Самый правильный памятник советскому сатирику

На непонятном многим поклонникам надгробном памятнике Михаил Жванецкий делает именно то, что должен – выполняет свой профессиональный долг.

Не то, чтобы я был большим любителем творчества Михаила Жванецкого. Но, во-первых, он одессит. И автор этих строк тоже. А это обязывает. Во-вторых, объективно он всё-таки голова. Из тех, про кого в славном городе Черноморске говорили: «Я бы ему палец в рот не положил!» И, наконец, в-третьих, какими-то уж очень плоскими и даже недалёкими показались мне эти типовые суждения нынешней интернет-публики, которая устроила, как сейчас выражаются, «баттл» вокруг этого монумента на Новодевичьем кладбище. 

«Не все поклонники знаменитого сатирика Михаила Жванецкого одобрили художественно-архитектурное решение памятника, установленного на могиле артиста в годовщину его смерти. Так, споры разгорелись под постом в Instagram актёра Павла Коссинского. Часть комментаторов посчитала неудачным замысел скульптора Владимира Соскиева. “Почему так? Он никогда не поворачивался спиной к нам… Наш бессменный дежурный по стране… грустно”, – отметила одна из пользовательниц. “Ушёл в памятник”, – высказал мнение ещё один комментатор. “Соскиев в своём амплуа. Вот, теперь Жванецкого низверг лицом вниз в раствор”, – гласит следующая запись». 

Уж не тот ли это случай, когда древние латиняне говорили: «Врачу, исцелися сам!». В том смысле, что прежде чем о чём-то судить, убедись, что ты вообще понимаешь, о чём речь. Нынешняя массовая публика слишком часто, увы, элементарно не дотягивает до понимания небанальной художественной символики. 
На мой же взгляд, данный символ вполне очевиден и без особого труда читается достаточно образованным человеком, которому кое-что известно о том, что значило быть сатириком во времена СССР. В Одессе об этом говорят коротко и ясно: «Это нечто особенного!» И это действительно так. 
Не поймите меня превратно. Не в том смысле, что в Союзе нам плохо жилось. Совсем нет. Но своя специфика всё-таки была. И справляться с ней нам очень сильно помогали те редкие люди, у которых был очень особый дар. Нет, не просто смешить досужую обывательскую массу, которой в кои веки захотелось чего-то остренького. Задача была куда сложней и в то же время намного значительней. 

Потому что основное предназначение настоящего сатирика тех времён заключалось в том, чтобы прошибать своим лбом железобетонные стены засевшей во многих начальственных головах заскорузлой идеологии. Не той её первозданной версии, которую разработали далеко небесталанные классики марксизма-ленинизма, а той, которая оказалась ближе к телу массового партийного кадра. А это уже нечто совсем другое и куда менее презентабельное.
Отечественному сатирику тогда приходилось делать то, что кроме действительно штучного корифея этого цеха сделать в тех условиях не мог никто. Прошибать те самые замшелые стены и таким способом давать людям ощущение объёмности, неоднозначности и даже осмысленности бытия. 
Не знаю, насколько конкретно Михаил Жванецкий справлялся с этой задачей. Вот Аркадий Райкин точно справлялся. Чего стоит одна только его юмореска про скособоченный костюм, у которого было много портных, но за конечное качество которого ответственных не нашлось. Ведь это было до зубовной боли знакомо нам, не избалованным haute couture от месье Кардена. А ещё было легендарное советское комедийное кино, с его незабываемым «Лёгким движением руки брюки превращаются … в элегантные шорты!». А они всё никак не превращались… И публика в кинозале каталась со смеху потому что это был, увы, всем хорошо знакомый собирательный образ советской слишком лёгкой промышленности. 

И киножурнал «Фитиль» был совершенно незаменимой всесоюзной метлой, посредством которой из нашей светлой, в общем-то, жизни весело и непринуждённо выметалось всё её недостойное. И его печатный соратник журнал «Крокодил» тоже не сидел, сложа руки. Одна только его рубрика «Нарочно не придумаешь» так наглядно учила нас, какими балбесами и неучами точно быть не надо, что даже все полученные в школе колы и двойки не могли сделать большего. 
Автор памятника Михаилу Жванецкому, на мой взгляд, был явным образом вдохновлён и движим именно таким адекватным разумением роли мастера сатирического цеха в жизни большой и очень нуждающейся в здоровом юморе страны, который помогал ей не унывать и двигаться дальше в будущее.
Большие сатирики вносили в это движение свою, по сути, незаменимую лепту. Ибо делали то, что другим было недоступно. А без этого в стране, где официально колебаться можно было только вместе с партией, причём с самым серьёзным выражением лица, а для обозначения самых лучших времён было тогда же придумано не самое весёлое слово «застой», жизни быть не могло примерно в такой же степени, как на планете Марс. 
Вот за этим главным делом жизни – прошибанием своим лбом официального железобетона и застал Жванецкого автор данного монумента. Возможно, это даже не столько памятник отдельно взятому Михал Михалычу, сколько всей советской сатире вместе взятой. Ничего подобного сегодня, особенно по той роли, которую она играла в жизни общества, и близко нет. 

И это очень хорошо, что у нас были такие штучные люди, которые, что называется, могли добавить перцу в нашу кровь. И вся страна могла отдохнуть душой и даже оттаять сердцем, когда они говорили по телевизору то, что мы могли себе позволить только на кухне. И, видимо, не так уж всё было плохо в нашей «консерватории», если наверху были такие руководители, которые позволяли этим людям быть и всё это нам говорить.
Я ещё помню то ощущение. И оно было, прежде всего, ощущением гордости. Потому что пока в стране есть живой дух критики, когда эта критика порой принимает остросатирические формы, значит ничего ещё не потеряно. Потому что велик не тот, кто может смеяться над другими. Но тот, кто может смеяться над собой. И у него есть благодарная за это аудитория.