Несчастье Алексея Иванова

Алексей Иванов «Ненастье», М. : АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2015...

Писатель Алексей Иванов похож на бобра. И внешне, и взглядом на окружающий мир, и литературными своими особенностями. 
Некоторые критики восторженно называют его «литературным хамелеоном» – мол, Иванов такой переменчивый, такой разнообразный, каждая его новая книга это нечто совершенно новое... Мне это сравнение кажется несколько двусмысленным (наверное, испорчен чеховскими рассказами). Я всё же настаиваю на нейтральном и даже в чем-то положительном бобре.

Обстоятельный, рачительный Иванов сооружает свои текстовые запруды по выверенному и вполне годному плану. 
О пропившем глобус географе я читал давно, а относительно свежая книга «Несчастье» была у меня на слуху и, наконец, пред очами оказалась. 
Вообще я человек слегка консервативный и люблю так называемую «радость узнавания». Мне даже понравилось, что я снова вижу знакомую бобровую запрудь, сделанную по прежнему образцу. Ну конечно – всё тот же нескладный герой-недотыкомка (в одной книге у него смешная фамилия Служкин, а в другой – жалкая Неволин), всё тот же жовиальный дружок его (носящий простецкую и крепкую фамилию Будкин, или залихватски-лиходейскую Лихолетов). Все те же семейные неурядицы, все те же древесно-стружечные диалоги и выморочные ситуации. Справедливости ради, и всё те же прекрасные описания природы и городских пейзажей – вот тут Иванов бесподобен. Красиво пишет. Иногда, правда, в ущерб смыслу подпустит красивостей... Но все равно заметно, что природу писатель любит. 
Жаль, что он на ней, на матушке-природе, не останавливается и начинает писать про людскую жизнь. 

У редко покидающего пределы своей запруды писателя-бобра Иванова знания о жизни людей своеобразные. Конечно, он знает, что люди – это такие существа, которые едят, пьют, разговаривают и всякое прочее делают. Но каким образом все это у людей происходит – у Иванова особые представления.

Иванов не одинок в своем несчастье незнания жизни. Есть множество авторов-космонавтов, для которых попытка описать выходящее за пределы их эмпирического опыта сродни выходу в открытое пространство без скафандра – с ожидаемым финалом. 

Это может быть никому неизвестный автор, чья рукопись попала в редакцию самотеком. Вообще я люблю читать самотечные тексты – в каждом найдется что-нибудь поразительное. Вот, например, пишет автор про бездетную пару, решившую усыновить ребенка. Идут они в детдом, на экскурсию. А дальше: «мальчик им очень понравился, и, подписав какие-то бумаги, они забрали его к себе домой из детдома». До сих пор помню испытанное мной восхищение автором – так элегантно обходить сложности жизни дано не каждому...

Это может быть автор поименитей, типа Сергея Минаева, у которого герой мается на перроне Рижского вокзала в ожидании поезда на Волоколамск. О том, что электрички ходят с другой платформы и надо пройти метров двести правее – ему невдомек. Вернее, самому Минаеву невдомек, вот он и подставляет героя. И как мне герою сочувствовать, если он такой идиот, что не может разобраться в простом вопросе? Тем более я еще в третьем классе самостоятельно ездил с Рижского на дачу свою, под Истрой, вполне успешно. 

Это может быть даже любимец школьников младшего и сильно зрелого возраста Дмитрий Глуховский. Глуховский запросто наделяет героя (доходягу, бывшего студентика-филолога) чудовищной физической силой – шутка ли, сначала «передернуть затвор» у пистолета Макарова, а затем, вспомнив, снять его с предохранителя. Для дам: это все равно что открыть запертую дверь сейфа без ключа, просто дернув ее, а потом начать вводить код или звенеть ключами. 

Но вернемся к нашему замечательному Алексею Иванову и его произведению. 
Наверняка уже внимательный читатель хочет меня одернуть – что ж ты, мол, распинаешься про детали, а сам название ивановской книжки взял да и переврал?
Могу в оправдание сказать лишь одно – уж если самому Иванову можно перевирать все, до чего он дотягивается своим пером, то отчего же мне теряться?

Итак, книга Алексея Иванова «Несчастье», она же «Ненастье».

Саму эту книгу кропотливый бобер-писатель сваял из обрубков и огрызков стройматериала, что остался после выполнения им заказного сооружения, текста-плотины под названием «Ёбург». Поэтому сюжет представляет собой произвольную мешанину щепок и бревен разной степени изгрызанности и сохранности. Пересказывать его нет никакого желания, да он и самому автору не особо интересен – ведь книга о вечном, о душах людских, а не о возне человеческой, как сам автор подчеркивал в интервью. 

Но, к его, автору, сожалению, от возни никуда не деться. Приходится уделять внимание и ей. 
Занудный объемистый текст начинается описанием ограбления водителем-инкассатором своего же фургона, перевозящего выручку. 
С первых же страниц автор (которому критики упорно лепят ярлык «мастер бытовых деталей») начинает чудить. Понятное дело, тонкости инкассаторской работы и автору, и большинству читателей неведомы. И может быть, даже не особо интересны и нужны. Поэтому читатель может простить путаницу между понятиями «карабин» и «автомат». Можно простить автору и его рассуждения, что «с короткоствольными карабинами... в тесных помещениях сподручнее» – ну, в общем, если альтернатива – противотанковое ружье Дегтярёва, то да. Я даже готов простить автору, что у него вместо бригады инкассаторов обычные «махновцы», которым плевать вообще на любые элементарные правила своей работы – от обращения с оружием до реакции на незапланированный съезд с маршрута и остановку. Этакие деревянные солдаты-дуболомы из сказки Волкова, с интересом сующие руки в огонь или падающие в реку, приняв ее за гладкую дорогу. Ну, может, в краях Иванова такие вот люди и живут, кто знает. Ему, краеведу, виднее, в конце концов.

Но вот когда герой повествования, унылый тип по фамилии Неволин, начинает приводить в действие свой злодейский план... 
Знаете, что он задумал? Чтобы сидящий с ним рядом старший смены приоткрыл боковое окно машины и протер якобы запачканное зеркало. Ну, отвлечь таким образом захотел, чтобы оружием (карабином «Сайга») завладеть. Опять же – доверчивый читатель может и не знать, что в инкассаторских машинах боковое стекло – толстенное-претолстенное и никаких подъемников в нем нет, оно намертво там стоит, без всякой возможности его опускать и поднимать. Но автор-то мог бы это и узнать, раз его творческий замысел требует детали. Причем про толщину стекла Иванов как-то интуитивно догадался, но на большее его не хватило, поэтому старший смены у него повернулся к окну и «приспустил толстое бронестекло». 

Хорошо, что Иванов не написал повесть о моряках-подводниках, там бы у него наверняка герои «приоткрывали» некие иллюминаторы, чтобы покурить тайком от старпома. 

То есть такую важнейшую и ценнейшую вещь, как «доверие читателя» автор умудряется профукать с первых же страниц. Как любил говорить мой ротный: «Хреново начинаете службу, товарищ солдат...»

Этого Иванову мало, он зачем-то усиливает сцену новыми нелепостями. Унылый Неволин таки завладевает карабином (вынув его из установленной в кабине автором некой «держалки»). Затем наш герой «сдвинулся за руль» и нацелился в сидящего рядом напарника. Марка фургончика – «фольксваген», то есть все очень скромно. Уверен, приди вдруг такая дичь в голову тому же дотошному Веллеру – тот бы не поленился, отмерил на ручке соседской швабры положенную длину, откромсал нужный отрезок, разыскал подходящую габаритами машину (да хоть «газельку» маршрутную), залез бы туда и прицелился из палки в перепуганного смуглого водилу. Чтобы оценить просторы салона и возможность действия. 
Но то Веллер. А у нас – Иванов. 

Старший смены, вместо того, чтобы забрать у подчиненного свой карамультук, которым тычут в него вплотную, сидит понуро и покорно – а потому что негодяй Неволин ему пообещал: говори код, иначе «раздроблю я прикладом тебе пальцы на ногах». Каким таким способом писатель Иванов собирался заставить своего героя это исполнять, слава богу, осталось загадкой. Но, видать, в представлении писателя Иванова места в кабинке фургона вполне для «раззудись плечо, размахнись, приклад!», да и старший смены услужливо вытащил ноги из-под «торпеды» для более удобного раздробления. 

Но я Иванова читать люблю, поэтому все это списал на неведомые мне, но известные ему, краеведу, особенности тамошней уральской жизни. Может, там и фургоны под стать горным хребтам, и люди вот такие необычные живут.
 
Тем более, совсем скоро Иванову удается вновь заинтриговать – на этот раз своим необычным видением спортивного зала в бывшем центре досуга, который захвачен полубандитским комитетом бывших воинов-«афганцев» во главе с лихим Сергеем Лихолетовым и превращен ими в штаб-квартиру.

«Наш кач, – пояснил Серега. – Парни тягают железо, набивают банки».

Спортзал, он же «качалка», в тексте упоминается не раз. Автор даже блещет знанием сленга качалок девяностых: набивка банок, она же – накачка бицепсов. То есть подкупает знанием жизни и деталей. Правда, на этом все и заканчивается. Дальше для писателя начинается терра инкогнита. Конечно, в фитнес-центры нынешних времен Иванов наверняка захаживал. Это модно, да и писателям, с их сидячим образом жизни, полезно. Поэтому и «качалка» девяностых годов у Иванова – это некий «большой спортивный зал с тренажерами в два ряда». Вдоль тренажеров ходит «высокий и стройный, словно стрелок из лука», тренер и возле пустого тренажера подкручивает «специальным ключом какую-то блестящую гайку». Ба! Да это, никак, тот самый, из самотечной рукописи. Ну, который вместе с женой «подписал какие-то бумаги» и усыновил детдомовца. Перебрался, прощелыга, в книгу маститого автора и ходит тут, какие-то блестящие гайки на каких-то пустых тренажерах подкручивает зачем-то, каким-то специальным ключом... 

Согласен – нечего читателя нагружать названиями тренажеров и их частей. Но достоверно знать изображаемый им материал и уметь его правильно подать – это важнейшая авторская обязанность. 
Что такое зал в девяностые годы, где банда полумахновцев «набивает банки» себе для «работы» с непокладистыми продавцами со стихийного рынка? Это не какие-то «тренажеры в два ряда» с блестящими гайками. Это довольно хаотичный набор разномастных гантелей и гирь, это облезлая скамья для жимов, это сваренная на ближайшем заводе силовая рама. Это неуклюжий блок с вертикальной тягой (реже еще имелась тяга горизонтальная). Похожий на козловой кран «кросс-овер». Уголок для становой. И обязательно – боксерский мешок, перемотанный изолентой. И опилочная пыль под ним и в воздухе. 

Но, могут сказать мне, ты же сам, дружище, говорил, что не бывал в ивановских краях, не знаешь, что за жизнь там была и сейчас есть. А вдруг там вот так и было, как у Иванова? Бандосы на неведомых тренажерах с блестящими гайками? Соглашусь, может, и было все так, может, и видел все это Иванов своими глазами.

В чем состоит одна из самых больших проблем пишущего? Чем пишущий творец-человек отличается в невыгодную для себя сторону от самого главного творца – бога? Не будем углубляться в проблемы теософии и атеизма. Возьмем лишь предположение, что вот это все прекрасное безобразие, что окружает нас – действительно творит бог. В чем его, бога, преимущество, как творца, перед творцом-человеком? А в том лишь, что бог может творить что угодно и как угодно, создавать любые, самые немыслимые вещи и ситуации. Ему на наше «не верю!» наплевать. 
А вот писатель-творец должен убедить читателя в сотворяемом. Иначе грош цена его потугам. 

Иванов во всем, что касается спортзала, оказывается убедительным только в одном – что описываемое ему бесконечно чуждо. И вот тут ему веришь, когда он пишет про «потного парня, зажатого в пыточных объятиях тренажера». Вот, как говорил Ипполит, и тёпленькая пошла, вот и правда жизни нашего округлого автора просочилась. 

Но вся беспомощность относительно мелких деталей жизни и нелепого их описания меркнет перед следующим ходом автора. Когда он уже замахивается на описание людских отношений и жизни целого коллектива. 

Тот самый Сергей, главшпан всей «набивающей банки» бригады ветеранов Афгана, человек лихой (у него и фамилия – Лихолетов) и в городе более чем известный. В любовницах у него не абы какая тётка, а тихая девочка Танюша. Тане пятнадцать лет, и она постигает в училище азы парикмахерского дела. А в ее группе есть лидерша, девка по имени Нелька, при которой всегда ее свита – «три-четыре подруги, крупные и простоватые девахи». У Нельки мамаша торгует шмотками на рынке, который контролирует Лихолетов, чьи бойцы попортили товар мамаши. За это Нелька сильно озлобилась на тихоню-Танюшу и наехала на нее аки бульдозер – там и побои ежедневные, и унижения в виде общупывания лифчика Тани с криками «чего-то напихивает, чтобы сиськи были!», и обложение данью. Все свои карманные деньги, которые Лихолет ей выдает на обеды, сожительница теперь отдает злобной Нельке. До того доходит дело, что Танюша в голодные обмороки начинает валиться...

Напомню еще раз – Танюша девочка не абы какая. Во-первых, она дочка того самого высокого и стройного, как лук со стрелами, «тренера» из лихолетовского спортзала (ну который блестящие гайки ходит и подкручивает). Правда, толку от отца-гайкрокрута мало. Но зато, во-вторых, она любовница самого Лихолетова, запросто отжимающего у города рынки и комплексы. 
Причем медсестра в училище, беседуя с завучихой, которая собирается звонить родителям Танюши, проявляет адекватность:
«– Не советую, Анна Ивановна, – сказала медсестра. – Зачем вам опасные конфликты? Эта девочка живет не с родителями, а с Сергеем Лихолетовым, который командир у группировки “афганцев” во Дворце культуры».
А вот ушлые быдловатые одногруппницы Танюши, по мнению писателя, неразумны и наивны в подобных делах.
Где, в какой одинокой запруде провел свое детство и юность писатель-бобер Алексей Иванов – я не знаю. Но даже в моей московской школе были девочки, ходившие (как тогда говорилось) с районной шпаной, причем не самого крупного масштаба. Так в их сторону кашлянуть лишний раз остерегались. 
Впрочем, может, и тут сказывается не ивановское, а мое незнание жизни... Может, на Урале и впрямь все по-другому... Не зря же говорят – «уральский характер».

Я настолько впечатлился текстом Иванова, что уже проскакивал мимо «соленой селедки», например, которая на столе пирующих «афганцев» среди прочей нехитрой еды: гречки, макарон, картошки в «мундире», колбасы, кетчупа, пирожков с ливером и рыбных консервов. В конце концов, я же знаю, что есть еще и сладкая селедка, и маринованная, и какой только нет вообще. Раз уточнил автор, что селедка именно соленая была – значит, это важная деталь для текста, она сработает в нужный момент... Ведь ни слова про то, какой именно кетчуп – шашлычный или острый с аджикой, не было. И даже по колбасу не уточнялось, вареная или полукопченая. А вот про селедку – «соленая». На Урале такая – редкий гость на столе, значит. Значит, что-то будет с ней, с соленой селедкой, связано. Может, отравится насмерть кто, или просто занеможет на три дня... Ведь писатель Иванов – «мастер бытовой детали». Но нет, мелькнула и исчезла без следа, подобно многим другим персонажам романа. Не страшна оказалась уральцам соленая селедка. 

Суровый Урал в тексте «Ненастного несчастья» иногда сменяется другими локациями. Афганистаном или даже Индией. 

Допустим, едет по афганской долине наша автоколонна «в самое глухое время – в половине пятого утра». Вообще это уже в тех краях не ночь, а начало астрономических сумерек. Ну пусть. «Ярко-синяя афганская луна озаряла долину Шуррама не хуже осветительной авиабомбы». Модель осветительно-лунной бомбы Иванов благоразумно не сообщает, ибо на следующей странице унылый солдат Неволин (да, тот самый, что в начале романа исполняет ограбление) «тупо смотрел на едва светлеющую в темноте обшарпанную корму БМП». Видать, и ярко-синяя луна не ахти светила, и авиабомба осветительная едва коптила. 
Что это за «долина Шуррама» мне так и не удалось нигде узнать. Возможно, где-то между Уральским хребтом и Гиндукушем. Иванову виднее, как краеведу.

Потом в загадочной долине рассвело и вообще там случился жаркий бой. Пролитая бойцами кровь, как ей и полагается, «впиталась в светлый афганский грунт». Я вот тоже первые два десятка лет жизни думал, что кровь быстро и легко впитывается в землю, как водица. А потом увидел, что она выпуклыми блямбами на земле лежит, и сворачивается, запекается корками. Впрочем, может, грунт Шуррама какой-то особенный, из абсорбирующих материалов, или специально взрыхленный. Пусть так, всякое в Шурраме бывает, кто его знает – я искал его так долго и безуспешно на картах, что даже моя младшая дочка сжалилась и принесла мне свою книжку с картой Волшебной Страны – но и там Шуррама мы не нашли...

Далее бойцы убегают в каменные завалы, прячутся и пережидают, пока победившие «духи» не обшарят на предмет трофеев всю подбитую ими технику. Потом ночью бойцы совершают вылазку к сгоревшему грузовику – а то у них ничего нет, а надо ж решить проблемы питания и боеприпасов. По словам автора, «получалось очень даже неплохо: груда консервных банок, рваные пакеты с сухпаем, какие-то пластмассовые коробки (Хорошо хоть, что не «какие-то блестящие гайки»! – В.Ч.), два зеленых патронных цинка с шифром «7.62 Псгс обр.43». Вот такие вот «духи» в волшебной долине Шуррама обитают. 
Ну консервы еще куда ни шло – может, они моджахедам нехаляльные, особенно те, что со свиньей на этикетке. А вот два цинка патронов, оставленных валяться на светлом афганском грунте из-за неодолимой душманской лени – это щедро. Это прям будто по-нашему, по-уральски. Уверен, понадобись бойцам рояль – бородачи и его бы не тронули, настроили бы лишь получше да от пыли и гари протерли. Играйте, шурави, на здоровье!

Чувствуется, что раздухарившийся от батальных сцен Иванов входит во вкус, и следом сообщает нам устами прапорщика Лихолетова как лучше всего открывать консервные банки. Прапорщик не лыком шит – в камуфляже, берцах, темных очках, на левом запястье широкий кожаный ремешок с большими «Командирскими» часами. Четыре года в Афгане. Он знает, что почем. Поэтому снимает «с брюха ремень» и говорит недотепе Неволину: «– Смотри, салага. Затачиваешь край пряжки и пользуешься вместо штык-ножа!» 
Я готов смириться и простить удалому (а он действительно удалой!) прапорщику отсутствие при нем любого годного ножа, хотя у такого уж точно кинжал «пеш-кабз» был бы. Ну ладно, жалко человеку нож о банку портить, понимаю. Но вот то, что прапор какое-то невероятное чмо, носящее солдатский ремень (ибо что там затачивать на рамке офицерского ремня, положенного для ношения и прапорщику – ума не приложу) – как-то прямо обидно за военнослужащего. 

Правда, Иванов, как мастер детали, подкидывает загадку – а военнослужащий ли вообще прапорщик Лихолетов. Дело в том, что у него на правом запястье «болтался браслет-цепочка с жетоном, на котором значились фамилия, группа крови и резус фактор». Далее автор нам доверительно сообщает: «а личного номера Серега не имел – не был офицером». В альтернативной вселенной писателя Иванова дела в армии обстоят именно так – не каждый военнослужащий удостоится чести обзавестись личным номером. Не знали – так знайте теперь, что товарищам солдатам и матросам, сержантам и старшинам, прапорщикам и мичманам в СА и ВМФ вместо личных номеров полагались... ну не знаю, может, рисунки с вишенками, морковками, зайчиками и ежиками, как на шкафчиках в детском саду. 

Отдельным довеском к восточному колориту в книге далее упоминается некое «калема». Так творчески писателем Ивановым переработан исламский термин «калима» – изречение, декларация веры. 
Но на этом наш краевед не останавливается, решает блеснуть эрудицией и минимум дважды в тексте встречается загадочное: «Ла илях илля миах ва Мухаммед расул Аллах». Первый раз я решил, что просто опечатка, но Иванов настаивал и повторил эту фразу чуть позже еще раз. 

Да, понимаю. Извечная проблема кириллической транскрипции. И если с калемой-калимой еще возможно стиснуть зубы и смириться (хотя что мешало уточнить принятую транскрипцию – не понятно), то откуда писатель-бобер притащил в свою запруду вот этот таинственный «миах» в середине исламского свидетельства – для меня совершенная тайна. Нигде и ни в одном из вариантов транскрипции вы и близко не сыщете никакого «миаха», потому что там этого нет и быть не может. Чтобы было понятно, это как если в «Отче наш» сразу после слов «Иже еси на небесех» вставить «Ланца-дрица-гоп-цаца!».
Это альтернативный ислам в альтернативной вселенной, другого объяснения нет. Так и хочется спросить писателя Иванова: «Кто такой Миах? Это ваш родственник – Миах? Папа ваш – Миах?» 

В одном из интервью писатель Иванов поведал секрет своих знаний правды и богатой эрудиции. Он, оказывается, много читал в Интернете: «Я прочитал, что “афганцы” сами пишут о себе и выкладывают в Сеть. Таких воспоминаний много. В этих текстах “афганцы” гораздо честнее чем в интервью».
И еще из одного интервью: «Я всегда работаю так: одной рукой пишу роман, другой шарю в интернете, чтобы узнать, как все выглядит в натуре». 

Сразу на ум приходят бессмертные слова классика детской литературы: «И все бы хорошо, да что-то нехорошо».
А нехорошо вот что: наш писатель-бобер нахватался в Сети всего, чего надо и не надо, да и натащил без разбору в свои домик и запруду. 

Индия в книге описана достаточно красочно. То ли Иванов туда самолично съездил, то ли в Интернете много посмотрел про нее. А может и «Шантарам» прочитал и поделился впечатлениями. Не верить описанию запахов, звуков, цветов и всего буйства туземной жизни оснований нет. Как я упоминал, пейзажи всех мастей у Иванова получаются всегда очень хорошо. 
Но вот появляется в «индийском эпизоде» некая полноватая Даша (волшебным образом и волей автора имевшая эпизодическое отношение к сумрачному уральскому городу, откуда Неволин родом), и берет нашего героя в оборот – и в качестве гида, и всякое-другое еще, в разных позах. 
Герой показал себя на высоте и вызвал у дамы интерес. 
«Даша примерно выяснила для себя, кто такой этот Герман Неволин (она подкупила портье и подсмотрела на ресепшен ксерокопию паспорта Германа: сорок два года, разведен и не женат, детей нет, прописка в Батуеве)».

Вынужден огорчить и автора, и Дашу. Как правило, для поездки в Индию нужен так называемый загранпаспорт. Как правило, на ресепшен копируют лишь необходимое: первую страницу и страницу с актуальной визой. Больше им ничего от вас не нужно, тем более в Индии. Но даже если портье пришло бы в голову заксерить весь паспорт этого Германа Неволина, включая «детскую страницу» (речь идет о загранпаспорте старого образца) – во-первых, не факт, что дети (если имеются) обязательно вписаны именно в его паспорт, вполне себе могут быть и в паспорте жены. А во-вторых, граф о семейном положении и уж тем более о прописке в загранпаспортах нет. 
Что помешало писателю Иванову взять в руки старый загранпаспорт и полистать его – не знаю. Очевидно, обыкновенная писательская лень и тяга к простым решениям. 

Но не хочется ругать автора, потому что в целом Иванов автор хороший, доброжелательный по отношению к читателю. Если что-то непонятно – он всегда высунется из норки и пояснит. 
Вот описывает он ликеро-водочный завод: комплекс из двух цехов, гаража с мастерскими, склада и здания управления. И упоминает, что завод этот обнесен забором с колючей проволокой. Но, снисходя к недогадливому читателю, тут же поясняет: «чтобы не воровали продукцию». А мы-то подумали было – чтобы портянки было на чем сушить...

Или, допустим, соблазняет некий законченный прохиндей Владик нашу уже подросшую знакомую Танюшу-парикмахершу. Заманивает ее в шалман, пытается споить. Кстати, в этом же шалмане у Владика знакомая официантка, которую он периодически пользует. Но сейчас его цель – Танечка-Танюша. Главшпана Лихолета давно нет в живых, Таня сожительствует с хмырем Неволиным, Неволин в бегах – в общем, дама свободна практически. Мерзкий Владик и шепчет ей гнусно в ухо: «Я все эти годы помнил тебя. Все эти годы продолжал любить. Только сказать не мог... Ты мне снилась...» 
Ну Таня-дура, это понятно. А ну как и читатель тоже – дурак? Надо сразу же пояснить в следующем абзаце: «Конечно, Владик врал. Он всегда врал женщинам, чтобы побыстрее добиться секса». Ну надо же... Ну кто бы мог подумать... Негодяй как есть! Беру все свои слова о незнании Ивановым жизни обратно. Вон как точно описал – всю негодяйскую суть пояснил!
Правда, чтобы уж наверняка и в «яблочко», буквально через страницу над поверхностью воды снова появляется морда умного бобра и поясняет еще раз: «Владик приставал к Тане лишь потому, что приставал почти ко всем женщинам... Никаких чувств к Тане он до встречи в “Калигуле” не испытывал».
Ага, ну теперь-то уж точно с мерзавцем Владиком все ясно. Спасибо. 

Владику этому потом досталось – получил заряд из ружья в бочину. Правда, по ошибке его стрельнули. Хотели Неволина завалить, да спутали – из-за того, что Владик с Танюшей шпилли-вилли на даче делал. И когда спутавший и подстреливший персонаж сурово спросил раненого Владика, чего это тот с бабой Неволина шваркался.
«– Лю... бо... – прошептал Владик».
Снова выныривает бобровая авторская голова и поясняет: «Он хотел сказать “любовница”». 

И таких выныриваний в романе бесконечно много.
Размышляет герой о своих былых товарищах: почему одни из них стойкие к соблазнам, а другие нет. Перебирает в памяти их одного за другим, как старушка – набор мельхиоровых ложек. 
«Почему Герман размышлял об этом?» – вдруг вопрошает неизвестно кого автор. И следующей же строкой сам и поясняет: «Потому что тоже не справлялся». Ах вот оно что!.. Не беда, что это читателю очевидно уже несколько сотен страниц. А вдруг кто чего не понял? 

Перед чтением текста я загадал, что если в нем ни разу не встретится «нажать на курок», то... Не знаю, что. Так и не смог ничего загадать, потому что был на сто процентов уверен – Иванов не из таких. Он не сможет себя сдержать и кого-нибудь, да заставит «нажать на курок». Право, ждать мне пришлось до последних страниц, пока коррумпированный полицейский не крикнул «Нет!» и не «испугался, что Неволин тоже нажмет на курок». Я даже не удержался от дурацкого: «Йеессс!», самопроизвольно у меня вырвалось. Вот до чего автор довел. 

Несчастное «Ненастье» Алексея Иванова – плохой и нудный многословный текст. Причем многословность его – пустопорожняя, как болтовня подсевшего к вам в электричке слегка выжившего из ума пенсионера-дачника. Начнет вам такой о чем-то рассказывать – тут-то вам и конец, если вздумаете прислушаться. Утонете в вязком потоке подробностей, не имеющих ни малейшего отношения к фабуле. Почти каждый третьестепенный персонаж предстанет во всей красе – детство, отрочество, юность... если удается персонажу дожить, то и его зрелость со старостью станут вам известны... узнаете, когда этот персонаж сочетался браком и когда развелся... далее последуют подробные выписки из трудовой книжки и справки из поликлиники, стенограмма опроса бабушек, дежурящих на лавочке во дворе... Все узнаете. А вот зачем весь этот хлам натащен в плотину и засоряет ее – уже вопрос к трудолюбивому писателю-бобру.

Вопрос: «А зачем вообще было написано это несчастное “Ненастье”?» задавать не буду. Решил автор написать – ну и написал. Свободный человек, в конце концов. Да и надо же куда-то отходы девать, не пропадать ведь. Он, повторюсь, очень и очень хозяйственный.
К тому же Иванов – автор в своем роде уникальный, со своим собственным продюсером в лице очаровательной и весьма деятельной дамы по имени Юлия Зайцева. Предположу, что упомянутая хозяйственность автора во многом стимулируется именно ее энергией и усилиями. 

Но за какие грехи все это ненастное несчастье досталось читателю – тут уж каждый читатель решает сам.