бульварной скамейке, но не вербовочный, а прощальный. Игорь, с сочувствием глянув, сказал:
– Закончилась моя командировка, Миша, уезжаю.
– Что так неожиданно?
Игорь вздохнул.
– Дело сделал. Поеду отчёт писать.
Лунин вытащил из кармана диктофон, демонстративно выключил и улыбнулся в замершее лицо.
– Не справился ты с делом. Неверно выбрал объект, купился на подставку к знакомству, не сумел правильно оценить излишнюю в моём возрасте горячность. Первая учебно-боевая вербовка?
И опять улыбнулся.
– Не переживай. Иногда провал стоит дороже успеха. А со своим наставником обсудите всё в деталях, чтобы не прокалываться на шаблонах.
Усмехнулся.
– А то попадёшь, не дай Бог, на такого же бобра.
Игорь неторопливо достал и тоже выключил диктофон. Повёл головой.
– И, правда, не дай Бог.
– Успехов.
8 сентября у Луниных родился сын. Алексей Ильич. Неспокойный, требовательный, крикливый. Но в открывавшуюся жизнь он тоже нёс мир. Всё в этой жизни становилось другим. Время исцеляло и успокаивало. В конце 2008 года Лунин стал подполковником и Первым замом Никитина, а 16 апреля 2009 узнал, что с 0 часов прекратилась контртеррористическая операция в Чечне. Он отчётливо осознавал, что противостоять терроризму толком даже не начинали, и что крепнущий «Ритм» становится всё более заманчивым объектом для атак. Война и мир продолжали идти рука об руку.
Летом того же года они втроём отправились навестить родителей. Прилетели в Волгоград. Лена родилась в этом городе, там же закончила медицинский, но ходила по улицам восторженная, чуточку растерянная и часто повторяла: «А тут раньше…» Алёшка же, впервые увидев Волгу, крикнул на всю набережную: «Море!», развеселив родителей и прохожих. Потом была встреча с мамой Тасей. Последняя, как оказалось. Мама Тася скончалась внезапно 18 ноября, но проводила её только Лена. Илья Ильич, проклиная работу, целый месяц и ночевал в кабинете. В октябре с признания инженера-энергетика развернулась операция по предотвращению диверсии на подстанции главного корпуса. Ночь думали, а к утру приняли решение подготовить правдоподобную схему подходов к подстанции, снабдить ею инженера и позволить передачу. Риск был немалый, но требовалось не только выявить и начисто обезвредить всю группу, но и доказательно оградить от подозрений инженера и его семью: в расчёт пришлось принимать возможность дублирования утечки и через других лиц. Определили их круг, сосредоточились на нём. Внутри работали контрразведчики «Ритма», контакты вне территории отслеживали городские коллеги. Планирование, организация и контроль проводились круглосуточно. Действовать приходилось архиосторожно, но план и усилия сработали. Через четыре дня после возвращения жены Лунин, наконец, вернулся домой. А она, увидев его, едва не лишилась сознания.
– Что с тобой? – обеспокоенно шагнул.
– Господи, Илья, – без сил опустившись на пуфик, только и смогла выдохнуть в ответ.
Он стиснул её плечи, помог подняться.
– Ну, что ты.
– Сегодня в пятом микрорайоне… Это правда? – спросила сквозь застывшие слёзы.
– Ты о чём?
– Илья!!! В первую городскую привезли троих с огнестрельными ранениями.
Он склонился, поцеловал в лоб. Улыбнулся.
– Ну а муж твой причём?
– Уволился бы ты, а?
– Ленуля, родная, успокойся. Я своё в Чечне отвоевал. А теперь у меня кабинет, кресло, компьютер. – Весело хмыкнул. – Зарплата.
В пятом микрорайоне операцию, не совсем, правда, аккуратно, закончил спецназ. Но глядя на жену, Лунин как-то остро осознал, что в его защите нуждается не страна и даже не «Ритм», а эта женщина и их маленький сын. От полоумных игр взрослых страдают, прежде всего, дети: круглосуточная группа в садике для Алёшки тоже была не мёдом.
А он рос. И уже участвовал в своём первом утреннике, и уже ждал подарков от Деда Мороза под домашней ёлкой, и каждый вечер щебетал что-то новое и всё более рассудительное. Утром 9 мая, впервые увидев вошедшего в комнату отца в парадном мундире, замер от неожиданности и звонко и восторженно закричал: «Мой папа генерал!» Илья вдруг смутился, а потом засмеялся вместе с Леной. Присел перед сыном, протянул руки, привлёк к себе.
– Нет, сынок, до генерала я пока годами не вышел.
Подмигнул.
– Подрастём?
Алёшка радостно кивнул. И спросил негромко и серьёзно: «А ты всех победил?», сразу напомнив Илье, что он не похож и на военных, потому что в его войне не бывает даже увольнительных.
Это была гнусная, бесчестная война. Без фронта, без отваги и доблести, и даже без понятного уважения к равному противнику. Это была война с малодушием, подлостью, алчностью, с греховными соблазнами и самооправданием пороков, прямиком ввергающих в прямое предательство. Враг мог ходить рядом, и это было непросто – опираться не только на доверие, но и на подозрения. День за днём. Месяц за месяцем.
Первого сентября 2012 года Алёшка пошёл в школу. В субботу восьмого сентября отметили его семилетие. А на рассвете одиннадцатого Лунина поднял с постели телефон. Звонил Никитин.
– Я за тобой машину выслал.
Водитель, понятно, ничего не знал, и в кабинет полковника Лунин вошёл в готовности ко всему.
– ЧП у нас в Таганроге, Илья Ильич. Напомни мне всё про САС «Медуза».
Лунин подумал.
– Система акустического слежения, наша разработка трёхгодичной давности, модернизирует её подразделение Сухорукова. Корпуса и начинку производят в Ростове, в Таганроге на АНТК Бериева монтируют устройство самоподрыва «Клипса» и перед отправкой на объекты из каждой партии до трёх-пяти буёв с самолётов АНТК испытывают в реальных условиях применения: сбрасывают в акватории Таганрогского залива с высоты восьмисот метров. «Клипса» срабатывает при случайном или санкционированном всплытии буя на глубину не более двух метров.
Никитин с силой протёр небритое лицо.
– В отставку пора. На заслуженный отдых, – усмехнулся невесело. – Сердце, будь оно неладно. А ты молодец, отбарабанил как на экзамене. В программах испытаний ничего не изменилось?
– Так вообще ничего не изменилось. Производство и поставки отлажены, военпред грамотный, отбор образцов из партий – случайный, мне бы доложили при любых отклонениях. За всё время ни единого сбоя, да там и сбоить-то нечему. Просто всё, как оглобля.
– Просто, – повторил Никитин. – А мне вот сегодня поспать не дали. Один из буёв целёхонький всплыл. Мало – всплыл, они его потеряли!
– Как потеряли? Может, утонул?
– Водолазы клянутся, что всё обшарили. И на принудительный подрыв он не среагировал.
Помолчал.
– Придётся тебе, Илья Ильич, слетать туда, помочь разобраться.
– Слепов не обрадуется.
– Обрадуется, – хмуро бросил Никитин. – Обещал даже магарыч выставить.
Разбираться пришлось не только с исчезнувшей «Медузой». Исчез и техник-монтажник «Клипсы» Тихон Петров, и это сразу раздвинуло границы поиска. План «Перехват» дополнился планом «Кольцо». Обстоятельно опросив водолазов, Лунин на совещании выслушал оперативников и обратился к военпреду.
– Василий Сергеевич, каким образом в этот раз отбирались образцы?
– Да как обычно: я указывал, а Петров делал пометки на буях.
– А потом?
– А потом подписали протокол и я ушёл.
– А он?
– Что он? Он остался готовить буи к погрузке. Я же говорю: всё как обычно. Посторонних не было.
Лунин помолчал, взвешивая всё услышанное. Оставшись наедине со Слеповым, вопрошающе вскинул голову. В ответ тот пожал плечами.
– Понятно, – усмехнулся Лунин. – Ну, тогда я скажу. Расслабились вы тут, Сергей Иванович, за последние два года. Раньше это называлось потерей бдительности и каралось вплоть до.
Вскинул руку.
– Я не за этим приехал. Но думаю, что «Медузу» надо искать здесь и искать быстро. Это – первое. Второе: вместо «Клипсы» на ней стоял имитатор, который не изготовишь на коленке, и тем более – не смонтируешь. Настоящая «Клипса» на сигнал принудительного подрыва обязательно сработала бы. Третье: тщательно осмотреть оставшиеся изделия на предмет штатности сборки. Докладывать о любой царапине.
– Петров?
– А есть варианты? Искать надо человека.
Помолчал.
– Если ещё не поздно.
Труп Петрова через день обнаружили рыбаки в камышах у устья Самбека между Бессергеновкой и Приморкой, где он и жил с женой и уже взрослой дочерью.
– Причину криминалисты уточняют, но видимых следов борьбы нет, хотя утонул явно не по своей воле. На возможность отравления сориентировал. Домочадцы пока в шоке, подробно допрашивать бессмысленно, – негромко доложил Слепов.
– А что из не подробного?
– С работы вернулся вовремя, ничего необычного не заметили, утром позавтракал и ушёл к станции. Думаю, что в реку его спустили уже вечером, скорее всего ниже автомобильного моста.
– Другой способ убийства исключаешь?
– Вода в лёгких. Опоить или уколоть чем-нибудь – могли.
– Значит, исследовать надо утро. Кто его видел, когда, где, с кем…
– Почему утро?
– Судя по всему, он на работу направлялся, но туда не доехал. Почему?
– Он и из Приморки-то не уехал. Перехватили, похоже.
– Похоже. И для него неожиданно. Почему не воспротивился?
– Доверял. А, может, чем-то веским соблазнили. Да и кто сказал, что это с «Медузой» связано? Может, бытовуха.
Лунин вздохнул.
– Может и так, конечно. Но ведь работу он никогда не прогуливал, и даже не опаздывал.
– Да не водилось за ним. Вообще-то такую работу поискать, а он, тем более, сельский. И трудяга не из молодняка… Был.
– Вот что, Сергей Иванович. Изучить и отработать все связи и знакомства Петрова, включая давние. Весь маршрут пощупать пальцами. Поднимите всех, пусть выяснят всё необычное и даже пустячное не только по маршруту, но и на станции, на близлежащих улицах и скамейках. Может, кому-то стало плохо, или видели пьяных не ко времени, «неотложку», пожарников, байкеров, словом, всё, что могло запомниться. Пока это единственный путь к «Медузе».
– Думаете, она ещё здесь?
– Хотелось бы так думать. В любом случае на её разборку и детальное изучение потребуется время, но нам спать придётся урывками.
Сам Лунин думал иначе: торопиться противник не станет и даже специально переждёт, чтобы не привлечь внимание разгорячённой погони. Но расхолаживать Слепова не следовало. А ещё он думал о том, почему рядовой трудяга «не из молодняка» согласился на участие в этой толково задуманной и спланированной операции, стоившей ему в итоге жизни. В «бытовуху» Лунин не верил.
Судмедэкспертиза подтвердила: на правом бедре потерпевшего обнаружены четыре следа от уколов. Судя по всему, кололи чем-то из линейки барбитуратов, сказать точнее не представляется возможным. Но к тому времени выяснилось и другое: на краю села перед станцией жительница с улицы Ленина видела троих мужчин, один из которых ей показался сильно пьяным. Узнать не смогла бы, видела их издалека.
– Не было бы второго трупа, – прокомментировал новости Слепов.
Он действительно спал урывками. Но следствие не стояло на месте, каждый день приносил новые крупицы информации: в тот злополучный вечер отец и сын с переулка Прогон у самой реки Самбек видели свет уже отъезжавшей от берега машины. Всё это требовало уяснений и увязок, но если эти события из одного ряда, то где Тихон провёл весь этот день? Лунин же, продолжая искать ответ на вопрос о причине, пришёл в дом погибшего.
– Марья Трофимовна, – обратился к жене. – Простите меня, но чтобы во всём разобраться, нам нужна Ваша помощь. Вспомните, с кем был дружен Ваш муж, чем занимался в свободное время, кто приходил к вам в дом? Может, появился кто-то из новых знакомых, или неожиданная премия, для нас всё важно.
Маленькая сухонькая женщина отрешённо смотрела на узорчатую скатерть. Лунин уже пожалел, что пришёл сюда.
– Простите, ради Бога.
– Когда мы сможем его забрать? – не подняв головы, спросила она.
– Думаю, что уже скоро.
Она взглянула. И вдруг сказала:
– Школьный товарищ его приходил. Коля.
– Давно?
– Да с месяц, наверное. Нет, ещё в июле. Посидели вот тут. Отметили встречу.
Уронила со стола руки на передник.
– Они со школы не виделись. Мой-то так рад был.
– А потом заходил?
– Нет. Он не то в командировке тут был, не то проездом.
– А как он выглядел? Ну, какой: высокий, смуглый, бородатый?
– Да я Вам карточку покажу, они альбом смотрели, смеялись.
Прошла к комоду, достала альбом, нашла страницу.
– Вот. Они, правда, тут совсем ещё молодые, но Коля мало изменился.
Лунин вгляделся в снимок.
– А можно мне эту фотографию взять на время?
Она едва заметно пожала плечами.
– Берите, раз надо. Только где его теперь искать, да и причём он?
Может, и не причём, подумалось. Знать бы – кто и что при чём.
Компьютерщики из Таганрогского управления с задачей справились за два часа: оцифровали, привязали к возрасту, да так, что увидев укрупнённый портрет, Марья Трофимовна даже руками всплеснула: «Он!» И опять оперативники стаптывали обувь от Мержаново до Таганрога. Топтались и в Ростове. С подачи Лунина именно там и опознали Николая Малкина – монтажника спеццеха, где и собирались «Медузы». Всё сомкнулось. Безликим оставался только третий, но Слепов и Лунин сходились в том, что искать его надо в ближнем кругу Тихона. Поразмышляв и нащупав логическую нить, Лунин опять навестил его дом.
– Марья Трофимовна, а Тихон Петрович рыбалкой увлекался?
Она отрицательно качнула головой.
– Столярить любил. – Оглядела комнату. – Вот. Всё его работа.
Слёзы скользнули по её щекам, и Лунин опять пожалел, что пришёл к ней со своим делом. Со своим, не с её. Тыльной стороной ладони она смахнула слёзы.
– Иногда, правда, с Никишей даже на Дон с ночёвкой ездили, но сам не рыбалил.
– Кто это – Никиша?
– Дружок его тутошний. Этот по рыбалке страдал. Моторка у него справная, сети, удочки… А Тиша так – катался. Ну, на ушицу иногда привозил.
– Далеко от вас этот Никифор живёт?
Она удивлённо взглянула.
– Да через три дома тут. В проулке. Заглядывал перед Вашим приходом, спрашивал, чем пособить.
Лунин помолчал. Поднялся.
– Спасибо Вам. Вы о нашем разговоре не рассказывайте пока никому. Совсем никому. Ладно?
За сутки собрали информацию. Вписывался Никифор в версию. Вписывался и Николай Малкин. А ещё через двое суток анализ предположений подтвердился доказательно: в густых камышах затона обнаружили пропавший буй.
На следующий день после похорон и поминок Слепов привёз в Таганрог Никифора Захарова. Представился ему исполкомовским инспектором, сослался на его возможность по-соседски помочь семье Петрова избежать казённых проволочек в получении субсидии, и тот охотно согласился. Разговор устроили в исполкомовском кабинете, и Лунин, отдав инициативу Слепову, делал за соседним столом вид, что занят своими бумагами. Никифор ничего ещё не понимал даже тогда, когда Слепов, заполняя бланк, задавал стандартные для допроса вопросы и фиксировал ответы. Тактику этой беседы обсудили заранее, и Лунин с удовлетворением отметил тональную точность Слепова.
– Вот что, Никифор Петрович. Постарайтесь сейчас внимательно меня выслушать и, если надо, в чём-то поправить. Хорошо?
Добиваясь расположения и доверительности, легко улыбнулся.
– Давайте вместе вспоминать. Утром десятого сентября Вы отправились на своём катере в сторону Красного Десанта и к обеду уже наблюдали за тем, как вдали от берега с самолёта сбросили в воду четыре буя. Потом дождались трёх небольших взрывов и на полном газу поехали к всплывшему буйку. Подобрали его и вдоль береговой линии вернулись в Приморку, затащили буёк в камыши и до темноты уже были дома. Так?
Захаров с усилием поднял растерянное лицо.
– Ну хорошо, – кивнул Слепов. – Поздним вечером пошли к Тихону?
– Нет, – откликнулся Захаров. – То есть я хотел…
– Но к Вам неожиданно пришёл Малкин.
Захаров обречённо кивнул.
– И вы договорились встретиться с Петровым утром по дороге на станцию. Малкин у Вас ночевал?
Захаров с минуту молчал, а потом безвольно и безнадёжно махнул рукой.
– Нет. Сказал, что приехал машиной и переночует в ней, чтоб не раскурочили.
– Что же произошло утром?
– Да Вы, похоже, не хуже меня всё знаете.
Слепов выдержал короткую паузу.
– От Вашего поведения сейчас, Захаров, без преувеличения зависит не только дальнейшая судьба, но и жизнь. Вы достаточно разумны, чтобы не понимать: после передачи буя Малкину, Вам останется жить от силы несколько часов. Как был убит Тихон?
– Я не убивал!
– Допускаю. Допускаю, что Вы ничего не понимали. Утром вы просто шли, разговаривали о том, что всё удалось. Малкин шёл справа от Тихона, Вы – слева, а потом Тихон охнул, остановился, и ему стало плохо.
У Захарова вытянулось и побледнело лицо. Слепов вздохнул.
– Что было потом?
– Потом, – растерянно повторил Захаров, – потом… Потом мы его повели к машине. Я сказал, что надо в больницу или домой, но когда усадили, он, вроде, стал приходить в себя, и Малкин предложил поехать ко мне. «Отлежится, – говорит, – а потом отвезу сразу в Таганрог».
Слепов сердито хмыкнул.
– А домой к самому Тихону не поехали, чтобы семью не пугать?
– Ну да. Малкин так и сказал.
– Дальше.
– А дальше Тихону то легчало, то опять плохело. До вечера мы с ним возились, а вечером я в комнату вошёл, а Малкин говорит, что всё, мол. Кончился. Надо концы прятать.
– И вы отвезли его к Самбеку.
Захаров глядел в пол, сказал потерянно:
– А что оставалось?
Слепов дрогнул лицом, глянул исподлобья.
– Знаете, Захаров, если не знаешь, как поступить – поступай по закону.
Лунин собрал свои бумаги в стопку, откинулся на спинку стула.
– А с чего вся эта история началась?
Захаров испуганно дёрнул головой.
– Вы не поняли моего вопроса?
– С чего началась?.. А-а, так с Малкина и началась. Он ко мне во двор заглянул, попросил воды, а потом Петровых спросил, дружка школьного. Днём дело было, жара. Я ему дом указал, но сказал, что Тиша сейчас на работе и предложил у меня жару переждать. Разговорились по рыбацкому делу, туда-сюда, он тоже оказался любителем, зацепили рыбнадзор. Ну, Малкин и подкинул мысль про буи: они, мол, за километры рыбнадзоровские моторы чуют. Только все они учётные, и попытаться можно только тут, на испытаниях. А Тихон же к ним тоже отношение имел, сказал мне как-то, чем в городе занимается. Я Малкину предложил поговорить со своим дружком, но он отказался.
– И посоветовал сделать это Вам.
– Ну да, – выдохнул Захаров. – Посоветовал. Тихон, поначалу-то, заартачился, а потом я его уговорил, обещал осетрами делиться.
Лунин кивнул Слепову: продолжай.
– Ну хорошо, Захаров. Сейчас Вы подпишите протокол и вернётесь домой.
Останавливающее вскинул руку.
– Отвечать придётся. И за убийство тоже.
– Так я же…
– Вы помогли сбросить в воду ещё живого человека, но речь пока не о нём. Что же касается Вас, то пока будете жить, как жили. И ждать либо Малкина, либо кого-то, кто придёт за буем. И отведёте его к затону.
– А если?..
– Не будет если, Захаров. Будет суд. Но только так Вы останетесь в живых. И помните: контроль за Вами отныне неустанный.
Домой Лунин вернулся, отказавшись от магарыча.
– Качественно справился, – крепко пожимая руку, сказал Никитин. – И раньше, чем я ожидал.
– Помогали качественно. Слепов – на своём месте, а вот военпреда стоило бы заменить.
– Не скромничай. Слепов отчёт прислал восторженный, как молоденький лейтенантик. Одного не пойму: зачем Малкину потребовалось городить такой огород? Он же к «Медузе» прямой доступ имел.
– А что он имел – монтажник? Корпус «Медузы» – обычное железо, документация – только монтажная, платы с микросхемами залиты, украсть их при таком учёте абсолютно невозможно, так что ничего он не имел. Но надо отдать должное: до такой многоходовки не каждый додумается. Я с другим не могу смириться: ну, ладно, Захаров, его втёмную использовали. Но Петров! Чтобы из-за браконьерских осетров…
Никитин поднялся, прошёлся по кабинету.
– Предавали, Илья Ильич, и за сухарь.
– Как раз за сухарь – понятнее, – хмуро откликнулся Лунин.
Таганрогская операция, как и предполагал Лунин, завершилась лишь в декабре. За «Медузой» приехал Малкин, и взяли его прозаически, без погонь и перестрелок. На выезде из Приморки оперативники из управления тормознули его «Опель», проверили багажник и просто пересадили хозяина в затрапезный «УАЗик» ГИБДД. А 12 декабря Лунина вызвал Никитин. Вышел из-за стола, протянул руку.
– Поздравляю, Илья Ильич. Вчера приказ подписали.
– На премию? – усмехнулся Лунин.
Никитин коротко кивнул.
– На мою отставку. И на твою новую должность.
Попрощался с Никитиным Лунин безрадостно. Забот добавилось не очень много, но это были другие заботы: ответственность и вся полнота спроса за неё лежала теперь только на его плечах. А через полгода Лунин со вздохом сообщил жене:
– Ну, вот, теперь я у тебя настоящий полковник.
Она посмотрела в его лицо.
– Ты для меня уже девять лет полковник.
Лучисто улыбнулась.
– Самый настоящий.
У времени опять появились забытые вехи – школьные четверти и школьные годы. С «Ритмом» всё было привычно, ритмично и напряжённо. Но с занятием кабинета начальника особого отдела, у Лунина появилось ещё одна, малознакомая для него забота: обеспечение безопасности электронной. Учили его, конечно, и этому, но методы электронной разведки развивались так стремительно, что к моменту прихода на «Ритм» его познания устарели до безнадёжности. Он знал, что всё началось давным-давно, ещё до его рождения, когда в 1969 году в минобороны США решили из компьютерных узлов создать общую сеть. Кое-что знал он и о принципах, так что слова «шина», «звезда», «кольцо» и «уровни сетевой архитектуры» не были для него тарабарщиной. Но с остальным могли справляться только узкие специалисты этого, уже приоритетного, направления. Руководил ими моложавый и застенчивый майор Павел Васильевич Шестаков, по наследству перешедший в заместители к Лунину. Раньше они мало пересекались, но теперь Лунину предстояло вникать во все особенности этого нового для него хозяйства. Очень скоро понял, что вникать следует не в хозяйство, а в хозяев – в группу молодых, энергичных и талантливых офицеров, часто переходивших на малопонятный язык и даже мозговой штурм именовавших по-своему – brainstorming. Впрочем, судя по чётким ответам на интересующие Лунина вопросы, дело своё они любили и знали его досконально.
В начале 2014 года после одного из совещаний, Шестаков неожиданно попросил разрешения задержаться.
– Илья Ильич, появилось у меня соображение по поводу архивации разработок нашего НПО.
– Что-то насторожило?
– Как сказать? На днях зафиксирована очередная попытка внешнего взлома. Система сработала штатно, атаку пресекла, но терпение и труд, как говорится… Так что надо думать на опережение. Мы проблему обсудили, предложение есть, но нужна Ваша санкция на детальную проработку. Архив вообще самое узкое место, Вы знаете. Он хоть и не связан с внешним миром, но на повестке дня – уже беспроводное хакерство.
Лунин усмехнулся.
– Вы меня агитируете?
Усмехнулся и Шестаков.
– Ни боже мой, с Вами вообще легко работать. Просто наше предложение пока не самое удобное и не самое дешёвое: архивирование переводить с общих серверов на сугубо физические носители.
Разговор состоялся обстоятельный, засиделись до полуночи. Лунин осознал: работа предстоит колоссальная и не столько по линии группы Шестакова, сколько по реорганизации информационных потоков внутри всего объединения. Осознал и то, что необходимость в этом назрела.
– Что скажете, товарищ полковник?
– Скажу спасибо за инициативу, майор, и передайте благодарность всем Вашим ребятам. Когда сможете представить план?
– Дня через три, если позволите.
– Позволю, – усмехнулся Лунин. – Мне тоже надо с этим переспать. И как минимум – дважды.
В план Шестакова Лунин внёс свою поправку: не избавляться от серверов, а оставлять на них не самые секретные материалы и промежуточные разработки, сохранив привлекательную для хакеров пустышку. С этим и вышел на руководство «Ритма» и краевого управления ФСБ. С этого и началось неспокойное, а порой и скандальное внедрение новой системы информационной безопасности. Как оказалось – не только на «Ритме».
А через два года Лунинская поправка сработала: в пустышку проникли с одного из веб-сайтов «Стандарт Ойла». Доложив об этом, ставший подполковником Шестаков пожал плечами.
– Этим-то что от нас надо?
Для Лунина же «Стандарт Ойл» засветил интерес именно к разработкам Филонова-Сухорукова. Кавитационная тема потребовала особого внимания, но к этому времени подобраться к ней можно было уже только агентурно. Началась длительная и запутанная эпопея, куда кроме сотрудников Лунина были со всеми их окружениями вовлечены Филонов, Сухоруков, супруги Сёмины, и которая закончилась негласным арестом генерала Марчука и переводом Лунина в краевое управление ФСБ. После этого перевода на генеральскую должность, Илья Ильич Лунин получит звание генерал-майора ровно через полгода.
Не самой безоблачной и лёгкой сверсталась его жизнь. Не такой радостно-созидательной, как у его институтских однокурсников. Ему выпало просто охранять чьё-то созидание и из множества заповедей оберегать только одну: не укради.