«А билет оказался счастливым...»

***

Я по волчьим билетам пройду -
куда вам с пропусками не снилось.
В чёрном списке светло как в аду,
и попасть в них – особая милость.

Чёрный список – что красный диплом,
что особые знаки ношенья
за пожизненный крах и облом,
за необщее лиц выраженье.

И окажется, это не зря -
что не трапеза, а затрапеза,
то что надо всем – до фонаря,
то что лишним зовут – до зарезу.

От любви и свободы балдей,
прорывайся сквозь рвы и турусы, 
забывай имена у вождей
и не празднуй – чтоб ни было – труса,

и стихи и романы рожай,
коротай над страницею ночку.
Волчьи ягодки – мой урожай
с поля, что перейду в одиночку.

Я у вас ничего не брала
с барских плеч, по запискам и ксивам.
Чёрный список – что сажа бела,
а билет оказался счастливым.

 

***

С ярмарки, с гремящего базара
возвращаюсь наконец домой.
Всё, чего добыла – было даром.
Всё, что есть – храню в себе самой.

А тропинка вьётся тоньше шёлка...
Сколько ей ни виться – путь один.
Но ещё полны мои кошёлки,
где плоды созревшие годин.

Там на дне утраты и потери,
лишь скажи волшебное: «постой!»
На Сезама запертые двери
есть от сердца ключик золотой.

Муза, провидению послушна,
шлёт меня по новым адресам.
Голова летит, как шар воздушный, -
что теперь рыдать по волосам!

Мелочь звёзд рассыпана на бедность.
Это плата за земную боль.
Млечный путь – как молоко за вредность,
чтоб его впитал в себя любой.

Сколько мы продержимся в окопе
наших норок, логовищ и гнёзд?
Столько, сколь душа за жизнь накопит.
Столько, сколько свет идёт от звёзд. 

 

***

Когда всюду мрак – не укрыться в тени,
за линзами розовых стёкол...
В пространство высокое руки тяни,
где сгиб в одиночестве сокол.

И небо, и ветер – всё это про нас...
Но я не Шагал и не птица,
я так высоко забралась на Парнас,
что вряд ли сумею спуститься.

Там свет ослепляет своей синевой,
с душой в поединке встречаясь... 
Но мир изменяется, и за него
я больше уже не ручаюсь.

Да будет всё то, что живёт вопреки,
всё то, к чему дышишь неровно.
Да будут чисты мои черновики,
исчёрканы, но – чистокровны.

 

***

Утро ночи черновик
перепишет набело.
Хороша ты, жизнь, на вид,
жалко, что одна была.

День скрывается во мгле,
ива к речке клонится...
Жаль, что жизни на земле
больше не обломится.

 

***

Облетают листья, облетают,
открывая истину нагую.
Души наши золотом латают,
их ловлю губами на бегу я.

Нет у нас пощады для природы.
Старую листву ты похоронишь,
а какой-то листик желторотый
не заметишь да и проворонишь.

Полетит он солнышком в конверте
рассказать, что всё ещё наступит,
вы не верьте холоду, не верьте
той ноге, что на него наступит. 

 

***

Душа обезоружена
уж тем, что обнаружена.
Душа моя, отдушина,
тебе так много лет.
Пока ты не задушена, 
пока ты не разрушена,
давай с тобой до ужина
сварганим триолет.

Навру себе с три короба,
что жить на свете здорово,
что всё здесь любо-дорого,
и все мы собрались,
что нет красивей города,
что живы все и молоды,
и ещё много пороха,
и даль совсем как близь.

Душа моя, начальница,
ты вовсе не печальница,
лохушка ты и чайница,
болтушка, трололо,
попробуй не отчаяться
и к берегу причалиться,
к тому, что не кончается
и от чего тепло.

 

***

Грязная лужа когда-то была белым снегом.
Я обошла её, не попирая ногой…
Эта старушка когда-то была белоснежкой.
Кто-то поди и сейчас её помнит такой.

Были когда-то ругательства нежным признаньем,
но их отвергли, и вот они стали грубы.
Было невежество раньше осмеянным знаньем
и опустевшими норками были гробы.

Не допустите, чтоб стала лягушкой царевна,
и чтобы принц превратился в чудовище вновь.
Пусть будет так, как задумано Богом издревле,
пусть торжествует на свете добро и любовь.

 

***

 Коню не смотрят в зубы, пусть даже он троянский,
и я всегда так рада подаркам от судьбы.
Пусть даже волк тамбовский то будет или брянский…
Целуют те же грабли расшибленные лбы.

Бывает, вычитанье даст больше чем сложенье,
хоть то не сразу видно обобранной душе.
Какое-никакое, но жизни украшенье,
когда любовь лепила я из папье-маше.

Хоть золотник непрочен – я в нём души не чаю,
и пусть судьбы уроки и впредь не будут впрок.
Я жадина – билета Творцу не возвращаю. 
Я лучше обменяю на гениальность строк.

 

***

Муки ада или райский сад -
ничего неясно впереди.
Календарь листается назад,
ты ему попробуй запрети.

Стрелки ходят сами как хотят,
время сбилось и сошло с ума.
Листья прошлогодние летят
и лечу за ними я сама.

Снова мне надежда что-то врёт
и любовь оставила одну.
Ясно лишь одно: нельзя вперёд. 
Лишь назад, по кругу, в глубину.

 

***

Время круглое, как земля.
Отправляясь в путь, что не прожит,
всё равно, как бы ни петлял -
ты оказываешься в прошлом.

Как бы жизнь ни была нелюба -
ты со мною как дом и детство.
И куда б ни вела судьба -
никуда от тебя не деться.

Ты меня на руках носил...
И сейчас мне даришь надежду.
Как атлант из последних сил,
надо мной моё небо держишь.

Я по мостику снов иду…
Как любил ты меня красиво!
И в гробу тебе, и в аду
буду я повторять: спасибо.

С точки А вышла в точку Б...
Только сколько в пути ни странствуй -
а вернусь всё равно к тебе.
Время круглое, как пространство.

 

***

А час последний тикал, тикал,
с невинностию бубенца...
Но вот и нас она настигла -
поэма нашего Конца.

Ты одевал меня, как куклу,
просил: на кухне не возись...
Заря давно уже потухла,
но долго розовеет высь.

И вот она уж цвета сливы,
но продолжает ворожить…
Я исхитрилась быть счастливой.
Я умудрилась просто жить.

Сдыхая над ручьём от жажды -
в жару я находила тень, 
а в реку, что не впустит дважды -
я заходила каждый день.

В страну любви не надо визы -
она сама приходит сном.
Я выключаю телевизор -
включаю дворик за окном.

Закон как ларчик мне открылся:
чем ближе к сердцу – тем родней,
чем дальше – тем сильней бескрыльство,
тем холоднее и одней.

Но я переборю остуду -
хотя бы и весь мир продрог.
Я всё равно к тебе прибуду
по лесенке весенних строк.

Плыви, бумажный мой кораблик!
Я выйду утром налегке.
Стихи же багажом отправлю -
встречай их в нашем далеке.

 

***

В доме я живу как будто в коме,
с отпечатком в сердце ножевым.
На твоей могиле – словно в доме,
когда был он нашим и живым.

Ты мне пишешь следом самолёта
и дождя бегущею строкой...
Твои письма я читаю слёту,
хоть перо водилось не рукой.

Растворюсь, как кофе, без остатка,
в нашем утре, в наших вечерах.
На губах по-прежнему так сладко
от твоих в мерцающих мирах.

Месяц смотрит сверху добрым взглядом.
Ждёт меня свиданье на звезде...
Бог теперь всегда со мною рядом,
даже если нет его нигде.

 

***

И пряди легкокрылы,
и жилка на виске,
и счастье говорило
на птичьем языке.

И облака ваялись,
и всё казалось сном,
и мы с тобой валялись
на лежбище лесном.

Был мир предельно сужен -
лишь губ и сердца пыл,
и мне никто не нужен
на целом свете был.

Ты реешь в эмпиреях,
но память так остра,
что до сих пор я греюсь
тем пеплом от костра.

Нелепо, что ты умер,
что ты уже не тот.
Наверно, это юмор,
как чёрный анекдот.

Всё тише и укромней
свиданья в облаках…
Я помню, помню, помню
все жилки на висках.

 

***

Когда мы впервые с тобой были в Питере -
ездили к Коле и Гале -
ты был ещё – помнишь? – в дымчатом свитере,
вместе с тобой покупали. 

Мир Пушкина, Гоголя, Достоевского
крутил нас, толкал плечами,
и толпы праздно гуляющих с Невского
порою нас разлучали.

И я сказала: коль потеряемся – 
(мобил ещё нет и в помине) -
тогда на площади этой встречаемся,
у памятника Екатерине.

Сейчас брожу вот по нашему городу,
под нашими небесами,
встречаю всё, что было нам дорого,
невольно ищу глазами -

а вдруг не ты, но тень твоя где-то тут -
невидимая, но рядом -
заденет похоже кепкой надетою,
согреет случайным взглядом…

Быть может ты – тот мелькнувший в трениках,
иль эти в коляске дети?
Мы просто с тобой потерялись временно
на этой дурной планете.

Порой померещится: мы с тобой в Питере…
Ну где тебя черти носят?!
Но никого нет в дымчатом свитере.
Такие теперь не носят.

 

***

Гуляет ветер по пустой аллее,
уходит день, и плачет, уходя...
А мне лучей навязчивых милее
минор ночей и реквием дождя.

Как хорошо в хитоне из тумана
под этот элегический мотив
тянуть напиток истого гурмана -
из манны и луны аперитив.

Как медленно, задумчиво и плавно
танцует пыль в мерцающем луче...
Во мне печаль, мне имя Ярославна,
я плакальщица на твоём плече.

 

***

Там где душа ютится -
имя твоё святится,
нежится в небе птица,
передаёт привет.
Мальчик мой многолетний,
день мой последний летний,
сколько кружилось сплетней,
но был сильнее свет.

Я тебя не оставлю.
Памятник тебе ставлю.
Я тебя жить заставлю
в пику иным мирам.
Памятником нам будет
то, что смерть не остудит,
то что всегда пребудет,
сколько б ни умирал.

 

***

Свет забыла в кухне выключить, он горел всю ночь напрасно.
Звёзды утром запоздалые не успели скрыться в тень.
Так и сердце моё глупое, бесполезно и прекрасно,
как фонарь, что возле дерева, освещает божий день,

освещает наше прошлое, след истаявших прогулок,
все слова давнопрошедшие, позапрошлогодний снег,
занесённый пылью времени наш Цветочный переулок,
чтоб вернуть в реальность мёртвую то, что видится во сне.

Очень медленно доходит он, через годы и преграды,
незаметною лучинкою – свет от сердца как от звёзд,
но когда-нибудь кому-нибудь он сумеет стать отрадой,
но в конце концов дотянется до кого-то этот мост.

Вы пройдёте, где ходили мы, и поймёте как любили,
и о том, что может близкою стать далёкая звезда,
и о том, что столько вечности в этой фразе: «жили-были»…
Уходящее уходит лишь чтоб остаться навсегда.

 

***

У меня никого больше нет, кроме этого мира,
кроме этого неба и ветки каштана под ним.
Может быть, потому мне и люди близки так и милы,
каждый ранен и смертен, обижен и незаменим.

Мне не нужен никто, но я всё же прошу вас остаться,
ведь рыбак рыбаку нужен больше, чем щедрый улов.
А придут холода – и куда же тогда мне податься
без тепла ваших глаз и горячих отзывчивых слов?

Я люблю по утрам останавливать взглядом прохожих,
что спешат по каким-то своим бесконечным делам,
непохожих, чужих, но как хочется думать – хороших,
тех, что слушают душу в ущерб ненасытным телам.

Как условны границы меж тем, что своё и чужое...
Как роднят их промокшие пряди от вешних дождей...
И ношусь я как с торбой – с своей расписною душою,
где хранится у Бога украденный летний наш день.

Бог поймёт и простит, что тебя я не отпустила,
он ведь тоже наверно любил и, как мы, одинок, –
что когда я вчера у тебя на могиле гостила –
вместо траурных лент положила сонетов венок...

 

Художник Роман Величко.