Магнитное поле мифа

С произведениями известного крымского прозаика-фантаста Евгении Блинчик автор этих строк знакома давно. Ныне же, держа в руках новую книгу автора – сборник рассказов и стихотворений «Пропилеи» и получив представление о творчестве Евгении во всей его полноте и гармоничности, отметила я немаловажные её особенности. 
Фантастом в полной мере автора назвать нельзя, и даже не потому, что ряд рассказов – реалистичны, отражают просто нашу жизнь и её коллизии, а по причине того, что Евгения работает в редком в Крыму жанре переосмысления мифа. Это даже не фэнтези – этот жанр предполагает выписывание собственных миров, стран, царств и т.п. Автор же этих рассказов переносит своих читателей в уже существующие в литературе и культуре миры – древние и современные мифы, предания, космогонические и социальные системы – и миры, выстроенные на них, как внешне, так и внутренне (психологически). 
Впрочем, в распространённой в фантастиковедении классификации мифологическая фэнтези вполне законно определяется как фантазия на почве существующих культурных систем. 
Чаще всего у рассматриваемого автора это мифология Древней Эллады. Именно ей посвящена вся первая часть книги. И автор трансформирует этот устоявшийся и даже кому-то навязший в зубах самый что ни на есть классический канон по-своему.
Нередко в жанре фантастики-фэнтези…

…Боги и богини античности передвигаются на личных космолётах, те попадают в аварию или просто ломаются, нуждаются в ремонте – из за этого боги могут попасть в переплёт, как самые обычные люди. В весьма нестандартную ситуацию: встретиться с теми, кого и не ждали, совершить поступок, подвиг или же роковую ошибку, проявить себя на новом месте и с новыми для него людьми, или, скорее, существами – ибо античный мир полон странных созданий вроде кентавров и сирен. Да и сами боги (у автора) – лишь антропоморфные ксеносы со своими особенностями внутреннего строения и жизнедеятельности, а от того и социальность у них, и мировоззренческие взгляды, и сама душа-сердце-чувства – сильно отличаются от человеческих. Таков рассказ «Подарок».
Нередко античные мифы являются чем-то вроде философского, психологического, социального (а то и политического) трактата, но это не значит, что они бессюжетны. Ещё как захватывают сюжетом такие рассказы, как «Просьба троянца» и «Прометей»! Особенно ярок «Прометей» – это и есть живой учебник политологии, где нас через остросюжетные коллизии и войну характеров знакомят с теми самыми политтехнологиями, которые, как мы увидим, ничуть не изменились с древних времён до наших дней, ну, разве что стали отточеннее. Но и в древности нередко «мученики за правду и справедливость» появлялись санкционированно самим правителем (в данном случае Зевсом, который не только разрешил, но и сам предложил Прометею стать «богоборцем», быть наказанным, пострадать за это и прославиться в таком качестве в умах людей) и по обоюдному согласию, и к вящей выгоде обеих сторон. Не то же самое ли происходит нередко и сейчас – в современной политике и других жизненных сферах?
Главная героиня всех трёх означенных произведений – богиня Афина. В трактовки её образа (возникает ощущение, что она для автора – альтер эго, самый близкий душе и разуму античный персонаж, некий внутренний символ) можно углубляться бесконечно – и особенно интересно это будет тем, кто хорошо знает античные и мифологоведческие источники, и не только те адаптированные мифы, по которым мы обычно изучаем этот невообразимо многослойный культурный пласт. 
По классическим мифам мы знаем Афину как деву (ещё и такую, что, защищая свою девственность, дарующую могущество, любого убьёт или же тяжко проклянёт). В древнейших же источниках можно узнать, что она была женой – причём последовательно, а то и одновременно сразу нескольких сильнейших богов, титанов и др. У неё были дети, в том числе и хтонические чудовища.

Это отражает перемену мировоззренческих позиций самих создателей мифа – древних греков, – на протяжении веков. Противостояние самих философско-символических понятий «Мать» и «Дева» (отражение матриархальных и патриархальных взглядов как на женское начало, его суть, силу, значимость, так и на саму Вселенную и её происхождение-строение-сущность), их противоречивости и глубинной близости, – прошедшихся практически по всем мировым религиям и мифологическим системам. Невольно хочется задать вопрос: а что же именно разграничивает Деву и Не Деву – взаимоотношение с мужским началом или всё же… материнство? И были ли официально объявленные таковыми в некоторых религиях Девы-Матери именно девами? Если дитя произведено на свет – разве не женщина ли уже его мать? И чем хуже образ женщины образа девы? Не хуже – просто для каждого времени – своё.
Об этом нам лишь кратко скажут в мифологических словарях, мало что объясняя, но уже создавая когнитивный диссонанс, заставляющий искать ответы, – а в привычных сборниках мифов мы об этом не прочитаем. 
Однако прочтём в античных рассказах Евгении Блинчик. Хоть и завуалированнно, нечётко, а от того очень загадочно – Афина в них предстаёт в отношениях с самыми разными персонажами: богами, кентавром Хироном, Прометеем, даже людьми. Порой эти отношения платонические – чистая крепкая дружба, сотрудничество в учёных занятиях (Афина, древняя богиня мудрости, абсолютно чётко «входит» в образ женщины-учёного, занимающейся самого разного рода научными проектами мирозданческого масштаба, – тут у нас снова отголоски научной фантастики) – но во всём этом витает древняя хтоническая сила той любви, которую сейчас невообразимо сложно понять – Перволюбви, первоосновы всего. Такой, которая может и чудовищ порождать, и самое прекрасное: само Солнце, Землю, Звёзды, богов, народы… Это любовь всем существом: и телом во всей его ещё не забитой ханжескими традициями природной силе, и могущественным духом, способным к Миротворению и Миропреобразованию. И не только Афина в этих рассказах такова – свои древние и вневременные загадки у Диониса, Артемиды, Аполлона, Хирона, Прометея, прорицателя Тиресия, героев Тесея, Беллерофонта и др., и многих авторских персонажей создателя «Пропилей».
Разумеется, и чтобы написать так, и чтобы понять всю аллегорическую глубину персонажей, мифологию нужно знать досконально – только на таком основании и можно трансформировать её и сотворять собственные мифы. 
Перекликается с архетипом Афины образ Василисы Премудрой – героини рассказа «Мастер волшебного слова» из второй части книги. Та же учёная дева, которая оказывается и умнее, и мудрее, и смелее в идеях всех героев-мужчин, именно благодаря ей и разрешаются все трудности и конфликты сюжета и проблемы его персонажей. И вот, из-за ума и нестандартности мышления, рождающего внутреннюю независимость, так сложны и неоднозначны отношения Василисы (Афины) с отцом Кащеем (Зевсом) – «главой» этой авторской Вселенной. 

***

Вторая часть книги «Пропилеи» – разнопланова. В ней вы можете встретить и мифологию самых разных народов: Шумера, Ассирии, Финикии, пустынной Африки, «забористых» русских былин и сказок, полуострова Крым с его неповторимой ментальностью… И всё ту же научную фантастику и фэнтези, так тесно переплетённые с нашей жизнью, что вся она начинает казаться мифологичной, архетипичной и просто волшебной.
И опять же, едва ли так полнокровно и живо можно написать, не будучи углублённой в само поле мифа, подобное полю магнитному; не изучая редких источников. Об этом говорят, в числе прочего, подробные глоссарии, прилагающиеся к почти каждому рассказу. И особенно насыщен знаниями (порой весьма и весьма новыми для большинства читателей) словарь к рассказу «Чем кормить ассирийского быка?». И правда, мир древней Месопотамии куда как далёк от нас, нам всё нужно объяснять на пальцах… и в то же время рассказ таков, что сначала прочитывается на одном дыхании без заглядывания в словарь, а уже потом и хочется изучить подробнее и понять, «а что же это было?». Умеет автор возбудить любопытство и стремление к познанию!
Многие из рассказов Евгении я назвала бы маленькими повестями, настолько они насыщенны сюжетными поворотами, яркой характерностью персонажей, мировоззренческими коллизиями, символами и аллегориями. И порой говорить о них хочется очень подробно, и забрасывая вопросами автора, и самостоятельно раскрывая порталы её миров в их неповторимости. 
Один из самых колоритных и по-настоящему жарких (ибо происходит в жаркой Африке, да и событийно там воистину «горячо») рассказов – «Чернокожая сказка». Хотя, мне кажется, название немного не соответствует духу произведения, ибо это не сказка, а более чем полноценный авторский миф, созданный на основе африканских верований и представлений. И их необходимо знать досконально, и у автора это чувствуется, – только на этой основе можно создавать своих собственных персонажей, которых не отличить от подлинных богов и духов пустынных территорий этого загадочного континента. 
Чернокожие боги в этом рассказе как-то особенно похожи на людей – по своему «развитию» они ничуть не выше тех племён, которые им поклоняются: боги живут в хижинах (даже светило, озаряющее мир, именуется Солнечной Хижиной), одеваются в те же одежды, что и люди, так же эти одежды, особенно праздничные, ценят, собираются вместе ради того, чтобы выпить вина и повеселиться. И на таких собраниях происходят самые банальные, самые что ни на есть человеческие ссоры – по человеческим причинам: зависти, злорадства, излишней насмешливости, примитивного интриганства. И в то же время, эти боги управляют стихиями, обладают магическими способностями (например, могут летать) и… правят людьми? 
Это ещё вопрос, если люди этой авторской вселенной (так ли на самом деле у африканских племён – или иначе?) могут, в том случае, если под покровительством своего бога потерпели поражение в войне или какую-то неудачу, совершенно запросто этого бога отвергнуть, отказаться от поклонения ему – и взять себе в покровители бога победителей или более удачливых соседей. И брошенный бог остается один, «без племён» – что для него морально весьма мучительно, ибо он будет одинок, бессилен вплоть до беспомощности, подвергнут насмешкам других тщеславных богов, у которых «много племён», своих же соперников, ради которых его отвергли. Снова не могу не поднять вопроса: это авторская трактовка – или же в верованиях народов Африки и вправду наличествует такое вот простое и лёгкое отвергание проштрафившегося, не угодившего людям бога? Такой без всякого сожаления переход к другому, более сильному? Такая вот духовная перемена перчаток? Ни в каких других религиях такого нет – обычно отказ от старых и принятие новых богов происходит сложно, многоярусно, затрагивая все стороны жизни, социальной сферы, психологии, самой ментальности народа. Да и чаще всего, если народ терпит бедствие, то принимает вину за это на себя: мы прогневали богов, надо лучше им служить, больше жертовать… А тут!... Однако… и в других религиях и мифологических системах существуют некоторые формы, так сказать, риутального наказания «не угодившего людям бога», выражения ему, как сказали бы сейчас, своего «фе»; однако, так явно – больше нигде. Свободолюбивый, получается, народ – люди из этого рассказа.

Впрочем, и бог, лишенный племён, обретает завидную свободу. Ни за кого не отвечая, он может перемещаться куда угодно, уйти с кем угодно, как угодно менять свою жизнь, облик, сущность. Главная героиня рассказа – богиня Нижних (подземных) Вод, дочь Цаанга, – в этом смысле просто воплощение свободы, потому что у неё «никогда и не было племён». Именно она постоянно делает личный выбор, и её не пугает даже одиночество и кажущаяся отвергнутость, «оторванность от коллектива» – точнее, здесь очень уместно было бы слово «стая», именно оно весьма неплохо характеризует собрание этих богов, во многим еще очень близких к зверям. Эта свобода и даёт главной героине возможность истинной, глубинной мести, когда она оказывается обиженной своим предполагаемым супругом, верховным богом Энгаи, пожелавшим проверить, как она выдержит принижение, будет ли покорной женой. Выдерживать такое, смиряться гордая свободолюбивая богиня не пожелала. Она – воплощение протеста против законов «стаи». 
Именно поэтому кажется странным, что у такой героини – единственной во всём рассказе! – нет собственного имени, её называют по отцу, который ею же и был отвергнут ради собственного пути. Хотя, возможно, имя её отсутствует лишь в умах этой самой «стаи», долго отвечавшей игнорированием странной богини-одиночки. Да, индивидуалистов не любят нигде, в этом пустынные боги мало отличаются от людей. Однако не замечать таких вот отстранённых интровертов невозможно, ибо они таинственны и необыкновенно глубоки в своём особенном познании мира, – и это не может не привлекать. Но не может и не вызывать страха, желания устроить испытание, «проверку на прочность». В которой и проявляется истинная сущность – обеих сторон. 
Важный момент повествования: дочь Цаанга ради осуществления мести вступает в сделку с богом ветров, прося его отдать ей власть над ними. Бог отдает – в обмен на её «прекрасную чёрную кожу». Мне кажется, этот момент немного недораскрыт: зачем ему понадобилась означенная кожа (если он и сам чернокож, как все) – да ещё и настолько, чтобы лишиться тех единственных стихий, над которыми он властен, и отдать под управление богини подземных вод даже двух своих сыновей. То есть, бог становится абсолютно беззащитным и ничем не владеющим… но нам так и не объясняют, увы, в чем же столь великая ценность полученной им чернокожести героини.
Она же становится белой – то есть, в понимании чёрного мира, некрасивой. Однако, как мне кажется, символизм этой перемены куда более глубок. Для многих древних верований и традиций белый – это цвет траура. В той же Древней Индии (да и современной тоже) траурными считаются именно белые одежды. Может быть, потому, что в древнейшие, доарийские времена основное население индийских территорий – дравиды – тоже было темнокожим, вплоть до черноты. И темноцветные люди воспринимали белый цвет как нечто абсолютно противоположное самим себе – и самой жизни. То же самое вполне возможно представить и для народов Африки. Если рассматривать преображение в «Чернокожей сказке» с такой точки зрения, то появится очень сильное ощущение, что героиня не пережила своей обиды, она буквально умерла. И теперь в сюжете действует не живое существо, а холодная потусторонняя сущность, бестия, навь – как сказали бы в готическом фэнтези. Сердце героини закрылось для человеческих чувств, она стала абсолютно безжалостной, стремление отомстить, одержать победу любой ценой?.. Нет! Это сердце по-прежнему живо, и его проявления не могут остаться незамеченным антагонистами – Энгаи и его свитой. Верховный бог по-прежнему хочет в жёны именно эту женщину, несмотря на её внешнее преображение, – именно эта душа, характер, тайна «зацепили» его и не отпускают. Он хочет не победить её, а завоевать. 
Но, видимо, воевать эти боги умеют, а вот говорить – нет. 
Возможно, став белой, героиня перешла на некий иной, более высокий уровень развития (символически), с более выраженными оттенками чувств и способностью их выражать – оттого и требовательность к другим в этом смысле у неё стала выше. Но эти боги ещё не способны… Если бы между героями мог произойти разговор по душам, в котором они выяснили бы всё, может быть, они и смогли бы примириться. Но Энгаи даже и не пытается говорить с «возлюбленной», не то что не признаёт своей вины – для него словно вообще не существует таких категорий мышления. 

О, это неумение говорить, которое и доныне приводит к самым непредсказуемым последствиям!.. Конфликт между героями хоть и происходит в колоритном, живом, ощутимом африканском, архаичном антураже, – современен. Это не только могучие боги, владетели стихий, повелители (хоть и странные) своего мира, но и просто мужчина и женщина, возможно, в весьма архетипическом проявлении своих сущностей. 
Впрочем, не будет правильным свести рассказ к такой вот человечески межличностной простоте. Герои этого мифа – всё-таки не люди, они, в первую очередь, стихии, силы… И именно на этом уровне наиболее ярко проявляются их отношения. Энгаи – хоть и верховный, но вовсе не бог войны и уничтожения, напротив, он – божество весны, пробуждения природы, редкого для тех краёв и недолгого цветения пустыни. То есть, он ближе к античному Дионису, чем к Зевсу или Аресу, или же к скандинавскому Бальдру, нежели к Одину или Тору. И от этого ярко видно: для этих народов Жизнь, Пробуждение, Цветение – важнее, чем войны.
Дочь Цаанга, при всей своей ненависти к обидчику, не может не признавать всей красоты и значимости творимого им – и, несмотря ни на что, приходит полюбоваться таинством Пробуждения – высшим проявлением дивного могущества Энгаи. И он, видя, что она смотрит, для неё хочет сделать всё еще лучше, сотворить обновляющийся мир еще более прекрасным. Ах, если бы красота цветущей пустыни могла смягчить их собственные сердца! Увы… Каждый остаётся при своём, чтобы на простом личностном уровне (не смотря на участие в этом стихий) в дальнейшем вступить в безжалостное сражение. Но на уровне миротворения, движения жизни бог и богиня даже более чем понимают друг друга.
Вот такие сложные, порой неразрешимые противоречия стихийного и человеческого, божественного и земного, высокосимволического и тривиально бытового можно встретить в книге «Пропилеи». И в ней еще немало замечательных рассказов, не рассмотренных здесь, которые способны захватить читателя и не отпускать его сердце долго. 
Например, как уже говорилось выше, весьма противоречивые отклики читателей вызвал философский рассказ «Сюита Эразма Дарвина». Сложно передать суть мировоззренческой антитезы мнений, вызванного этим произведением без пересказа его сюжета, однако именно такие творения, где нет чёткого указания на «добро» и «зло», «темное» и «светлое» и даже «живое» (символизирующее жизнь) и «мертвое» (иллюзию жизни, поделку под жизнь) всегда вызывают наибольший интерес и бурю противополаганий. Так и в этом рассказе: заподозрив некую «подделку под жизнь», главный герой решает проверить: а так ли это? Жизнь это или не-жизнь? И в результате этого испытания проверяемое просто исчезает, распадается, уходит в небытие. «Вот такое оказалось беззащитное “зло”!» – восклицают читатели – с одной стороны. Другая же сторона считает всё произошедшее символом избавления ото всех иллюзий жизни – не какой-то там фантастической, а нашей собственной, современной. Ведь никто не станет отрицать, что мы живем под гнётом огромного числа иллюзий, поделок-подделок, имитаций живого и настоящего – таков современный, техногенно и экономически переразвитый мир, где уже и не отличишь не то что живое растение от искусственного, или же животное (как в рассматриваемом рассказе), но даже и человека. Каков процент искусственного в нас самих – в наших телах и душах? Нужно ли безжалостно избавляться от этого в себе – или человек настолько привык к такому своему «составу», что, «очистившись» от многочисленных ментальных и прочих «паразитов», уже не сможет жить, а очистив от этого мир – окажется в абсолютной пустоте? Очень сложное произведение, немало ставит вопросов и заставляет размышлять мучительно над поиском ответов… о нас самих. 
Это уже не фантастика, не фэнтези – это нечто из разряда современной художественной философии, которая только тогда и живет по-настоящему, когда заключена не в научные трактаты и постулаты, а в художественное слово. «Мастер волшебного слова» – это художник-писатель, в какой-то мере и поэт, даже если пишет без рифмы, даже если вообще не пишет, но мыслит свободно и ярко и умеет сказать – недаром главный герой рассказа с таким названием способен преобразовывать даже Вселенную.