«Без лишних слов и правил строгих…»

***

Там светло от лампы полусонной,
С непривычки режущей зрачки,
Позабытой в гуще невесомой,
Чтобы сад заполнили сверчки.

Там темнот разбросана проказа – 
И следит без отзвуков мольбы
Хризопраз прищуренного глаза
За капризом странницы-судьбы.

Там на хорах, эхом наделённых,
Отоспаться птахам не дано,
Потому что в шорохах зелёных
Им, пернатым, счастье суждено.

Позади оставлено былое,
Впереди забрезжило ещё,
Точно полночь вязкою смолою
Пропитала зябкое плечо.

В полумгле, расплёснутой угрюмо,
Окажусь – и, словно сам не свой,
Удивлюсь египетскому Хнуму,
Человеку с козьей головой.

Ты откуда взялся издалече,
Не истлевший образ божества?
Без тебя в заоблачье не легче,
А в заречье грезишься едва.

Ты ответь, запутаннее листьев,
Отчего, как руки ни тяни,
Бьётся сердце, горести исчислив,
И ненастье прячется в тени.

Ты открой папирусов сиротство
Над иссохшей схемою пустынь – 
И, вкусив напиток превосходства.
В безысходной скорби не покинь.

И поверь, что в муках окаянных,
Где источник страсти не затих,
Будет запах лилий безымянных
Средоточьем таинств золотых.

И скажи мне – что такое слава –  
И дождёшься ль в мире похвалы,
Если ветер жестом костоправа
Выпрямляет гибкие стволы?

Слышен хруст пред осенью, спешащей
На поруки искреннее взять,
Пронизавшей тропкою шуршащей
Голубого лада благодать.

Там тепло – на то и полыханье
В деревах, растущих у дорог,
Там светло – на то и осыпанье,
Чтобы свет дыханию помог.

 

***

Стоярусная выросла ли высь,
Теснящаяся в сговоре тенистом, –
Иль давнего названья заждались,
Огни зажглись разрозненным монистом, –

Нет полночи смуглей в краях степных – 
Целованная ветром не напрасно,
Изведала утех она земных
Всю невидаль – поэтому ль пристрастна?

Весь выпила неведомого яд
И забытьё, как мир, в себя вобрала,
Чтоб испытал огромный этот сад
Гнев рыцарей, чьи подняты забрала.

Меж замерших стволов, обнажена,
Уже ошеломляюще желанна,
Плечом поводит Дева-тишина,
Свечой в воде отражена нежданно.

Полны значения и тропки перевод
С издревле чтимого наречья,
И чуждый взгляд, что мёд пчелиный пьёт
Из чаши жреческой – в ней участь человечья.

Ты всё мне выскажешь – я весь внимать готов,
Запечатлеть свободно, без усилий,
И отпечатки лёгкие следов,
И слой фосфоресцирующих лилий.

И вся фантасмагория ветвей – 
Не более, чем новая обитель,
И будешь ты из многих сыновей
Один в избранничестве житель.

Гляди внимательней – понять и мы должны:
Где голос трепетней и пламень своевольней?
Кто в том порукою, что близко до луны
И дверь туда не обернётся штольней?

И в числах циклопических светла ль
Улыбка дальновидного Египта,
Чтоб доли не разгадывала даль
И пряталась отшельницею крипта?

Поведай при свидетелях живых – 
Мерещатся ль огни святого Эльма
На вежах и вратах сторожевых
Иль слепота обманывает, шельма.

Сумеешь ли, героям не в пример,
Нащупать нить и справиться с кошмаром,
Избавившись от власти грозных сфер,
Где мрак ревёт библейским Велиаром?

Нет знахарей, чтоб травы принесли, –
Магическое зеркало разбили – 
И лишь осколки, брошены в пыли,
Оправдывают путаницу были.

Другая жизнь воскреснет на холмах – 
Из недр её рубин с аквамарином
Гелиотропам, вспыхнувшим впотьмах,
Поведают о горле соловьином.

Там осени заоблачная весь,
Где ощутима в воздухе безлистом
Замазка мудрости – таинственная смесь,
Открытая Гермесом Трисмегистом.

 

***

Эту песню ветер пропел – 
Мановенье белой руки
Защитит от жалящих стрел
И навеет холод с реки.

Миротворец-колокол цел
Где-то в самом дальнем селе,
Где ненастье с честью стерпел
И звучал один на земле.

Словно рокот веча принёс,
Чтобы веры свечи зажгли, – 
Оттого ему не спалось,
Ты ему отважней внемли.

До корней охвачен волос
Полыханьем жёлтой листвы,
Ты стоишь – спастись довелось,
Не склонить в огне головы.

Ну а дальше – слушай опять,
Сквозь туман осенний гляди,
Чтобы век в тоске не проспать – 
И заждаться там, впереди.

Чтобы дни в трудах передать,
Колокольный звон затверди,
Чтобы там, во тьме, угадать
Содроганье сердца в груди.

 

***

Акации выдох с резьбою цепной,
Посланцы с оливковой веткой, – 
Неужто и нам пропадать под луной,
Кручиной насытиться едкой?

Ведь запах акаций, как друг во хмелю,
Ведёт в закоулки былого,
Где снова ловлю, уподоблен шмелю,
В цвету задрожавшее слово.

Ну кто догадался б сдержать, остеречь? – 
Идите – и сами поймёте,
Куда задевалась бесстонная речь – 
И тени её не найдёте!

И ты не смущайся, сочувственник мой, – 
Ведь песню предвидеть непросто – 
И мы перед нею в юдоли земной
Стоим у подъёмного моста.

Зачем объяснять? – ведь и так покорив,
Она изъясняется с нами – 
И строй её точен, и тон справедлив,
И мучит она временами.

Вы знаете слёзы – свидетелем Бог – 
Она источится случайно,
Её времяточие выше эпох,
Её велеречие – тайна.

И ты суеверен – так свыше велят,
Так лучше, так сердце согрето,
Покуда распахнута нам наугад
Зелёная занавесь лета.

И ты не изменишь в осеннем дыму
Раченью о мире едином,
Где всё сокровенно – и знать ни к чему,
Зачем он зовётся родимым.

 

***

Нет, никто не сумеет сверчков убедить
Замолчать! – это звёзды над ними
Да сады над рекой – их нельзя оградить,
Населить сторожами ночными.

Значит, ныне и присно сумей улучить
Не мгновенье – лишь тень мановенья, – 
Ран сердечных, как видишь, нельзя залечить,
Невозможно постичь дуновенье.

Только шорох услышим – и тихо вокруг,
Только лодки затоплено тело,
Только замерли оба и вздрогнули вдруг – 
Ты сама этой песни хотела.

То не ласточки лепят гнездо за гнездом – 
Улетели они безвозвратно, – 
И уйти не хотим, и ступаем с трудом – 
Ну когда же вернёмся обратно?

Паутины осенней летящая нить
С чем связует? – их много на свете,
Чтобы рук не тянуть и примет не хранить,
Быть за всё пред собою в ответе.

Расскажи, расскажи – чем была ты жива?
С чем пришла ты ко мне? – как спешила? – 
Не умолкли сверчки, не исчезли слова – 
Есть над нами Небесная Сила.

 

***

Воздушный путь, и ты, Чумацкий Шлях,
И ты, дорога, вестница морская!
Видны вы мне из осени в степях,
Зовёте вы, ресниц не опуская.

Он жив ещё, сей тройственный союз,
И душу он смущать не перестанет – 
Язык его ищи в сердцах у муз,
Иди к нему – тебя он не обманет.

А ты, луна, взгляни-ка на ладонь – 
Откуда перепутья кочевые?
Пусть губ не жжёт прохладный твой огонь – 
Его ты воскрешаешь не впервые.

Отважусь ли, как некогда желал,
Затронуть струны, с памятью не споря,
В стенах мирских, под гнётом звёздных жал,
Чтоб ты меня охватывало, море?

Чтоб ты меня окутывал, туман,
Клубящийся как лебедь пред рассветом,
Истаивая странностью времян,
Не думающих попросту об этом.

Что вижу там? – гаданье по огню?
Какую-то фигурку восковую? – 
Ах, полно! – никого я не виню,
Завесу поднимая вековую.

Спадает ли обиды пелена
С очей моих, томимых ожиданьем, – 
Тобою, море, даль напоена,
Страстям людским ты служишь оправданьем.

Нет соли, что была б твоей горчей,
И силы нет прозрачней и радушней,
И вновь не подобрать к тебе ключей
В глуши уединения послушной.

Попробуй-ка пространство отворить – 
Кому оно покажется с овчинку? – 
Лишь имя успеваешь повторить,
Смутясь, разбить протяжной влаги кринку.

И в раковине ясен мне порой
Укор неоспоримый кругозора,
Чтоб это оказалось не игрой,
Доступною для слуха и для взора.

Я вновь косноязычничаю – что ж!
На то и есть наитье и случайность,
Поэтому, наверное, и вхож
Туда, где изумит необычайность,

Чтоб, стольких бурь порывы укротив,
Душа желала света золотого, – 
И уплывают греки, захватив
Огонь священный с алтаря родного.

 

***

К дождю или к снегу? – плывут облака,
Окажутся тучами скоро, – 
Их поедом ест негодяйка-тоска,
Вторгаясь в ненастную пору.

Не тронь эту область – она не твоя,
Ей зелья твои не опасны,
Пусть в поле плутает ползком колея – 
Её не смущают соблазны.

Ты где? – откликайся, хозяйка степей! – 
Стенанья твои домовиты – 
Румяный шиповник и смуглый репей
Подземными соками сыты.

Не только у страха глаза велики – 
Стекло поутру запотело, – 
И скифские идолы прячут зрачки
Под камнем тяжёлого тела.

Но чур меня, чур! – я не вправе сказать,    
Кого разглядел я невольно
Вон там, где слова узелками связать
Нельзя – до того это больно.

Мне только бы губы раскрыть на ветру,
Туда посмотреть без отрады,
Куда, словно дань, мы приносим костру
Опавшие листьями взгляды.

 

***

Лишь затем, чтоб под ветром встать,
Сохраняют деревья силы – 
И доспехи роняет рать,
Под корой напрягая жилы.

Желваками бугры вокруг
Перекатываются редко – 
Разве кто-то окликнет вдруг,
Под подошвами хрустнет ветка.

Кто земных не носил вериг,
Тот ни вздоха не знал, ни взмаха, – 
И закопан по горло крик,
Чтоб не выдал прохожим страха.

Отродясь не увидит тот,
Кто ночного не ведал хлада,
Как из сотов густых растёт
Ощущенье пустого сада.

Под горою приют найди
У реки или чуть поближе – 
Если сердце живёт в груди,
Я глаза твои сам увижу.

Хоть слова различи во мгле – 
Неужели не понял сразу
Полусонных огней в селе
Фризом вытянутую фразу?

Разгадать бы в который раз
Этой трепетной стон округи! – 
Вроде, ты и фонарь припас – 
Может, вспомнишь ещё о друге?

 

***

Ну вот и вечер – сизый дым
Роднит костры по всей округе
С каким-то светлым и пустым
Пробелом, брезжущим на юге.

Собаки лают – знать, прошёл
По этим улицам пустынным
Дурманный запах вязких смол,
Наполнен смыслом половинным,

Недобрым привкусом смутил,
Не удержался от намёка – 
И небо мглою охватил,
Запеленав его с востока.

И кто мне скажет – почему
Оно так хочет обогреться – 
Как будто холодно ему,
Да никуда ему не деться?

Как будто тянется к нему
Земля с закрытыми глазами
И мнит: неужто обниму? –
И заливается слезами.

 

***

Набухли глазницы у каменных баб – 
Не плачут, но будут и слёзы, – 
Открыты их лица, хоть голос и слаб,
А в сердце – сплошные занозы.

Ах, женская доля! – опять ни вестей,
Ни слухов о тех, что пропали, –
Никак не спастись от незваных страстей,
Поэтому камнем и стали.

О том говорю, что не выразишь вдруг
Ни тайны – ведь нет ей предела, –
Ни силы забвенья – ему недосуг
Тревожить усталое тело.

О том говорю, что в душе прорвалось,
Чему поклоняемся ныне,
Зане прозреваем, – и вам не спалось,
И вы пробудились, богини.

Уста разомкни и его назови – 
Ведь ждёт и очей не смыкает, –
Нет имени тоньше, чем имя любви, – 
Так часто его не хватает.

И вот он откуда, сей давний недуг,
Собравший всю боль воедино! – 
Пойдём – я с тобою, – так пусто вокруг,  
Так тесно крылам лебединым.

 

***

Есть состояние души,
Непостижимое для многих, –   
Оно рождается в глуши
Без лишних слов и правил строгих.

Оно настигнет наобум,
Неуловимо-затяжное, – 
И там, где явственнее шум,
В листве встречается со мною.

Переливаясь через край,
Оно весь мир заполонило – 
И в одиночестве решай: 
Что сердцу бьющемуся мило?

Покуда дождь неумолим
И жребий брошен, как ни странно,
Бессонный мозг заполнен им,
Как храм – звучанием органа.

Давно разбухшая земля
Уходит в сторону прибоя,
Как будто смотрят с корабля
На брег, прославленный тобою.

Среди немыслимых запруд
Есть что-то, нужное влюблённым,
Как будто лебеди живут
За этим садом затенённым.

И, словно в чём-то виноват,
Струится, веку в назиданье,
Слепой акаций аромат,
Как предвкушение свиданья.

Велик страдальческий искус – 
Его почти не замечают – 
И запах пробуют на вкус,
И вкус по цвету различают.

И в небесах без тесноты
Непоправимо и тревожно
Пустые тянутся мосты
Туда, где свидимся, возможно.

И как собою ни владей,
В летах увидишь отдаленье,
Где счастье прячут от людей,
Но прочат нам его в даренье.

 

***

Увы, роднее наших дней – не будет, 
Они уйдут, овеяны тоской, – 
И память грешная хрустальный шар раскрутит – 
Предгрозья час, нависший над рекой.

Не возражай! – истерзан иль наивен,
Минуя прошлое, пойду я напрямик
Туда, где дол, предчувствующий ливень,
Был в ожиданье так разноязык.

Лазурным роздыхом иль трепетом стрекозьим
Пусть будет каждый миг заворожён, –  
Пускай сады, застигнуты предгрозьем,
Воспримут мглу, похожую на стон.

А гром ворчит, ворочая раскаты,
Свинцовые, с налётом серебра,
И ртутные, текучие палаты
Выстраивает в мире для добра.

Никто вокруг не ведает, когда же
Начнётся ливень, – вот оно, «чуть-чуть»! –
И тяжесть неба, в скорби о пропаже,
Ничтожной капле точный чертит путь – 

Упала, вздрогнула, в пыли, дыша, забилась,
Почти изгнанница, отшельница почти, – 
И ничего уже не позабылось,
И рубежа ещё не перейти.

 

***

Только с голоса! – с голоса только! – 
Появись – и тревогу навей,
Чтоб жасминная месяца долька
На ладони осталась твоей.

Поклянись – этим комом в гортани,
Этой степью, чью речь затвердил,
Этих верб и акаций гуртами,
Что себя отродясь не щадил.

Наклонись – чтобы сердце сжималось,
Чтоб скитаний круги не замкнуть,
Чтобы роза в руке оказалась,
В темноту соизволь заглянуть.

Дотянись – до колец сердцевинных,
До небес в голубой смуглоте,
Чтобы вод не сгубили глубинных,
Задыхаясь в людской тесноте.

Повинись – перед садом и домом – 
Во грехах, что случались не раз,
Перед миром, настолько знакомым,
Что не вынесешь всем напоказ.

И когда при звездах загорится
Этот жертвенный пламень в крови,
Ты не сможешь вовек надивиться
На великое чудо любви.

 

***

Когда бы с грозами взаправду мы дружили,
Сражались с чудищами, правили ладьёй, –
Тогда б и песнями по праву дорожили,
И справедливее вершился б суд людской.

Когда бы не было наигранной тревоги,
Отвага зрела бы, как летний плод златой, – 
Тогда бы твёрже мы стояли на пороге
И Храма Божьего, и хижины простой.

Но всё утеряно и всё дождями смыто,
Снегами стаяло, развеялось песком, – 
И вновь мы ищем у небес защиты,
В полынь курганную упавшие ничком.

Но есть воители, не знающие страха, –
Они стрелы не убоятся днём
И ужасов в ночи, горстями праха
Швыряющих в пространство за окном.

Но есть свидетели их подвигов и славы,
Сокровищ, добытых и в битвах, и в трудах, – 
Праматерь-степь, и тёмные дубравы,
И твердь высокая в зарницах и звездах.

Ведь память мудрая лишь верным помогает,
И мы осознанно всю жизнь идём на риск – 
И вот от собственного взгляда погибает
В зерцале отражённый василиск.

 

***

Всюду люди – и я среди них, –  
Никуда от юдоли не деться – 
Только б сердцу в пути обогреться,
Отрешиться от козней земных.

Так пестра по вокзалам толпа – 
Нет нужды ей до всяких диковин! – 
Что там в небе – Стрелец или Овен,
Иль копьё соляного столпа?

Принц заезжий, стареющий маг,
Очевидец срывающий маску –  
Кто ты, юноша, ищущий сказку, – 
Совершишь ли решающий шаг?

Непогоды, грехи, племена,
Поколенья, поверья, обряды,
За последним обрывком бравады – 
В ненасытной земле семена.

Отыскать бы по духу родных,
Оглядеться вокруг, разобраться, – 
Да нельзя от судьбы отказаться,
Оказаться в полях ледяных.

Целовать бы мне стебли цветов – 
Хоть за то, что бутоны подъемлют,
Что речам в одиночестве внемлют,
Что везде привечать их готов.

Не зависеть бы мне от забот! – 
Что за невидаль – видеть страданье,
Удержаться опять от рыданья,
Оправдаться – авось и пройдёт.

И с невидимых сотов стечёт
Мёд воскресный – целебное зелье, –
И справляют вдали новоселье
Под шатром неизменных высот.

 

***

Нет, никто никогда никому не сказал,
Где сокровища речи таятся – 
Средь звериных ли троп, меж змеиных ли жал,
Или там, где беды не боятся.

Соберись да ступай, по степям поброди – 
Не родник ли спасительный встретишь?
Не тобой ли угадано там, впереди,
То, что ищешь? – ему и ответишь.

Не биенье ли сердца в груди ощутишь,
Не слова ль зазвучат о святыне? –
Может, взор мимоходом на то обратишь,
Что миражем казалось в пустыне.

Где томленье по чуду? – в слезах ли росло
Иль в крови, что огнём обжигала? –
Потому и священно твоё ремесло,
Что в любви – откровенья начало.

Даже страшные клятвы уже ни к чему,
Если просишь у неба защиты, –  
Потому-то не скажешь и ты никому,
Где сокровища речи сокрыты.

 

***

Вот смеркается, вечереет, – 
И душа уже не болеет,
Но глаза от прохожих прячет,
А порою по-птичьи плачет.

Кто ты – горлица иль зегзица? –
Отзовись, не пугайся, птица! –
Не стенай надо мной, не надо,
Не кружись над громадой сада.

Отзовись из далёкой были,
Где себя наяву забыли, – 
И во сне возвращенья нету
К золотому началу света.

Что же, корни его – в землице?
Не кричи надо мной, зегзица!
Что же, ветви его – не тронешь?
Что ты, горлица, страшно стонешь?

На кого же ты нас покинул?
Лучше в сердце во мраке вынул,
Лучше б слуха лишил и зренья!
Где предел моего горенья?

– Нет конца твоему горенью – 
Ты живущим пришёл в даренье,
Ты поёшь, и звучанье это – 
Золотое начало света. 

 

***

И вовсе не о таком,
Что душу твою изранит, – 
Ведь с ним я давно знаком,
Оно укорять не станет,
Оно не удержит нас
В распластанной сени дыма,
Но смертный подскажет час – 
И в жизни необходимо.

И вовсе не о таком,
Что сердце твоё тревожит. – 
Ведь горе, как снежный ком,
Настигнет тебя, быть может,
Ведь радость застанет вдруг
Тебя на пороге славы,
Друзей раскрывая круг,
Вниманья даруя право.

И вовсе не о таком,
Что очи твои туманит, – 
Рассвета сухим мелком
Оно осыпаться станет,
Чтоб птичий возвысить клич,
Листву шевелить на древе, –
Его-то и возвеличь
В едином, как день, напеве.

И вовсе не о таком,
Что слух твой ночами мучит, – 
Речным пожелтев песком,
Оно возвышаться учит,
Оно запрокинет звук
Туда, на незримый гребень
Волны беспримерных мук,
Чтоб смысл её был целебен.

 

***

И всё это – было, – и вовсе не фарс
Прощанье с отжившею эрой, – 
Сулили несчастье Сатурн или Марс,
А счастье – Юпитер с Венерой.

Для воронов пищу готовили впрок
Сражений кровавых адепты – 
И что же осталось? – пространства оброк
Да тяжесть неслыханной лепты.

Растений законы грустны и просты,
Законы ристаний – суровы, – 
И вновь кладовые темны и пусты,
Хозяева вновь бестолковы.

Опять непогода – великая сушь
Иль одурь лавины дождевной, – 
Заточное место – пустынная глушь – 
Достойней во мгле повседневной.

И кто-то поднимет однажды главу
И славу нещадную снищет – 
Не там ли, где льды тяжелы на плаву
Да ветер над рощами рыщет,

Где вырваны кем-то, кому-то назло,
Гадательной книги страницы,
Где вновь на челне встрепенётся весло
Крылом улетающей птицы?

Но где же спасенье? – ужель в естестве
Найдётся от бед панацея? – 
И бродит Медея по пояс в траве,
И ждёт Одиссея – Цирцея.

 

***

Куда заглянули вы нынче, слова? – 
Не в те ли бездонные воды,
Откуда вы черпали ваши права
По первому зову свободы?

И что же от ваших стенаний и слёз,
От музыки вашей осталось?
В разомкнутом небе – предчувствие гроз,
А в сердце – простая усталость.

Но смысл ваш подспудный не так уж и прост – 
И мы не ему ли внимаем,
Когда норовим дотянуться до звёзд
И рокот морей обнимаем?

В листве и цветах средь биенья лучей,
Украсивших грешную землю,
Я ваше участье ещё горячей,
Ещё откровенней приемлю.

Но с вашей повадкой и с вашей мечтой
Не только улыбки знакомы – 
И тот, кто лежит под могильной плитой,
Постиг наважденье истомы.

И я наглядеться ещё не могу,
Как день наклоняется к вишням, – 
И век неизбежный в себе берегу,
Чтоб с честью предстать пред Всевышним.