«Не хоромы, братья, нужны, а храм…»

***

Пусть я вам не нужен сегодня, покуда
Не вспомните сами, что жив,
Пусть ваши гортани столетья простуда
В сплошной превратила нарыв,

Пусть помыслы ваши недобрые скрыты,
А добрые все на виду, – 
Сегодня мы с вами поистине квиты,
А прочего я и не жду.

Так спрячьте же толки небрежные ваши
Подальше, до лучших времён, – 
Испившему темени горькую чашу
Не место у ваших знамён.

Оставьте всё то, что оставить хотели – 
Авось пригодится потом – 
Под спудом, – я помню снега и метели,
Обвившие сердце жгутом.

Я помню весь жар этой силы безмерной,
Идущей оттуда, куда
Ведёт меня ввысь из кручины пещерной
Встающая в небе звезда.

А вас, оголтелых, сощурившись гордо,
Пусть ждут на постах ключевых
Сыны Измаиловы – смуглые орды,
Скопленье племён кочевых.

***

Воспоминание томит меня опять,
Иглою в поры проникает,
Хребта касается, – и сколько можно спать? – 
Душа к покою привыкает,
К жемчужной свежести, рассветной, дождевой,
А всё же вроде бы – что делать! – не на месте,
Не там, где следует, – и ветер гулевой
Ко мне врывается – и спутывает вести, 
С разгону вяжет влажные узлы
Событий давешних, запутывает нити,
Сквозит по комнате – и в тёмные углы
С избытком придури и прыти
Разрозненные клочья прежних дней
От глаз подальше судорожно прячет, 
И как понять, кому они нужней,
И что же всё же это значит? – 
И вот, юродствуя, уходит от меня, – 
И утро смотрится порукой круговою,
Тая видения и в отсветах огня
Венец признания подняв над головою, – 
И что-то вроде бы струится за окном – 
Не то растраченные попусту мгновенья,
Не то мерцание в тумане слюдяном
Полузабытого забвенья,
Не то вода проточная с горы,
Ещё лепечущая что-то о вершине,
Уже несущая ненужные дары, – 
И нет минувшего в помине,
И нет возможности вернуться мне туда,
Где жил я в сумраке бездомном,
Покуда разные сменялись города
В чередовании огромном,
Безумном, обморочном, призрачном, хмельном,
Неудержимом и желанном,
Чтоб ныне думать мне в пристанище земном
О чём-то горестном и странном.

***

Страны разрушенной смятенные сыны,
Зачем вы стонете ночами,
Томимы призраками смутными войны,
С недогоревшими свечами
Уже входящие в немыслимый провал,
В такую бездну роковую,
Где чудом выживший, по счастью, не бывал, – 
А ныне, в пору грозовую,
Она заманивает вас к себе, зовёт
Нутром распахнутым, предвестием обманным
Приюта странного, где спящий проплывёт
В челне отринутом по заводям туманным – 
И нет ни встреч ему, ни редких огоньков,
Ни плеска лёгкого под вёслами тугими
Волны, направившейся к берегу, – таков 
Сей путь, где вряд ли спросят имя,
Окликнут нехотя, устало приведут
К давно желанному ночлегу,
К теплу неловкому, – кого, скажите, ждут 
Там, где раздолье только снегу,
Где только холоду бродить не привыкать
Да пустоту ловить рыбацкой рваной сетью,
Где на руинах лиху потакать
Негоже уходящему столетью?

***    

Взглянуть успел и молча побрести
Куда-то к воинству густому
Листвы расплёснутой, – и некому нести
Свою постылую истому,
Сродни усталости, а может, и тоске,
По крайней мере – пребыванью
В краю, где звук уже висит на волоске, – 
И нету, кажется, пристойного названья
Ни чувству этому, что тычется в туман
С неумолимостью слепою
Луча, выхватывая щебень да саман
Меж глиной сизою и порослью скупою,
Ни слову этому, что пробует привстать
И заглянуть в нутро глухое
Немого утра, коему под стать
Лишь обещание сухое
Каких-то дремлющих пока что перемен
В трясине тлена и обмана,
В пучине хаоса, – но что, скажи, взамен? – 
Труха табачная, что разом из кармана
На камни вытряхнул я? стынущий чаёк?
Щепотка тающая соли?
Разруха рыхлая, свой каверзный паёк
От всех таящая? встающий поневоле
Вопрос растерянный: откуда? – и ответ: 
Оттуда, где закончилась малина, – 
И лето сгинуло, и рая больше нет,
Хоть серебрится дикая маслина
И хорохорится остывшая вода,
Неведомое празднуя везенье, – 
Иду насупившись – наверное, туда,
Где есть участие – а может, и спасенье. 

***

Распознать знакомое струенье – – 
Созиданье? – нет, сердцебиенье,
Прорицанье, рвение, забвенье,
Состраданье, – вот она, зима!
Серебренье, веянье, порханье,
Привыканье, тленье, придыханье,
Пониманье, жженье, полыханье,
Тайники, задворки, закрома.

Ну-ка вынем джинна из бутылки,
Поскребём растерянно в затылке,
Золотые времени ухмылки
Превратим в песчинки, – полетим 
В никуда, – с волшебными часами 
Заодно – и даже с небесами
Не в родстве ли? – может, с чудесами
Всё, что проще, видеть захотим.

Не затем я гибнул, воскресая,
Чтобы мгла куражилась косая
Над землёю, – столькое спасая,
Обрести пристанище в тиши
Помогло мне всё, что было близким,
Что высоким было или низким, 
Было с ростом связано и риском – 
Вот и стало памятью души.

***

Пространства укор и упрямства урок,
Азы злополучные яви,
Которой разруха, наверно, не впрок, – 
И спорить мы, видимо, вправе.

И вновь на Восток потянулись мосты,
В степях зазвенели оковы – 
Но древние реки давно не чисты,
Моря до сих пор нездоровы.

И негде, пожалуй, коней напоить
Безумцам, что жаждут упорно
Громаду страны на куски раскроить
И распрей раскаливать горны.

Отрава и травля, разъевшие кровь,
Солей отложенья густые,
Наветы и страхи, не вхожие в новь,
При нас – да и мы не святые.

И мы в этой гуще всеобщей росли.
В клетях этих жили и норах,
И спали вполглаза мы – так, чтоб вдали
Малейший почувствовать шорох.

Мы ткани единой частицы, увы,
Мы груды песчаной крупицы – 
И рыбу эпохи нам есть с головы
Непросто, – и где причаститься

К желанному свету? – и долго ли ждать
Спасительной сени покрова,
Небесной защиты? – и где благодать,
И с верою – Божие Слово?

И снова – на юг, в киммерийскую тишь,
Где дышится глубже, вольнее,
Где пристальней, может, сквозь годы глядишь
И чувствуешь время вернее.

***

Запела, выросла строка
Из мрака летнего и зноя – 
Струенье хрупкое, сквозное, – 
Зачем? – неужто на века?

На склоне призрачного дня,
За гранью памяти и ночи,
Чьи сны до чаянья охочи,
Зачем ты смотришь на меня?

Затем, наверное, дано
Всему живому в мире слово,
Что свет, с небес пришедший снова,
С землёю всюду заодно.

Побудь со мною! – что с того,
Что я так буднично немолод?
Ведь мы так празднично сквозь холод
Любви хранили торжество.

Постой! – мне, вроде бы, тепло
От этой дышащей устало
Волны, что ласку расплескала,
На берег рухнув тяжело.

Пойми – и всё-таки прости
За бред жестокий, многолетний
Эпохи, с просьбою последней
Способной дух перевести.

За то, что в сумерках её
Плутали часто мы вслепую,
Глотая истину скупую
Питья, а с ним и забытьё.

За то, что, выживший с трудом,
Не там, где надо, я храбрился – – 
О, дай мне Бог, чтоб свет продлился,
Которым издавна ведом.

***

Покуда я сам не узнаю, куда
Уходит за памятью время,
Ночная звезда и морская вода
Со мной – но не вместе со всеми.

Покуда я сам не изведаю здесь,
Откуда берутся истоки,
Я вынесу бремя и выпрямлюсь весь
Внезапно, как свет на востоке.

Покуда я сам не открою ларцы,
Где свитки седые хранятся,
Пора не пройдёт, где волчицы сосцы
Не млеком, а кровью струятся.

Волчица степная, лихая пора,
Закатная, грозная эра!
Кого это тянет уйти со двора
Какая-то, право, химера?

Кого это ветром прибило к окну,
Засыпало солью и пылью,
Обвеяло пеплом у века в плену,
Чтоб завтра призвать к изобилью?

Кого это выдуло вихрем из нор,
Изрезало бритвами споров?
И чей это пот проступает из пор,
И чей это скалится норов?

Не всё ли равно мне? – я сам по себе – 
И я не участник хаоса – 
И вовсе не тень проскользнёт по судьбе,
Но листьев круженье с откоса.

Я буду разматывать этот клубок,
Покуда не вырастет следом,
Чутьём и наитьем высок и глубок,
Тот мир, что лишь вестникам ведом.

***

Отшельничая сызнова в глуши,
Со временем своим играя в прятки,
Всё то, что сможешь, разом разреши,
Из мглы забвенья встань – и соверши,
Но мыслей не разбрасывай в тиши – 
Пути твои минувшие не гладки.

В затворничестве по сердцу пришлась
Не сгинувшая невидаль наитья – 
Измаялась, но лета дождалась
И с песнею моей переплелась – 
И с осенью осознанная связь
Из непогоди вызовет открытья.

Коснувшиеся краешком чутья
Событий всех, упрямятся мгновенья,
Которым вряд ли не дали житья,
Не налили горчащего питья, –
Прибавившие сердцу колотья,
Но вынесшие к свету откровенья.

***

Не в стогу, видать, находить иглу,
Не во мгле отнюдь продевая нить,
Чтоб комар-мизгирь цепенел в углу,
Чтоб одних жалеть, а других винить.

И не то, чтоб шёлк расстилался здесь,
До ворот Востока раскинув путь,
Но пичужий щёлк приживался весь,
Эту ткань пространства успев кольнуть.

Не пыли, дорога, у днешних стен,
Не коли, игла, золотую плоть,
Чтобы плыть ладье, испытавшей плен,
Чтобы новой сути добыть щепоть.

Чтобы жгучей соли хватило нам
До скончанья века сего на всех,
Не хоромы, братья, нужны, а храм,
Где бы общий мы отмолили грех.

Целованьем царским не всяк велик,
Толкованьем книжным не всяк спасён – 
И не ворон там пировать привык,
Где проходит осторонь вещий сон.

То не ветер сызнова крепнет, шал,
То не вечер засветло вдруг пришёл – 
Небосвод высок и надменно-ал,
А земле пора отдохнуть от зол.

***

То роем пчёл, то птичьим говорком,
Наречьем свищущим, щебечущим, щемящим,
На веки вечные прощаясь, точно ком
Застыл в гортани, – паводком звенящим,
Шумящим выводком, незримым локотком,
Ещё мелькающим и тающим в лазури,
Чтоб все, кто всё-таки владеют языком,
Лоскутья домыслов кроили по фигуре,
Чтоб тот, кто с кем-нибудь хоть чуточку знаком,
Хотя бы изредка здоровался когда-то,
Привык довольствоваться даже пустяком,
Вниманья требуя предвзято,
Приходит осень – всё-таки при ней,
Неумолимой и печальной,
И жесты сдержанней, и тон куда скромней,
Чем там, в наивности поры первоначальной,
В невинных опытах, ненайденных словах,
Ещё желающих принять иные формы,
Чем им положено, – а нынче дело швах,
А там обрушатся и непогодь, и штормы
На эту почву с глиной пополам,
С хрустящей россыпью по кромке самоцветной,
А там, как водится, такой пойдёт бедлам,
Что дом насупится с досадой безответной
На эту плещущую всем, что под рукой,
Куда попало, только бы попала,
Погоду, бредящую влагой день-деньской,
Бубнящую, что за ночь накропала,
В накрапе каверзном оконного стекла,
Что вряд ли выдержит всю мощь её крутую,
Всю горечь тайную, что кровью истекла,
Всю помощь странную, что всё же не впустую,
Как ни крути, но всё-таки дана
Как бы порукою за то, что завтра будет,
Приходит осень – то-то и она
Живёт, как Бог положит и рассудит.

***

И свет звезды в теснине междуречья,
Где вывихи эпохи да увечья
Сквозь узорочье памяти прошли,
В ушко игольное втянулись нитью плотной,
Прихватывая следом дух болотный,
То рядом различаешь, то вдали.

Чей будешь ты? – да тот, кто годы прожил,
Кто помыслы рассеянные множил,
Сомненьями да вымыслами сыт
Настолько, что куда теперь скитаться! –
Ах, только бы с покоем не расстаться,
А воля пусть о прошлом голосит.

Утешит ли всё то, что оживляло
Слова твои – и в горе прославляло
То радость мирозданья, то любовь, – 
Твоё неизъяснимое, родное,
Привыкшее держаться стороною,
Таившееся, влившееся в кровь?

Не время ли, как в детстве, оглядеться,
Озябнув – отдышаться, обогреться,
Привыкнув – научиться отвыкать
От бремени обыденного, – чтобы
Прожить и впредь вне зависти и злобы? – 
Попробуй-ка такого поискать!

***

Каждой твари – пара в подлунном мире
На ковчеге том, где стол, и ложе, – 
Не своими ль в доску, себя транжиря,
На чужом пиру мы стареем всё же?

По ранжиру каждый, пожалуй, может,
Перекличке вняв, у стены застынуть, – 
Но какая, друже, обида гложет,
Если кто-то хочет ряды покинуть!

Нет покоя, брат, и в помине даже – 
Из неволи мы, из тоски да боли,
Запоздали мы, – потому-то, враже,
Ты рассыплешь вдосталь хрустящей соли.

То ли дело свет, что в себе хранили,
То ли дело дух, что несли с собою, – 
Хоронили всех – а потом ценили,
Укоряли всех, кто в ладах с судьбою.

У эпохи было лицо рябое,
По приказу шла от неё зараза – 
Но куда бы нас ни вели гурьбою,
У неё на всех не хватало сглаза.

Слово раб изгнал я из всех законов,
Что в пути своём на ветрах воспринял – 
И знавал я столько ночей бессонных,
Что покров над всем, что живёт, раскинул.

Слово царь я тем на земле прославил,
Что на царство, может быть, венчан речью – 
Потому-то всё, что воспел, оставил
На степной окраине, – там, за Сечью.

Не касайся, враже, того, что свято, – 
Исцеляйся, друже, всем тем, что скрыто
В стороне от смут, у черты заката,
Где от кривды есть у тебя защита.

***

Шумит над вами жёлтая листва,
Друзья мои, – и порознь вы, и вместе,
А всё-таки достаточно родства
И таинства – для горести и чести.

И празднества старинного черты,
Где радости нам выпало так много,
С годами точно светом налиты,
И верю я, что это вот – от Бога.

Пред утренним туманом этажи
Нам брезжили в застойные годины, – 
Кто пил, как мы? – попробуй завяжи,
Когда не всё ли, в общем-то, едино!

Кто выжил – цел, – но сколько вас в земле,
Друзья мои, – и с кем ни говорю я,
О вас – в толпе, в хандре, навеселе,
В беспамятстве оставленных – горюю.

И ветер налетающий, застыв,
Приветствую пред осенью свинцовой,
Немотствующий выстрадав мотив
Из лучших дней, приправленных перцовой.

Отшельничать мне, други, не впервой – 
Впотьмах полынь в руках переминаю.
Седеющей качая головой,
Чтоб разом не сгустилась мгла ночная.

Художник Александр Рябков.