«То, что видел, с тем, что знаю, помоги связать в одно, жизнь моя...»

Михаил Манченко. «Посетитель». – Изд. ЧС, 2019 – 268 стр.

…И над собственною ролью плачу я и хохочу, по возможности
 достойно доиграть своё хочу – ведь не мелкою монетой, жизнью
 собственной плачу и за то, что горько плачу, и за то, что хохочу.
Юрий Левитанский

О том, что запретный плод сладок, известно ещё с библейских времён. «…От всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него…» Но жажда познания именно от этого дерева с веками не уменьшается, а только растёт. Хочется разобраться самому, узнать, попробовать, понять, в том числе, прочитать. И, когда в запретный список попадают книги, это только добавляет интереса к ним. Впрочем, сам факт запрета литературы в наше время, когда в интернете есть всё, в том числе и запретное, достаточно странен и сомнителен. И, вероятно, потому (но не только) книга Михаила Манченко «Посетитель», ставшая «запретным плодом» в одной из стран, весьма популярна среди читателей. Не только потому, что запрещена, но и от того, что написана интересно и увлекательно. А главное – честно и искренне. Это ощущается от первой до последней страницы, вызывая доверие и сопереживание. Притом что автор – не профессиональный писатель. Михаил Манченко – успешный предприниматель из Норильска, который летом 2014-го года и зимой 2015-го трижды краткосрочно побывал в Донбассе, где своими глазами увидел, что там происходило, и на своём опыте прочувствовал весь ужас военных действий того времени. Таких приезжих, неравнодушных и сострадавших мучениям людей, вдруг оказавшихся участниками (и жертвами) нежданной и, казалось, немыслимой войны, называли тогда «посетителями». Манченко написал о своих поездках мемуарную книгу, которую так и назвал: «Посетитель». 
Взгляд его на события – не только предельно честный, проницательный, пытливый, но и аналитический. Он постоянно пытается понять, разобраться, почему всё так произошло, как могло получиться, что ненависть стала главным определяющим чувством в мирной, доселе неконфликтной стране? Ненависть к кому? К своим же землякам, соседям, бывшим совсем недавно друзьями. Ненависть из-за чего? В здравом уме понять невозможно.

Вот замысел, неведомый уму, – врагами назначать в своем дому друзей, соседей, отправляя всех прямой наводкой, позабыв про грех, прямой наводкой в злые небеса, сквозь детские, бездонные глаза, не ведая, что другом бывший враг уже готовит твой небесный шаг…

​

Автор ищет ответы на свои вопросы, задавая их жителям Луганска и его окрестностей, добровольцам-ополченцам из Украины и России, чиновникам, шахтёрам, водителям… Всем, с кем столкнула его прихотливо нелёгкая судьба «посетителя». Кстати, он мог бы, вероятно, в своей книге изобразить себя наподобие некоего былинного героя, бесстрашного и решительного, умелого и многоопытного… Но не делает этого. Он описывает всё, как было, со своими сомнениями и переживаниями, страхами (а без них разве возможно?) и опасениями, совершенно понятным желанием остаться живым, соседствующим с благородным чувством долга и ответственности. А также порядочности и сострадания. Вероятно, именно они движут человеком, сознательно идущим в гущу опасных событий. Понимающим это, но, тем не менее, не изменяющему принципу: «Делай, что должно, и будь, что будет». 
 

Вновь бесноватость назначает встречу. И ненависть, оскалив чёрный рот, взрывает, убивает и калечит, и, кажется, назад, а не вперёд стремится время, как палач за плахой, как мракобес, лелеющий войну. И прошлой смерти воскрешая страхи, жизнь, как собака, воет на луну.

Перед глазами читателя – череда событий и героев. Относительно мирный поначалу Луганск с митингами, с людьми в камуфляжной форме и без неё, с возникшими на ровном месте блок-постами, с ощущением тревоги в воздухе… Но – мирный. 

И потом – расстреливаемый тяжёлой артиллерией, танками и ракетными системами залпового огня, с гибнувшими жителями, с полувоенными, плохо вооружёнными отрядами, в которых на первых порах собрались разные люди, от благородных, идейных романтиков, до циничных и беспощадных грабителей. Автору чаще всего встречались либо первые, либо просто мирные люди, возмущённые несправедливостью и решившиеся встать на её защиту. А ещё он наблюдал за городом, за тем, как уничтожали его исторический центр, пробив снарядом громадную дыру в стене музея истории и культуры, разрушив фасад великолепного здания областной библиотеки… Нет этому объяснения. А оправдание? Есть ли оно?

Город захвачен в плен временем сорванных крыш, где от упавших стен стонет подавленно тишь. Время нежданных мин взорвано крахом идей. Город один на один с эхом немых площадей.

«…Почему поднялся Юго-Восток? Почему Украина не захотела с ним говорить? Почему сразу авиация и танки? Ищу ответы... Много беседую с одесситами, харьков-чанами, добровольцами из Николаева. Ребята непредвзято и просто рассуждают о причинах кризиса: “Разные мы, они нас не любят, мы их”. Берусь утверждать – война не столько гражданская, сколько межнациональная распря. …Со времён позднего СССР каждый житель Украины делал личный выбор: остаться русским в надэтническом значении этого понятия или стать украинцем – новым восточным европейцем... Донбасс, в массе своей, остался русским…
– Про нас что говорят? “Луганские и донецкие – гопота, совки, балласт, холопы бессловесные”, – слышу я от ополченцев. Характеризуя соседей по стране, они в долгу не остаются. 
…Мне интересно, что помешало насельникам юго-западного Придонья стать украинцами? На этот вопрос местные отвечают разными словами, но, по сути, звучит одно – чтобы сделаться украинцем, необходимо принять две принципиальные вещи: согласиться на то, что Гитлер меньшее зло, чем москали и совдеп, и признать свою второсортность… Формируемое “общественное мнение” ставило русским в вину и голод тридцатых, и весь период советской власти. Это было разлито отравляющим воздух ядом… Мнение о том, что на экономике страны гирей висит дотационный Донбасс, постоянно звучало в публичном пространстве. Население его клеймилось косной, иждивенческой массой… Смена экономической формации, отказ от капитализма – второй по значимости побудительный мотив. Будущее социально-экономическое устройство обсуждается постоянно и повсеместно: на строительстве баррикад, в нарядах, в курилках. Диапазон предложений от военного коммунизма до “скандинавских”, социал-демократических моделей…»
Но все эти предложения и рассуждения обрели относительную актуальность лишь после событий весны, а если точнее, осени и зимы. И события эти происходили отнюдь не в Луганске, заводы, шахты и учреждения которого всю зиму просто работали, с изумлением наблюдая за тем, что происходило в столице и западнее её. Но общественная жизнь в разных регионах – это те же сообщающиеся сосуды. Всё взаимосвязано. Можно ещё сказать о зеркальных отражениях. Ибо люди везде одинаковы, и если что-то происходит где-то там, то можно не сомневаться: оно отразится и тут. И отражение это не замедлило появиться. Виды были безрадостные. Тем не менее, начиналось всё скромными даже не требованиями, а предложениями, просьбами. Почему их не услышали, не обсудили? Не реализовали, в конце концов? 
«…Чего требовали в феврале–марте 14-го года? Всего-то неясной федерализации страны и официального статуса русского языка в своих регионах. Что стоило новым властям обмануть неискушённых, политически не организованных людей, пообещав им и то, и другое? Ничего не стоило! Но власть демонстративно не пожелала гасить разгорающийся пожар. Почему? Потому что пожар был нужен. Почему власть бездействовала, спокойно наблюдая, как протест набухает и организуется? Потому, что хотела не разгона полицейскими дубинками нескольких тысяч протестующих – хотела генеральной зачистки. После того, как восставшие выдвинули первые политические требования, власть, минуя стадию переговоров, сразу перешла к пода-влению военной силой – сразу войска и сразу кровь... 
Совершенно избыточная жестокость, какую демонстрировали с первых дней АТО, убивая не только вовлечённых в сопротивление, но и пассивно сочувствующих, тоже стала элементом стратегии – обозначалась невозможность малейшего компромисса: “Сдайтесь или умрите”. Люди были поражены этим безумием. Многие до последнего не верили, что будут стрелять, основная масса надеялась – власти попугают, но будут договариваться. Но… Кровь должна была стать ингредиентом, намертво скрепляющим страну в единое национальное целое… Судя по всему, война будет долгой…»

Увы… Мира не было, и нет. Похоже, здесь ему не рады. И эхо новой канонады летит, как бабочка на свет.

Почему так долго длится плохое? Почему так много пустых слов и так мало реальных дел? Все всё видят и понимают, но ничего не меняется. Кто-то оправдывает тех, кто-то – этих. А время судит всех. И вердикт его беспощадный. Ибо плохо всем.

Все закончится когда-нибудь, смолкнут позабытым эхом взрывы. Жаль, что невозможно заглянуть в будущее – как вы там? Все живы? Жаль, что продолжается война, проявляясь масками на лицах. И уже почти что не видна тень любви. А ненависть все длится.

Интересно наблюдать трансформацию настроения, взглядов, нравов по мере развития ситуации. Летом 2014-го во взглядах большинства протестующих преобладали романтические ожидания в классическом контексте свободы, равенства и братства. Вот услышанный летний разговор двух молодых людей: 
«– Всё сделаем! Всё восстановим! По двадцать часов работать будем! – говорит маленький, сухой юноша. 
– Себе угля нарубил тонн двадцать и пошёл другому рубить. Мы, главное, вместе должны. Мы тут – дома. Всё устроим по-честному! – отвечает ему широкоплечий лопоухий парень…»
Зимой 2015-го года многое выглядело уже не так, как мечталось. Тяготы будней военного времени отражались на настроении людей, действительность оказалась прозаичнее и драматичнее, чем ожидалась. 
«…Нравы ополчения я нашёл заметно огрубевшими. Сердечность в отношениях сменилась равнодушием, эгоизмом, зем¬лячеством. Потери, кадровая текучка, тяжесть и длительность войны сделали своё дело – через ряды ополчения прошли не только герои и бескорыстные труженики. Если на передовой, в окопах, царил дух взаимопомощи и братства, то в тылу он уже был не так заметен».
А вот заметным оказалось зарождение нового неравенства. Люди везде одинаковы. И самые активные, амбициозные и целеустремленные не всегда оказываются самыми моральными. Так было во все времена, и нынешние – не исключение. Это не новость, не открытие. Но это не радует. В том числе, и автора: 
«”…Почему гнить начинает всегда именно с головы? С особых отделов, контрразведок, комитетов? Работа меняет их? Или, наоборот, изначально туда идут люди, только через красные „корки“ спо¬собные проложить себе дорогу к джипам, зарезервированным столикам, к сладкому праву давить холопов по тротуарам?” – размышлял я… Получится ли в Стаханове казачья республика, основанная на принципах социализма, – посмотрим. Но новые милиционеры из слуг правопорядка уже превращаются в вершителей судеб. Какое-то время эти ребятки будут довольствоваться возможностью безнаказанно пинать сограждан, но кончится война, вернутся мирные потребности, и дела здесь начнут решаться не только по “совести”, но и по прейскуранту».
Было бы неправильно думать, что книга Николая Манченко – сухое, дневниково-телеграфное изложение мыслей и наблюдений, лишенное красоты русской литературной речи. Хотя, и в этом случае произведение было бы ценным документом, свидетельством очевидца исторических событий. Но это, на мой взгляд, – настоящая проза талантливого литератора, которому дано не только замечать главное в происходящем вокруг, но и излагать его мастерски и увлекательно. Вот только один пример в подтверждение сказанному: 
«Стихло, разошлись тучи. Луна осветила холмистую долину, чуть ли не до Стаханова. Из оврагов и логов поднялся туман. Космос и степь, слитые в единое выпуклое пространство, горели редкими звёздами и одинокими огнями.
Чернели терриконы и мёртвые промзоны. Неземными, циклопическими иероглифами кривились перерубленные вышки линии электропередач. На западе, за линией обороны, мерцало зарево. Оттуда шёл неумолкающий артиллерийский рокот. За холмом полыхало Дебальцево».
Возможно, кого-то смутит достаточно частое использование обсценной лексики. Ну, так «на войне, как на войне». Это просто достоверное отражение речи персонажей повествования. Да и, откровенно говоря, эта лексика уже давно стала неотъемлемой частью произведений искусства, живописующих гламурный быт так называемых сливок общества. Потому из уст шахтеров, комбайнеров и водителей такая речь звучит намного более естественно и обыденно. Правда жизни. 
Правду ищет главный герой книги, он же её автор. Правду, которая лежит в основе разразившейся трагедии. И потому вполне ожидаем его вопрос самому опытному, немолодому ополченцу, чья честность у автора сомнения не вызывает. 
«Я задал вопрос, который давно не давал мне покоя:
– Вова, вот ты воюешь с самого начала, ты российские части здесь видел? Не спецов, связь там или разведку, а именно части, ну хотя бы танковую роту, батарею?.. Здесь, в Санжаровке – российской армии нет. Пусть наш участок не самый… но ведь и по всему фронту… я с ребятами из Троицкого, из Калиново, Чернухино, Редкодуба, Вергулёвки разговаривал – нигде российской армии нет. В самом Дебале тоже никто её не видел. Даже по косвенным признакам, где, например, российские госпитали, военврачи?.. Вот танки эти, что недавно подошли, это ж не регулярная армия – борта без активной брони... Вот я и говорю – российской армии не видел. А ты? Только чтобы именно своими глазами, ты видел?
Дед молчал, свесив голову набок и по-стариковски жуя губы. Он отозвался, когда я уже решил, что обидел его своим наскоком:
– Нет. Войск или частей я тоже не видел. Россиян видел здесь, и профи, тех, что за деньги, и идейных, и военспецов, и вот таких, как ты, “посетителей”. Но так, чтобы конкретно роту там или батарею, – ни, не бачив…»
Кто-то поверит в это сразу и безоговорочно, кто-то столь же безапелляционно назовёт это немыслимым бредом. Переубедить никого невозможно. Да и не ставил, судя по всему, Манченко для себя эту задачу. Он просто рассказал о том, что видел своими глазами и слышал своими ушами. Я бы назвал его не «посетителем», а «очевидцем». А его книгу – важным художественным документом эпохи расстрелянных городов, времени, которое разделило жизнь большой европейской страны на «до» и «после», времени, в котором правда попадает под запрет. А жизнь продолжается под девизом «невзирая ни на что».

Условно делимы на «право» и «лево». Как славно незримы «король, королева, сапожник, портной»… Это со мною и с целой страной, где всех поделили почти безусловно на «любишь – не любишь», на «ровно – не ровно», а будто вчера – жизни беспечной была, как сестра, страна, где так быстро привыкли к плохому, где «эныки-беныки» вышли из дому, а следом свинец, хочешь – не хочешь,
но сказке – конец.