К 150-летию Александра Куприна

1

Крепкая основательность и весомая плотность фразы Куприна, точно идущие от телесной его, с богатырской традицией связанной силы (у него и пьянство было не забубённое, отчаянно-русское, а от щедрости натуры, не знающей преград, живущей избытком!).
Точно мускульное напряжение фразы даёт зримость картин и узнаваемость образов.
Но – мощь множится на сострадание, ибо голая, как стыд, мощь будет нарушением русских правил.
…вот срез публичного дома из хрестоматийной «Ямы»: и какой теплотой овеяны павшие! Будь его, писательская власть, поднял бы их, даже вознёс – за вектор страдания, что привёл сюда, в чёрный цвет смрадной ямы.
Галерея лиц, каталог типажей: Куприн вообще, казалось, каталогизировал все типы русского общества.
….вот поп, корпусом могутный, как лодка – поп, которому надо анафемствовать графа Толстого – а он, зная, чем грозит непослушание, возглашает Льву многая лета, ибо что же ещё можно пожелать Льву мысли и литературы.
…слёзы в глазах Желткова – и слёзы юных читателей прошлых поколений над «Белым пуделем».
Пуды жизненной соли съевший Куприн, чтобы так познать общество, его корни, его дух; исколесил Россию, бескрайность её впустив в собственные кровь и душу, чтобы создать поэму, эпос о ней.
Ибо суммарно свод прозы Александра Куприна – это именно своеобразные эпос своего времени, помимо кристаллов художественности имеющий ещё и историческое, этнографическое, метафизическое значения…

2

Он передаёт фактуру мира – от обивки дивана до внешности персонажей - с такою ясностью и выпуклостью, что сомнений ни в чём не может возникнуть.
Фантазия не нужна: достаточно яви.
Её достаточно для исследования и описания, и яма, подстерегающая чёрной сутью, одна из тем, мимо которой писатель, анализирующий механизмы социума, и человек с горячей совестью не может пройти.
Всё житейски банально, никто не задумывается, многие пользуются.
Свалка общественного греха.
Тяжёлое бремя порочности.
Галерея женщин, распятых чужой похотью, введённой в заданные нормы.
Острые грани характеров.
Плавное отсутствие личностей.
Уровень художественности, с какою подаётся материал, таков, что в описываемую реальность можно войти.
Разумеется, борьба с проституцией есть вариант Сизифова труда.
Разумеется, талант, сострадание, боль за других не могли позволить писателю и человеку Куприны пройти мимо Ямы.
В результате чего явился литературный шедевр, пронизанный – через стилистику, через образный строй – призывом жить по-иному.
Но призывы сии редко действуют на людей.

3

Жизнь, крупными кусками соли перетёртая  в ладонях; соль, сыплющаяся в недра великолепно выписанных, вкусных стилистически рассказов…
Мощный протодьякон, корпусом напоминающий лодку, вместо анафемы возгласивший Льву Толстому многая лета: ибо как же может быть иначе – такая глыба, такой человекознатец – и вдруг анафема…
Белый пудель, чья судьба вызывала столько сострадания, щелочь слёз, или тихую грусть…
Потом разворачиваются густые панорамы: Яма общечеловеческого порока, яма, выписанная просто, деловито, со множеством подробностей, заставляющих верить каждой странице, любому абзацу; закрученные нитями судьбы, вызывающие много эмоций – от сострадания до осуждения…
Так не должно быть: никаких ям – один свет.
Но в жизни как-то больше наоборот, и Куприн, знавший её наизусть, до прожилок, живописует её, как есть, без прикрас, без фантазий…
Сила фраз, ложащихся в пазы друг другу; городские картины, представленные с тою мерою точности, когда невозможно усомниться в достоверности.
Срез тогдашнего общества дан богато суммою книг Куприна: все типы, определённые характерами, сословием, собственным дарованием: купцы и циркачи, судейские и офицеры, священники и проститутки, писатели, журналисты, - лица, лица, бесконечный калейдоскоп судеб.
А вот возникает Соломон: весь лучась красотою и мудростью, производя суд справедливый, вершащий строительства огромные, роскошно сверкающие золотом и каменьями; Соломон, гуляющий в винограднике – где и встречает рыжеволосую Суламифь, любовь к которой ослепляет его; она пылает великолепными цветами и течёт благовонным, благословенным маслом, она смыкается торжественными сводами – обречённая, уже оплетённая завистливой судьбой…
Пламенеет повесть, изъятая из библейских недр; уходит, любовью потрясённый Желтков, вызывающий сострадание и зависть (не всякому дано!); гордо живут великолепные «Юнкера» - итог военной темы Куприна…
Мир, оставленный писателем, перевит сияющей вечностью: мир, оставленный нам настолько, сколько будет существовать русское слово.

4

Космос Куприна густо напитан жизнью, и, вбирая в себя её образы и гармонию, не менее мощно, чем устроены её вибрации, вибрировал вечностью – точно жизнью тех поколений, что будут вновь и вновь открывать его книги, словно окна, предлагающие славные виды.
 …всё равно славные, ибо какова бы ни была жизнь, её объёмы и величие искупают все беды, все, с лихвою.
«Юнкера» повествуют о жизни Александрова: юнкера Московского Александровского училища.
Роман автобиографичен; роман об офицерстве, являющийся своеобразным итогом военной темы в творчестве А. Куприна – широко и детально разработанной, проявленной множеством колоритных подробностей и подлинностью судеб.
Проза Куприна точно светится честью и достоинством: её невозможно представить низкой, стелящейся по земле: даже когда речь о проститутках, о жизни Ямы – мера сострадания высока, равно высок уровень неприятия пошлости и похоти людской, проедавшие все социумы, во все века…
В противоположность «Поединку» тема «Юнкеров» звучит духом непобедимости и бессмертия (как знать, может быть, единственный вариант последнего есть книги, переживающие автора надолго?..).
Быт Александровского Училища воссоздан с такой детальностью, что мир страниц будто открывает лестницы в былое: сходи, узнаешь всё сам, собственной судьбой.
Товарищи, преподаватели и офицеры-воспитатели, первые литературные опыты-эксперименты Александрова-Куприна, и любовь, отдающая безумием – тоже первая: всё собрано густо, а язык, сочный и смачный, с которым соприкоснувшись – не забыть.
Но «Юнкера» ещё и вдохновенное повествование о старой, удельной Москве; Москве «сорока сороков», Екатерининского института благородных девиц, Иверской часовни Божьей Матери; контуры Арбата, Патриарших прудов проступают – такие другие сегодня, почти неузнаваемые; и дымка летучих, лёгких, ажурных воспоминаний колышется легко и нежно, и хочется вновь и вновь обратиться к великолепным страницам русского классика…

5

Сила самореализации – самая важная для человека; векторы её различны: в творчестве, в рутинной работе, в детях…
…возможно в чём-то, что покажется ничтожным для других – в коллекционирование, например.
Но сила реализации в любви может быть гибельной – и ужас ли это, или высшее счастье, знают только те, кому выпало подобное…
В середине августа на побережье Чёрного моря приходит непогода, и большая часть обитателей курортов переселяется в город, оставляя свои дачи: княгиня Вера Шеина остаётся на своей, поскольку в городском доме бушует ремонт.
Чудные дни ранней осени! В день именин ожидаются гости, муж, уехавший по делам, должен привести их.
Анна помогает по хозяйству, всё мирно, ладно.
Золотой браслет с пятью крупными гранатами, и скромный чиновник Георгий Желтков, совершивший подношение, увидевший Веру на цирковом представление, издалека, влюбившийся… как не бывает.
Или бывает – но в нашу современность подобного высокого трепета не встроить: всё у нас слишком прагматично, серо, скучно.
Пять камней-гранатов пылают: их лучи выбиваются из реальности, разбрасывая огни метафизического свойства.
Гранатовый браслет будет возвращён, и, твердя крепкие слова молитвы, Желтков благодарит силу сил – за силу дарованного чувства.
Немножко ирреально – и вполне из жизни.
Вера плачет под великую музыку, уже после того, как несчастный-счастливый чиновник застрелился; маленький человек, живший немыслимым светом её существования.
Такова была его самореализации: узнать величие чувства, и, оставшись в нём, самовольно прекратить жить.
Искажённая, может быть, самореализация – но какою высотой чистоты звучит она в бездне повести Куприна!

6

Конфликт, завязанный туго; онтологический узел отношений крут: интеллигентно-романтическое мировосприятие всегда будет противостоять затхлости мещанского: в ком бы ни проявлялось оно: в торговце, военном…
К сожаленью, любая высота – в области личностного устроения человека – сталкивается со слишком плотно данной материальностью мира, в которой многим чрезвычайно уютно.
Конфликт «Поединка» Куприна из этой области: интеллигентный юноша и захолустный полк с его провинциальными, свинцово-дегтярными нравами…
В «Поединке» нет духа непобедимости и благородства, который овевал обычно военную тему, трактованную Куприным; тут всё снижено – и до «Юнкеров» ещё дело не дошло.
Муштра и пошлость; всё смелое и буйное в повести связано именно с интеллигентным образом мира; провинциальность худшего рода: замшелая, косная, кривая…
Пыльный дикий городок Проскуров.
Вечно завязанный узел конфликта: таких и в наши дни сколько угодно.
Вневременное значение повести, плотно привязанной к определённому временному отрезку…

7

Магическая красота Соломона, мудрость, поднимающая выше зримых слоёв небес; любвеобильность…
Жизнь – как медовые соты; жизнь, как сплошная, тотальная радость, избыточный виноградник…
Кстати, именно в винограднике Соломон видит Суламифь: рыжеволосую  красавицу, работающую, напевающую…
Соломон, знающий язык зверей и птиц, способный зачаровывать джиннов, понимает, что не понимает многого: так пышно раскрывается новая старая бездна любви.
Ослепление, сверкающее языками огня: и не надо ясности зрения: нужна одна волшебная песнь любви.
…сердце Астис, наливающееся невыносимой, бременящей злобой; начальник стражи Элиав, давно влюблённый в неё, готовый выполнить самое чёрное приказание…
Суламифь, вся поющая туго натянутой струной любви, чувствует свою смерть – и она приходит…
То есть – мы, смертные, какими бы яркими не были, не можем выиграть: это прерогатива богов, распоряжающихся нашими судьбами.
Но они даруют нам иллюзию победы – иногда, и ненадолго; а о чём, уединившись в судилище, думает Соломон, едва ли возможно узнать…