Вещий сон

«Чем более странным нам кажется сон, 
 тем более глубокий смысл он несет». 
 Зигмунд Фрейд 

Три ночи подряд Алексея Петровича мучила неизвестная дама. Она являлась во сне. Её первое появление произошло в каком-то мрачном, скупо освещённом помещении, и Алексей Петрович с трудом смог определить, что его незнакомка – женщина средних лет.
Вела себя дамочка крайне возбуждённо: неистово что-то доказывала, размахивая перед собой кулаком, будто вдалбливала кому-то свою правоту.
Эта немая сцена длилась, как показалось наутро Алексею Петровичу, не более трех минут, тем не менее, вызвала в нем смутное предчувствие несправедливости, хотя истеричность навязанной ему героини оставляла неприятный осадок. 
На следующую ночь этот эпизод доподлинно повторился, словно Алексей Петрович просматривал отснятый прошлым разом видеоматериал. 
На третью ночь ситуация внезапно прояснилась. Стало понятно, что приснившееся Алексею Петровичу событие происходит в стенах камеры следственного изолятора. Женщину в его многосерийном сне можно было наблюдать в полный рост. Она была одета в помятый спортивный костюм. Короткие русые волосы выглядели грязными и растрепанными. Арестантка стояла напротив закрытой железной двери и по-прежнему что-то яростно отстаивала.
Прошла информация, что фамилия арестованной Сокольская. По профессии она врач, и определили её в СИЗО необоснованно.
И тут происходит происшествие, которое ну никак не вписывалось в проистекавший сюжет... Сокольская вдруг решила рожать. В изоляторе переполох. Никто не знает, что делать. Бурно проявляется борьба за будущее новорожденной девочки... 

Алексей Петрович просыпается в поту. Ему трудно дышать. Он сбрасывает с себя одеяло и тянется к смартфону. Сокольская не дает ему покоя. 
Он пытается выяснить в интернете кто она – госпожа Сокольская. Наверняка известная личность... Возможно, из репрессированных по делу о врачах или какая-нибудь диссидентка из числа либеральной интеллигенции... Но интернет однозначно выдает некую Сокольскую Елену Алексеевну – врача-кардиолога с 25-летним стажем работы, которая проживает и практикует в одном с Алексеем Петровичем городе. 
И хотя Алексей Петрович перенес инфаркт четверть века назад и с тех пор страдал ИБС, о кардиологе Сокольской Е.А. он никогда не слышал. Более того, не знал ни одной женщины по фамилии Сокольская...
Но поделившись сновидением с женой и друзьями – все в один голос заявили, что это знак свыше, и Алексея Петровича тут же возвели в ранг предсказателя, способного видеть вещие сны.
– В ней зарыт какой-то смысл, – имея в виду Сокольскую, предположил сосед Алексея Петровича по лестничной площадке.
– Это твой шанс, твое предзнаменование, – упрямо твердили родственники, узнавшие об открывшемся в нем даре.
Весть об экстраординарных способностях Алексей Петровича быстро завладела умами граждан по месту его жительства и даже просочилась в отдаленные уголки микрорайона.
Его открывшиеся возможности живо обсуждались среди коллектива дачников родного кооператива...
Сограждане с интересом посматривали на Алексея Петровича со стороны, а отдельные, из числа наиболее любопытных, осторожно интересовались о новых вещих проявлениях и с нетерпением подвигали его в объятие кардиолога Сокольской.
Что удивительно, никто не задавался вопросом: причем тут следственный изолятор? Какую роль это пенитенциарное учреждение может или должно сыграть в судьбе Алексея Петровича? Что означали роды подследственной? Возможно, все эти подробности не случайны? Данные события вообще как бы ни существовали. Главное, что сон явил некую фигуру, имеющую физический облик женщины, носительницы чего-то сакрального, и к тому же вполне реальную, обладающую наследственным семейным наименованием человека. 
Жизнь же самой Сокольской, что появлялась во сне, никого не интересовала. Она была антуражем, предтечей будущих событий, которые, без сомнения, должны были существенно повлиять на судьбу нашего главного героя. 
Настойчивое требование «народных масс» двигаться навстречу дарованной судьбе, вынудили Алексея Петровича записаться на прием к судьбоносной Сокольской Е.А.

Как выяснилось, кардиолог Сокольская оказалась не из простого десятка. Она была кандидатом медицинских наук, и пробиться к ней оказалось не так просто даже новоиспеченному провидцу. Его сначала включили в так называемый лист ожидания, которое продлилось четыре недели, и лишь потом поставили в очередь.
Алексей Петрович ничего нового от встречи с Сокольской не ожидал. К тому времени он прошел немало различных исследований. Дважды его помещали в больницу. По результатам коронарографии он перенес операцию на сонной артерии. 
Алексей Петрович вспомнил, как он внимательно прислушивался ко всей сердечно-сосудистой системе после операции, стремясь обнаружить признаки улучшения здоровья. Пытался выявить в себе прилив творческих сил в связи с бурным поступлением крови в мозг... К его великому сожалению вместо эйфории исцеления он чувствовал, что его «подруга» стенокардия лишь усилилась, а общее состояние организма заметно ухудшилось.
Усугубляли невеселые мысли и далеко не радужные перспективы проведения операции по шунтированию. Тому были реальные опасения. В обоих случаях, когда его помещали в больницу, в палату, как будто специально, подкладывали больных, которым два года назад там же проводили операции по аортокоронарному шунтированию и через упомянутый срок пересаженные им сосуды оказывались забитыми под завязку. 
«И что делать с приобретенным багажом знаний? Во что верить? – сокрушался Алексей Петрович. – Разве что надеяться на ангелов-хранителей, доселе исправно служивших ему?» 
Впрочем, у него не было другого выхода, как возложить ответственность за свои деяния после общения с Сокольской именно на служителей Всевышнего.
Как бы там ни было, но чем дольше затягивался визит Алексея Петровича к своей судьбоносице, тем больше предстоящая встреча будила в нем интерес.
Алексей Петрович придумывал различные диалоги с Сокольской. Пытался найти такие слова, которые непременно заинтриговали бы ее, а то и ввергли в глубокую задумчивость.
Но спустя какое-то время его придумки вдруг стали казаться наивными, а то и детским лепетом. Алексей Петрович отчетливо представлял, как глупо выглядел бы он со стороны. Видел насмешливый взгляд Сокольской и чувствовал, что она о нем подумает: «Ну что с маразматика взять?» или «Боже, как я устала от этих выживших из ума старперов?..»
После подобного постыдного провала Алексею Петровичу долго приходилось восстанавливать пошатнувшееся к себе уважение. 
Однако отречься от навязчивого представления своего нахождения в кабинете Сокольской он не мог, считая, что без основательной, просчитанной до мелочей подготовки все равно не обойтись.
В конце концов после неудавшихся попыток смоделировать достойное проявление своего интеллектуального потенциала в глазах госпожи Сокольской, Алексей Петрович махнул рукой на свои изыски и решил: будет как будет.
И тем не менее полностью отказаться от искушения выглядеть привлекательным перед Сокольской Алексей Петрович не мог. Мысленно он перебирал свой гардероб, выискивая наиболее подходящий моменту прикид. Он то и дело возникал в собственном воображении эдаким галантным, остроумным, великосветским денди и ловил восторженные взгляды мадам Сокольской, от чего еще больше выпендривался и был весьма доволен собой без какой-либо конкретики.
Не смог Алексей Петрович удержаться и от попыток проникнуть в тайный смысл знаков своего вещего сна. С целью найти ответы на эти загадки, он принялся тщательно просматривать их толкование в интернете. Но противоречивость суждений, исходивших от толкователей, сбило его с толку.
И вот на экране монитора вдруг выплыла экстрасенс Маша, которая, будто видя, как мается над разгадками клиент, великодушно предложила отгадку одного эпизода его сна бесплатно. Алексей Петрович клюнул на приманку и подробно поведал обо всем сюжете.
После длительных препирательств в личном кабинете, Маша, как будто в отместку, выдала, что его сон к неприятностям. Данное утверждение псевдотолкователя напрочь отбило у Алексея Петровича всякую охоту продолжать дальнейшее выяснение неведомых сигналов сновидения, дабы не накликать настоящей беды. Он смирился с тем, что его злополучный сон – недоразумение, и постепенно стал его забывать…
Схлынула и волна интереса к Алексею Петровичу со стороны граждан, посвященных в его видения. Длительная затяжка исхода вещего сна теперь уже у них вызывала неприязненное отношение к самому виновнику необычного проявления, как не оправдавшему их ожидания. 
Однако зловещее предсказание экстрасенса Маши неожиданно приобрело признаки неизбежности. Внутри у Алексея Петровича прочно зародилось неприятное ощущение предстоящего несчастья, которое непременно должно произойти в его жизни. 
Это предчувствие возникало внезапно и заставляло его задумываться: с какой стороны его ожидать и как оно должно проявиться? В какой-то момент эта «неприятность» будило в нем если не испуг, то необъяснимое волнение.
Он понимал и постоянно твердил себе, что недобрые предвестия – вздор и не стоит на них обращать внимание. Гнал от себя малейшее напоминание о неминуемой беде, но полностью избавиться от напасти не получалось. 
Неясное чувство ожидания напрягало до такой степени, что иногда Алексей Петрович сгоряча даже желал скорейшего наступления неприятного события, чтобы, наконец, избавиться от тягостных мыслей и неопределенности…

Все разрешилось после звонка из клиники. Алексею Петровичу сообщили, что неоценимая Елена Сокольская готова принять его через три дня.
Об этой новости Алексей Петрович поспешил поделиться с женой.
– Так быстро? – искренне удивилась спутница жизни.
– Разумеется. Не прошло и двух месяцев.
– А что ты хотел? В городе карантин. Не все поликлиники работают. К тому же, как ты говорил, она за это время отгуляла отпуск.
– В общем, как только – так сразу, – завершил обсуждение долгожданного известия Алексей Петрович.
На дворе уже полгода хозяйничал коронавирус, и они с супругой, как и все законопослушные граждане, будучи в уязвимом возрасте, добросовестно отсиживались в квартире на самоизоляции. 
В назначенный срок Алексей Петрович принял с утра душ, побрился, подправил усы… Проходившая мимо жена, не преминула съязвить:
– Ты так прихорашиваешься, будто к любовнице идешь.
Алексей Петрович не стал втягиваться в полемику. Молча надел наглаженные загодя шмотки, нехотя натянул на лицо маску и сунул в карман перчатки…
– Подожди, – окликнула супруга, многозначительно подошла к нему с пузырьком в руке и окропила охранительным снадобьем, после чего Алексей Петрович вышел на улицу.
«Жаль, что Сокольская будет тоже в маске и я не увижу ее лица», – с горечью размышлял Алексей Петрович на пути в клинику.
Он живо представил, как зайдет в кабинет Сокольской. Сядет на стул, соблюдая рекомендованную дистанцию, и услышит привычную фразу: «На что жалуетесь?» Алексей Петрович знал наперед, что напишет врач в своем заключении: «Жалобы на боли за грудиной давящего характера, чувство нехватки воздуха, одышка при физической нагрузке…» и тому подобные симптомы его болезни, хотя он обмолвится лишь одним словом: «одышка».
Затем Сокольская измерит его артериальное давление, прослушает, как бьется сердце, отправит на ЭКГ и после нацарапает рекомендации соблюдать диету и принимать кучу таблеток…
«И зачем я, как лох, повелся на эти “судьбоносные ожидания”? – невольно задался вопросом Алексей Петрович. – К чему этот цирк?»
Так, погруженный в проникновенную беседу с самим собой, Алексей Петрович незаметно доплелся до клиники.
Ровно в 13.40 он постучал в дверь кабинета кардиолога и осторожно заглянул внутрь. У врача сидел пациент.
Это было частное заведение. Ни в фойе, ни в коридоре здания, ни у дверей кабинетов Алексей Петрович не увидел ни одного посетителя. Казалось, будто он один страдалец на всю округу.
Усевшись в мягкое кресло подле двери, он погрузился в необычную тишину и, незаметно для себя, задремал.
Разбудила его выходившая от врача женщина, которая распиналась в благодарностях и пожеланиях своей благодетельнице никогда не болеть.
– Заходите, – послышался призыв из глубины кабинета.
Алексей Петрович зашел внутрь. У окна, спиной к входу, сидела маленькая хрупкая женщина в белом халате с засученными по локоть рукавами. Расположившись напротив, он беспардонно уставился на нее. Поверх маски на него спокойно смотрели серые бездонные глаза, в которых он прочитал взгляд состоявшейся женщины, знавшей себе цену и, как ему показалось, не терпящую бестолковых рассуждений различного рода дилетантов.
Алексей Петрович не стал распинаться по поводу своего посещения, а молча подал ей выписку из медицинской карты на четырех листах.
Пока Сокольская читала медицинские изыски, он продолжал бесцеремонно рассматривать судьбоносицу.
Алексей Петрович обратил внимание на ее неестественно тонкие детские запястья… Что-то и в ее взгляде, облике, манере говорить тоже показалось ему знакомым. Внутри зародилось смутное чувство, что рядом с ним не просто встречавшийся прежде, а близкий ему человек.
Он не мог понять, с какого перепуга эта не знакомая ему женщина могла так заинтересовать его, затронуть потаенные уголки души… 
Какие-то неведомые силы подталкивали Алексея Петровича раскрыться перед ней. 
«Да глупости, – твердил он себе, – никоим образом их пути не могли пересечься. Слишком они разные: и по возрасту она годилась ему в дочки, и по специальности, и по образу мысли, характеру…
Сокольская заметила, что ее пациент не в себе и спросила, как он себя чувствует.
– Нет, нет, ничего, – залепетал Алексей Петрович. Но Сокольская не спускала с него глаз, рассказывая о предстоящем лечении.
Алексей Петрович лихорадочно перебирал в памяти возможные варианты, при которых судьба могла бы столкнуть его с этой миниатюрной и далекой, уже не молодой женщиной…
И тут, он неожиданно для себя, выпалил.
– А кто ваша мама?
Сокольская удивилась необычному вопросу и не сразу ответила, очевидно, прикидывала причины или мотивы, побудившие незнакомого, пожилого мужчину обратиться к ней с этим разъяснением.
– Мама была медсестрой в областной больнице, – нехотя ответила Сокольская.
– Почему была? – не унимался назойливый больной.
– Потому что она умерла два года назад.
– Простите, а как звали вашу мать?
– К чему этот допрос? – уже стала нервничать Сокольская.
– Да вы не сердитесь. Я вдруг понял – откуда я могу знать вас. Не столько знать… Словом, вы очень похожи на свою мать. И если я не ошибаюсь в своем предположении, то ее, должно быть, звали Татьяной Кторовой?
Алексей Петрович заинтересованно заглянул в глаза Елены Алексеевны, но не заметил в них удивления или какого-то внимания, любопытства, а услышал встречный вопрос, произнесенный сухим безразличным голосом:
– Откуда Вы ее знаете?
Алексей Петрович вдруг оживился и поведал, что с Танькой жил на одной улице напротив Академии наук. Учились они в одном классе. И даже дружили. Правда, после восьмого класса она поступила в медучилище и жила в пригороде.
– Да, мир тесен, – откликнулась не сразу Сокольская. – В 1964 году мама окончила училище, а через год родилась я. Тогда же она вышла замуж и вместе с папой они долгое время трудились в областной больнице.
«Значит, папой она называет отчима?» – подумал в растерянности Алексей Петрович.
Выйдя из кабинета Сокольской, он решительно направился в регистратуру, на ходу придумывая причину, по которой желает выяснить день рождения лечащего врача.
Немолодая регистраторша ответила на его вопрос без обиняков.
– Нашей Елене Алексеевне мы пятого числа прошлого месяца справляли юбилей. Ей пятьдесят пять годков стукнуло.
Алексей Петрович тут же принялся загибать пальцы, а затем двинулся назад к Елене, но тут же одумался и в трансе вышел из здания.
Он уже нисколько не сомневался, что Елена Алексеевна – его дочь. Но как теперь он будет жить с этим?
Алексей Петрович добрел до сквера и грузно опустился на скамью. На него нахлынули воспоминания той невероятной ночи, перевернувшей теперь его сознание и явившей плоть от плоти человека, которого он не может обнять, прижать к груди, насладиться прикосновением родного существа…

Это был его последний день перед отправкой в воинскую часть. Завтра его увезут в неизвестность и окунут в другой незнакомый мир. Отнимут у него целых три года жизни, не считаясь с его мнением, мечтами, желаниями…
Но в тот роковой день Алексей не бился в конвульсиях от неожиданного поворота судьбы. Они с друзьями шумно прощались, а вечером Алексей решил навестить Таньку. Хмель еще не весь вышел. Чувствовал он себя бесшабашным человеком, которому хотелось делать глупости. Ставить последние точки над «и» тут, дома, ведь завтра его здесь не будет. Враз отмахнуться от прежней жизни. Впереди все по-новому, все сначала.
Он представлял себя взрослым, самостоятельным мужиком, способным принимать серьезные решения и брать на себя ответственность.
В кармане у него лежали ключи от бабкиной квартиры. Танька сказала ему, что будет ночевать у подруги, а утром рано они уедут в пригород, где учились в медицинском училище.
Алексей, как бы между прочим, предложил ей переночевать с ним и потряс ключами, не предполагая, что она может согласиться, и даже растерялся её утвердительному ответу.    
Они сидели у краешка стола напротив друг друга и пили из пиалок зеленый шартрез местного разлива. Танька много курила и рассказывала что-то смешное. Она показалась Алексею веселой, забавной девчонкой. Он слушал её и всё время улыбался, ему было очень хорошо с ней в тот вечер.
Он гладил её руки, волосы, и она с замиранием сердца принимала его неловкие ласки.
Когда легли в постель, Таня, смеясь, призналась, что всё время думала, как вдвоем они уместятся на этой узкой кровати.
По радио исполняли «Лунную сонату» Бетховена, и она сказала, что навек запомнит эту ночь и эту сонату.
Опьяненные близостью тел, они признавались друг другу в самом сокровенном. По-детски наивно шептались о том, о чем бы постеснялись сказать в другой обстановке. 
Заснули под утро. А когда Алексей проснулся, Таня уже оделась и курила, задумчиво глядя в окно.
Было туманное беззвучное утро. Они прощались на стоянке такси. Молча глядели друг на друга, не зная, как себя вести. На её бледном лице читалась горячая невысказанная просьба. 
Она была переполнена неистраченной за ночь лаской, изнывала от страстного томления неудовлетворенной плоти, едва сдерживала себя от неодолимого желания броситься ему на шею и в неистовом порыве излить возникшие в чуткой душе трепетные переживания. 
Ему не верилось, что они расстаются, что так быстро пролетела ночь, оставив невыраженными до конца чувства. Продолжал отчетливо слышать её «не надо, не надо, нельзя…». Всё еще ощущал её упругое, сильное тело, жаркое прикосновение девичьей груди... Ему хотелось поднять её на руки, прижать к себе, унести из этого вязкого серого утра и больше никогда не расставаться... 
Она уехала, и Алексей больше её не видел. Мираж исчез. Он редко вспоминал ту ночь, хотя впервые испытал близость обнаженного девичьего тела. Его сердце не ёкало, когда он слышал «Лунную сонату». Ему было даже жаль, что эта хрупкая, наивная встреча не оставила в его душе заметного следа. 

Сейчас Алексей Петрович понимал, что случайностей в жизни не бывает, и его отрешенность от той прежней и далекой действительности оказалась на деле беспечностью, обернувшейся непредсказуемыми последствиями.
Теперь и его вещий сон казался азбучной истиной. Ему выложили на блюдечке с золотой каемочкой рождение его дочери. Камера следственного изолятора предстала перед ним местом заточения Татьяны в четырех стенах с грудным ребенком. Понятны были ее стенания от безысходности и несправедливости.

На изображении кадр из фильма «Кассандра», режиссер Грацио Данжело (Колумбия).