Жили-были дед и бабы…

 Штрихи деревенской жизни

1.

Егор был один дома, когда в дверь постучали. Он сидел на табуретке и штопал носок. 
– Не заперто.
Вошла почтальон Оля.
– Здравствуйте, дедушка Егор!
– О, Оля! Проходи, проходи, гостем будешь.
– Я на работе. Некогда гостить. Вам программа ТВ. – Она положила на стол газету.
– Спасибо. И что бы я делал, не знаю, если бы не было его, ТВ этого.
– Да, скучно у вас, в Шкирдюках. Всего три человека…
Егор отложил носок в сторону, встал, весело сказал:
– Иди ты!.. А я и не знал: думал, нас ого сколько!..
– Ну, может я не так сказала?..
– Все так, дивчина, – старик налил из гладыша в стакан, который перед этим аккуратно сполоснул под рукомойником, березовик, протянул его Оле. – Попей. Больше угостить нечем.
– Ой, что вы! А за березовик спасибо. – Выпила. – Ух, резкий! Хороший березовик.
– Ну, представь: а было бы нас не трое, а, скажем, сто? – Егор не упустил из виду тему, затронутую почтальоншей.
– Что тогда?
– А я бы все равно топтался у двора Павловны… Куда мне уже ходить-то далеко? А тут – рядышком… И Окрошка плюс ко всему… А если нас трое, то это уже можно и сообразить…
Оля задорно рассмеялась:
– Вы о чем это, дедушка? В каком смысле сообразить?
– А в каком хошь. Хоть за столом, хоть на огороде, хоть где…Нас мало, но мы, как говорят, в тельняшках. Как там, во дворе?
– Душно.
– Поэтому и не выхожу, спрятался в избе. 
– Вы старожил, дед Егор, наверное, у вас есть особые приметы, по которым вы определяете погоду?
– Да. Имеются. Непременно.
– А какие, если не секрет?
– Поди сюда… – старик подозвал поближе к себе девушку, и они стали у окна. – Если я с этого места вижу противоположный берег реки, значит, будет дождь.
– А если не видите?
– Значит, дождь уже идет.
Оля, хихикнув, засобиралась:
– Интересно. Ну, побежала я. Спасибо за квас еще раз.
– Погоди бежать-то! Погоди!
– А что?
– Дело имеется.
– Важное?
– Нет слов какое важное…
– Ну?
– Помоги мне, красавица, одно письмишко состряпать? Не торопишься?
– Нет. А кому?
Старик неторопливо взял в серванте бумагу, ручку, положил все это на стол.
– Своим я никому не пишу – не отвечают как. 
– А теперь мало пишут. Больше по телефону общаются. А у вас что, и телефона нет?
– У Павловны есть. Бумага, ручка вот… конверт не обязательно…
Оля удивилась:
– Вы шутите? Как это без конверта? Вы что такое говорите?
– Тут близко… рядышком…
Оля улыбнулась, с облегчением произнесла:
– А, я все поняла! 
– Коль поняла – молодец.
– Дедушка, а зачем писать-то? Сходите и объяснитесь.
– Закинь, закинь письмецо. На словах – духу не хватает…
– Ну, ладно… Что писать? Диктуйте.
– А так я буду в свое окошко наблюдать, как ты ей письмо передаешь, и сразу увижу, как отреагирует… Если начнет кулаками махать…
Оля насторожилась:
– Павловна-то?
А Егор продолжал:
– …значит, осади назад… Павловна, Павловна…А если улыбнется и письмо мое прижмет к сердцу – тогда смело иди, Егор, в сваты…
– Никогда я еще таких писем не разносила – чтобы и без конверта, и без марки… Нет, я пожертвую, так и быть, свой конверт…– более для солидности дела, сказала Оля. – Что писать будем, дед Егор?
– Погоди, погоди. Дай собраться с духом.
– Жду.
Егор тем временем снял со стены портрет жены, протерев рукавом, повесил на прежнее место, сказал:
– Она поймет меня…Полина… Полюшка…Она поймет меня… Десять лет минуло, как ушла…Ты совсем махонькой была, когда она умерла…

 Оля заинтересованно, с женским любопытством смерила с ног до головы старика, и в упор спросила:
– А вы в молодости красивым были, видать?
Старик отмахнулся:
– В зеркало некогда было смотреться.
– Скромничаете. По вашим глазам вижу. Девушки влюблялись, поди?
– Не все.
– Не все?! – искренне не поверила ему Оля.
– Не все. Может, хоть сейчас не откажет…
И тут девушка торопливо спросила:
– Так что, вам Павловна тогда отказала? Не может быть!
Егор вздохнул:
– Может, все может. Хотя я больше сам виноват… Когда она на учительницу поступила, я и посторонился… Кто я? Кто она? А вот Лизка сама липла, а не для моей души…
– Да про вас же роман можно написать, дед Егор! – подхватила Оля.
– Иди ты!.. 
– Правда. Живой материал под ногами.
– А кто напишет? Письмо и то состряпать не знаем как…
–Хотя да…
– Знаешь что, девка: а не будем писать ничего! – Его резко махнул рукой. – Не будем!
– Раздумали?
– Раздумал. Может, лучше возьмем и вдвоем заявимся? Давай, а? Нежданно-негаданно. Возьмем внезапностью. Поставим Павловну перед фактом. Припрем к стенке. А то одному как-то боязно… поджилки сразу задрожат, чувствую… пальцы задребезжат…
– Ну, не знаю…– засомневалась девушка. – Я в принципе готова… Мне-то ничего не будет, если что…
– А мне как раз подпорка нужна…. Моральная поддержка, так сказать. А то Павловна за нос водит… и да и нет… Вопрос ребром – ответ тем же способом!.. Веришь или нет, я к зубному врачу никогда без своей Полины не ходил. А сидит она где-то в коридоре, под дверью, и я смелее держусь в том поганом кресле, и бормашины не так боюсь. Мужику всегда женщина нужна… В любом случае… Без них, баб-то, захиреть можно…
– Так идем? – не терпелось уже Оле.
– Пропади оно пропадом – идем!.. Погоди меня во дворе – я приоденусь маленько… Дело ведь не копеечное, серьезное…
– Хорошо. Жду во дворе, дед-жених!

2.

Оля таким еще никогда не видела деда Егора. Он появился перед ней в пиджаке, на котором было много разных наград – трудовых, конечно, а также солдатские знаки доблести. Под мышкой старик держал папку, в руке –хозяйственную сумку. Поскольку собирался он долго, а у нее еще весь рабочий день впереди, то заметила ему:
– Поторапливаться надо, дед Егор.
– Пошли, пошли, – но не успел сделать старик и пару шагов, как остановился, замялся чего-то. – Погоди-ка. Кажется…
– Что вам кажется?
– Расческу, поди, забыл?
– Ой! Зачем она вам? Один кустик на голове волос тех!.. – Оля пригладила волосы Егору. – Порядок. Кавалер еще тот! Первой свежести!
Егор опять замешкался:
– Может, это…
– Что на этот раз? – Оля опять повернулась к старику.
– Может, говорю, цветов нарвать? В палисаде?
– Ой, как маленький! Прямо не знаю!
– А как без них, цветов-то? Представительнее будет.
– В первый класс, что ли, идешь?
– Получается… что так…
– Да у тебя, дед Егор, ноги дрожат. 
– Да? – Егор наклонился, посмотрел на ноги. 
– Дрожат, дрожат – коленки особенно.
– А я не заметил было.
– Видно же. Может, и за угол сразу сходишь, чтобы перед Павловной не опозориться?
– Неплохо бы…
И Оля вдруг решительно подхватила Егора под руку и потянула за собой, приговаривая:
– Еще не было такого, чтобы я когда-нибудь почту не доставила адресату!!!
– Ну, девка! Ну, огонь! Твоя взяла. Делай, как знаешь.
– Пусть снег, пусть дождь, а я при исполнении!.. Расческа вам померещилась… цветы…Велика роскошь в наше время!..
Павловны во дворе не оказалось. Егор, выглядывая ее, напомнил о себе:
– Ку-ку. Не видать почему-то.
Оля позвала:
– Наталья Павловна!
– Чует, небось, что дело неладное, потому и спряталась.
Павловна наконец-то отозвалась:
– Иду, иду.
Егор храбрился, но тихо – больше Оле сказал:
– А куда ты денешься?!

Как только появилась Павловна во дворе, Оля чуть заметно подтолкнула деда Егора вперед:
– Я вам тут письмо принесла….
– Письмо? – вытирая руки о передник, удивилась старуха.
– Да. А что я еще могу, кроме письма, принести? Почтальоном ведь работаю.
Павловна протянула руку:
– Давай, где оно? Давно не получала писем. Да вы не стойте в пороге-то, проходите, проходите. Это я в огороде была, траву рвала.
Оля поправилась:
– Вернее, привела…письмо.
Павловна еще больше удивилась:
– Письмо… и привела? Как это? С каких пор письма ходят?
– С недавних… При том как есть – живое…
А тем временем Павловна, глянув на Егора и оценив его внешний вид, притворно удивилась:
– А это кто?
Егор на всякий случай отвернулся, что-то проворчал невнятное себе под нос.
– Да это ж дед Егор! – с улыбкой ответила Оля.
– Ой, и правда! Как это я сразу не признала тебя, сосед? – Павловна подошла поближе к Егору. – А наград!
Егор наконец-то повернулся к Павловне лицом, гордо, но все же немножко стесняясь, прошептал:
– Имеются… не отсиживался…
– Ну, и по какому же случаю ты так нарядился, Егор? – не отступала Павловна.
Егор тишком толкнул Олю:
– Оль, скажи… давай, давай. Вперед!
Оля понимала, что пришло время сдавать свои полномочия, поэтому, глядя в глаза Павловне, хитро спросила: 
– Дедушка! У вас что, языка нету?
Егор почему-то показал ей язык, потрогал даже его:
– Язык-то есть, имеется… А? При мне язык… Всамделе… что это я сдрейфил… и тогда, в молодости, боялся, и сейчас… получается, проглотил его, язык-то… Присесть… это… можно, Павловна?
Павловна улыбнулась:
– Вы что, табуреток не видите? 
Егор сел, потрогал для убедительности – на месте ли – свои медали и значки, кашлянув в кулак, поднял взгляд сперва на Олю, потом на Павловну, тихо произнес:
– Голова пошла кругом – ничего не помню. Дождь будет. Гроза… Молнии сверкать, чувствую, скоро начнут и все в таком же духе… Вот бутылка моего виноградного… – вспомнил о ней, извлек из сумки и поставил на стол. – А это, Павловна, удостоверения к наградам… не из твоих подсолнухов заявился… честно заработал… тут же, в папке, пятнадцать грамот и благодарственных писем за картошку и лен… за коноплю тоже…
Павловна, скрестив руки на груди. Вздохнула:
– Когда-то и лен выращивали… и коноплю…
Оля засобиралась:
– Ну, я пойду, может? Вижу, дед Егор, все идет хорошо…
– Что идет? – лицо у Павловны сразу же приняло серьезный вид. 
– Процесс, – сказал Егор.
Оля, похоже, передумала идти, и заговорила, поглядывая то на Павловну, то на Егора:
– В жизни каждого человека… неважно, стар он или млад… наступает такой период в жизни, когда ему нужно произнесли самые важные, самые главные, самые заветные слова другому человеку…
Егор, похоже, совсем ожил, озорно заявил:
– Где ты раньше была, Оля? Лет пятьдесят назад!..
А девушка продолжала:
– Такой период наступил для дедушки Егора, дорогая и уважаемая Наталья Павловна, сегодня…
Павловна, не дослушав ее, схватилась за сердце, чуть слышно прошептала:
– Мне… мне что-то нездоровится… 
– Воды, воды!– потребовала Оля.
Егор засуетился, не зная, куда бежать, что делать:
– Сейчас, сейчас. Я мигом. А потом скажут: не дожила и до свадьбы…не дотянула каких-то там несколько секунд…– принес кружку с водой, передал Оле. – Пои, пои ее. Спасай.
Когда Павловна сделала несколько глотков, девушка спросила:
– Вам уже легче?
– Да, как тебе? – спросил и Егор.
– Уже легче… – старуха открыла глаза. – А что это ты мне, Егор, сказать хотел?
– Дед! К тебе обращаются! – поторопила старика Оля.
Егор перекрестился:
– Иди ты!.. Нашел – не радуйся, потерял – не плачь. Будь что будет.
– Говори скорее, а то вдруг умру и не услышу…– болезненным голосом попросила Павловна.
Егор, собравшись с духом, громко оповестил:
– Выходи за меня замуж, Павловна!
– Я… я согласна…– не раздумывая, сразу ответила она.
– Иди ты!.. Она согласная-я-я!..– Егор готов был пойти в пляс, но сдержался.
– Сегодня я принесла в этот дом самое главное письмо в своей жизни! Ну, мне пора! Поздравляю вас, дед Егор и Наталья Павловна!
– Но мы ведь еще не расписались, – Павловна допила воду, что была в стакане. – Погоди поздравлять-то!..
Оля махнула рукой:
– А кто сейчас расписывается? Молодые и те вон!..
Согласился и Егор:
– Правильно. Будем и мы жить в гражданском браке. Главное зафиксироваться…точку нащупать, с которой будем вести отсчет… Откуда, интересно, такое пошло – гражданский брак? От гражданской войны, что ли?.. Когда переходить, Павловна? Или ты ко мне? Хотя нет: у тебя центр как бы… Или будем иногда разбегаться по своим казармам, а?
Оля незаметно ушла.
Павловна спросила у старика:
– Ел что?
– Этот вопрос мне нравится! Хотя и ел, но не скажу: все равно хочу пошевелить челюстями вместе с тобой.
– Сейчас я.
– Пожалуйте.
– Разговаривай со мной, я все слышу… – старуха скрылась в кухонной пристройке.
– Это когда Витька мой малым был, взял я его с собой в лес как-то…– присев на табуретку, вспомнил Егор. – Думаю, сальце пожарим на прутиках … вкусно же… Купил ему, сорванцу, «ситро» в магазине…как раз по дороге… тогда у нас еще магазин был… а себе дай, думаю, бутылочку вина прихвачу… под сальце-то… да на природе – красота!.. Приходим домой, с грибами, ясное дело, а он, сорванец такой, и говорит-то Полине: папа купил мне «ситро», а что он пил, я тебе не скажу… Ну не поганец ли малый?..
И где он сейчас, интересно, болтается? То в Москву, то в Питер носится… и все мимо меня… Ни кола, ни двора… Птьфу! Строитель коммунизма! Анька, пигалица, та хотя близко… Говорил же Полине: давай еще заведем, третьего… Не послушалась. Тяжело, мол. Зачем нищету разводить? А оно потом и жизнь помаленьку наладилась, в гору пошла… Промахнулись, одним словом… Ат!..

3.

Вся оказия в том, в Шкирдюках всего три жителя, правильно, об этом вы узнали чуть выше, а на все село один мужик – Егор. А невесты у него – две, кроме Павловны еще и Окрошка, Лизка. Узнав, что Егор намедни сватался к Павловне, та нанесла визит последней. Павловна сидела за столом и перебирала пшено. И напевала еле слышно – для себя: «Ромашки спрятались, завяли лютики, вода холодная в глазах рябит… Зачем вы девушки красивых любите… одни страдания от той любви…» Окрошка молча села напротив нее, сказала:
– Поешь?
– Ага, пою… – Павловна какое-то время пела и разговаривала.
Окрошка вздохнула:
– Завидую тебе, Наталья…
– Я знаю…
– Бесстыжая! – Окрошка собралась уходить, но передумала.– А меня что, одну оставляете? Саму с собой?
– Кто тебе сказал?..
– Сорока на хвосте принесла. «Кто тебе сказал?»
– Да это ж все несерьезно… почти игра, Лизка.
– Доиграетесь, что меня и на порог не пустите.
– Да будем жить, как жили. Маленькой коммуной.
– «Коммуной». А чего ж тогда он при орденах и медалях мою хату обошел? Почему? У тебя отметился, у меня – нет.
– Не знаю… У него спроси… 
– Значит, уже поровну не получается, а что дальше будет – поди гадай.
– Ну и что ты посоветуешь?
– Из меня плохой советчик. Это ты выученная…
– А что ж я должна была сказать Егору? Уходи – да?
– Может и так… в лоб: уходи!..
– Он же свой нам.
Окрошка вскочила, мерила короткими шажками двор Павловны:
– Это я… Это я, дурр-р-ра старая…
– Что – «ты»?
– Всю жизнь мечтала ему стирать рубахи, готовить ему вкусную еду… А все это сейчас будешь делать ему ты. Ты! Одна!
– А давай вдвоем? Раньше мы как-то Егора почти как не замечали… по этой линии…
– Ты про себя говори!
– А сейчас, когда постарели, да и своих мужей схоронили, а дети наши потеряли деревню из виду и нас в ней, тогда вот и про Егора вспомнили… Да, это так, Лизка: нам без Егора будет горе… Все ж он крепкий дед еще… а в деревне без мужика как обойтись?
– Окрошкой меня прозвал… как же… А то я не понимаю ничего… Как же… Просто ему то, что я готовлю, в рот не лезет – вот и выдумал про окрошку…. Гадится никак…
– Хватит тебе! Хватит, Лизка! – притопнула ногой Павловна.
– Выпить нальешь? – выдержав паузу, спросила Окрошка.
Павловна наполнила рюмку и подала ей:
– Закусить дать чего?
– Не-а. После третьей если… Вчера в газете вычитала: сейчас люди пьют больше, чем в советское время. Конечно, больше… Вот брата моего возьми, Степку, который в Прудке живет… Раньше, как раз в советское время, он пил один, а сейчас у него и два сына взрослые и внук на подходе … – Окрошка выпила и молча ушла.
Павловна засуетилась:
– Ты куда это, Лизка? Она что, с ума сошла? Еще, чего доброго, руки на себя наложит… А ведь я виновата, я!.. Зачем Егора делить-то надо было? Зачем? Лизка-а-а-а!.. 
И побежала вслед.

4.

А тем временем пришел Егор с мешком на плечах. 
– Ты где, Павловна?
– Да тут я, тут! – появившись, зло ответила Павловна. – Где ж мне быть? А она, кляча старая, на завалинке сидит!..
– Ты о ком это?
– Ну о ком же еще, если нас всего трое в Шкирдюках?
– Понимаю и сочувствую… Куда все это бросить? Понемножку начинаю переезжать. Барахлишко.
– Прям не знаю…– Павловна отвернулась, хнычет.– Соблазнил ты меня, Егор…
– Когда-то же надо было.
– Перед Лизкой стыд и позор. Жили-жили как нормальные люди, как хорошие соседи, и вдруг приспичило нам… А?
Егор, выкладывая из мешка вещи на стол, давал короткие комментарии:
– Рубаха…В Журавичах покупал…Себе ко дню рождения… Портки… Сколько в них я хаживал – сам Бог знает… А это, слышь, галифе… Когда-то щеголял… Модно было…Они мне в наследство от фининспектора Жилки остались… Жилка в Ленинграде, или как он сейчас там называется, помер давно, конечно, а галифе сохранились… Аккуратно носил… Не баловал себя…Обувка… Сапоги… Из армии пришел в кирзачах… По пескам лазил в Туркмении в них…песка набьется, вытряхну, и дальше, и вперед… А это сандалеты… а это ботинки… И вся обувка… на большее не заработал за свою жизнь… А вот почему, скажи, артистам, которые в кине снимаются, дают одежду государственную, а нам, колхозникам, – в своем топай на работу, свое рви… Несправедливо… Нет, неправильно… Шляпа… –Надел.– Как я в шляпе, Павловна? Идет? Ажур?
– Егор! – с надрывом заговорила Павловна. – Я места себе не нахожу, а ты мне про шляпу!..
Егор как ни в чем не бывало продолжал:
– А вот и галстук… Не помню, пользовался им когда или нет…
–Как же: а на паспорте ты в чем?
–А ты откуда знаешь?
– Да ну тебя! Видела, небось…
– Кстати! Со мной в армию цыган один призывался… Где-то же и отыскали его!.. Так у него в военном билете, что всех повеселило, фотография была вклеена, где он с велосипедом… За руль держится и вперед так смотрит озорно: а вот и я, бравый солдат Швейк!… Ну вот и порядок. Ничего, ничего… А Лизка придет в себя и еще нам окрошку городскую состряпает… Только я – чур! – ни на зуб… Как тогда жив остался – не пойму… Все было против меня…Из-за угла двое суток не выходил…
– Поди, на стороне что-то не то съел, а на бедную Лизку переложил.
– Кабы!.. Вот и все мое состояние, не считая сковородки и зимней шапки с фуфайкой… Так что, принимаешь?
Павловна не сразу, и слова эти дались ей с большим трудом, ответила:
– Нет, Егор, не принимаю. Живи один.
Егор, похоже, остолбенел:
– Я шучу, но я серьезно…
– Серьезней не бывает.
– А че ж раньше обещала?
– Прости. Лизку жалко. Загнется она одна… Я же знаю, что всю жизнь любила она тебя. И сейчас любит.
– А я – тебя, ну так че теперь!.. Ну где она тут, эта середина, эта ось, мать ее так!.. И зачем я пер все это сюда, спрашивается!?.. – он принялся заталкивать вещи обратно в мешок, а шляпу насадил на кол. – Пусть память останется на века от Егора-чудака!..
– А ты не уходи, не надо уходить.
– Как понимать? – насторожился Егор.
– Будем жить, как и жили…
– Егор любит определенность. Ясно, Наталья Павловна! Не могу я сразу на вас двоих жениться, не могу!..
– А и не женись, не надо!
– А если Егору приспичило?
– Как это?
– Но я не бабник какой-нибудь распущенный. Все должно быть по закону, чинно-благородно. Или хотя бы по преданности и верности…
– Прости, спросить хочу…
– Спрашивай. Весь внимание.
– Так это я тебе что, еще как женщина нужна буду?..
– Обязательно! Непременно! А зачем мне мужик? Мужик – я сам!
– И вместе спать будем?
– О чем и речь!
– И не стыдно тебе, Егор?
– Пусть будет стыдно тем, кто в мои годы боится женщин, как огня!
Павловна огляделась по сторонам, приложила палец к губам:
– Тише ты!.. А то Лизка услышит…Тише!..
 Егор вытряхнул вещи из мешка обратно на стол:
– Перебирай!..– и тут же сорвал с кола шляпу, тоже бросил туда же. – Никуда я не пойду больше от тебя!

5.

Дома еще кое-что оставалось – надо бы перенести. Взял сковородку, подержал в руках, подумал: «Да что у нее, сковороды нету разве? И побольше у нее видел. И поновее. Вот шапку – это другое дело… Шапку взять надо. Скоро осень, а там – зима… Фуфайка совсем обносилась… Пусть остается тут… Выкрою время, выберусь к Аньке в город, там на базаре чего только нету… С пенсии как-нибудь съезжу… Недалеко ведь… Чего тут езды той: за лесом, за горой, за полем – и город…»
В дверь кто-то постучал. «Опять Олька разве?.. Так программу ТВ принесла…»
 Стук повторился.
– Не заперто, говорю же!.. Входи, кто там…
«Что, может, Окрошка белены объелась?»
– Ты, Лизка? Лизка, мать твою!.. Не стой, говорю, под дверью, не играй в кошки-мышки!.. Не те годы, понимашь!.. Ну, кому сказано?!.. Или туда, или сюда!.. Выбор невелик…
Пошел отворять дверь, но его опередила Анька. Ворвавшись, бросилась на шею отцу, радостно:
– Папа-а-а!.. Папулечка-а-а!.. Папулечка мой!.. Я приехала!.. Прости, что долго ждал меня…
– Погоди ты! – сопротивлялся ласке старик. –Задушишь!
– Как я тебя люблю, папочка! Если бы ты только знал!
– Так пенсия еще далеко…
– Какая пенсия?! Ты о чем, батя?!
– Хотя ты с меня мало требуешь… врать не буду…
– Здравствуй, папа! А ты все такой же гордый и красивый!
– Анька, тебе ж тридцать годков, а ты – ну прям ребенок.
– А кто в этом виноват? Чья кровь во мне бурлит, а, папуля?
– Иди ты!..
– Признал, признал!.. Кто-то бы прятался в кусты, а ты молодец! Ну, где тут у тебя что вкусненькое? – Анька поискала глазами, чем бы полакомиться.
– Ну вся мать, а. Та, бывало, когда с лугов вернешься через неделю какую и то затоскует… и сразу на шею… и давай меня целовать-обнимать… В молодости, конечно же…
– Ну а в кого же я должна быть! В папу-маму.
– Лучше скажи, откуда ты взялась?
– А вот и взялась! А вот и появилась!..
– Проездом или как?
– Шальным ветром занесло, папуля.
– Во как!..
– Представь себе. Подхватил меня ветер и понес, и понес по городам и весям, пока не опустил в наших Шкирдюках. Опа! Мягкая посадка! Извини, я налегке. 
– Отчего же так?
– Глянь в окно.
Егор подошел к окну, посмотрел на улицу, восхищенно произнес:
– Иди ты!..
– А ты как думал! Чем мы хуже других?
– А не слыхал даже, как подкатила. Как кошка подкралась.
– Машина – супер, батя!.. Она ж не трактор… гусеничный…Так что собирайся.
– Куда? 
– В город.
– Зачем?
– Что, не догадываешься? За тобой приехала. Будешь внучку нянчить, Веронику. Ну!
– Так это… а кто ж их будет нянчить?..
– Кого – их?
– Девок моих… Павловну и Лизку Окрошку…
Анька от души рассмеялась.
– Чего в город-то? Ты дело говори.
– Я же и говорю: будешь внучку нянчить. Сказки ей рассказывать.
– Сказки?
– Да, сказки.
– А сами чего ж?..
– Ну, как тебе объяснить, чтобы ты все понял… У меня бывает работа и в вечернее время… малую же одну не оставишь…
– А муж, Леонид, говорил мне тот раз, в первую смену работает. Постоянно.
Анька ответила с такой злостью и ненавистью, что отец ужаснулся:
– Нету его больше, нету!
Егор вздохнул:
– Понятно… Вот и мать твоя, Полина, такой была – строптивой.
– Ну так что?
– Эх, Анька, Анька, пулеметчица ты моя синеглазая!.. Вот была бы помоложе, нарвал бы я крапивы… да так отхлестал бы – на всю жизнь!.. Такого мужа лишилась!
– Это сугубо наши личные дела.
– «Сугубо»… А папка поезжай сказки рассказывай…
– Он изменяет мне, если знать хочешь!.. За каждой юбкой бегает.
– Мой Шарик тоже за каждой машиной бегает… Но это еще не значит, что он ее догоняет и садится за руль…
– Пап, успокойся ты, не нервничай.
– Ну, поеду я к тебе в город, стану сказочником, а ты на следующий день нового Леонида приведешь – а меня куда?
– Да хватит места. У нас же две комнаты.
Егор хмыкнул:
– Как же – хоромы!..
– В тесноте не в обиде.
– Да и погоди ты, погоди. Не забегай вперед, не держи аллюр. А за то время, что я буду в городе, тут, в Шкирдюках, хата моя развалится, колодец грязью заплывет… стоит не пожить всего ничего… и прощай, хата!.. Ну, что молчишь?
– Уезжают же отцы и матери других и ничего – живут.
– Они живут, а гнездо помирает… прахом идет… ветер по полям разносит…
–Т ы что, пап, собрался сто лет жить?
– Сколько отведено мне, столько и продержусь…
– Прости, не подумала, сказала…
– Слово улетело – и ладно. Не вернешь. Не поеду я, Аня. И не упрашивай. Решай свои дела сама. Сама, как говорят, кашку состряпала, сама и кушай. Да и не привыкну я к городской жизни!.. Тем более, что назревают в моей жизни перемены… Да! А сколько же лет Веронике, что она без сказок не может? Она же, поди, взрослая девка?
– Какая она взрослая? Ребенок! Без меня ни шагу!
– В семье, где женщина давит на газ, а мужчина – на тормоз, сцеплением могут стать только дети. Понимаю, понимаю…
– Понимай как хочешь.
– Я, доченька, когда один остался, и на чарку налег было, но вовремя остепенился, пришел в себя… Взял себя в руки. Выпиваю. Не без того. Но меру знаю. Научила жизнь знать меру…
Анька вдруг заметила косу, что висела на стене, поинтересовалась:
– А косу зачем в комнате держишь?
– Так это не моя.
– Понятно. Женщин все обслуживаешь? Да замучают они тебя.
– Да нет. Тут другая ситуация… Хотя и женщинам помогаю – кто ж, если не я? Как-то… ночью… или под утро уже… смерть ко мне явилась с косой… Собирайся, говорит, хватит небо коптить… Ну я и врезал ей тогда так, что она и косу забыла… чертовка!..
– Что, серьезно?
– Как видишь – жив… Курить совсем бросил. Раз и навсегда. Как отрезал.
– Вот что курить бросил – молодец, папа! – Анька достала сигарету, зажигалку; хотела закурить, однако не решилась.
– Так возьми с меня пример. За ним далеко ходить не надо.
– Ладно, подумаю… Но ты не беспокойся: я не буду воздух портить в комнате – выйду на улицу. Там, думаю, мне Бог простит…
– Бог, говоришь, простит?
– Бог. Бог… Если он есть.
– Как-то мне сон приснился… вроде бы сплю и не сплю… как живой сон… Как будто пришел к Павловне, она меня за стол усадила… Графинчик поставила с водкой…налила мне рюмку… А я долго до этого не пил… И думаю себе: а что будет, если одну рюмку выпью? Бог, думаю, простит… Выпил и потерял сознание… и вижу, будто бы душа моя от тела отделилась и летает сама собой… А тело лежит такое тяжелое, как тонну весит… И когда моя душа прилетела к Богу, Бог положил душу на ладонь и говорит: вот видишь, Егор, сколько душа твоя места занимает, а все остальное оболочка… Он и еще что-то говорил… когда проснулся – не вспомнил… Но только я понял одно: он, Бог, мог сделать со мной все, что угодно… что захотел бы…

6.

Павловна возилась во дворе с полевыми цветами. Придирчиво перебрала их, затем поставила букет в вазон. Как раз в это время прибежала Окрошка.
– Дайте меда – я отравлюсь, а колбасы – повешусь, – по ее виду можно было сразу догадаться, что она хочет сказать что-то важное. – Новость в наших Шкирюках! Не слыхала?
– Что еще за новость?
– А догадайся!
– УЗИ показало: будет свадьба? Да?
Окрошка плюхнулась на табуретку:
– Да ну тебя! Без Егора остаемся.
– Как?
– А вот так. Всему когда-нибудь приходит конец…
– Не похоже, чтобы помер…
– Для нас – и умер. В город уматывает.
– Насовсем?
– А то как же!
– Не говорил… Не собирался вроде бы…
– Это в цирк можно поехать и вернуться, а он насовсем.
– Не дури, Лизка.
– Да выдь глянь, машина перед носом у тебя стоит, а ты и не видишь…и не слышишь…
Павловна подошла к калитке, кивнула:
– Ой, и правда стоит машина. Вижу. У Егоровой калитки. Кто это к нему?
– Кто-кто! Анька!
– Анька?!
– Стоит и курит. А я иду мимо. За батей, говорит, приехала. Как машина, теть Лиза, спрашивает? Крутая, сказать нечего. И как заработала? Где? 
– Ну и пусть уезжает Егор, – не сразу, потупив взгляд, проговорила Павловна. – Может ему там, в городе, и лучше будет?
– У Аньки-то?
– Раз она прикатила, то у нее – у кого ж? У Витьки, поди, уже ни семьи, ни квартиры?.. 
– Не вспоминай о них… не вороши то, что болит…
Окрошка вздохнула:
– Чует мое сердце, что там, в городе, Егор долго не протянет. От скуки умрет.
– А он вещи свои принес кой-какие… В мешке вон стоят…
– Дак у него что, всего и вещей-то мешок?
– Есть и второй…
– А второй кому понесет? –заинтересованно спросила Окрошка.
– Теперь, видать, никому…– Павловна взяла мешок, поставила поближе к дверям.
Окрошка улыбнулась:
– А знаешь, Наталья… а я и рада, что он уезжает… И ни тебе, и ни мне… По справедливости… Чтобы никому не было обидно…
На это ей Павловна нервно ответила:
– А что, скажи, Егор тебе должен был, Лизка? Что?
– А тебе?
– Он сам волен выбирать… Взрослый… Не ребенок… К нему, между прочим, никто на шею не вешался…
– Нальешь сто граммов?
Павловна молча налила Окрошке. Та выпила.
– Не взяло…
Павловна налила еще стопку.
– Взяло! – выпив, Окрошка довольно крякнула.
– Ну и что теперь?
– А теперь мне петь хочется! – сказала Окрошка и затянула песню, только на выдохе произнесла: «Укатил не попрощавшись Егор…» И продолжала петь.
– Укатил… – грустно подтвердила и Павловна.
– Туда ему и дорога!
– И шляпу забыл взять… Как же он там в городе-то без шляпы будет?

Они бы обсуждали отъезд Егора и дальше, если бы он сам не появился во дворе Павловны с косой на плече. Старухи замолкли. 
– Не уехал? –удивилась Окрошка.
– Или вернуться уже успел? – радостно засмеялась Павловна.
Егор, не обращая внимания на их вопросы, тихо произнес:
– У Лизки это… в саду… под вишнями… пойду сейчас выкошу, а завтра у себя…
Павловна уточнила:
– Это у кого – у себя? Там или тут?
– Как хочешь, так и понимай. Разница невелика. А скоси Лизке в последнюю очередь – все, скандал!
Окрошка согласилась – она иногда ценила Егоровы шутки:
– Еще какой скандал закатила бы – так и знайте!
Павловна побежала на мелодию мобильника в дом, а Егор и Окрошка остались одни. Сидели некоторое время молча, первым заговорил Егор:
– Вот так-то, Лиза.
– Вот так-то, Егор, – ответила Окрошка. 
Выждав пазу, Егор повторил:
– Вот так-то, Лиза.
– Вот так-то, Егор.
– Просклоняй «я иду по ковру», – предложил Егор.
– Как это?!
– Я иду по ковру, ты идешь по ковру, мы идем пока врем…
– Ой! Вы только гляньте на него! Грамотным стал. От Павловны, поди, набрался? Как же – учителка!.. 
Помолчали. Было слышно, как Павловна разговаривала с кем-то по мобильнику.
– Что сегодня ела? – от нечего делать поинтересовался Егор.
– То, что и ты…
– А, а я думал – окрошку…
– Ну и подлец же ты, Егор! Сволочь! – смеясь, Окрошка наградила его тумаками.
Она бы колотила его и еще, но появилась Павловна с пирожками. Предложила:
– Угощайтесь. Пирожки с капустой.
Окрошка, отдышавшись, взяла пирожок.
– Как вам мои пирожки?
– Вкусные, – похвалил Егор.
–  Ты же не попробовал даже, а говоришь вкусные.
– У тебя все вкусное, врать не буду. – И тоже взял пирожок.
– Да ну тебя – скажешь тоже! – зарделась Павловна: ей понравилось «у тебя все вкусное».
Окрошка потянулась за вторым пирожком:
– Вчера… это легла спать, крутилась-вертелась, а мужа нету… Лежу, жду. А потом вспомнила, что одна живу – и уснула…
После пирожков потянуло на разговоры.
– С утра как-то на кладбище побрел… – вспомнил Егор.
– Туда не торопись, Егор! – негромко посоветовала ему Окрошка.
– Успеется туда…– согласилась с ней и Павловна.
Егор же продолжал:
– Все могилки обошел… С Полининой начал… Со всеми поздоровался… всех приветил… С кем в почете был – тому поклонился… Все наши Шкирдюки туда перебрались… Все… Памятники сейчас сыны да дочки ставят такие родителям своим, что как живые люди на них… Как и не похоронены… Мишка Рыжий в кепке стоит, обормот, улыбается… а сам, поди, и не знает, что умер…
– Я на ночь не закрываю – а вдруг помру… – вставила Окрошка.
– Наталья и Ховошка рядышком лежат… – говорил далее Егор. – Как и жили по-соседски… Первой, кажись, Ховошка померла? Она, да. Правильно: все хотела успеть сериал свой досмотреть… Бога молила: попридержи меня на этом свете, родимый, пока сериал не кончится…
Окрошка вспомнила:
– А когда смерть почуяла, просила Наталью – вот те крест, сама слышала – когда придешь, Наталья, говорила, если не успею досмотреть, то расскажешь, чем все кончилось…
– Вспомнил я на кладбище, как у Ховошки и холодильник утащили… Это ж так не повезло!.. – Егор засмеялся.
– Кому? – уточнила Окрошка.
– Ворюгам. Выставили из холодильника, когда Наталья и Ховошка как раз сериалом своим увлеклись, три банки с самогоном, трехлитровые, думали, компот… С какой хворобы, дескать, у Ховошки может быть самогон? А холодильник загнали за восемь километров аж от наших Шкирдюков всего за одну банку. Ну, не чудеса? Вот уж плевались тогда воришки, когда узнали, что и как! Так просчитаться умудрились!
– Креста на них нету! Господи! – Окрошка перекрестилась.
– А в городе что творится?! – вздохнула Павловна.
Егор признался:
– Я бы в городе не жил. Некультурные потому как люди там: тот раз, когда был в городе, никто со мной не поздоровался… Я: «здрасте», а они хоть бы хны… бегут, сломя голову… С Леонидом тот раз ехали на его легковике… «Полицейских» этих наложили по всему городу – прыг-скок, скок-прыг… Как на тракторе едешь… А я вот думаю – почему наложили их, полицейских, сплошь и рядом… Не догадываетесь?
Старухи переглянулись.
– Не хотят работать сами гаишники…Мы же, чтобы огороды не сторожить, чучелы выставляем… а они – этих «полицейских»… – призадумавшись, Егор тихо произнес. – Радуйтесь, бабы, что у нас есть своя маленькая, тихая деревенька… Красота какая вокруг, а!..
– Бог нас не обидел… – сказала Окрошка.
– Только не все это ценят… – произнесла Павловна, встала и ушла в избу. С оставшимися пирожками.
Егор, вскинув на плечо косу, глянул на Окрошку:
– Ну, пошли, что ли?

7.

Егор переживал за Аньку. Как же – единственная дочь, и у той семейная жизнь дала трещину. Вспомнил он ее и сегодня, а она возьми и заявись. Зашла в избу какая-то грустная и задерганная. Сразу к ведру с водой. 
– Не пей эту воду – застоялась она, – предостерег дочь старик. – У Петровны живу, там ем и пью.
Анька не послушалась, жадно опорожнив содержимое кружки, сказала:
– А если и сдохну, отравлюсь – ну и пусть некоторые порадуются! Сволочь!
– Ты откуда вся такая?..
– От верблюда, отец! От него!
– Я серьезно спрашиваю! – повысил голос Егор. – Вид то у тебя… Ты что, дома не ночевала?
– А можно сказать, что и так. Нету, нету у меня больше дома! Как тебе это нравится?
– Погоди, погоди… что-то я ничего не пойму.
– А чего тут понимать, батя? Ленька выдворил… и все вещи мои на лестничную площадку выставил.
– На Леньку не похоже – самостоятельный мужик, кажется?
– А мне не кажется!
– Доигралась. 
– Хватит! Хоть ты оставь меня в покое!
– Доигралась. Дохулиганилась, моя хорошая. А внучка, Вероника, где? Что, и ее выдворил?
– Она с ним осталась…
– Сама? Или Леонид не отпускает?
– Поди там разбери!
– А я знал, я чувствовал, что все так у тебя кончится. Сны видел нехорошие…Гулена ты, Анька. Леонида не виню. Гулена. Вот и добилась своего. Не хнычь, а все, как есть, рассказывай. От меня все равно ничего не спрячешь. 
– Да. Я знаю.
– Ну-ну!
– Сережу я полюбила…
– А чем Леонид плох? Не пьет, не курит…
– Не могу объяснить, пап… А Сережа, наоборот, и пьет, и курит… а я его полюбила… Обещал со своей развестись…
– Дальше в лес – больше дров, ну-ну.
– Обманул он меня, папа. Нас, оказывается, любят, когда мы замужем…
– Понимаю. Но из квартиры-то тебя не может так просто вышвырнуть Леонид?
– В том-то и дело, что может.
– Отсуди!
– Ему мать подарила. А я не знала… Подарок есть подарок – его не заберешь…Сейчас все пропало… все рухнуло… И я осталась…
– … у разбитого корыта.
– Да. Буду проситься назад в свое общежитие.
– А то бери вон нашу хату и живи?
– Тоже скажешь! И между Павловной и Окрошкой на скамейке семечки щелкать – да?
– Эх, жизнь, жестянка! Ну, а ко мне чего приехала?
Анька – удивленно:
– А к кому, пап? У меня же больше нету никого…
Егор прижал к себе Аньку, погладил ее волосы шершавой ладонью, произнес:
– Ох и горе вам всем будет без Егора. А когда меня не станет, к кому приедешь?
– Не знаю… Не знаю, пап… Живи долго…
– На машине прикатила? Что-то я не слыхал вроде бы?..
– Одна беда не приходит… и другую с собой приводит…
– Все понятно. Ну так что будем делать?
– Сначала ремонтировать машину… Поможешь? В аварию попала…
Старик начал собираться в агрогородок – там сберкасса. А дочке заявил:
– А потом тебя, Анька, надо ремонтировать. Обязательно. Витька не нашелся случаем?
– Не отвечает уже долго…
– Непутевый. Ох и непутевый! Ну что, пошли пешью?
– А сколько тут до агрогородка? Пять километров каких.
– Это для тебя пять, а для меня уже и все пятнадцать будет. Сниму, так и быть, что скопил на смерть. На лавке, небось, долго лежать все равно не буду. Свет не без добрых людей. 
– Спасибо тебе, папа, – Анька обняла Егора, чмокнула в щеку.

8.

Проводив дочь с деньгами в город, Егор вспомнил о своих непосредственных обязанностях. И когда заглянула во двор Окрошка, он важно сидел на чурбачке и клепал косу.
– А где твоя?
– Ты что сказала?
– Павловна где? – повысила голос Окрошка.
– Да тут где-то. Где ж ей быть? А тебе чего?
– Что, зайти нельзя? Скоро забор возведете, как на Рублевке?
– Иди ты! Откуда знаешь про Рублевку?
– Видела, как люди живут.
– А что ты еще видела?
– Ой! Ой! Грамотный! Как же! С кем поведешься, от того и наберешься. Да?
– Ты не права, Лизка: век, говорят, учись, а дураком умрешь. А тем с Рублевки не завидуй… Они, может, нам завидуют?
– Прямо уж завидуют! Было бы чему!
– С маленьких и спрос мал.
– Анька, что ли, приезжала?
– Была…
– Что без машины-то? Аль наездилась?
Егор не ответил, он тюкал и тюкал молоточком по лезвию косы.
– И куда это она тебя водила?
– Присядь, – Егор кивнул на табуретку, а сам встал.
– Я и постоять соизволю.
Егор повысил голос:
– Присядь!
– Ну, села.
– А я постою. Перед тобой.
– Что за честь такая? С чего бы?
– Давно с тобой поговорить хотел, Лиза. Очень давно. Может, с тех пор, как на Поле женился….
Окрошка хмыкнула.
– Прости, что так все получилось, – продолжал старик и было видно, что слова непросто даются ему.
– Как это?..
– А так вот это. Не глянулась ты мне, хотя – не дурак, видел – ты ко мне всем сердцем… Вот ведь в жизни как бывает: и на лицо хороша баба, и телом, а душа не принимает. Отталкивает, и все тут. И ничего, оказывается, поделать нельзя с собой. Теперь я не удивляюсь, если в городе пару встречу: он крокодил, она красавица… или наоборот. Хотя зачем далеко ходить? А у нас не так ли было? Полина – красавицей, скажешь, была?
– Не мне сравнивать…– уклонилась Окрошка.
– Ты красивее, и душа у тебя помягче, поласковей… а я в нее влюбился… почему-то.
– А то я не знаю, как все было!
– Что ты знаешь, Лизка?! 
– Много чего.
– Ни черта ты не знаешь! Ни на грош!..
– Никак не на месяце живу! Когда Павловна на учительницу поступила, она тебе отказала: кто, мол, ты, а кто я? Ну не так было? Не так, скажешь? Поэтому и молчишь. 
– Да я сам посторонился, сам! Вошел в положение…
– А тут Полина под руку подвернулась. «А выходи за меня замуж назло всем врагам!»
– А веришь, я не могу тебе объяснить, как все получилось… Само как-то… Молоды были, разве ж мы загадывали намного вперед? Провел Полюшку, поцеловал, правда, а тогда как-то и вырвалось у меня: выходи за меня. Она сразу и согласилась.
– Видать, поцелуй тот очень вкусным оказался?
– Ты угадала. 
– А почему же меня не провел? Может, и я бы тебе поцеловать разрешила?
– Не сошлись, Лизка, звезды, похоже… не сошлись…
– Ну и чего ты добился? Не было у тебя, Егор, счастливой семейной жизни. Разве же мы не видим и не знаем? Поперек слово ты не мог сказать своей Полюшке – крик стоял на всю округу: она сказала белое на черное, значит, белое.
– А я потом как-то приспособился и думал, что так и надо. Белорусы такой народ. На дощечку его посадили с гвоздями, он покрутился, поматерился малость, а потом и рукой махнул: а может так и надо?
– А мне мой рта не давал раскрыть. Им бы с твоей Полиной сойтись – все наши Шкирдюки еще раньше бы разбежались!.. Хорошо еще, что я много детей с ним не завела, с Мишкой своим… Один сын и тот непутевый… Яблоко от яблони далеко не падает – правду говорят…
– Прости, Лиза. Не судьба.
– И это все, что хотел сказать?
– Все.
– Спасибо и на том.
– Не за что.
– Можно, и я признаюсь?
– Конечно.
– Сколько и живу, все время думаю: как бы я счастлива была с тобой, Егор!
Егор подошел в Окрошке, обнял. В это время вернулась Павловна. Чтобы обратить на себя внимание, закашляла.

Сгладила обстановку Оля. Появившись, как всегда, в самое нужное время где надо, она трясла в воздухе рукой с какими-то бумажками и сама вся светилась, как ласковое солнышко:
– Ура! У меня для вас две новости! С какой начнем?
Егор, откашлявшись, предложил:
– С хорошей. Давай с хорошей, Оля.
– Так они обе замечательные, дедушка Егор!
– Не томи, Оля! – потребовал старик.
– А, какую первой телеграмму открою, та и будет первой новостью.– Чтобы придать важность моменту,зажмурилась и перетасовала телеграммы.– Вам, бабушка Елизавета.
– Мне? – удивилась Окрошка.– Никак от Мишки с того свету?
– Вам, вам! Из Москвы.
– Ой, боже!..
– Подойди, Окрошка, ближе!
– Вас приглашают на передачу «Жди меня». Сын нашелся!
– Где?
– Там, там скажут, – объяснил Егор.
– Как хорошо, ей-богу!..– порадовалась и Павловна такому событию.
Только Окрошка враз как-то сникла, отвернулась от всех, вкрадцей смахнула слезу, а потом, глядя на земляков, негромко спросила:
– А надо ли? Уже привыкла с вами, жила себе спокойно… Так нет же… Представляю: за руку – и потянет в агрогородок…в сберкассу… Пожить, негодяй, не даст спокойно…
– Вы… вы что, не рады? – удивилась Оля.
– Какая же мать не порадуется? – постаралась улыбнуться Окрошка, но улыбки не получилось. – Для каждой матери ее сын, каким бы он ни был, самый лучший сын на свете. Приезжай, Володька. Приезжай, сынок…
– Тогда распишитесь и получите! – Оля вручила телеграмму Окрошке, та расписалась.– А вторая телеграмма вам, Павловна. Можно, я зачитаю?
– Конечно, Оля!– разрешила Павловна.
Оля прочла: «Уважаемая Наталья Павловна! С днем рождения вас! Живите и дальше так открыто для людей, живите так, уважаемая наша именинница, чтобы Вы могли еще очень долго похвалить каждый прожитый день. Здоровья вам огромного и большой, светлой любви!.. Ваши ученики.».
– Иди ты! – гордо произнес Егор и перехватил телеграмму. – Мне! Давай сюда! – и расписался в получении ее вместо Павловны.
– Ой, и правда же! А я совсем и забыла про свой день рождения. Когда ж Егор голову задурил…
– Валите все на Егора! Валите, валите, мать вашу!.. Егор выдержит! 
Вы бы только видели, какой радостью светилось лицо у Егора! 

Художник Леонид Баранов.