«Ах, в марте ветер – будто мёд...»

***

Яркий, звонкий, ледяной
День весенний в окна льётся,
На углу в осколки бьётся,
Отдаваясь тишиной.
В сердце, в памяти моей,
Падая с размаху в лужи…
Этот день над домом кружит,
Открывая сто дверей.
Окон сто и сто ключей
Зазвенят на связке громко,
Этот день, меж пальцев ломкий,
Дрогнет пламенем свечей.
Сядет рядом, в руки взяв
Все концы и все начала...
Стало вдруг внезапно мало
Незаконченности глав.
Не хватает тишины,
Звуков неба на странице...
Дню весеннему – продлиться,
Превращая чьи-то сны
Просто – в жизнь и просто – в шаг,
В шаг налево, в шаг направо,
Бродит солнечной отравой,
Подавая первый знак,
День, которому сейчас
Можно всё и – в одночасье...
Он – травинка на запястье,
Косит конский дикий глаз.
Он – весенний детский смех,
Кровь, бушующая в венах,
Раздвигает смело стены,
Делит поровну на всех
Синеву и глубину,
Мать-и-мачеху, ромашку,
Без ботинок и рубашки, – 
Каплет сурик в тишину.
По оградам он – из птиц,
По-над крышами – сиянье,
День весенний – расставанье,
Белизна моих страниц.
Ветер в руки отдаёт,
Петли рвёт, в глаза не глядя,
День весенний – капля яда,
Тишину, как воду пьёт.
Клейких почек маята
Кровь смолой разводит густо,
День, где всё еще – без грусти
И святая простота.

 

***

Ах, в марте ветер – будто мёд
И нежность – патокой тягучей
Предательски ломают лёд
И зеленью мечтают жгучей
В мельчайших кронах спящий сад
Опутать жарко и бесстыдно,
На небосклоне звёзды в ряд
Расставить, чтобы стало видно 
Подтаявшей голубизны окно,
Промытое с песком до блеска,
И разве богу всё равно,
Что сердцу вдруг внезапно тесно
От жгучей патоки с утра,
Щемящей нежности – пригоршней…
Вся ночь на кончике пера
Дрожит медово и не ропщет,
Не светится – ни огоньком,
Лишь на коленях тенью стынет,
Давай, оставим на «потом»
Секущий жар её простынный
И горловой любовный вздох,
И тающую вязь мгновений…
О, мир, зачем ты вдруг оглох
И льёшься соловьиным пеньем,
Ведь март ещё и суть его – 
Ждать, набираясь сил и света,
Зачем вдруг так – из ничего:
Весна и сладкий привкус лета?..

 

***

Пахнет яблоком и летом,
Сеном на лугах.
Собираются ответы
На семи ветрах
В даль до синего излома,
Где душа болит,
Где ковшами льются громы
В серый пепел плит.
Ах, гремят, да так, что небо
Треснуло в куски…
Я давно уже – не лебедь
У твоей руки, 
Попросившей крошек счастья
И чуть-чуть – судьбы,
Мы и видимся нечасто
И ещё слепы.
И не помним тёплой кожей
Яблоневых снов,
Что витали Духом божьим
У виска без слов,
Так молили и просили
Громы остеречь,
А теперь придонным илом
Холодевших плеч
Чуть коснуться и затлеют,
По ночам молчат…
Пахнет яблоком и летом
У небесных врат.

 

***

В лебедином рае – тишина,
В лебедином рае – только нега.
Фонарем – волшебная луна,
Не хватает, боже, только снега
Райским птицам, богу самому,
В голубых сквозных ажурных высях,
Как дитя, баюкают луну,
Пеленают в серебро и в листья.
К сердцу прижимают так легко,
Отпускают серебристой рыбкой,
Отпускают с богом далеко
Из кленовой лебединой зыбки.
Ждут дождей, сентябрьских затяжных,
Странных слов – о счастье, только счастье,
О делах внезапных и земных,
О такой забытой, боже, власти
Над снегами белыми в тиши,
Горизонтом – белым, белым, белым…
В лебедином рае – ни души,
Словно нет зимы на свете целом.
Целований нет. Прощений – нет,
Вздохов нет и лебединых крыльев.
Белым снегом выстлан белый свет,
Жжет глаза и сердце снежной пылью.

 

***

Литое на вес, а в воздухе – пыль – 
Золото листьев льётся, не глядя…
Я – рядом, я – листик, я – сад и ограда,
Я – оперенье божественных крыл.
Сентябрь, ты уж кончился, золото – ниц…
Воздух напоен октябрьской тревогой…
Золото – в воздухе и на пороге
Солнечным всплеском и пеплом страниц.
Выжженный в пламень, витаешь и ждёшь
Слова ли, строчки неосторожной…
Я обрастаю сентябрьскою кожей,
Не вспоминая, где правда и ложь:
Там, на задворках грядущего, – судна!
Нынче – свободна и в золоте вся…
О, мой сентябрь, уже ты – гроза:
Из череды обессиленных буден 
Выберешь те, что не нравятся мне,
Капнешь кленовых чернил на запястье…
Боже, не знала, что это же – счастье
Золотом литься по тишине…
Плакать, а люди не видят, что плачешь,
Звать, окликая семь ангелов Сна…
Я и Сентябрь, в руках – тишина…
Помнить, что будет за это на сдачу.

 

***

Окунаю пальцы в мёд
Этой патоки заката…
Пью его и жду расплаты,
Слышу хруст созревших сот.
Слышу, как жужжит пчела,
Осыпая с крыльев вечность,
Оголяют болью плечи
Ветер, музыка, зола.
И неведомо когда
В янтарях сварилась смута,
Освятилась горькой сутью,
Мёд делила на года:
На вчерашнее «прощай»
И на будущее «здравствуй»,
На пчелиные напасти
И бедовый сладкий Рай.
Там всем дышится легко,
Там трава – ещё не смята,
Пахнет дикой горькой мятой,
А закаты высоко
Зреют солнечно в меду,
Каплями стекают в миску,
Гасят жалом старых истин,
Как в полуночном бреду.
И такая тишина 
В шаль укутывает плечи,
Обозначив росно речи,
Пьёт со мною их со дна
Всех июлей-сентябрей,
Ставит красным всем пятерки,
Солнце катится с пригорка,
С пальцев капает елей…

 

***

Плещется солнце в крынках,
Топит на золото млеко...
Пахнет извёсткой и синькой,
В дымке – прозрачные реки.
Осень тепла и уютна,
Солнечна, дарит грибами,
В ней бесконечные сутки
Ходиками-шажками –
Не измеримы на граммы,
С пёрышком голубиным…
Осень – открытая рана,
Выдумщица на иней,
На ожерелья и бусы,
Палевый клён горящий,
Взята за плечи грустью,
Наискосок лежащих –
Старых речей ненужных...
У тишины нет истин, 
Старых, как мир, и важных.
У тишины есть – осень,
Солнце и млеко в блюдце...
Сладкие в горле слёзы,
Дни, что никем не чтутся... 

 

***

Просто весна. А холодная осень
Просто лишь снилась, брала за грудки.
Хлопала форточка…Бросили кости:
Выпало счастье – идти в дураки.
Так, за бесценок, отдать, не жеманясь,
Скорую оттепель, синий рассвет.
Просто – весна. Я опять забываюсь,
Падаю в толщу распаханных лет
Просто – зерном, чтобы вновь удивиться
Жару и шёпоту черных полей,
Этой весной мне бы снова родиться,
Соком напиться растущих корней.
Выпить весну без стыда и остатка,
В окна шагнувший хмелеющий март…
Просто – весна. Щиплет нёбо так сладко
Завязь грядущих осенних утрат.

 

***

Была гроза, и ветер рвал
Взлетающие шторы…
В овале тающих зеркал
Заглатывались ссоры,
Вчерашний гам, щенячий визг,
Предгрозовая бездна…
Достаточно всего лишь искр,
Чтоб миру стало тесно.
Чтоб на пол тонкое стекло
Посыпалось от боли,
Схватило сердце, обожгло,
Песочной жёлтой кровью
Душило и в тиски несло
На святочные казни,
Пока гроза – ещё весло,
Забытый светлый праздник,
Где воздух – чист, горстями – впрок,
А небо – тёмно-сине,
Пока не заперт на замок
На душу лёгший иней.
Пока листва ещё шумит
И перья птицам чистит,
А за окном весь мир открыт,
Дрожит в зеркальных искрах
И со стены, и за стеклом
В соседнем доме справа…
Идёт гроза за окоём
И льётся, как отрава.

 

***

Бронзовый мёд и пепел заката,
Тонкие прописи чёрных ветвей…
В огненном пламени жёлтых свечей
Всё возвращают на круги обратно:
Таинство речи и таинство дня,
Сухость полынную, пыль придорожную…
Небо закатное с бронзовой кожею
Плещется в море бескрайнем огня.
Чёрною тушью написано слово,
Чёрными каплями ночь опускается,
Небо с душою – любовью измаются,
Капнут багряной и огненной кровью
В пыль придорожную – путанный обморок,
В тёплую бронзу меж пальцев – суглинком…
Скоро подернутся пепельным инеем
Сорок на сорок гремящих повозок.
Сорок на сорок – восстанут из пепла
Купола мира и прописи чуда,
Но лишь сегодня, а завтра – не будут, – 
Ветер и в бронзе парящие ветви…

 

*** 

Осень – ласковое время,
Золотая маята.
Просто взденет ногу в стремя,
Провожающих с моста –
И не видно, и не слышно,
Лист осиновый дрожит…
На закате вспыхнут крыши,
Бронза тёплая искрит
В чашке чая и на клёнах,
У колен свилась клубком…
Время – сонно и бездонно,
Бродит в парках босиком.
Поднимает лист кленовый,
Отпускает, не таясь…
Осень – бронзовое слово,
Начинает утром всласть
Лить кленовый жар объятий,
Поцелуев невзначай…
Этой осени – не хватит,
Эта осень – чей-то рай:
На ладони, под ногами,
Слово к слову – стала – жизнь…
Время встало берегами,
Растопило жаром искр. 

 

***

И морось, и слякоть, и обморок,
Холодная завязь весны…
В парадной толкается оторопь,
Всё манит глотком новизны.
Ах, кисть, побывавшая в мёде,
Чуть сбрызнута небом шальным,
Вся осень по мелкому броду
Да тальником чёрным речным
Дошла и отбросила совесть,
Схватила тебя за грудки…
Молчит всё, молчит и не спросит,
Зачем так ещё высоки
Слова у забора и в лужах,
В подклети, на чердаке…
Дожди её горько иссушат,
А в детском её кулачке
Воробышком и зеленушкой
Сквозь мёд и сентябрьский елей
Исплаканы слёзы в подушки,
Чтоб стало тебе веселей.

 

***

Пришла любовь, не спрашивая, кто ты,
Зажгла огонь в камине и ушла,
Томился Дух, забыв о бренной плоти,
Лишь маятник из темного угла
Все сыпал время, словно просо, наземь,
Не договаривая и почти таясь
Страниц пустых и этой светлой казни – 
По одиночеству для каждого из нас:
В ночной пустыни ждать дневного света,
Стук каблучков и еле слышный вздох,
Парить в обнимку с мимолетным ветром,
Забыв, что день от горечи оглох,
Ослеп и болен странною болезнью – 
Шум крови слышен даже за углом...
О, этот день, трепещущий над бездной,
В безвременье текущий холодком
Начальных слов, где празднику помеха
Головоломки боли и тоски,
Когда в огне молчат остатки смеха,
Случайные касания руки
У глаз, у губ, у сердца, над дыханьем, 
Тревожно потерявшихся во сне,
Закрытых на божественную тайну,
На день и ночь, как всполохи, во мне.

 

***

Не миную, не успею
Пепел времени развеять,
Сеять снегом, дуршлагом,
Шагом мерить день за днем.
Ночью звездами считать,
Клеить в старую тетрадь
Все улыбки, все шаги,
Словно мы уж не враги,
Не любовники на час…
Господи, помилуй нас:
В час стенаний и любви
Строим храмы на крови.
Так обвально сердцем – лжем,
Оставляя на «потом» 
Миг рыданий, час нужды,
Вздох безбожной ворожбы...
Ждем, что все полюбят вдруг,
Ставя нас в прощальный круг:
Поцелуями – взахлеб,
Подставляя детский лоб
Времени – его уж нет
Рядом, на сто горьких лет
За плечом и под рукой
Гиблой мартовской водой,
Солнцем в брызгах на стекле,
Пеплом в радужной золе.

 

***

А там, где боль была провидцем, – 
Густел покой.
Сметал года, готовый слиться
Над головой
С холодным, высушившим сердце,
Вчерашним днем,
Где все пытались отогреться,
Впуская в дом
Сон горький из медовых ягод,
За дверью – снег…
Сядь, боже, наконец-то, рядом,
Теперь уж нет
Стоящих за спиной признаний,
Вдруг – тишины,
В провидцах стали наши тайны,
Лишь только мы
Как на войне с последним взглядом, – 
Начала ждем,
Вся боль сливовым диким садом
Взошла огнем,
Горящим уходила небом
Сквозь реки – вброд,
Молчала, как невинный лебедь,

Как сам Господь.

 

***

Ты – моё утешение, горе и свет, 
На закате – печалью печалей...
Ты – мой сбывшийся сон и полуночный бред 
Из украденной Господом дали.
И, куда бы ни шла, – тишина возле ног
И на сердце – печалью печалей...
Среди выбранных Господом странных дорог,
Что у сердца внезапно отняли,
Ты, – мой чистый сентябрь и ливень вокруг,
Поцелуй – базиликом и мёдом, 
Невесомо касаюсь смеющихся губ...
В этой странной Парижской погоде – 
Столько света и счастья, и боли в душе,
Недописанных «было» и «будет»...
Утешеньем ли стала вчерашним уже, 
Посреди мне не верящих судей, –
Я – забвенье твоё и дыханье у губ,
Я – лишь иней грядущего мая...
Я – сентябрьская Господом данная суть
У закрытого намертво Рая.

 

***

Ты болен словом и любовью...
На берегу последних лет,
Очерченных последним словом,
Где еле брезжит лунный свет, – 
Так ясно всё, предельно честно,
Что – ни вздохнуть, ни – умереть...
Там место лишь последней песне,
Не надобно уже хотеть
Ни славы, даже жизни, боже…
Ни царских знаков, ни ключей...
Там, словно шаль, – снимают кожу
С обугленных твоих речей.
И с январей, упавших в холод,
И с сентябрей, – о, кто бы знал!..
Там на ладони царский голод – 
С витрин и матовых зеркал
Попросит вместо хлеба – небо,
А вместо сердца – солнце вдруг...
Умножат все твои победы
На поцелуи нежных губ.
Перечеркнут твои печали, 
А кровь разбавят молоком...
С тех берегов такие дали
Врываются, как птицы в дом...
Волнуют запах рук забытых,
С ресниц – бегущая слеза...
Ложится покаянно в свитки
Твоя прошедшая гроза.
Гроза, где только всё начнётся,
Где лишь родиться предстоит...
А жизнь в беспамятстве – не бьётся:
То – вспыхивает, то – искрит.

 

***

А ты пройдись по этой лаве,
О, сердце… не стучи.
Напейся досыта отравой,
Когда звенят ключи,
Поют о дне, где дня и нету,
Где свет истаял в тьму,
И слов не слышно, будто ветер
Последнюю зиму
Перекроил на старый плащик,
На счастье и любовь,
И мне уже почти не страшен
Знакомый приговор:
Закрыть все двери на засовы,
На рысий жаркий вздох,
На то, что бог назвал любовью,
Пока вдруг не оглох,
Пока он не ослеп, не умер,
Не взял слова назад,
Пока ещё беспечно дурит,
Как семь веков назад.
Всю кровь, любовь сливая ядом
В хрустальный башмачок,
Пока горит последним садом
Жизнь, взятая в замок:
Под ключ, под стук, под яд вокзальный,
Визгливый стон машин…
Пока во мне звенит хрустальный
Глас божий чистых зим.

 

***

Не пытай. Я уже не твоя.
Я – ничья, по большому счету,
Как тогда, ломая оплоты,
Шла в слезах, нагая заря.
Ну, и что? Все равно ведь мимо,
Все равно, – всегда нелюбима,
В чем душа, боже, держится ночью,
Разгораясь от вспыхнувшей строчки.
Если б знала, что выйдут навстречу,
Станут выть и кидаться на плечи
Зимы – ужасом, голодом – вскачь,
Хочешь – вой, хочешь – пой, хочешь – плачь.
А захочешь вдруг завтра позвать
Всех, кто молча позвал умирать, – 
И придут, и утешат, солгут,
Даже имя мое назовут.
Только я все не помню, – зачем
Из крылатых обугленных стен
Шли на запад, а кто на восток
Сорок вырванных памятью строк.
С ними – проще. Я с ними в огонь,
Только бедное сердце не тронь,
Не пытай меня, боже, – зачем
Столько странных надуманных тем…
Столько боли, что стала хотеть
Над землею, как птица, взлететь,
Повторяя, – я больше ничья,
Нет на свете того алтаря,
Нет на свете ни правды, ни лжи,
Нет на свете вообще – ни души!
Я с рождения, боже, – одна,
Я и богу – сама тишина,
Каземат и палач, и закон,
Сорок вырванных с мясом погон,
Я – любовь на ладони ничьей,
Не печалься о жизни о моей.
Не прощайся, – простимся потом,
Когда жизнь вспыхнет белым огнем,
Станет пепельным ужасом дня, 
Вот тогда и живи без меня.

 

***

Отступила любовь
И пришла тишина,
И за горло взяла, безымянная.
Больше не было слов,
Дали – в пепле окна,
Только осень на сердце – незваная.
Только сном – и по сну,
Только ветром – у врат,
Только каждый – невольник и мученик,
Каждый волен прожить,
Как молитву одну, 
Этот день, одураченный случаем.
Это слово, где буквам
Неведом покой,
И анафема – каждому вздоху.
На страницах исписанных – 
Вечный разбой,
Завещает наследство по крохам.
Эту муку – заплаканным синим глазам,
Эту боль – холодевшему сердцу,
Лишь любовь – одиноким
Семи тополям
Из далекого горького детства.

Там сухая полынь
Станет чьей-то травой
И сожжет одичавшие нравы,
Где неведомый сердцу 
Постылый разбой
Станет чьей-то посмертною славой…
И тогда, как и мне,
Ей вдруг скажут – зачем
Ты в одежды любовь одевала,
Выводила на волю
Сквозь множество стен,
Без нее над судьбой горевала?

 

*** 

Не говорите о любви,
Она – из голоса ребенка
И корневищ, проросших в землю...
Она – из Храма на крови,
Как чистый колокольчик звонкий.
Распаханное время жжёт
По вечерам лучиной тусклой,
Дрожит, как свет, течет, как мёд,
Заламывая руки властью...
Она – печаль, она – тоска,
Тебя схватившая за горло...
Но, боже… как еще – не больно...
А, может, безвозвратно – поздно
Кроить судьбу, читать листы,
Бежать вдогонку опоздавшим?
Брать бережно на руки осень,
Заглядывая ей в глаза?..
А времени… его – уж нет:
Нет ни тебя, нет ни меня,
По сердцу – пламенем гроза,
По судным дням – печаль, печаль...
Огня бы, горстью – полымя,
Все ускользающую даль...
Не говорите о любви,
А стройте Храмы на крови:
От севера – на юг, на юг,
С востока и на запад вдруг...
Но жали быть, как милость губ
И царство ускользнувших рук...

 

*** 

Не говорите о любви, – 
По пустякам взметнется жизнь,
Воспламенится диким садом...
А за спиной так много тризн,
И всё, напитанное ядом,
Вдруг станет глухо бога звать,
Листать блокноты и тетради...
Не помня, что кому отдать,
И что цвело в том буйном саде:
Твоя весна или зима?
Дорог упокоенных гиблость?
Вокруг и около – одна,
А божий гнев, как божья милость, – 
Намедни и позавчера,
Отряхивая пыль и боли...
Не говорите, что пора
Быть впереди своей неволи.
Не говорите, что любить,
Как пить холодный воздух марта...
Не говорите – больно жить,
А жизнь за детской школьной партой – 
Начало всех начал, времён,
Когда вдруг Господу угоден...
Твоя любовь со всех сторон
При самой странной непогоде
Во дни мытарств и плащаниц
Сквозь скорби – прямо на колени...
Не вырвете пустых страниц
И не гоните странной тени, 
Как вздох и шёпот возле губ,
Прощальный поцелуй, горящий...
Еще лишь только этот суд, – 
Как милость праведникам павшим.

 

*** 

Не говорите о любви:
Она лишь эхо чувств вчерашних, – 
Пугливых, молчаливых, павших...
Хоть вырви сердце, хоть – живи.
А небо в акварели чистой,
А небо мёдом льёт в гортань
По стёклышку – вчерашних ран
Из рук назад бегущей жизни.
Из пламени – и в глубину, 
Из суеты навстречу маю...
Не говорите ни о рае,
Не трогайте лишь тишину,
Не прикасайтесь к этим дням
По обе стороны надежды...
Там встретят всех не по одежде,
А по пылающим слезам.
По дынной сладости «давно»,
По непонятному Началу...
Не говорите – будет мало,
Ну, а другого – не дано.
Пусть только так: одна любовь
Со всех сторон – дыханьем ветра...
И нет ни жизни и ни смерти,
А небо – тенью и покров. 

 

*** 

Сколько же боли, – будто песка,
Словно и не было в доме замка…
Словно бы не было неба совсем -
Вытекло кровью из высохших вен.
Словно бы не было улиц глухих,
Ни подворотен, ни запятых…
Был лишь мольберт, неподатливый штрих,
Тени слепые заборов косых.
Боль натощак выпивала с утра
Всю без остатка и сгоряча,
Строчки толпились, как воинство, – зря
Без прокурора и палача.
Без выходных и больничных – ничья!
Без уголовного дела – судья
Собственной жизни, взятой в тиски,
Собственной памяти, вросшей в пески.
Без корневищ, без узилищ, глазков…
Боль, ты такая – на тысячу ртов,
Тысячу пальцев и тысячу рук – 
На волосок бесконечных разлук.

 

*** 

Давай забудем все плохое,
И станем счастливы.
Как будто то, совсем другое,
Дождями частыми
Просеялось сквозь непогоду,
Взошло пшеницею,
Меж берегами встало водами,
Мелькает спицами,
И делит время неуемное
На сутки – жизнями,
До смертной муки – незнакомое,
По сердцу – письмами.
В багрянцах осени – кленовое
И тополиное,
Оно, как свет, – уже над кронами,
Дрожит осинами…
Все полнит реки голубые
Дурманным шепотом,
Мы стали вдруг совсем чужие
Почти безропотно.
Почти словами заслонились
И сразу умерли,
А солнце вздохом золотилось,
Прозрачным сумерком.
Сквозь тишину текло мольбами,
Вздыхало ветрами,
Под голубыми небесами
Речами светлыми
Читалось: поровну отныне
Любовь и счастье
Пока зима холодный иней
Последней властью
Не превратит в дожди немые,
А душу спросит –
Зачем нам времена иные,
Как эта осень?

 

*** 

Когда поднимается занавес, 
Все ложи и бельэтаж – 
Заняты, заняты, заняты,
Как в самый последний раз!
Раздели до позвоночника,
До первородных риз,
Оставьте хотя бы строчку мне,
В ладонях горящих жизнь!
Забрали до вздоха первого
Все ночи – навзничь и вскачь,
До шага младенца смертного,
Оставив один лишь плач.
И – выдох. И – сон. И – горе.
И – брызжущий смех райка…
Я с вами уже не спорю,
А жду лишь издалека
Тяжёлый, с наплывами, занавес,
Звенящую тишину,
Свободна, как бог, – не занята!
Желайте меня – одну!
До позвоночника – тело,
Горчащий на вкус обет,
Играю, как вы хотели,
Сквозь толщу горящих лет
Молчу и позвать не смею
В рукоплесканьях зал,
О, сцена, с которой верю,
Что мир бесконечно мал:
С прозрачное зёрнышко риса,
Упавшей слезой в ладонь…
Играйте священной жизнью,
Бросайте её в огонь! 
 

 

***

Как звучала сегодня жизнь – 
Струнами Паганини!
Багровый осенний лист
Из ледниковой сини
Кружился легко-легко
Без рукотворных пут,
В божественном «высоко»
Мне выбирали путь:
Прожилками – чуть теней,
Алым – на ощупь всё,
В круговороте дней
Истаивал звонкий сон – 
Знакомый, как дважды два,
Горячий, родной, сквозной…
Горела в руках трава,
Пылал синевой разбой –
Из охры и тёплых звезд,
Из гулких шагов – внахлёст,
Песком истончалась горсть
Туманов и мятных рос
В осанне живых дождей
С горячим дыханьем губ…
Звучали уже сильней
Струны и жизни суть.
Но ягод не хватит всем,
Не вырастет боль – в огонь!
Не хватит прозрачных стен
На нежность, сентябрьский звон
Идущей – легко-легко
Жизни – уже моей…
В неведомом «высоко» –
Вся музыка вечных дней.

 

***

Ах, горе горькое моё,
Ты – слаще мёда…
Как будто так заведено:
Стремнины года
Ни в золото, ни в серебро, – 
Бросают в пламя,
Горят ни жизнь и всё добро,
Ни даже раны, – 
Прозрачный воздух вкруг меня
Занялся дымом,
Трещит, как сучья, тишина,
Мелькают мимо
Все дни, затлевшие песком –
Печаль печалей…
Ах, горе, нам ещё вдвоём
Такие дали,
Такие судьбы рисовать, – 
Ты не устанешь,
Меня за бога целовать,
Ведь было раньше:
Давали всё, что просишь вдруг
С небес и с моря…
Твоих корявых жадных рук
Не сосчитать мне, горе.
Не выпить залпом в тишине,
Ни рвать на части.
Ты – отражение в окне
Былого счастья.

 

***

Я так жила, как вам не снилось
И не удастся жить:
Зима входила и молилась,
На плечи саваном ложилась,
Пыталась приоткрыть
Захлопнутое сердце глухо,
Вчерашний сладкий рай,
С руки кормила дикий май,
А лёгких голубиных стай
Так было много – небо рухнет.
Просеивалось бытие…
Чадило ладаном и дымом,
Трещало фитилём и воском,
Забрызгивало всё вокруг:
Разорванный молчаньем круг,
Предательство моих подруг
И наугад «шестёркой» – кости.
Мой дом, где Господу вчера
Всё было нужным утром ранним…
Сегодня небо – просто рана,
Сегодня здесь уже так тесно,
Что – сгинуть бы, а лучше в сани
Швырнуть ободранное мясо,
Куда глаза – лететь с утра…
Но только богу всё равно
И только сердцу не дано
Заплакать, как ещё могла,
Кричать… молчанье – тяжелей,
Голоднее пустых дверей,
В углу – смеющихся зверей:
Сгорело всё дотла!

 

***

О, душа души, ты где?
Вечер и такая пустошь…
Небо плещется в воде,
Не пытается нарушить
Ход времён и правду ту,
Что всего одна у Бога:
Все уходим в пустоту,
А за тем, иным, порогом
Всё так просто и светло,
Взвешено по граммам жизни…
Там ни жарко, ни тепло,
На ветру иные листья
Зашумят в последний час,
Цепенея, заклиная…
Там совсем другая власть
Учить жить в пределах рая.
И ценить не серебро
И не власть при злате чахлом, – 
Там под утро так тепло,
А сирень так дивно пахнет.
Там душа души моей
Обретается исконно,
Всё считает, сколько дней
Взяли в казни беззаконно.
Разорили и ушли
И оставили, что сталось,
Небом там иные дни
Умножаются на малость
И на души всех в раю,
И на тех, кто только будет…
Даже если на краю
Душу бедную засудят.

 

***

Выжжено сердце, как голое поле,
Беды на крыльях парят.
И не осталось у бога ни роли,
Ни в рукаве бесенят.
Скрипнут ли ночью во тьме половицы,
Кто -то ведь ходит и ждет, 
Что затрепещут, как крылья, страницы,
Выпустят памятный год:
Птицей-сиреной и Птицей забвенья, 
Схватится сердце огнём...
То-то встаёт в темноте на колени
Маленький брошенный дом.
Молит ли бога и просит ли чуда, –
Лишь половицам понять, 
Как постранично становится судной 
Чья-то возможность солгать.
Выпросить счастья и выправить роли,
Не оглянувшись назад...
Бело-пустынные тихие боли, –
Вас ни добавить, ни взять
Ночью ли, днем, сентябрём под охраной, –
Каждой странице – печать!
С петель сорвавшись, охрипнули ставни,
Счастью вернуться назад
Нет ни возможности и ни желанья –
В рекруты взята любовь...
Сколько у боли теперь расстоянья
И не дописанных слов. 

 

***

Сукровицей и патокой,
Вервием и кнутом,
Вне времени и над схватками, – 
Обугленный счастьем дом.
Как ты молил о пощаде,
Вспененный до потолка,
Сгинула вся бравада – 
Ни окон и ни замка.
Ни целований, боже,
Ни шёлковых простыней…
С тебя ободрали кожу
И сделали так больней,
Что воздух – горстями, пеплом
Нёбо спалил и мрак,
Щепотью бросался ветер,
А праздничный чёрный фрак – 
В шкафу под надзором счастья,
Исклёван до смерти сном…
Какой ещё ждёшь напасти,
Разрушенный болью дом?
Кого позовёшь на тризну:
Сентябрь и июль, и май?
Как мало осталось жизни
В том, что назвали рай: 
Ветра моих целований,
На ощупь – дожди и снег…
В сукровице расставаний – 
С тобою ушедший век.
Всё небо, что стало шире
На вздох и на шаг, на боль,
Тебя умащала миром
И прятала в склянку соль.
Все слёзы на смех закрыты,
Распяты и сожжены,
О, дом, мы с тобой убиты,
Ни богу уже не нужны,
Ни вспененной снегом крови,
Ни памяти, жившей в нас...
А голуби ладят кровли,
Высиживают за час
Такое простое счастье, – 
Как небо и свет любви…
О, дом, наделённый властью,
По крови своей, – живи!

 

***

А я останусь всем – живой:
Как нерв обнажена и пламя...
Я с неба в ноги – тишиной,
Словами сердце стану ранить.
Была укором, – стану сном,
Была забыта, – стану вечной!
Застуженный сиротством дом
И память, павшая на плечи.
Янтарный в горле каплей мёд,
Стекаю медленно и долго...
Я ледяной, на вылет, год,
В стогу пропавшая иголка.
Кленовый ветер, Благодать,
Несущая в руках ребенка...
Вам оставляю эту стать
И голос мой, не очень звонкий.
Любите, если хватит сил
При жизни, а потом уж... ладно...
Не надобно давно ветрил,
Махающих по утру складно:
Одна, как ветер с тишиной,
Забыта и не вспомнят даже...
Как порох, – небо надо мной
Слова, – как утренние стражи.

 

***

Время песочное стало разбоем,
Время вросло в ледники, не заботясь:
Завтра займутся пожары охоты,
Завтра ты станешь последним изгоем.
Мытарем, пахарем, нищим на паперти,
Жизнь – в кандалах и на сердце – печати…
За откровения временем платят,
Вот, уж когда не сажают за парты!
А вырывают из рук ледяную,
Мглу через сито, сквозь сердце и – за спину!
Время, ты стало навязчивым Аспидом:
Мне предлагаешь такую иную
Жизнь голубевшего неба хрустального,
Все горизонты, где дали конечны…
Время, ты стало по-детски беспечно:
Кисточкой водишь и счастье рисуешь,
Сон, от которого кровь застывает,
Льешься на руки кровавою пеной…
Сыплется время и падают стены,
В ножнах песочное тонкое жало
Так и осталось: уже и – не нужно,
Яд ли не годен иль жизнь истончилась ….
Время меж пальцев, песочное, лилось,
Слово одно, но – какое же слово:
Золото-золото в мятных настоях…
Время схватило за горло разбоем,
Вытекло алой песочною кровью.
И – ни дышать не могу и – ни плакать,
Ни – рисовать первый день и последний…
Время, по-лисьи крадешься по следу,
Чтобы себя у меня перепрятать
В душные норки, в чердачные лузы,
Вспыхнуть на черном багрово и страшно…
Смелены муки и вспаханы пашни,
Время песочное плещется в лужах.

 

*** 

Вывернуты наизнанку
Ночи – овечьей шкурой.
Волки ли спозаранку
На острие, с прищуром,
По следу бегут, стелятся,
Скалятся страшно, молча…
Но это всего лишь петлями
Скрипит, изнывая порчей,
День, осуждённый в казни,
Расхристанный и распластанный,
И стали теперь не важны
Забытые телом ласки.
Ветер повсюду, ветер,
Хлёсткий, с песком, наотмашь…
И плачут, как дети, смерти,
Сытые вечной ложью.
Сотканные из воздуха,
Из кисеи бахромчатой,
На чьём-то блюде – гроздьями
Выкладывают в горки ровно.
Вымеривают и отвешивают
Жизнь по песчинкам горя…
Ни конному и ни пешему
Не повидаться с морем.
С небом – льдинкой тающей
В стакане стекла мутного…
Каяться жизни, – каяться
И умирать судно.

 

***

…А там – тюрьма. И воздух ссыльный,
И все чего-то ждут:
Что кандалы внезапно сгинут,
Внезапно позовут
Туда, где все ещё, как прежде – 
Ромашковый рассвет,
Где небо, небо, небо – сине
На краешке побед.
В пушистых лапах жаркий иней
С утра в печи горит,
На цыпочках бегущий ливень,
Серебряный, – звенит.
Но день сегодняшний – надгробье
Над святостью былой,
Из детских слёз, любовей соткан,
Надвинулся стеной.
И все прощенья – лживы, лживы!
В России только так:
Когда ещё вы только живы, – 
Готовьте белый флаг.
Для жён – хрустальных дней цветенье,
А для себя – мольбы,
Ведь это вам бесплотной тенью 
Стеречь свои гробы.
Забыть, что рабство – на бумаге,
А сердцу – чёрный хлеб.
Срывайте к чёрту ваши флаги,
К подножию побед
Бросайте, как тогда бросали – 
И слёзы, и любовь…
Ещё – порвут, как жизнь украли,
А сердце – под засов.
Отнимут всё, оставив совесть
Немногим, вдруг забыв:
В России ни о чём не просят,
Поют один мотив
С утра «Славянкой» – божьим даром,
Живут, поют и ждут,
Что в жизнь, отпущенную даром,
Однажды позовут. 

 

***

В этом предательстве больше ли смысла…
Словно тюремные тощие крысы,
Падал на сердце от ужаса – ужас,
Тоненько фыркал и корочку грыз,
Двигал по сцене в порядке немом
Там, где лишь бархатный занавес узился,
Пылкую страсть и прощанье навек,
Всех, кто еще не насытился узами,
Пенными вальсами, легкими блюзами,
Всем приготовили – лодочкой – гроб.
Чтобы жилось, как в тюрьме, – озираясь,
Пряча в карманы и жизнь, и любовь,
Будто воробышков: горсточку слов,
Так и не каясь, не каясь, не каясь!
Так и не вспомнив, что ночь за плечом
Только господнею милостью – сталась,
Как паутина небесная, – малость –
Горем по следу, сентябрьским дождем.
Ждать, что предателей завтра возьмут
В адские муки на вечные веки,
Или их тоже – возьмут в «человеки»,
Так же утешат и к сердцу прижмут?
А ведь и – правда. И то-то уж – рай:
Беленый, скобленый счастьем забвенья,
Словно вся жизнь облетевшей сиренью
Встала со мною на горестный край.

 

***

Мне тюрьма и сума – по плечу,
Мне снега декабристок не страшны,
Этот мир суесловный и зряшный
Доставался всегда палачу.
И – Иуде... Куда без него?
И всем церберам с алою пастью,
Не осталось уже ничего,
Кроме Богом отпущенной власти
Жить лишь так, как сама захочу
И писать, что другие не смеют!
Я страшна самому палачу,
У которого руки немеют
Над безгласным и чистым листом,
Над душой, отлетающей к Богу...
Исказнили мой маленький дом
С автоматами все на пороге.
Не боюсь! Никого – не боюсь!
Я – былинка под инеем светлым...
Я за жизнь, как былинка, держусь
На ветру, пламенеющем смертью.

 

Художник: В. Жданов.