Черти

Вертыхаев знал, что за ним гонятся черти, но на данный момент у него были проблемы и поважнее – через салон автобуса в его направлении уверенно пробирались двое контролеров, суровость лиц и голосов которых оставляла мало шансов на то, что в этот раз от своей безбилетности Вертыхаеву удастся отделаться вялой руганью или трусливым ожиданием ближайшей остановки в надежде на то, что автобус до нее доберется раньше, чем контролеры доберутся до самого Вертыхаева. 
Впрочем, не имея других вариантов, примерно этим Ветрыхаев сейчас и занимался, вцепившись в поручень и всеми силами создавая вид человека, которому совершенно нет дела до контролеров, светофоров и граждан, с раздраженной гордостью предъявляющих свои бумажные основания на неспешный и тесный проезд. 
К тому же небольшой шанс безнаказанно смыться из автобуса у Вертыхаева все же был – контролеры весьма кстати задержались у крепкого и совершенно не похожего на инвалида мужичка, который тем не менее был готов отстаивать свою безбилетную правду решительно и агрессивно. 
Вертыхаев прикинул, что если этот гражданин еще хотя бы несколько минут продолжит называть контролеров козлами, ловко увязывая их работу и личности с общим положением дел в стране («А что тебе еще показать?! Лишь бы не работать! До чего страну довели!»), то автобус как раз успеет проскочить перекресток Варвашени и Кацедальной, сразу за которым и располагалась спасительная остановка. 
Поэтому сейчас было особенно важно не проявить активных признаков волнения – наметанный взгляд контролеров вполне мог заметить безбилетный дискомфорт пассажира и переключить свое внимание с невоспитанного и не до конца выясненного инвалида на скромного и щуплого Вертыхаева, интеллигентность которого бросалась в глаза с той же очевидностью, что и неумение называть кого-нибудь козлами. 
К счастью, расчет и выдержка не подвели Вертыхаева и на этот раз: стоило только контролерам приблизиться вплотную, как автобус заботливо распахнул перед ним свои двери, и Вертыхаев, выпорхнув наружу, энергично помчался прочь, уверенно лавируя между газетными киосками и ожидающими посадки людьми. 
Расслабляться, правда, у Вертыхаева времени не было – теперь он находился на открытом пространстве, и проблема чертей снова выходила на первый план.

То, что трюк с автобусом (в который он заскочил неожиданно не только для чертей, но и для самого себя) позволил всего лишь выиграть немного времени, Вертыхаев прекрасно понимал. Теперь в его распоряжении был в лучшем случае десяток-другой минут на то, чтобы отдышаться и выбрать наиболее безопасный маршрут домой. 
С этим, кстати говоря, все было более-менее понятно: парк Пятидесятилетия Октября, выходивший торжественными ребрами лип и тополей вплотную к Кацедальной, тянулся почти до самого микрорайона Вертыхаева, и лучшего пути к дому найти сейчас было просто невозможно. О том, чтобы еще раз воспользоваться транспортом, теперь можно было даже не мечтать: после прокола с автобусом, черти наверняка организуют надежные засады у ближайших к дому Вертыхаева остановок. Весь неблизкий путь Вертыхаеву предстояло проделать на своих двоих.
Но, несмотря на это, мчаться сломя голову в направлении дома он пока не спешил. Вместо этого, еще раз внимательно осмотрев ближайшие столбы, деревья и козырьки зданий, он направился в противоположном направлении – к торговому центру «Рига», угловатый фасад которого уверенно выпирал между скромных хрущевок, и который, несмотря на яркую россыпь рекламных вывесок и модную надпись «гипермаркет», как-то умудрялся сохранять сдержанную аскетичность надежного советского универмага. 
Может быть, посещение магазина в разгар бегства от чертей и выглядело делом безрассудным, но у самого Вертыхаева на этот счет имелись совершенно иные соображения.

Во что превращается человек, направивший все свои усилия исключительно на бегство от чертей, Вертыхаев хорошо знал и не раз видел на примере отдельных коллег и знакомых. Выдохшиеся, отрешенные от всего и от всех, вглядывающиеся во все закоулки и перестающие со временем замечать что-либо кроме этих закоулков, они представляли из себя весьма жалкое зрелище. И Вертыхаев давно поклялся, что ни за что на свете не превратится в одного из них.
 Поэтому сейчас он твердо намеревался использовать краткую передышку для того, чтобы отоварить весь список продуктов, который утром ему вручила жена. 
«Сколько бы вокруг тебя не прыгало чертей, важно самому оставаться перво-наперво человеком!» – повторил он про себя торжественную фразу, авторство которой едва ли принадлежало самому Вертыхаеву, но которую он давно и не без оснований считал своей.
Нырнув внутрь торгового центра, Вертыхаев попытался вспомнить, что именно за черти его преследовали сегодня. Сейчас, в спокойной обстановке, следовало основательнее проанализировать особенности атаки рогатых и выработать стратегию собственного спасения. 
Первого черта Вертухаев заметил еще утром, по пути на работу. Тот неумело прятался за клумбой возле проходной, натужно пытался слиться с гортензиями, исходил слюной и бросал в сторону Вертыхаева колючие, голодные взгляды. 
Нападать он, естественно, не собирался. Черти вообще старались не вредить производственной деятельности человека, предпочитая атаковать на исходе трудового дня. Беспокоились ли они о выполнении производственных планов или просто предусмотрительно предпочитали нападать на уставших и измученных все тем же самым планом людей, понять было нелегко, но, в любом случае, заметив черта, Вертыхаев не испытал чувства страха и даже издевательски помахал ему рукой. 
Разумеется, это была разведка, которой черти не брезговали, особенно если их цель была более искушенной и проворной.

Сейчас, посреди отдела бакалеи, Вертыхаев не без гордости подумал, что в глазах чертей он наверняка считается особенно неудобной и сложной целью. В конце концов, даже тот факт, что в качестве наблюдателя за Вертыхаевым отрядили опытного и полного сил черта (обычно на эту роль отряжались черти помоложе), говорил о многом. 
Действительно, Вертыхаев бегал от чертей уже не первый год, и припомнить, когда в погоню за ним отряжалось менее десятка рогатых, он не мог. При этом это всегда были хорошо обученные, проворные и особенно голодные черти в самом расцвете сил. Да и регулярность облав уверенно свидетельствовала о том, что в силу неизвестных причин, для чертей Вертыхаев был особо желанной целью – черти охотились за ним не реже одного раза в месяц, тогда как большинство коллег и знакомых Вертыхаева не испытывало на себе внимания чертей годами, а некоторым так и вовсе удавалось за всю жизнь ни разу не увидеть настоящего черта. 
«И черт их не берет!» – завистливо думал о них Вертыхаев. 
И хотя после работы он успел заметить всего пятерых хвостатых преследователей, их тактика и поведение не оставляли сомнений – где-то параллельным курсом за ним следовало как минимум еще такое же количество нечисти. А тот факт, что черти старались отсечь его от ближайшей станции метрополитена (обычно Вертыхаев добирался домой с работы именно на метро), но при этом совершенно не перекрывали путь к трамвайной остановке, и вовсе не оставлял сомнений в том, что там была заранее подготовлена засада.
Поэтому сейчас, проанализировав все в более спокойной обстановке, Вертыхаев ощутил, как его удовлетворение от трюка с автобусом стремительно уступает место вполне обоснованной тревоге – количество его преследователей колебалось где-то в районе двух десятков. Кажется, черти на этот раз решились на особо масштабную облаву, а значит, попасть домой невредимым будет труднее обычного. И очередь в мясном отделе лишь подтверждала эти опасения.
Двигалась очередь предательски медленно. Вертухаев как мог пытался ее ускорить, подпирая впереди стоящих, и отпуская недовольный вздох каждый раз, как кто-нибудь из покупателей выражал продавцу желание внимательнее осмотреть тот или иной кусок не самых свежеразделанных туш. 
– Мужчина, что вы по ногам топчетесь? – не выдержала, наконец, дама лет пятидесяти, стоявшая перед Вертыхаевым. – Куда так прете? За вами что – черти гонятся?
– Да, – ответил Вертухаев, не очень рассчитывая на сочувствие.
– Ну так и за всеми гонятся, – ответила женщина, хотя в том, что за ней регулярно гоняются черти, Вертыхаеву не верилось. 
Слишком уж привычной наполненностью выделялась тележка, которую женщина не без труда толкала перед собой. Если бы черти вдруг решили, что именно эта женщина должна быть отправлена в ад (ну или куда там черти обычно затаскивают рядовых граждан), то подобное предприятие им наверняка удалось бы без особого труда. 
– Приношу свои извинения! – сказал он вслух и оглянулся по сторонам.

Наконец, взяв пакет куриного филе, Вертыхаев спешно направился к кассам – жизненный опыт и неприятный холодок в районе затылка подсказывали, что черти уже где-то совсем рядом. 
Подойдя к кассе, очередь к которой выглядела самой перспективной (всего лишь женщина с далеко не самой полной корзиной и парочка студенток, привычно заменяющих голод пачкой картофельных чипсов и шоколадками), Вертыхаев и вправду краем глаза заметил черта. Тот промелькнул у дальнего входа в супермаркет и тут же исчез где-то в хитросплетениях вентиляции и вывесок.
Черт этот был молодой (черная шерсть и пушистая кисточка хвоста не ускользнули от взгляда Вертыхаева) и неуверенный. Казалось, он даже побаивается людей и их взглядов, хотя, скорее всего, заметить черта кроме Вертухаева могли здесь немногие. 
Был ли это случайный черт или получивший сигнал от своры, которая преследовала Вертыхаева, разобрать было сложно. Но, учитывая скопление народа и молодость рогатого, Вертухаев прикинул, что у него достаточно времени для того, чтобы расплатиться за продукты и выйти из магазина. А если повезет, то выйти даже незамеченным. Черти, как давно заметил Вертыхаев, вообще плохо ориентировались в больших магазинах и в массовых скоплениях народа.
Ко времени, когда продавец перебрала все продукты Вертухаева и выдала ему скромную сдачу в обмен на хрустящую купюру, других чертей поблизости Вертухаев по-прежнему не наблюдал. 
Стремительно упаковав продукты в пакет, Вертыхаев секунду задержался у цветочного ларька (у жены скоро день рождения, и следовало освежить свои представления о стоимости букетов), после чего вышел из гипермаркета. 
К парку Вертыхаев решил пройти напрямую, срезав путь через дворы. И хотя продвижение по незнакомой территории, заставленной автомобилями, гаражами и гимнастическими снарядами не совсем понятного назначения, было делом рискованным, возвращаться к перекрестку, бурный час-пик которого неприятно дополнялся несколькими сотнями лишних метров, Вертыхаеву совершенно не хотелось. Поэтому, перехватив поудобнее увесистый пакет, Вертыхаев завернул во двор и прибавил шагу…
Фатальную глубину своей ошибки он осознал практически сразу же, не успев миновать и четверти дворового колодца – двое бывалых чертей гордо восседали на крыше старой голубятни на противоположной стороне двора и напряженно прочесывали взглядами все его пространство. 
Без сомнения, это был дозор. Дозор, от внимания которого Вертыхаеву теперь уже было не скрыться…

Едва заметив Вертыхаева, рогатые сразу же принялись пускать слюни и бешено колотить хвостами по жестяной крыше голубятни, посылая отчаянные сигналы остальным вертыхаевским чертям, которые наверняка были уже где-то совсем рядом.
«Замели!» – тревожно подумал Вертыхаев. 
Теперь он уже мчался бегом, на ходу перескакивая через детские песочницы и отчаянно ругая себя за глупость: поступись он своим желанием выглядеть человеком и добропорядочным семьянином, он мог бы относительно спокойно добраться до дому, вместо того, чтобы лететь вот так, сломя голову, через незнакомые задворки, полагаясь более не на холодный расчет, а на удачу – не самую надежную союзницу, когда дело касается чертей. 
Впрочем, тратить время на сожаления не стоило: сейчас было необходимо как можно быстрее оказаться на открытом, хорошо просматриваемом пространстве. 
Заметив небольшой проход между двумя ближайшими хрущевками, в котором уже виднелись уныло-осенние кроны парковых деревьев, Вертыхаев рванул именно в этом направлении. 
Но и здесь его поджидал крайне неприятный и опасный сюрприз…

Из-за кучи картонных коробок, сваленных в кучу возле стен одного из домов, прямо ему под ноги выскочил (или даже скорее вывалился) черт. 
Черт это был немолодой. Даже, скорее, старый. Похожий уже более на человека, чем на черта, он и сам, заметив несущегося прямо на него Вертыхаева, растерялся и застыл на месте. Разумеется, он не принимал участия в облаве и, скорее всего, даже не был в курсе происходящего – как и большинство чертей преклонного возраста, он явно давно отошел от дел и теперь вел почти человеческую жизнь. Судя по всему, эта жизнь не слишком с ним церемонилась – шерсть черта зияла уверенными проплешинами, хвост болтался беспомощной тряпкой, а в глазах читалась особая, почти человеческая грусть. Но времени размениваться на сантименты у Вертыхаева попросту не было – будь этот черт даже трижды разнесчастным, именно он теперь стоял на его пути к спасению, и времени на то, чтобы увернуться, у Вертыхаева попросту не было. 
Правда, Вертыхаев и не думал уворачиваться. Описать, что именно произошло с ним в этот момент можно, пожалуй, только словом «вдохновение», если присоединить к нему еще и такие чувства как страх и безысходность. Именно на границе этих ощущений у Вертыхаева родилось пугающее и непонятное решение, которое он тут же воплотил в жизнь – хорошенько размахнувшись, прямо с разбегу он что было мочи ударил черта прямо в лицо ногой, сопроводив все это сдавленным, но при этом вполне воинственным возгласом. 
Получив крайне болезненное и неожиданное ускорение, пожилая нечисть пролетела несколько метров и, трагически взвизгнув, растянулась на асфальте, предоставив Вертыхаеву возможность просто перемахнуть через нее, не сбавляя темпа.
Теперь Вертыхаев уже мчался по парковой дорожке в направлении дома, но успокаивало это несильно. Вертыхаев прекрасно понимал, что только что с ним произошло нечто непонятное, страшное и, скорее всего, фатальное. 
Ни разу в жизни Вертыхаев не слышал, чтобы кто-нибудь бил чертей, будь то молодые, полные энергии особи, или дряхлые доходяги. Не существовало даже легенд о возможности насилия над рогатыми – и без подобных обид черти были принципиальны в вопросах затаскивания людей в ад. Страшно было представить, как они всполошатся, когда узнают, что человек осмелился заехать заслуженному черту по зубам. А самым страшным, без сомнения, было то, что представить это было очень легко…

На бегу оглянувшись, Вертухаев увидел то, что ожидал увидеть: за ним в этот самый момент гналось несколько десятков чертей, среди которых были и те, которые «вели» его от самой проходной, и много других, совершенно незнакомых Вертыхаеву тварей. Шерсть их была вздыблена, хвосты судорожно колотили воздух, а злые и целеустремленные зрачки как один были устремлены на Вертыхаева. 
Похоже, Вертыхаев стал приоритетной жертвой для всех чертей в районе, а может быть, и в городе. И это не сулило ничего хорошего. 
Но пока черти отставали – к счастью для многих людей, они бегали не так уж и быстро и не могли долгое время выдерживать темп отчаянно испуганного человека. Разумеется, этот недостаток черти старались компенсировать умением ловко пускаться наперерез своей жертве и использовать любое промедление. Но в случае Вертыхаева, рассчитывать на подобные трюки они, конечно, не могли. Он давно и на уровне рефлексов избегал тесных, непроходных дворов и не допускал даже мысли о том, чтобы во время погони обратиться к кому-нибудь из прохожих за помощью. За столько лет Вертыхаев давно уяснил одну важную вещь: самый надежный способ угодить чертям в лапы – это рассчитывать на помощь окружающих. 
Хотя пару лет назад сам Вертыхаев все же наведывался в отделение помощи людям, преследуемым чертями. Наведывался, не взирая на скепсис супруги, да и на свой собственный. Но в то время черти начинали доставать сильнее и отмахиваться от них уже так просто не получалось. 
«Вдруг действительно хоть немного помогут?» – наивно рассуждал Вертыхаев, переступая порог переделанного под административные нужды здания бывшего детсада и надеясь, что нынешние его обитатели оценят переступленное вместе с порогом и чувство собственного достоинства.

Обычно люди не готовы признавать тот факт, что за ними гонятся черти. Таких людей всегда в первую очередь подозревают в алкоголизме или сумасшествии. Но, поблуждав по десятку кабинетов, в которых раньше раздавался детский смех, а сейчас важно заседали с суровым безразличием люди, явно имеющие о чертях самое общее представление, Вертыхаев вынужден был признать: доказывать ему надо не свое безразличие к хмельному дурману и даже не свое душевное здоровье. От него требовали доказательств самого факта преследования его чертями. Факта, который очень сложно доказать людям, которые сами никогда не видели чертей и даже не очень верят в их существование. 
«А чем мотивируют подобное поведение сами черти? Что они вам обычно говорят?» – недоверчиво расспрашивал Вертыхаева начальник бюро по регистрации граждан, преследуемых чертями, фамилию которого Вертыхаев запомнил только благодаря ее исчерпывающей образности – Шишев.
«Они ничего мне не говорят. Просто пытаются затащить меня в ад!» – был предельно честен Вертыхаев.
«Ну как это так? – скрестив руки на груди и отложив в сторону регистрационный лист, сомневался Шишев. – Должны же они что-то говорить! Вот перед вами приходил мужчина – ему черти много чего говорят».
«По-моему, черти вообще не разговаривают, – поделился своими наблюдениями Вертыхаев. – Между собой – может быть, а с людьми – зачем им это?»
«Давайте не будем торопиться! – издевательски зевнул Шишев и достал одну из бумажек. – Вот руководство по постановке на учет граждан. Это закон, которого и я, и вы должны придерживаться. Читаем пункт номер три: для постановки граждан на учет необходимо выяснить точное количество преследующих гражданина чертей, особенности их характеров, мотивы, по возможности, указать их имена и отличительные особенности. Видите, я действую строго по инструкции. Вы интересовались у ваших чертей, как их зовут?»
«Не представляю, как можно интересоваться у чертей, как их зовут!» – закипая, ответил тогда Вертыхаев, осознавая, что он только что столкнулся с той самой чертовой бюрократией, к которой сами черти, однако, едва ли имели какое-нибудь отношение.
«Ну, закон составляли не мы с вами, – наиграно, но в должной степени профессионально, вздохнул Шишев, – и изменить его ни вы, ни я тоже не можем... Может быть, вы на самом деле пока еще не так близко столкнулись с чертями? Раз уж даже не знаете, как их зовут...»

Шишев явно не собирался помогать изначально, и спорить с ним Вертыхаев счел делом бессмысленным. В конце концов, нежелание государства решать за свой счет проблемы граждан с их чертями было понятным, если даже не сказать привычным. Единственное, чем поинтересовался тогда Вертыхаев – на что может рассчитывать человек, который знает всех чертей по именам и которому посчастливится склонить государство на свою сторону.
«Улучшение жилищных условий, льготный проезд в общественном транспорте и пригородных маршрутах, – с трудом припоминал Шишев виды помощи, которые он должен был предоставлять нуждающимся гражданам. – А если человек живет в частном доме, можем забор ему надежный построить со скидкой... Оздоровительные поездки в санатории...»
Правда, в настоящий момент Вертыхаев был далек от мыслей о санаториях. Да и в целом, мысли о Шишеве возникли не вовремя. Единственное, о чем сейчас подумалось Вертыхаеву: рискнул бы сам Шишев, окажись он прямо сейчас на его месте, остановиться и попытаться справиться у истекающих голодной слюной чертей, как их зовут. 
Черти, кстати говоря, все тяжелее выдерживали заданный Вертыхаевым темп, а их попытку обойти его с фланга, можно было и вовсе воспринимать как некий акт голодного отчаяния. И если бы не спонтанная зуботычина пожилому черту, Вертыхаев мог бы чувствовать себя намного увереннее – оставалось пробежать еще метров восемьсот и достигнуть канала, перебравшись через который, Вертыхаев оказывался всего в минутах двадцати бега до дома. То есть, в районе, застройку которого Вертыхаев знал очень хорошо и в котором мог планировать маршрут без боязни оказаться в глухих, непроходных дворах.
Но ощущение, что его зуботычина не останется без возмездия со стороны рогатых, по-прежнему не покидало Вертыхаева. 
И, едва выскочив к набережной, Вертыхаев убедился, что его беспокойство имело под собой все необходимые основания. Перебраться через канал он мог только двумя путями: через неширокие, прогулочные мостики, живописно обложенные камнями. И черти, общение которых на расстоянии ввиду посягательства Вертыхаева на целостность челюсти одного из их собратьев, видимо активизировалось с утроенной энергией, теперь полностью контролировали оба моста, повиснув гроздьями на их перилах. Это Вертыхаев где-то в глубине души и предвидел, хотя и боялся себе в этом признаться.

Такого скопления нечисти Вертыхаев не видел ни разу в жизни – помимо своры, несущейся вслед, возле канала Вертыхаева поджидало по меньшей мере такое же количество нечисти. Другими словами, он был окружен нечистью и путей отхода у него просто не было. 
Конечно, можно было повернуть и бежать вдоль канала – в сторону проспекта или в сторону спального района, но Вертыхаев понимал, что подобное решение будет лишь отсрочкой – любая возможная переправа через канал к моменту прибытия Вертыхаева наверняка будет надежно занята чертями.
Поэтому, как и в случае с престарелым чертом, Вертыхаев просто поддался импульсивному порыву и сиганул с разбега прямо в воду. 
К счастью, в этом месте канал оказался неглубоким – вода не доходила Вертыхаеву даже до пояса, а под ногами ощущалось довольно надежное каменистое дно. Ощутив эту щедрость случая, Вертыхаев что было сил бросился к противоположному берегу. 
Черти, ожидавшие Вертыхаева на мостах, всполошились, явно не ожидая подобной решительности с его стороны, и бросились по набережной наперерез. 
К тому моменту, как вымокший Вертыхаев вскарабкался на бетонную набережную, несколько самых проворных чертей настигли его. Чертиные лапы вожделенно вцепились в его штаны, через мгновение Вертыхаев ощутил несколько болезненных укусов, а прямо у лица возникла перекошенная физиономия с прыщавым свиным пятаком. Фактурный молодой черт повис у него на шее и попытался свалить на землю.
«Все!» – мелькнуло в голове у Вертыхаева. 
Решив использовать последние оставшиеся в его распоряжении секунды жизни с максимальным ущербом для чертей, Вертыхаев что было силы ухватился за космы чертовой рожи и впился зубами в его поросячье рыло. 
А вот что произошло дальше, Вертыхаев сразу не понял.
Истошный визг рогатого на секунду оглушил самого Ветрыхаева, но еще более неожиданное действие он произвел на остальных чертей, которые к этому моменту уже плотным кольцом окружили свою жертву. Словно забыв о своей уже неминуемой победе и чувстве взаимовыручки, черти бросились врассыпную, освободив Вертыхаева от своей косматой хватки. Все, что смог увидеть сам Вертыхаев, это дрожащие лапы, хвосты, сморщенные рожи расступающихся чертей и узкую асфальтовую дорожку, ведущую от канала к ближайшим девятиэтажкам.
Дальнейшие события Вертыхаев осознавал уже смутно – скорее всего, это начал действовать чертиный яд, окутавший сознание Вертыхаева неприятным, тусклым и визжащим дурманом. 
Вертыхаев бежал, у него заплетались ноги, временами возникало ощущение свиного рыла на собственном лице, а вокруг мелькали копыта, хвосты, заборы детских садов, через которые скакал не то сам Вертыхаев, не то его рогатые преследователи. 
Туман отчаянной борьбы за жизнь многое скрыл от сознания Вертыхаева, но, кажется, это было и к лучшему. В подобные моменты сознание человека всегда играет в первую очередь на руку чертям. Только действуя инстинктивно, подобно загнанному животному, можно было выжить и не дать загнать себя в безвыходный угол. Кажется, Вертыхаеву еще несколько раз приходилось вступать с чертями в рукопашную, хотя, может быть, этого и не было, а была только погоня. Погоня, победителем из которой вышел все-таки именно Вертыхаев. Покусанный, вымокший, с разодранной одеждой, но при этом живой и, кроме того, сохранивший пакет с продуктами, он залетел в свой подъезд и, тяжело хлопнув дверью, рухнул прямо на заплеванный семечками пол. 
Пролежав добрый десяток минут неподвижно, он, наконец, тяжело поднялся и пешком побрел к себе на четвертый этаж, по пути выглянув в окно и полюбовавшись на гурьбу тяжело дышащих чертей, разочарованно потиравших ушибленные места. 
Показав рогатым уверенный кукиш, Вертыхаев продолжил свой путь. Теперь он мог успокоиться и попытаться осмыслить все произошедшее. Черти, что бы про них не выдумывали люди, никогда не преследовали людей внутри их жилищ. Насколько они оставят в покое самого Вертыхаева, понять было сложно – обычно черти вплотную охотились за человеком не чаще нескольких раз в месяц. Измотанный Вертыхаев прикинул, что даже в самом худшем случае, пару относительно спокойных недель у него теперь есть, и это осознание ложилось приятным, бодрящим бальзамом на его мысли, все еще разгоряченные страхом и обреченностью. Руки Вертыхаева дрожали и в замочную скважину он попал далеко не с первого раза.
«Увидел бы меня сейчас Шишев, сразу решил бы, что я алкоголик!» – грустно усмехнулся Вертыхаев, справившись, наконец с замком.

Странно, но даже после такой схватки с чертями, в родных стенах к Вертыхаеву быстро вернулись бодрость и настроение – сбросив с себя изодранный чертиными когтями плащ и штаны, он бодро разложил продукты по полкам холодильника и принял душ, обильно смазав йодом места укусов чертей. 
К этому времени с работы вернулась жена. Тяжело дыша, она опустилась на стул, бросила сумочку прямо на пол и, откинувшись к стене, закрыла глаза. Вышедшему из ванной Вертыхаеву потрепанный вид супруги не оставил никаких сомнений – за супругой сегодня так же гнались черти, и причем в количестве не меньше пяти. 
– Привет! – сказал он, беззаботно вытирая голову полотенцем. – Как делишки?
– Да никак, – тяжело вздохнула жена. – Как всегда...
О чертях Вертыхаев с супругой давно не говорили, привыкнув воспринимать их как данность, разговоры о которой никак не могут повлиять на характер самой этой данности. Кроме того, именно черти раньше частенько становились причиной их семейных раздоров и обид. Иногда жена в сердцах и вовсе заявляла, что это именно из-за Вертыхаева черти регулярно начали гоняться и за ней. Мол, раньше они вовсе не обращали на нее внимания. Конечно, это были простые эмоции, и Вертыхаев не обижался на супругу за подобные слова. Вне всяких сомнений, она не хуже его понимала, что интерес к ней у чертей возник не из-за супруга, а из множества обстоятельств, объяснить которые было ничуть не легче, чем исключить их из самой жизни. 
Во всяком случае, не говорить о чертях в семейном быту было гораздо удобнее, чем обсуждать их. К счастью, жена это так же понимала.
– Толь, ты в магазин заходил?
– Угу.
– Слушай, я молоко тебе в список утром не написала. А хотела печень сегодня вечером приготовить. Теперь придется в магазин переть...
– Да купил я молока, не переживай!
– Да? Ну хорошо, что хоть у кого-то голова на плечах есть, – устало сказала жена и, прихватив пузырек с йодом, скрылась в душе.
А Вертыхаев, усевшись на диван и углубившись в передовицы нескольких вчерашних газет, почесал саднящие укусы чертей и подумал, что выбор все-таки следует остановить на букете роз. Может быть, они и были несколько дороговаты, но, с другой стороны, разве не может человек, способный отбиться от своры чертей, хоть раз отвлечься от жестокой повседневности и совершить что-нибудь необычное, искреннее и, как хотелось верить, по-настоящему смелое...

Художник Walter Laing.