Кандид в Питере

Саша Кругосветов. Счастье Кандида. — М.: АСТ, 2021. — 416 с. — (Городская проза).

«Счастье Кандида» Саши Кругосветова — безусловно, питерский роман, и даже не новейших, как хотелось бы, времен, когда трагизм-драматизм Достоевского адаптированный до уровня мутных бликов на мокром асфальте и улиц, обагренных революционной кровью — вот и весь, говаривали, ваш «петербургский текст», — а скорее, опрокинут в прошлое. Где Гоголь с «Шинелью» (да-да, история бомжа по имени Кент как продолжение) и тем более с «Носом»: «В противном случае чиновники пригрозили вызвать наиболее коррупционно емкое Министерство НОС, Министерство по необъяснимым ситуациям, тогда магазин остался бы с НОС-ом, и это обошлось бы ему в изрядную копеечку».

В поисках любви наш Кент разгуливает по городу и окрестностям, проведывает своих приятелей, королей свалки Шплинта и Сяву, старого друга Румба, ученого затворника Шародея. Ну, и находит, наконец, свою возлюбленную Надю.
Итак, роман-карнавал, роман-феерия, роман-бурлеск и буффонада (и пиршество «питерского» духа). Говорящие фамилии, прозрачные псевдонимы, знаковые для нескольких питерских поколений места. В целом, «Счастье Кандида» — это не просто парад стилей и словесная эквилибристика, как утверждают некоторые, прочитавшие текст, а настоящий роман-кроссворд, литературная головоломка, квест и викторина — словно «Алмазный мой венец» Катаева с целой коллекцией «зашифрованных» имен. Например, Юра Раздевалов — это ведь из эпохи «колобков», где был товарищ Обещалов, а еще чудится Одеялов из харьковской трилогии Лимонова. Последний, конечно, был явным псевдонимом, но поверьте, в тамошних дебрях каких только реальных раритетов не водилось. И Жутов, и Марсиков, и даже следователь Правдивцев (последний — в рифму следователю Прихватову из «Счастья Кандида» Кругосветова).
Все это надо знать, понимать и «хавать», как пипл — и сленг, и места, и явки-пароли с кличками-именами. Ну, и придумками всякими смешными. Франфырк-на-Майдане (Франкфурт-на-Майне), Фриляндия (Финляндия), «Большой Дуркер» (синтез премий «Большая Книга» и «Букер»). «Писатель пустоты» Плезневич (т.е. Пелевин), Сальватор Недалекий (Сальвадор Дали), Клара-с-Цепки (Клара Цеткин). Подобные вещи, стоит отметить, отображает главную суть романа — трансформация реальности. Причем во всем — от облика главного героя, бывшего капиталиста и плейбоя, ставшего бомжем, до интерьеров и территорий, растягивающихся самым волшебным образом. Магия места, скажете, ведь это Петербург? А улицы, похожие на ломбард, а жители, среди которых иные клошарки знают по четыре языка, а витрины! «За стеклом улыбчивый респектабельный мужчина в форме пилота гражданской авиации нарезал аккуратными ломтиками только что принесенного поросенка. Поросенок немного подергивался и тоже приветливо улыбался Кенту с Надей». Словом, футуристическая реальность, как все уже поняли, главный герой которой — вольтеровский Кандид, поселенный автором в 90-е и нулевые. 

Сам жанр романа — авантюрно-эротический, не без постмодернизма, в котором и Гоголь, и Хармс, и Булгаков. Например, обряд венчания главного героя напоминает бал у сатаны в «Мастере и Маргарите». Или чистый Хармс в сцене не с вываливающимися старушками, а с расплющивающимися в блины посетителями магазина канцтоваров (герой романе, въехав в подвал под магазином, «расширил» пространство, и пришлось пристраивать сходни, с которых и падали, расплющиваясь, несчастные граждане). «Со временем они высохнут и превратятся в оберточную бумагу с довольно яркими принтами (копиями тех людей, которыми когда-то они были) — причем принтами с двух сторон, — узнаем мы подробности. — Такие высохшие «блины» с удовольствием берут магазины, а потом используют бумагу с изображением мужчин — чтобы оборачивать рубашки, галстуки, одеколон и прочие мужские товары, с изображением женщин и детей — женские и детские товары. Если у погибших остаются родственники, они вставляют «принты» в рамы и таким образом вообще не расстаются с любимыми».
С этим романом вообще трудно расстаться, не дочитав до футурологического конца, в котором Кент займется полетами в будущее. Как водится, во сне и наяву.