Монумент

Я памятник себе воздвиг нерукотворный…
Пушкин

В одной небольшой, но гордой среднеазиатской стране, бывшей советской республике, надумали возводить монумент герою национального эпоса. Помимо этой страны право считать героя своим соплеменником оспаривали народы еще двух сопредельных государств, притом, что в каждом из них местная академическая наука с точностью доказала, что герой принадлежит именно им. Более того, власти возводящей монумент страны решили ставить его на спорной территории, на которую претендовали эти самые не менее гордые соседи. Монумент предполагалось делать грандиозным, герой виделся заказчикам восседающем на вздыбленном коне и держащем в руке что-то вроде кривого клинка, и этим клинком ему полагалось то ли грозно потрясать над головой, то ли на что-то указывать. Монумент планировали делать высотой в тридцать метров, он должен был возвышаться на вершине большой горы и быть видимым с территории трех государств, вызывая зависть соседей и наглядно свидетельствуя, кто именно из современных правителей является достойным наследником героя. 
Так как самый талантливый местный скульптор давно уже забросил это занятие и уехал в Москву, открыв там для соотечественников ресторан национальной кухни «Аль Барака», а прочие, даже руководящие, деятели национальной академии художеств ничего подобного создать не могли, к тому же в академии давно уже продолжалась изнурительная межклановая борьба, поглотившая остатки творческих потенций, то руководство страны, демонстрируя равноудаленность и не желая, чтобы монумент стал посмешищем завистливых соседей, решило поручить работу московским скульпторам. 
Выбор пал на скульптора Павлинова, известного многими своими монументами на исторические темы, которыми были кучно усеяны пространства бывшего Союза. О долгом и плодотворном творческом пути маститого скульптора свидетельствовала и сама его внешность, указывающая также на то, что успешное продвижение творческих проектов требовало регулярных и обильных выпивок и закусок: к его природному высокому росту давно уже добавились и обширный живот, и одышка, и мешки под глазами, и множество подбородков… Все это великолепие венчала беспорядочная поэтическая шевелюра, окаймлявшая маститую лысину, издали похожая на лавровый венок. 
Опытный Павлинов, чувствуя, что имеет дело с заказчиком из страны, где время от времени случаются всякие перевороты, могущие сопровождаться полной сменой геополитического вектора со всеми вытекающими последствиями, решил дело не затягивать, брать быка за рога и ковать железо пока горячо. Для скорейшего «кования железа» он сколотил бригаду из нескольких скульпторов, с которыми и прежде ему доводилось осуществлять всякие проекты. В числе этих скульпторов был и скульптор Мухин, бывший сокурсник Павлинова, тоже уже немолодой, но все еще очень амбициозный.
Мухин был мелок ростом, курнос, лопоух – и очень возможно, что именно поэтому тоже, как и Павлинов, носил длинные волосы, а вовсе не для того, чтобы демонстрировать принадлежность к творческому сословию. Мухин не считался Павлинову другом или даже приятелем. Он мнил себя гением, был неуживчив, заносчив и даже не пил. За годы, прошедшие после совместной учебы, Павлинов выбился в знаменитые скульпторы, Мухин же ничем особенным проявить себя не успел. Однако Павлинов знал, что Мухин небесталанен, и время от времени привлекал его к своим проектам. Мухин хоть и был мало способен к коллективной работе, но мог, если надо, качественно вытянуть какой-нибудь важный фрагмент. Павлинов помнил, как Мухин однажды здорово его выручил, когда пришлось делать памятник министру Павианову, заказанному родственниками к юбилею министра. Памятник должен был появиться в кратчайшие сроки на загородной даче министра, и Мухин тогда помог изобразить державную мысль на челе юбиляра, остановившегося в момент кратковременного отдыха на берегу своего пруда. И теперь, вспомнив о Мухине в последний момент, Павлинов посчитал, что если случится аврал, то и Мухин может быть для него полезен.
Мухин давно уже сидел без работы и воспринял приглашение как шанс проявить себя: он надеялся, что сможет со временем, ссылаясь на участие в этом грандиозном проекте, получить собственный серьезный заказ.
К работе скульпторы приступили быстро и с надлежащим рвением, хотя все они, исключая Павлинова, к личности ваяемого персонажа относились безо всякого пиетета, не имея никакого о нем представления и нисколько им даже не интересуясь, именуя его в своем кругу Бабаем.

Трудились они на одном из бывших подмосковных военных заводов, который теперь, в связи со сворачиванием собственного производства, предоставлял свои помещения всем желающим. Так как скульптура делалась по частям, с тем, чтобы после готовые части транспортировать по железной дороге и затем, на месте, составлять из них единое целое, то скульпторы распределили между собой участки ответственности. 
Павлинов трудился над головой. Творческая сверхзадача состояла в том, чтобы взором эпического героя и направлением вознесшегося над его головой клинка, изобразить некие геополитические устремления в духе евразийства, согласовав таким образом христианство, магометанство и остальные религии региона, и вместе с тем суметь потрафить всем трем враждующим местным правителям, да, вдобавок, ничем при этом не огорчить московское руководство. Павлинов также тайно надеялся, что дело в итоге повернется так, что со временем и на сопредельных территориях правители захотят возвести нечто, в пику его памятнику, не хуже, и их выбор в реализации этих амбиций падет именно на него.
Всем остальным скульпторам достались менее ответственные участки – кому хвост, кому копыта, кому ноги героя, кому морда коня… Мухину выпало ваять промежность коня и все, что там должно быть представлено. Поначалу он не воспринял это как ущемление своих творческих амбиций, ибо полагал, что для настоящего художника нет второстепенных тем. Но со временем, когда коллег от монотонной работы потянуло на шутки и они стали величать его скульптором-гениталистом, да еще и отрекомендовали его так каким-то барышням, забредшим вечером к ним в гости, насупился и замкнулся в себе. Он устроился ваять свой участок подальше от коллег и весь отдался вдохновенной работе, не участвуя в общих посиделках по вечерам.
Аврала не случилось, работу доделали вовремя, скульптуру доставили по частям на место и благополучно смонтировали. Вся слава досталась Павлинову, который непрерывно раздавал интервью местным СМИ и без устали позировал то на лесах, облепивших со всех сторон монумент, то вознесшимся в люльке подъемного крана почти что до облаков. Остальные скульпторы получили свою часть заработанного и, довольные, разъехались по домам. Несколько неудовлетворенным остался лишь Мухин: так как он сторонился коллег, то его то и дело забывали приглашать на всякие приуроченные к открытию памятника торжественные тусовки, и иногда пропускали его фамилию, перечисляя создателей памятника в СМИ. Да и самому ему было неудобно рассказывать о своем участии в этой работе, так как всегда мог последовать вопрос о том, какую именно часть проекта он создавал.
Некоторое время спустя, когда Павлинов все еще купался в лучах славы, а его подмастерья уже успели потратить большую часть заработанных денег, с монументом стали случаться всякие метаморфозы. Оказалось, что Мухин изваял свой фрагмент настолько выпукло и наглядно, что он, вылепленный как живой, зажил собственной жизнью и постепенно стал центром внимания. 
Когда все монтировалось и возводилось, и когда всеобщее внимание приковано было к Павлинову – этот участок мало кто замечал. К тому же не в восточных традициях было на фоне воздаваемых творцу монумента возвышенных дифирамбов, доходящих до приторной сладости, отвлекаться на подобный низменный объект. Но вскоре после того как схлынули официальные торжества, кто-то распустил слух, что если потереть это самое место, то потеревшего ждет несомненная удача. К делу со временем подключились местные народные целители, всякие бахши и полушаманы, которые стали рекомендовать эту процедуру в качестве средства от бесплодия, для повышения потенции, да и, вообще, чуть ли не от всех болезней… 

К монументу потянулись толпы желающих. И вовсе не ради приобщения к тем высоким смыслам, которые вкладывал в свое творение Павлинов. Тем более что та концептуально насыщенная часть монумента, которую ваял Павлинов, располагалась далеко вверху, в почти заоблачной высоте, тогда как то место, над которым трудился Мухин, было народу не только понятнее, но и ближе… И хотя этот самый объект всенародных устремлений тоже располагался достаточно высоко, но народ приловчился подниматься к нему по лошадиному хвосту, затем приспособились поднимать на длинных шестах всякие подобия веревочных лестниц, подвешивая их за те самые выступающие участки скульптуры, которые и надлежало тереть – и по этим лестницам жаждущие обрести здоровье и житейское благополучие устремлялись вверх, не исключая даже беременных женщин… Что же касается брачующихся пар, то для них, по причине стремительно входящего в силу народного поверия, прохождение такой процедуры сделалось даже обязательным…
Скульптура постепенно стала местом паломничества. Местные власти поначалу не знали, как на это реагировать и какое-то время пытались препятствовать такому несанкционированному восприятию монумента, устанавливая возле него всякие запрещающие таблички и даже выставляя заградительные кордоны на тропах, ведущих к монументу. Но народное стремление к простым человеческим благам посрамило эти жалкие потуги. И мудрые восточные правители скоро отступились, постаравшись извлечь из ситуации и свой интерес.
Так как монумент находился далеко от столицы, то к нему был пущен маршрутный автобус. Посещение монумента было включено во все существующие местные туристские маршруты. Все таксисты у ближайших аэропортов и вокзалов знали, как к монументу лучше добраться, и с удовольствием доставляли к нему желающих, заламывая двойную цену. 
Через каких-то пару месяцев место приложения творческих потенций Мухина вытерто было до блеска и сияло на солнце, прекрасно видимое из трех стран, служа удобным ориентиром для транспортных средств. И даже стада верблюдов и прочих местных животных учитывали этот ориентир в своих передвижениях.
И хотя на слуху у всех была фамилия Павлинова, но вовсе не в том контексте, в котором тому хотелось. И такая скандальная слава даже помешала Павлинову стать лауреатом местной государственной премии, на что он очень рассчитывал. 
Мухин испытывал по этому поводу мстительное удовлетворение, правда, будучи человеком мнительным, тут же прикидывал, сколько на его искусстве зарабатывают все кому не лень, и тоже начинал печалиться… 
Павлинов постепенно совсем извелся. Ему постоянно снилось, как он, готовясь к открытию своего монумента, при стечении народа, снимаемый множеством камер, поднимается на люльке подъемного крана вверх, где картинно подправляет на своей скульптуре что-нибудь возле клинка, но в это время вокруг него начинает летать назойливая муха, мешая сосредоточиться и норовя сесть ему на лицо. Он, стараясь не подать вида, пытается незаметно ее отогнать, люлька под ним сильно раскачивается, так что он начинает путать, где земля, а где небо, теряет равновесие и летит вниз… А иногда он не разбивался, и это было еще хуже. Тогда бронзовый Бабай, свирепо вращая глазами, соскакивал на своей лошади с пьедестала и, подобно «медному всаднику», гонялся за Павлиновым по всей Евразии, так что Павлинов всю ночь, петляя как заяц, бегал от него то по Киргизии, то по Монголии…

Чтобы избавиться от этого сна, и от паники, которая его охватывала во сне перед приближением мухи, Павлинов каждый вечер серьезно напивался. Но это приводило только к тому, что муху он встречал с чуть большим бесстрашием, правда, после схватки с ней, и равновесие терял скорее… К тому же ресурсы его организма оказались исчерпаемыми, и ежедневное пьянство очень скоро обернулось предельным обострением всех его хронических болезней. Большое семейство Павлинова, обеспокоенное тем, что лишившись его, может заодно лишиться множества льгот и выгод, – всполошилось и взялось за него всерьез. Все его родственники, будто соревнуясь, стали зорко следить за исполнением им всех врачебных предписаний. Интенсивная химиотерапия в конце концов привела к тому, что Павлинов, пропитанный химией, полностью утратил творческие свои потенции, так что даже подлая муха, подлетавшая к нему во сне, стала брезгливо облетать его стороной.
Мухин тоже не обрел покоя. Ему тоже начали сниться странные сны. То ему снилось, будто все женщины, излеченные посредством его искусства от бесплодия, родили младенцев, разительно на него похожих. Похожие на него дети постоянно подбегали к нему где-нибудь в людных местах, тянули ручонки и кричали «Папа!». Когда же он начинал возмущаться, то, к его ужасу, ему предъявляли результаты анализов ДНК, которые всегда подтверждали глаголемое устами этих «младенцев»… А после ему стало сниться, будто он, правда, муха. И что в зоопарке, где все собрались у клетки с роскошным цветастым павлином, восхищаясь его великолепным хвостом и постоянно бросая павлину что-то съестное, он, Мухин, заприметил, что кто-то из детей бросил павлину кусок булочки покрытой сладкой глазурью. И, думая, что павлин не видит, подлетал к этому куску, надеясь полакомиться. Однако жадный павлин это замечал и что-то по-своему прокукарекав, хватал своим ужасным клювом булочку вместе с ним, Мухиным, после чего Мухин проваливался в темную вонючую бездну и только потом просыпался… 
Чтобы избавиться от этого страшного сна, Мухин тоже принялся пить, – и со временем допился до того, что в его пьяном бреду стали являться черти, которые, к его радости, ловили злого павлина, отрезали ему голову и, ощипав, варили в большом котле… Но скоро этих чертей он стал еще больше бояться, чем боялся павлина… Черти сами уже предлагали свои услуги, спрашивая, кого еще нужно зарезать и, вообще, вели себя так, будто он теперь во всем им обязан… Избавиться от чертей было намного труднее, и он ничего не мог с этим поделать, пока однажды не начал молиться…

Эта история завершилась благополучно. Несколько месяцев спустя, Мухин в огромном храме на пасху смиренно молился в углу и, ощущая уже всей душой, что «Христос Воскресе», ждал только, когда об этом торжественно возвестят всему народу. И когда краем глаза заметил, что в другом углу так же смиренно молится сильно исхудавший Павлинов, то испытал огромную радость оттого, что и брат его спасся…