Цветы моего дедушки

Мой дедушка Бекназар был известным уважаемым аксакалом (1) в Чимбае. Все, от мала до велика, признавали его. Каждый, кто проходил мимо нашего дома, считал своей обязанностью поприветствовать его. Большая часть таких прохожих... были такие же старики его возраста. До сих пор я ещё не встречала в жизни такого же великодушного, наивного и в то же время мудрого человека, как мой дед. Говорю так потому, что мой дедушка при виде незнакомых лиц никогда не допытывался, откуда он, к какому роду принадлежит и т. д. Ко всем он относился одинаково. 
Однако мой дед был очень проницательным человеком, который видел людей насквозь. Меня удивляла его оценка, которую он давал людям, и рано или поздно она оказывалась верной. 
Ещё одно из лучших качеств в характере моего деда – умение найти общий язык со всеми. У него было очень много друзей разных национальностей – узбеки, туркмены, казахи, татары, русские, с которыми он свободно общался и близко дружил. Они приезжали к нему в гости из далёких городов. 
Помню, я тогда была ещё маленькая. Наш сосед слева Исмаил ага продал свой дом и переехал в Нукус. На его место очень скоро заселились новые соседи – русские. Это был Иван, друг моего дяди. Отрадно было то, что и в их семье тоже оказался старик – ровесник моего деда. 
После заселения они сразу же установили с нами добрососедские отношения. Жена Ивана Валя работала бухгалтером в какой-то конторе. Однажды она попросила мою бабушку научить её готовить «бешбармак» (2). Надо же, она не отошла от моей бабки ни на шаг, когда та готовила это национальное блюдо, пока не научилась. Затем через какое-то время Валя пригласила нас в гости и угостила бешбармаком. 
Мой дед не разделял людей на хороших и плохих. Вот почему я считала его мудрым человеком. 
Самая большая радость в нашем доме была, когда приходили гости. В нашей простой, без всякого богатого интерьера, уютной и чистой гостиной был застелен туркменский палас. Для гостей сверху были разбросаны текийнет (3) и стёганые курпачи (4), вышитые в стиле пэчворк. 
Обычно в гости к нам приезжали дедушкины друзья из Куня–Ургенча, Беруний, Ходжейли и Нукуса (5). Среди них был необычный человек – сказитель Балтабай ата. Каждый раз, приезжая к нам в гости, он всю ночь читал эпосы и сказания. Для такого случая в доме вешали под потолок самую большую яркую лампу, её ещё называли «шестнадцатой» (6). 
Сколько помню себя, никак не забуду тот эпос о влюблённом Гарибе-ашыке (7). Когда Балтабай ата (8) своим мелодичным голосом не читал, а напевал, в нашей гостиной стояла глубокая тишина, как-будто никого здесь не было кроме него. А мы, женская половина гостей, я и гостьи-старухи в примыкающей к гостиной комнате пили чай с финиками и курагой, ели самый вкусный плов на свете и молча слушали дастаны (9). 
В самые кульминационные моменты сказания музыкальный голос Балтабая ата звучал так взолнованно, что старухи, внимательно слушавшие его, глубоко вздыхали, качая головой, и восклицали «ий-ий дунья-эй!», что означало «э-эх, что же ты с нами делаешь жизнь!».

На дастархан гостей в первую очередь ставили цветы в двух кувшинах. Только что срезанные, они придавали непередаваемый аромат, который распространялся по всей комнате. 
Следом заносили всё, начиная от пельменей до кырмыша (10). Словом, на дастархане было всё самое вкусное. На подносах лежали большие увесистые гроздья винограда – сорта «дамские пальчики». Их вырастил, конечно же, мой дед своими руками. Он в такие особенные дни не знал, что такое усталость, становился энергичным и всё время суетился. 
После проводов гостей приходили соседки во главе с Оразгуль апой (11). Это наша соседка справа.
– Ну-ка, Беке (12), давай нам остатки от почётных гостей, – говорила она бойко.
На что дед отвечал:
– Конечно, конечно, проходите, – и, не дожидаясь реакции бабки, сам возился с гостями. 
Соседки, нахваливая, ели блюда, приготовленные дедушкой. 
Я была его единственной внучкой. Старшая его жена родила девятерых сыновей и одну дочь, которая была моей мамой. От всех сыновей остался в живых только Орынбай ага. 
Я любила дедушку больше всех на свете, даже больше, чем маму, образ которой я не помнила (потому что она умерла, когда я была ещё полуторагодовалым младенцем), больше, чем отца, бабушку, короче, больше всех. Особенно мне льстило, когда на улице меня узнавали и гладили по голове: «Это же внучка Бекназар ага». 
Мой дед никогда не повышал голоса, не злословил, не матерился, не обижал родных крепким словцом. Когда он сильно злился, то переставал разговаривать со всеми. Это было самое большое наказание для нас. 
Когда у него было хорошее настроение, он смягчался и заботился обо мне. 
Каждый раз, получая пенсию, он покупал мне недорогую одежду и приговаривал:
– Пока поноси эту одежду. Вот увидишь, я куплю тебе ещё такие обновки, которых нет ни у кого... 
Затем добавлял: 
– Но тебе надо хорошо учиться. Будь усердной. Думай о том, чтобы принести пользу государству, – последние слова он повторял несколько раз. 
– Все знают, как я воспитал твою мать! Я выучил её в «инистоте» (13), когда другие не выпускали дочерей за порог дома. Жаль, короткая жизнь ей была уготована, – говорил он вздрагивающим голосом, вытирая слёзы. 
В такие дни он долго ни с кем не общался. Был занят своими делами: орошал цветы и деревья в саду, выкапывал и разравнивал грядки, чинил топчан, а потом садился и, любуясь выращенными своими руками цветами, мысленно уходил далеко-далеко... 
Не знаю, о чем он думал. Возможно, о своей молодости, или о прожитых годах, или же радостных и печальных моментах в своей жизни. Но было ясно, что он думал о многом.
Вечерами, когда бабка готовила ужин, дед ставил на дастархан полный поднос винограда и букет цветов. Жить в этом доме было одно удовольствие. Вдыхая аромат свежих цветов, мы ели виноград с чаем.
Часть топчана примыкала к саду, в котором я насчитала шестнадцать видов разных цветов, не уступающих друг другу по цвету, красоте и запаху. 
«Интересно, что может быть лучше цветов для человека?» – порой думала я.
К дедушке постоянно приходили соседские дети, чтобы поздороваться с ним. Когда те хором приветствовали деда: 
– Ассалаума алейкум,ата, – дед несказанно радовался и отвечал им:
– Ха, валейкум ассалам, черномазые, уже джигитами стали? – шутил он.
Затем спускался в сад и каждому выносил по грозди винограда. А их сестричкам, которые пришли вместе с ними, он дарил цветы. Да, мой дедушка умел обрадовать любого. Я считала его философом. Потому что он умел предвидеть события, которые происходили со знакомыми или родственниками по прошествии каких-либо трёх-четырёх лет.

Прямо за новым мостом стоял дом Сапаргуль апы. Раз или два в неделю меня посылали к ней с букетом. Каждый раз дедушка, заворачивая алые и ярко-жёлтые цветы, добавлял к ним для аромата несколько веточек базилика, после чего все кругом благоухало. 
– Айсанем, на, дочка, слетай к Сапаргуль апа, отнеси ей этот букет, – говорил дед.
Выйдя за ворота, я, не оглядываясь по сторонам, молниеносно бежала в сторону нового моста. Можно было и пойти медленно, но я боялась, что по дороге хулиганы могут отобрать у меня цветы, предназначенные для прекрасной Сапаргуль апы. Разве я имела право не выполнить задание дедушки? Никому, кроме неё, я не могла их отдать! Тяжело дыша, я, наконец, входила в совершенно тёмные сени её дома. 
Внутри жилища этой женщины было весело, чисто и уютно. На стенах висели вышивки ручной работы, оформленные красивыми узорами. В одной из комнат стояла её кровать. Каждый раз я заставала её лежачей. Я не понимала, чем хворала эта женщина, которая всё время лежала и охала. 
Когда я с букетом появлялась в дверях, она энергично вставала с места, полной грудью вдыхала аромат цветов и прикладывала их к глазам. В такие моменты я чувствовала, как она тихо плакала. Но почему? Я не могла этого понять. Затем она спешно повторяла: «Спасибо, дочка» и снова прижимала к груди цветы. 
Думая об этом, я возвращалась обратно. Сапаргуль апа была очень красивой женщиной лет сорока, с чёрными бархатистыми глазами и бровями на взлёт, толстые её косы спускались к бёдрам. Сама она говорила на непонятном мне языке, то ли на узбекском, то ли на туркменском. Словом, на смешанном языке.
По словам моей бабки, она была каракалпачкой. А вот её муж Мадрейим был туркменом. Это был рослый, абсолютно седой старик с белой бородой. Он тяжело ступал и всё время охал. Ему было лет семьдесят. Мадрейим баба продавал шашлык на городском рынке. У него было прозвище «Мадрейим-шашлычник». Видимо, он уже много лет занимался этим делом, раз его так звали. И все, даже его жена, обращались к нему почему-то «баба» (14). Особенно смешно было слышать, как она проклинала мужа: «Тандыр шыккыр баба» (15), что означало «Чтоб ты сдох, старик».
Меня мучил вопрос: разве ровня ему такая молодая красивая женщина? Но старик, видимо, был женат не в первый раз. В их доме жил парень лет двадцати пяти. Люди говорили, что этот молодой человек сын старика Мадрейима. Ещё один вопрос, который не давал мне покоя, откуда знают друг друга Сапаргуль апа и мой дед? Каждый раз она, произнося имя моего деда, грустно вздыхала: «Бекназар ага»... Кроме этого я ничего не знала об этой печальной и бездетной женщине. 
Мы от души радовались, когда к нам в гости приходила Сапаргуль апа и не с пустыми руками. Она всем приносила подарки: деду – тюбетейку, бабке – платье, мне – серёжки, дяде – ремень и т.д. Но больше всего радовало её личное присутствие. С её появлением наш дом озарялся светом. Перед её приходом дедушка убирал во дворе, брызгал водой. Вокруг везде становилось чисто и опрятно. Дедушка срезал в саду самые красивые цветы, делал из них два отборных букета и ставил на дастархан. 
В тот день готовились самые вкусные блюда, но их готовил не дед, а его жена. 
Сапаргуль апа как всегда с нежностью вдыхала аромат свежесрезанных цветов и говорила: «Спасибо, Бекназар ага. Какие всё-таки у вас замечательные цветы!» Затем отводила глаза и грустно думала о чём-то своём. 
Бабка ставила на дастархан горячие лепёшки из тандыра. После чая Сапаргуль апа брала меня за руку и мы вместе гуляли по саду. 
Больше всего она любовалась цветами. В саду она нагибалась к ним и нюхала, а я про себя молилась: «Пусть она никогда не уйдёт от нас!» А еще я думала в это время о дедушке. Каким образом этот строгий и в то же время великодушный человек с взрывным, тяжелым характером был столь нежен и добр к Сапаргуль апе? В каком смысле? Это у меня в голове не укладывалось. 
...А сейчас? Сейчас я того же мнения. И дед, и Сапаргуль апа давно уже умерли. А если бы были живы, то Сапаргуль апе было бы чуть больше шестидесяти лет?! А дед скончался два года назад в возрасте восьмидесяти двух лет.
Сегодня их обоих нет. Но перед моими глазами всегда появляются дедушка, бережно собирающий красивый букет, и высокая, статная, белокожая Сапаргуль апа с чёрными бархатистыми глазами. И тогда я снова задаюсь вопросом: «Почему дедушка был так добр к этой женщине?» Мне кажется, вопрос здесь в другом. Тут не может быть другой двоякой мысли. Да, да, кажись, я поняла: хорошие люди именно так бескорыстно и безвозмездно любят и уважают друг друга.

Примечания:

1. Старейшина
2. Мучное национальное блюдо
3. Маленькие цветастые коврики с бахромой из вяленой козлиной шерсти
4. Ватный матрас
5. Название городов в Каракалпакии
6. Лампа в 16 кВт
7. Каракалпакский народный эпос «Гариб-ашык»
8. Дедушка
9. Эпос
10. Маленькие жареные пончики в сахарной пудре
11. Апа – тётя
12. Сокращенное от имени Бекназар
13. Имеется в виду институт
14. Дедушка
15. «Чтобы тебе пусто было» – женская ругань

Перевод Лиры Пиржановой.

Художник: П. Беньков.