Мелодия войны

Алексей Зайцев 
Принимал участие в боевых действиях в Афганистане 1979-81 гг.

Перед призывом на армейскую службу я успел закончить Чайковский политехникум лёгкой промышленности по специальности техник-механик. Успешно защитился и заодно получил водительские права. Немного передохнул от учёбы и устроился в АТУ «ВГЭСС», на старенький, потрёпанный дорогами стройки самосвал ЗИЛ-555. Оформил документы в отделе кадров и на следующий день вместе с завгаром, высоким, большеголовым мужчиной с прямыми пушистыми баками, пошли на дальнюю площадку, где стоял самосвал. Переднее колесо у него было спущено, капот сверху помят, и, видимо, кроме меня, никто не рискнул сесть за руль этого «драндулета». Завгар с грустным видом обошёл вокруг машины и внимательно посмотрел на меня с прищуром. Видимо он подумал, что я пойду обратно в кадры, забрать документы.
Несколько дней занимался ремонтом, потом с волнением сел в кабину на продавленное сиденье, уверенной рукой повернул ключ зажигания, и двигатель заурчал под синим капотом, признавая во мне хозяина. 
Утром получаю в диспетчерской путёвку и сразу еду по дороге через шлюз на бетонный завод под погрузку и дальше – на объекты, в то время город активно строился, и росли новые дома. Так всю смену и кручусь по стройке. Лето… Солнце слепит глаза и печёт голову сквозь стекло. После рабочей смены окатил водой машину на мойке, и мой зилок стоит, почти как новый, блестя чистыми стеклами кабины. Мне даже становилось немного грустно, оттого что скоро мы с ним расстанемся, и он, работяга, всё понимает и не ломается.
После дневной смены прихожу домой, и отец, увидев меня, протягивает небольшой белый листок бумаги и говорит взволнованно: 
– Вот, сынок, тебе повестку прислали из военкомата. Отправка команды задерживается на неопределённое время. Так что жди, известят. 
Стоим на месте и смотрим друг на друга. Возникает неловкая пауза. Повертел повестку в руках и, пожав плечами, отвечаю ему: 
– Хорошо, буду работать, пока не прояснится ситуация. 
Следующие дни потянулись маетно, всё думал, скорее бы призвали, одногодки уже в армии и приняли присягу. Всё разрешилось только к середине июля 1979 года. Отработал полную смену, потом поставил свой самосвал на место, обошёл вокруг и отнёс ключи в кабинет к завгару. Он, увидев меня, вышел из-за стола, протянул сильную, волосатую руку, пожелал отслужить в армии честно и достойно. 
– Если захочешь вернуться к нам, то получишь новую машину, обещаю.
Ему ответил коротко:
– Постараюсь вернуться к вам.

Спустя три дня, нас, десятерых городских новобранцев, собрали у военкомата и в сопровождении офицера отвезли на автобусе в Пермь на сборный пункт. Там недолго пробыли, приехали «покупатели» из части. У рослого кудрявого сержанта с широким лицом и хрящеватым носом, который приехал за нами, я поинтересовался по поводу дальнейшей службы. Он посмотрел на меня как-то недоумённо и чётко, по-военному, вразумил, что служить придётся на самой южной точке Советского Союза, городе Кушка. И этим надо гордиться. Некоторое время я мысленно напрягался, вспоминая обширную карту страны, и успокоился тем, что дальше уже никуда не пошлют. Тогда все школьники знали, что Кушка находится в Туркмении.
Команда из двухсот пятидесяти призывников в сопровождении офицера и сержантов поездом добралась из Перми до Свердловска и, сев на площади возле вокзала в переполненный автобус, через некоторое время оказалась на аэропорту Кольцово. В душном и насквозь просвечиваемом стеклянном помещении вокзала томились коротко стриженные ребята. Впереди ждала глухая неизвестность. Время ещё оставалось, и я, отпросившись у сержанта, решил побродить возле вокзала, подошёл к ограждению и с интересом смотрел, как взлетают в небо пассажирские самолёты, похожие на белокрылых птиц. Короткий разбег – и самолёт круто взмывает вверх в белёсое небо. 
Сопровождающие, разбив нас на небольшие группы, посадили на Ту-134, и самолёт, разбежавшись по ВПП, набрав свой эшелон, взял курс на юг, в Ташкент. В иллюминаторе виднелась тайга, она зелёным ковром тянулась к горизонту. На солнце поблёскивают небольшие озёрные блюдца. Кое-где тайга прорублена, и по лесным коридорам тянутся высоковольтные линии ЛЭП.
Ташкент, как потом оказалось, – это перевалочный пункт на войну. Красивый город, манящий тенью густых аллей, блеском струй фонтанов и запахом восточной кухни. Там дембеля, вернувшись с войны, пили вино, забываясь от недавнего прошлого. Обнимались на прощание с боевыми друзьями, с едва новыми людьми и вскоре разъезжались по городам и весям страны. Ташкент нас встретил азиатским зноем и незнакомой музыкой, которая лилась из динамика на столбе возле железнодорожного вокзала. Тут же на привокзальной площади под белым навесом торговал улыбчивый смуглолицый узбек с короткой стрижкой под тюбетейкой. Мы подошли к нему. Он одарил нас золотой улыбкой полных губ и радушно пригласил, будто увидел в нас своих старых знакомых: 
–  Подходи ближе, угощу так, что пальчики оближешь. Не стесняйся, подходи… Плов, шурпа, что душа пожелает. 
Опять общий вагон в длинном составе. В открытое окно доносится удушливый запах от локомотива. Приехали в Ашхабад и дальше в путь, всё ближе к афганской границе. Кушка – наш конечный пункт, наконец-то приехали, в окно виден пограничный наряд. Небольшой городок, в основном там военные, и стоит несколько полков. Они доукомплектовывались контрактниками и новым призывом, боевой техникой по штату военного времени. Велась подготовка к войне.
Река Кушка мелководная и в летние знойные дни, когда температура воздуха поднималась выше сорока градусов, мелела или совсем высыхала. Кругом сопки, старожилы рассказывали, что весной все склоны, красные от цветущих маков. На самом верху стоит десятиметровый Южный крест, его поставили в честь трёхсотлетия дома Романовых.
Над головой солнце – огромный жаркий диск, и мы стоим на прокалённом дивизионном плацу. Молодых солдат построили и стали сортировать по специальностям. Так я попал в автомобильный батальон материального обеспечения. На своей машине возил кирпич, дивизия обустраивалась, все объекты строили сами. Всё время хотелось пить. Вода имела свою ценность, ни с чем не сравнимую. Сколько стоит стакан воды в пустыне? Наверное, за него можно отдать всё… Строго предупредили: из открытых грязноватых водоёмов и арыков воду не пить, можно подхватить целый букет болезней. Питьевую воду возили издалека в цистерне. Чай, заваренный из верблюжьей колючки, прекрасно утоляет жажду. Такой чай – необходимость; у азиатского климата свои условия.
Солдатская казарма внизу, и если подниматься вверх по «гадовой» дороге, то упрёшься прямо в туалет на два очка. Под лестницей в прохладе нашла себе место азиатская кобра. О ней слышал от некоторых солдат, но не видел до тех пор, пока однажды у меня как-то подозрительно не закрутило, не заурчало в животе, и, перепрыгивая сразу через несколько ступеней, я мчался вперёд к сортиру. Краешком глаза увидел заползающую под бетонную лестницу кобру, а точнее её хвост. Меня пробрала дрожь, по спине скользнули быстрые капли пота. Остановился, чтобы посмотреть, в какую сторону бежать. Кобра выползала охотиться по ночам; днём, если её не тревожили, она, свернувшись, лежала в своей норе.
Афганистан был неподалёку, примерно с километр. В Кушку за бензином и соляркой приезжали афганские водители на больших машинах немецкой марки «Мерседес». Смотрели по сторонам колкими чёрными глазами. И приезжали не только за топливом, но и поторговать из-под полы втихаря травкой, затяжка которой уносила в сладкие грёзы и отрывала от реальности.

Наша часть жила своим обыденным армейским укладом: строительство объектов, в промежутках замполит проводил политзанятия для укрепления солдатского духа. О войне старались не говорить ни слова, хотя в воздухе уже витал пороховой запах, приносимый с афганской стороны. 
Так моя армейская жизнь текла своим чередом до 11 декабря 1979 года. В час ночи дежурный по роте поднял всех по тревоге. Меня послали на машине за командиром, он жил неподалёку. Приезжаю, настойчиво стучу в дверь. Командир выходит на площадку заспанный. Я докладываю, что нужно срочно возвращаться в часть. Он, глубоко зевнув, сказал:
–  Ты вот что… Езжай обратно в часть и уточни, тревога боевая или учебная. 
Потом, когда я уже выходил из подъезда, он крикнул мне в спину: 
–  Подожди… сейчас выйду.
Стою возле машины, разглядываю звёзды, вижу, как окно на втором этаже ярко вспыхнуло, отбирая у ночи небольшой кусочек. В нём мелькали две фигуры, одна была женской.
Вернулся в подразделение. Получил автомат, патроны и, хлопнув дверцей машины, занял своё место в колонне, и она двинулась в сторону артиллерийских складов. Мой «Урал» переделали для транспортировки зарядов для реактивной системы «Град», они умещались в кассете по сорок штук, как раз для одного залпового выстрела установки. После загрузки переехали на запасную площадку, там мы спали прямо в кабинах, ждали приказа. Изредка выводили на полигон пострелять из автомата Калашникова и учили бросать наступательную гранату РГ-42. Жили слухами: вот-вот отправят в Афганистан оказывать помощь дружественному афганскому народу. 
Так прошли две недели, и мне они показались целой вечностью. Все гадали, встретим Новый год в части или уже будем на сопредельной территории. Ранним утром 28 декабря, когда ещё висела ночная темень, в небо взметнулась зелёная ракета. Завожу двигатель, крепко держу руль. Вскоре колонна машин, оставив после себя клубы дыма, поехала в сторону государственной границы, так полки пятой мотострелковой дивизии втягивались в войну. Проезжаем по Кушке, и казалось, что почти все жители вышли на улицы. Мы уезжали в неизвестность и не догадывались, что нас будет ждать впереди. В свете фар мелькали женские фигуры, они на прощание махали руками, бросали на машины цветы, один небольшой букет прилетел прямо к лобовому стеклу. Я долго потом вспоминал этот букет, как прощание на два года с мирной жизнью. 
Государственную границу проскочили, не останавливаясь, позади остался родной дом, в который я должен вернуться обязательно, во что бы то ни стало. По дороге обгоняли дехкан, местных крестьян, они останавливались и с нескрываемым интересом разглядывали нас. Некоторые шли даже босиком, бедно одетые. Зима, холодный ветер треплет и пронизывает их хилую одежонку. Обгоняю серого ослика, на котором сидит ещё нестарый чернобородый афганец в чалме, а сзади идёт жена в тёмной чадре, на голове что-то несёт в узелке. У них ещё только 1358 год по мусульманскому летоисчислению и реальный феодализм в жизни.
Наш маршрут в Шинданд через перевал Мир-Али, высота 1733 метра. Дорога хорошая, асфальт, колонна двигается без остановок, наматывая на колёса километры. Прошли Герат, город раскинулся в низине, по обочинам дороги вытянулись голые стволы тополей, они, словно часовые, охраняют нас. Кандагар даже удивил: на улицах работают светофоры, стоят регулировщики. При виде колонны движение сразу перекрывают, и мы без препятствий проезжаем. В центре города дома двухэтажные, за домом обязательно раскинут сад. Летом эти сады, словно спасительные небольшие островки в море жары и зноя. Конец марта, начало апреля – всё кругом полыхает красным цветом маков. Они везде: и тянутся по холмам, и убегают дальше, и вспыхивают далеко пятном. Красиво, но пройдёт неделя, и всё исчезнет, останется только зыбкий мираж и верблюжья колючка.

Так потекло время, день за днём, месяц за месяцем. Служба как служба, ездил за продовольствием и обмундированием в Кушку, несколько раз в город Мары, он тоже в Туркмении. С начала войны на дорогах подрывов особо не было. Дехкане первое время относились к нам неплохо. Увидят нас и приветливо машут руками: «шурави, шурави!». Местная ребятня гонялась за машинами, клянчила хлеб или сахар. 
В 1980 году едем по трассе в сторону Герата. В колонне машины с боеприпасами, двигатели натужно гудят. Колонна останавливается, и выясняется, что сломалась одна машина: заклинило задний мост. Прижимаемся к песчаной обочине, и мимо нас идёт армейский автобат с продуктами. Ребята нам посигналили и ушли вперёд, навстречу своей смерти. На войне не знаешь, где она поджидает тебя. Они проехали около ста километров и напоролись на засаду. Душманы били из гранатомётов всегда по первой и последней машине, колонна сразу беспомощно вставала, и её начинали расстреливать из всего оружейного арсенала. Плохо, если колонна движется без вертолётного прикрытия с воздуха. Итог нападения: трое «двухсотых», шестеро «трёхсотых». Те «двухсотые» скоро улетят домой на «Чёрном тюльпане» и принесут горе и слёзы родным.
Водитель ГАЗ-66 весь обстрел от шока не выходил из кабины, молодой был, ещё пороха не нюхал и не смог выпрыгнуть из машины, прихватив автомат, и уткнуться лицом в землю, осмотреться. Оказался счастливчиком и чудом остался в живых, хотя вся кабина, как дуршлаг, в пулевых отверстиях, а он ничего. Потом его вытаскивали оттуда двое солдат, он сидел весь полотняно-бледный и мёртвой хваткой держался руками за баранку, не веря, что остался живой.
1981 год – мой дембель. Ждёшь его, родимого, словно манны небесной, а он приходит ко всем по-разному. Ко мне явился в лице командира роты. Ночью дневальный по роте будит меня и почти шепчет:
–  Иди… Командир зачем-то тебя срочно вызывает. 
Спросонья ничего не могу понять. По-быстрому одеваюсь. Стучусь в дверь:
– Заходи! – слышу громкий голос. Ротный смотрит на меня ясными глазами почти в упор: –  Домой хочешь!? – и, не давая мне опомниться от нахлынувшего счастья, добавляет: – В пять утра вертолёт полетит на аэродром в Шинданд. Быстро подписывай обходной и – домой, иначе передумаю. Последние слова я не дослушал, так как был уже в дверях.
На аэродроме просидел как на иголках весь день. На бетонку ВВП приземлился Ан-24 из Союза, вскоре сел транспортник Ил-76, и я вижу, как по рампе выходят молодые солдаты после «учебки», ещё не обстрелянные. 
После полудня нас, дембелей, посадили в вертолёт МИ-8, летим, и над горным перевалом все без команды встали и запели во весь голос «Интернационал». Радость возвращения домой переполняла душу.
Потом сел на поезд и только через восемь дней оказался дома. Жили мы на Уральской, возле хлебокомбината с большой кирпичной трубой. Подхожу ближе к дому и вижу, стоит отцовский автобус, он приехал на обед. Я постучался в дверь и слышу материнский голос: 
– Кто там? Проходите…
Видимо, меня ещё не ждали. Иду на голос. В прихожей темно. Мать на кухне и только увидела, сразу в слёзы… Держала что-то в руках – всё выпало и покатилось по полу. Смотрим друг на друга, вижу, как у неё начинают подрагивать глаза, и полились по щекам слёзы. Уже вечером всей семьёй посидели за столом, поговорили о жизни. Никто не спрашивал о войне, не хотели меня тревожить. Мысленно я пока был ещё там. За окном стемнело, я вышел подышать на улицу, кругом стоит теплынь, а меня что-то озноб колотит, куртку на себя накинул, а согреться не могу.
Потом война приходила часто по ночам, во сне. Проснусь и не могу понять, где я, полежу с открытыми глазами, вслушиваясь в тишину, потом снова усну. Работал на пассажирском автобусе и как-то проездом оказался в Свердловске. В небольшом привокзальном павильончике купил пластинку ансамбля «Голубые береты». Поставлю в проигрыватель, слушаю мелодии войны, и сердце иногда так резанёт, что дышать трудно. 
Уходили на войну мальчишками, возвращались оттуда повзрослевшими мужчинами. Не трусили и не прятались за спины своих товарищей. Выполнили свой интернациональный долг, понимая, что по-другому нельзя. Теряли боевых друзей, обретали новых, война испытывала на прочность в рейдах по горам, на прострелянных автомобильных дорогах. Вернулись домой живыми, храня память о погибших друзьях. Уходили на войну, и вернулись невредимыми, может, благодаря безмолвным молитвам своих матерей.

Художник: В. Вознюк.