Обзор журнала «Звезда», N3’2022

«Звезда» – ежемесячный литературный журнал России. Издается с 1924 года. Санкт-Петербург.

Третий номер журнала «Звезда» выделяется на общем фоне прежде всего хорошими стихами. Что ни поэт, то радует. Если говорить обо всех поэтах номера в целом, то почти все произведения обьединяет наполненность смыслом, изящная простота, емкость, красота и доброта. А потому хочется сказать: «Как здорово, что все вы здесь сегодня собрались».

Начинается номер стихами Владимира Рецептера:

Стихи – живые существа
из странностей и естества…

(Точное и красивое определение, не так ли?) 

Стихи спускаются с небес;
отец был при́ смерти, воскрес,
чтоб вновь они явились,
чтоб вновь сдались на милость,
чтобы отцом повелевать
опять и снова, и опять…

И наконец:

Стихи – явление добра,
и все – на кончике пера,
они навек живые,
они всегда впервые…

Эх, хорошо сказано!
Мило, скромно и интеллигентно следующее стихотворение, в котором лирический герой рассуждает о том, вспомнят ли о нем и его стихах грядущие поколения. 

Исчезновение с экрана
приходит поздно или рано.
Со сцены, также из страны —
спаси нас, Боже, – хоть верны
мы и стране, и сцене нашим,
ведь ради них живем и пашем...

В стихах светлая грусть и мудрая покорность судьбе. Не тщеславие, не вызов, не самоутверждение, чего везде много, а кротость, чего мало, а потому такие строки особенно приятно читать. Это что касается смысла. А по форме – нигде ни один вихор не выбивается. 
Еще одно стихотворение – о расстрелянных и замученных священнослужителях 30-х. И хотя не все согласятся с определением Сталина как «усатого палача и дьявола», но само обращение автора к теме новомучеников и трогает, и радует. С последними строчками стихотворения не поспоришь:

В веке новом, но одичалом,
где хвостатые правят балом,
с прихожан бесконечен спрос…

Владимиру Рецептеру в каждом стихотворении удается многое сказать в нескольких строках. 
Поэт не только в историю заглядывает, но и вполне себе бодро, с улыбкой, рассказывает и о страшненьком настоящем:

В январе да феврале
загибался я два раза.
Видел иней на стекле.
Не взяла меня зараза.
 
В феврале да январе
смерть в сердцах брала за глотку.
Спрятал козырь в рукаве.
Вышел вон и выпил водку.

Есть и другие стихи Владимира Рецептера, которые хочется отметить, но обзор – существо не менее живое, чем стихи, он требует перейти к следующему автору.

А следом идет светлая, ясная и теплая, как солнечный день, повесть Валерия Попова «Сочиняя жизнь». Если о ней одним предложением, то это как хороший советский фильм. Посмотрел – и улыбаешься, и легко на душе. 
Автор рассказывает о своем (повествование от первого лица, и героя тоже зовут Валерий Попов) советском детстве и отрочестве, захватывает и зрелые годы. И ты погружаешься в атмосферу, из которой не хочется выходить. И не просто в советскую атмосферу, а в детство и юность. Повествование – доверчивое, простодушное, ты видишь мальчика с широко открытыми глазами, познающего жизнь. Для него все – впервые. Вот дали трешку, и не успел обрадоваться, как пожалели и отобрали («соображаю для себя: удачей надо пользоваться молниеносно»); вот при нем за бедность унижают одноклассника, он вступается, и ему тоже достается (познал, что тонкость души и благородство наказуемы); вот он чуть не остается без золотой медали из-за того, что ему взрослые, в том числе мама, навязали «общественную нагрузку» – хулиганистого и нагловатого парня... Мы все взрослели, набивали шишки, и читая повесть Валерия Попова, вспоминаешь и свои «университеты», прекрасно понимаешь его героя.
Но не во всем. Девочки и мальчики взрослеют по-разному, потому было любопытно читать, как мальчики, едва повзрослев, рыщут в поисках любви. Попову удалось и много рассказать, и не допустить грубости, пошлости, излишней откровенности. Некоторые эпизоды автор описывает с добрым юмором: «Вскоре я стал замечать, что мы сделались довольно неадекватны: хохотали, расстегивали рубахи. Опоили нас? Вдруг Слава, мой ближайший друг, взмыл в воздух. Что это с ним? От дыхания стоял пар – видно плохо. Но я успел разглядеть, что самая маленькая, коренастая – настолько маленькая, что почти не видно ее, вскинула моего ближайшего друга Славу на плечо и куда-то “с им” пошла. Руки, ноги его безвольно болтались – ведь сильный спортсмен!
– Слава! – вскричал я. Но тут и сам неожиданно взмыл в воздух. Куда это я лечу? Хоть бы одним глазком увидеть, кто меня несет? Может – хорошенькая?..»
В повести описана и весьма непростая дружба. У многих из нас, пожалуй, найдется в жизни такой «и не друг, и не враг, а так». Дружок главного героя описан так искусно, что кажется будто ты его видел, слышал.
Автор мастерски умеет передавать то, что видит, ощущает и обоняет сам. У него нет лишних слов, пространных описаний. Малым, выверенным количеством слов он создает выпуклую, обширную и яркую картину, полную звуков и запахов, красок и чувств. Вот у него начало осени:
«И уже чувствовалась зима, и однажды ночью в прихожей поседела сапожная щетка, а вода в железном ящике под потолком промерзла за эту ночь и лежала брусом, холодным и чистым».
А вот – южный вечер. «За мостом – темная улица под густыми деревьями, и людей тут было полно, и всех била какая-то дрожь, все боялись, что скоро кончится это – теплота, темнота, любовь».
Скупыми штрихами, но зримо, выразительно, нарисованы не главные персонажи.
«...в дальнем конце лениво ел штурман Костя. Это был очень красивый человек – тонкий, элегантный, сероглазый блондин с твердым взглядом. Я бы даже сказал, что у него был несколько рекламный вид». 
«И тут, у входа в кают-компанию, я столкнулся с моим коллегой. Он мрачно брел по коридору, в черном пиджаке, осыпанном перхотью». 
Текст пронизан спокойной созерцательностью, добротой и даже великодушием. Автор делится с нами наблюдениями и выводами. Например, о том, что если один делает свое дело хорошо, но шумно и скандально, то он запомнится, и труд его тоже. А другой делает хорошо, но тихо и спокойно, – и никто не вспомнит. Или вот беседа со старым грузином-работником столовой:
«– Послушайте, – спросил я, – чего вы такой веселый? Получаете много?
– Да, – сказал он, – девяносто рублей. Да еще за бой посуды вычитают. Так что прилично.
– Но зато у вас сад, наверное, лавровый лист?
– Лавр – хорошее дерево. Только нет у меня, замерзло.
Он засмеялся и ушел, еще раз утвердив меня в мысли, что на одни и те же деньги можно жить и богато, и бедно. И что никаких исключительных причин для радости у них нет, и веселы они от тех же самых причин, от которых мы так грустны».
Эту повесть можно посоветовать читать как взрослым, так и юношеству.

Следом за повестью идут стихи Владимира Алейникова. Стихи непростые, требующие двух-трех прочтений, чтобы понять. Но кто сказал, что стихи должны быть понимаемы с лету? У Бродского тоже все непросто. И у некоторых знаменитостей Серебряного века. А у Пушкина – просто и ясно.
Вот и пойми как надо... И все же, признаюсь, другие стихи этого автора мне нравятся больше. Например, такие (из интернета):

Шум дождя мне ближе иногда
Слов людских – мы слушать их устали, –
Падай с неба, светлая вода,
Прямо в душу, полную печали!
Грохнись в ноги музыке земной,
Бей тревогу в поисках истока, – 
Тем, что жизнь проходит стороной,
Мы и так обмануты жестоко.

Но кому-то понравятся его стихи именно в мартовской «Звезде»:

Этих белых созданий воздушных,
Мотыльковых, лукавых, сквозных,
Вездесущих, сплошных, непослушных,
Пустяковых, рисковых, резных,
Этих ласковых, этих шелковых,
Этих веских для весен людских
В этих посвистах птичьих толковых,
Этих – по сердцу, этих – таких,
Что – взахлеб, наудачу – за ними,
Внемля, вместе – во веки веков,
Припадая и славя – во имя! —
Этих сонмы пою лепестков.

Не уверена о чем стихотворение, но то, сколько прилагательных одновременно приходят на ум автору, впечатляет. 

В мартовском номере опубликован рассказ Михаила Скандери «Река, дорога, река». Рассказ со снами, мистикой, экзотикой был бы вполне удачным, если бы не страсть автора к описаниям. Если герой потянулся, описано как, если мимо пробежала собака – тоже подробности, а также мы узнаем чем крыта остановка, на которой стоял герой и т.д. Приходится продираться к концу сквозь дебри не связанных с фабулой описаний. Сократи эти моменты, и рассказ заиграет волшебными, экзотико-мистическими гранями, поскольку с языком и фантазией у автора все в порядке. 

И снова – хорошие стихи. Светланы Литвак.

Я пыталась продраться сквозь сволочь и месть,
всё хорошие люди, числа им не счесть,
всё благие намеренья, несть им числа,
так и вся моя жизнь незаметно прошла.

Так жила и жила, ела добытый хлеб
ненасытных желаний и жгучих потреб.
Недовыполнив план, я сижу в мастерской,
добросовестно скудной и полупустой.
 
Опозорила мать, огорчила отца,
сломя голову мчалась, как зверь на ловца,
от семитов к славянам, от Клязьмы к Днепру,
в твердой памяти зная, что скоро умру.

Искренность и отчаяние – друзья поэта. Они плюс исповедальность – подкупают.

...мне швырялась в глаза оскорблений лихва,
и толпа хохотала в ответ на слова.

Все же мне удалось невредимой, как дым,
удержать направление номер один…

Да, вполне получилось в мире, где уже все сказано, зацепить, дохнуть свежестью. Впечатляет, что у Светланы Литвак «cмысл... загорался червонцем», а также он «болит и рычит». «В стратегической мгле ограниченных истин», среди «раненой плоти, таимой людьми». У Пастернака сумрак ночи наставлен на него как пистолет. Так не сказать рядовому, лишенному поэтического дара человеку. И даже многим прозаикам не сказать. Это своеобразная связь нейронов, позволяющая создавать такие ассоциации. Вот и у Литвак – особенные ассоциации. Что-то сказано прямо, о чем-то думай и догадывайся. Стихи мерцают, струятся, звякают о донце. В общем, звучат.

Заходя в тупики и срывая покровы,
Обнажая себя в агрессивной среде,
День за днем подвергаю природу свободы
Пребыванью в томительной неполноте.

Все три опубликованных в «Звезде» стихотворения Александра Глейта пронизаны чувствами к Петербургу.

Нева плескалась между строк,
Струился свет широкий,
А по Неве шел катерок,
Он был не низок, не высок,
В нем жил таинственный мирок —
И близкий и далекий.

У автора легкое перо и, видимо, навсегда влюбленное в этот город сердце. Он воспевает Исаакий, и всю Северную столицу с ее 
оградами, мостами и садами,
С молчаньем, смертью, пыткой и тоской.

«Чужое слово» – так называется «филологическая проза» Владимира Новикова. Заметки. Автор разбирает устойчивые выражения, слова, а также преподносит нам «интересности» филологической направленности из истории. Тут же и его воспоминания о запомнившихся ему встречах, разговорах. Читать интересно, текст легкий, разбит на маленькие главки, трогает увлеченность автора русским языком, его наблюдательность. Приятно осознавать, что есть кто-то, кто «блюдет» язык, думает о нем, собирает, анализирует. Возникает ощущение, что несмотря на то, что язык наш активно засоряют, он все-таки застрахован большой армией преданных ему филологов.

Далее стихи Анны Маркиной. Нежные стихи про мамины глаза:

 За городом, за кленами
Такая бирюза,
Природа воспаленная,
Как мамины глаза.
………………………………. 
Всё мается, всё шаткое,
Они следят весь день,
Как будто просят: «Шапку-то…
Ты шапку-то надень».

А дальше пошло уже не нежное, а сильное:

За петербургскими морозами,
Где катит памяти волна,
Плывет Вертинский в море розовом
С бутылкой белого вина.

В трамваях дни продолговатые
Везет в утиль двадцатый век.
И распадается на атомы
Сметенный вихрем человек.

В еще одном стихотворении автор сравнивает себя с деревом с отсеченными ветвями. И, может быть, многие уже сравнивали до нее, но Анне все же удалось сделать это проникновенно и грустно-красиво:

Не я ли там, любившая сквозь тьму:
Что кинут мне, то бережно возьму —
Соломинку, ледышку, слово, камень.
Как холодно, как страшно, как темно
Тянуться отсеченными руками
К тому, что от тебя удалено!

А вот уже философское:

Сколько бредит слов мохнатых
Снегопадом у крыльца…
Слышишь в них координаты,
Всеследящего Отца?

Стихи Анны Маркиной в третьем выпуске «Звезды» вполне вписываются в общий достойный поэтический фон номера.

Читателю журнала также представлена «Беседа о русских писателях». Это интервью, взятое шведом Ларсом Эриком Блумквистом у Сергея Александровича Риттенберга, который преподавал поэзию Серебряного века в Стокгольмском университете. Это был педагог, литератор, эмигрант, близко общавшийся с Георгием Ивановым и Георгием Адамовичем, и прочими известными поэтами.
Интервью, конечно же, интересно, так как Риттенберг рассказывает о личных встречах с Ахматовой, Гумилевым, Мандельштамом, Бальмонтом и другими. Любопытны и его воспоминания о настроениях в обществе в начале XX века, до революции. Редакция сообщает, что это интервью было опубликовано в Швеции в 1972 году и с тех пор «лежало в ящике». 

Журнал отметил несколькими материалами 95-летие писателя Сергея Тхоржевского, родившегося в Ленинграде в 1927 году и скончавшегося в Швейцарии в 2011. Здесь и история его рода, и о нем самом, и его стихи. 
Интересна глава «Из записных книжек». Там есть, например, такое:
«Солженицын сказал мне об А. Н. Толстом:
– Вот писатель, которого я не люблю.
Я не стал спрашивать почему. Это и так ясно. Неприязнь Солженицына к А. Н. Толстому – это неприязнь подвижника к приспособленцу.
Солженицын обрадовался, прочитав статью Ключевского «Добрые люди Древней Руси». Он увидел исторических прототипов своей Матрёны.
Жаль, что он такой крайний славянофил.
Когда я похвалил ему пейзажи Петергофа, он ответил:
– Но это же не Россия».

Очень важно публиковать воспоминания о писателях, личные впечатления их современников, так как сегодня многие фигуры видятся иными, чем они были на самом деле, так что журнал “Звезда” делает важное дело, предоставляя слово тем, кто был знаком с выдающимися людьми. 
И вот еще привлекающее внимание свидетельство Тхоржевского:
Верховье речки Быстрицы на северных склонах Карпат. Редкие селения кажутся заповедником патриархальности. Жители здесь еще здороваются так:
– Слава Iсусу!
На что полагается отвечать:
– Слава навiки!

(Невольно подумаешь, что, может быть, нынешние проблемы Украины проистекают из замены прославления Иисуса на прославление каких-то самопровозглашенных героев?)
Здесь же письма Тхоржевского и воспоминания о нем его дочери. Весь раздел о писателе – интересен и важен как с точки зрения знакомства с не таким уж знакомым широким массам Тхоржевским, так и в качестве иллюстрации к тому времени, в котором он жил. 
Илья Виницкий в статье «Филотерапия, или Третий бастион Самюэля Пиквика» рассказывает об обнаруженном им в Оксфорде, на выставке, обгоревшем экземпляре «Замогильных записок Пиквикского клуба» Диккенса – на русском языке. Книгу нашли англичане во время войны, в Крыму, в 1855 году. Автор пишет, что Диккенсу «было известно о нескольких обагренных кровью трофейных экземплярах русского “Пиквика”, и этим “фактом” он откровенно гордился». То, что русские солдаты в окопах читали Диккенса, видимо, произвело на британцев огромное впечатление и об этом много писали в газетах в разные годы, во время обеих мировых войн. Автор проследил историю «cевастопольской реликвии» и преподнес ее читателям мартовского номера «Звезды». 
Евгений Сошкин представил статью «К источникам метафоры шторма как штурма в стихотворении Мандельштама “Бежит волна – волной волне хребет ломая…”». Это узкоспециальная филологическая статья, которая не увлечет широкие читательские массы, а специалистам, вероятно, будет интересна. То же касается и материала под названием «В стеклянной банке» Алексея Путина.
В статье Григория Кружкова «Ахматова и Англия» автор рассказывает об изучении Ахматовой (и Пушкиным) английского языка и о разном другом, ее касающемся. Это один из материалов «ахматоведения», вклад в копилку знаний о поэтессе.
Александр Мелихов дает рецензию на сборник рассказов «Рукопожатие Кирпича и другие свидетельства о девяностых» (Cпб, 2020). «В сборнике более тридцати авторов, каждый из которых по-своему интересен – нет ни малейшей возможности даже бегло обрисовать всех», – пишет Мелихов. И все же многое обрисовывает. Автору удается заинтересовать. Книгу в итоге хочется приобрести.
Здесь же рецензия Олега Демидова на книгу «Лианозовская школа. Между барачной поэзией и русским конкретизмом» (М: НЛО, 2021). Автор пишет: «Настоящее издание... выводит разговор на серьезнейший научный уровень, представлен максимально широкий охват исследователей... важны впервые публикуемые материалы: воспоминания Всеволода Некрасова о первом посещении Лианозово и переписка Кропивницкого со своими молодыми коллегами». Отмечает он и минусы издания.

Константин Шакарян пишет о сборнике «Игорь Волгин. Homo poeticus. Стихи и о стихах», (М.: Академический проект, 2021). Если коротко, то автору удается увлечь читателя и поэзией Игоря Волгина, и его взглядами. В небольшом тексте многое сказано.

И последний/крайний материал номера «Евгений Вышенков. Именем братвы» (СПб.: Фонтанка.ру, 2021), автор Александр Вергелис. «О том, как жила и как умирала братва в Петербурге 90-х – вот о чем этот “петербургский бандитский текст”, как определяет его сам автор, – cообщает Вергелис. –…Автор. Личность неординарная. Известный петербургско-ленинградский журналист... офицер милиции и член ОПГ, в свое время получивший срок за вымогательство. Сыграл эпизодическую роль мафиози в сериале “Бандитский Петербург”. Человек, одним словом, недюжинный».
Тут можно ставить точку. Многих автор наверняка заинтересовал. Других, которые хотят забыть, как ночной кошмар, 90-е, не прошибешь никакими интересностями биографии автора. Однако представление о книге мы теперь имеем. Задача рецензента выполнена.

Общее впечатление от третьего номера «Звезды» – очень хорошее. Читать было интересно. Чувствуется серьезнейший, профессиональный, жесткий отбор. Ощущается стремление парить над политикой, удовлетворять литературные запросы людей разных взглядов, обьединенных любовью к литературе. Не разделять. Меню читателю представлено обширное – тут и проза, и поэзия, и публицистика, и литературоведение, мемуары. И плюс всего этого много, много... Редакция кладет все положенное мясо в порцию, недовеса нет.
Действительно толстый и действительно литературный журнал.

Художник: Кэрол Шели Кантрелл.