«О родина моя!..»

Навсегда

В саду росли шмели,
И яблони цвели,
И сыпали по саду лепестками – 
Но истину земли,
Расцветшую в пыли,
И мы-то никогда не отпускали.

Да будет славен тот,
Кто пристани не ждёт, –
И маленьким корабликом из детства
Останется лишь гнёт,
Случайный поворот, –
Я верую в твое добрососедство.

Я сетую – таков
До света лепестков 
Урок неразговорчивого края,
Когда от пустяков
До писем и стихов
Не так уж далеко – я это знаю. 

Сотрутся имена,
Возникнут письмена,
Приткнутся за оградою угрозы,
А дальше – тишина
Да в почве семена
Востребуют и трепетность, и грозы. 

И вишенье в цвету,
И чуешь высоту,
И чудится, что вот оно, свиданье,
И смотришь в темноту,
Как будто на лету
Увидишь лишь одно воспоминанье.

Томление в глуши,
Пленение души,
Душистая отрывистость расцвета –
И всё же не спеши,
И годы хороши,
И любишь их, наверное, за это.

Шалеющая кладь,
Редеющая прядь,
Расширены зрачки неудержимо,
Чтоб лишнего не брать
И высшему играть,
А вешние напевы растяжимы.

И в тёмной кладовой,
И там, на мостовой,
Где чувствуешь походку и дыханье – 
И свет над головой,
И вместе с синевой
Стихает повсеместно полыханье.

И дудочка к устам,
И шутки по пятам,
И горечь пребывания земного
Достигнуты и там,
Где бродит по листам
Весны превосходящая основа.

И что же там, в дали,
Пока не увели,
Покуда не прочли, не увенчали,
Покуда не ушли,
Как в море корабли,
Как нехотя уходят от печали.

И что же там живёт,
И машет, и зовёт,
И ждёт, чтоб поскорее отыскали,
Как выход или брод,
И всё наоборот,
И люди разбредутся, зубоскаля.

И выношенный мир,
Как выпрошенный пир,
Как некая непрошенность согласья,
Не требует квартир,
Портретов да сатир,
А выскажет лишений полногласье.

И властвует краса, 
И страстны небеса,
Внимающие веющему цвету, 
И вьются волоса, 
И бьются чудеса, 
Загадки приготавливая лету.

И крыши на виду
Сбираются в гряду,
Чтоб выстоять пред пухом тополиным – 
И я не на беду
Смиреннее иду
Бродяжничать по тропам да былинам.

И высказанность сёл, 
И вынужденность школ 
Широкие раздарит аттестаты – 
И где бы ты ни шёл,  
И что бы ни нашёл, 
Сошествие решения крылато.

О друг мой дорогой!
Да может ли другой,
Не верящий округе убелённой,
За этой белизной,
Увенчанный весной,
Вышагивать в тиши определённой?

Слова твои легки,
Дела твои горьки,
Да что нам огорченья да мученья!
Небритостью щеки,
Открытостью руки
По жизни протекает излеченье.

Излучина реки,
Трава да старики,
Соцветия, созвездия, наитья – 
И всё не вопреки,
И что ни вовлеки,
Увлечь уж собирается открытье.

И чуждое вотще,
И ноша на плече,
И гибкая удилища тягучесть,
И созданность вещей,
И всё, что горячей,
И всё, что осязаемо, есть участь.

Участие во всём,
Что, вроде, ни при чём,
А значится безмерностью на деле,
Что выстроишь, как дом,
Что сбудется потом,
Что высвободит – лишь бы захотели.

Куда бы мы ни шли,
Недели не дели – 
Часы не разбиваем поминутно,
Куда б ни увели,
В полынь иль ковыли,
Везде сейчас под звёздами уютно.

Не пламя или тлен,
Не племя или плен,
А некая единственность отчизны
Без тени или стен
Присутствует затем,
Чтоб шествовать и шествовать по жизни.

И чествуя её
Целебное питьё,
Завещанное стаей лепестковой,
Мы выпьем за житьё,
За белое шитьё
Весны, неумолкаемо рисковой.

Курганы миновав,
Познав и пировав,
К степному полнокровию причастны,
Мы вынесем из прав,
Причины не поправ,
Уверенность, что смерти не подвластны.

И смена городов,
И веянье садов,
И даже прохождение по кругу
Средь радуг и прудов,
Парадов и трудов,
Нас выведет к неистовому югу.

Порядок горделив – 
Вначале молчалив,
А после, нарастая от гортани,
Стреноженный мотив,
Тревожен и ретив,
По-птичьи забывает воспитанье.

Кто вырос на бобах
Из баек и рубах,
Избавился от вянущей шнуровки,
Тот привкус на губах
И ветер на холмах
Воспримет, как доверие сноровки.

Кто видел и познал
И вымпел и вокзал,
Вынашивал любови неподкупность,
Сошедшее со шпал
Подобием зеркал
Узрел, перенимая неприступность.

О родина моя!
Награда бытия!
Природы совершенство и пространство!
Преданье затая,
Тверда как верея,
Ты даришь вероятье постоянства.

И мало ль нам полей,
И слов, и кораблей,
Сдружившихся с бесчисленностью неба?
И мы уж не во мгле,
И ходит по земле
Богиня вечной молодости – Геба.

 

Чудеса – да и только – в июне

Изумруд и сирень – или пруд,  
Или уровень попросту крут –
По Сокольникам свищут синицы, 
Замирают зарниц вереницы, 
Непредвиденной грусти озноб 
Заливается смехом взахлёб, 
И черёмух щадят вороха 
Сочетанья стиха и греха.

Поученья настолько излишни, 
Что мучение входит неслышно, 
Оставляет пробор в волосах 
Да нескладный раздор в голосах, 
Да смутнее, чем выпитый чад, 
Чудотворные сосны молчат –  
И на козни Хайяма Омара 
Не взирает царица Тамара.

Приголублены мы до поры –
И ещё далеко до жары,
До пожаров еще далеконько, –
Так скажи мне настолько тихонько,
Что услышу, как тело живёт, 
Обрусевшее это: ну вот!
Ни воды у нас чистой в стакане,
Ни любви в непременном капкане.

Проигравшему крыть уже нечем – 
Непристойностью птичьей отмечен, 
Очевидцев отчитывал вечер, 
Очаровывал полдня платок, –  
И не здесь ли собака зарыта? 
Сновиденья гуляют открыто, 
Словно сведений звёздное сито 
Не просеет пространства глоток.

Изумленье подобно разбою –  
И когда образумятся двое, 
Будет поздно справляться с собою 
И кромешную кровь растравлять –
Ничего уж не вырвать когтями, 
Уж за нами идут египтяне,
Иероглифы тянут путями, 
Где минувшее легче понять.

А пока нам шутить с Близнецами, 
А пока нам глядеть молодцами 
Пред лицом, что узнаем мы сами 
И поймём, что неистовый год 
Забирает себе без остатка 
И труды, и пруды, и порядки, 
И твои ненаглядные прядки, 
И не выдаст ни ласки, ни льгот.

И поэтому нам ли однажды 
За двоих не понять это дважды, 
На исходе предутренней жажды 
Замирая цветами в руках? –
И черёмух былое цветенье 
Превращается в хитросплетенье, 
Где незыблемы всюду растенья, 
Чтобы чудом остаться в веках.

 

Лишь взмах крыла

Я чиркнул спичкой – ночь прошла, 
Лишь взмах крыла да всплеск весла, 
Лишь мгла в подоле унесла 
Всю видимость морей, –  
В ходу пылился бы хитон, 
Валялся бронзовый ритон, 
Плутал бы в поле Купидон, –  
«Налей ему, налей!»

Неужто нежность не ушла? 
Неужто грешным без числа 
Забросить спешные дела 
В долине голубой? 
Кому шептал Шаляй-валяй? 
Шутил ли с нами Шауляй? 
Иль, может, дядюшка Гиляй 
С усатой головой?

Куда податься посмелей? 
Шатался ль в небе Водолей, 
Февраль пришёл – не потому ль 
Спокоен был июль? 
Мешал ли кто-то нам? А жаль!  
Как жало, впившееся в шаль 
Кошачьей ласки или глаз, 
Сжигает что-то нас.

Я листья сгрёб, костер зажёг, 
Я утром вышел на порог –
Дебаты таборные впрок 
Я нынче проводил, – 
Немало минуло молвы –  
Я выбор вынул из листвы, 
Явил бы облик – но, увы! –  
Не облик находил.

Не мой ли выведал оброк, 
К чему присматривался слог? 
К челу притрагивался рок, 
Литанию влачил, –  
Кому бы высказаться всласть?
Куда бы скрыться и пропасть? 
Чего достичь? К чему припасть? –  
Никто не научил.

Малейший выпотрошен шаг – 
Милейше выброшен в овраг 
Старейшин выпрошенный враг, 
Достаток или срок, – 
И что-то в большем находить 
Не вавилоны выводить – 
Кого же ждать да проводить? 
А вечер неширок. 

Летал бы где-то, да устал, 
Читал бы что, да перестал, 
Корил бы что да говорил, 
Смирялся у перил, – 
Смеялся, стало быть, Орфей – 
Она Офелии мертвей –
О фея разума! – глупей 
Чем то, что закурил.  

Мишурный вышколен разрыв,
Шатры расшитые сокрыв, – 
И в бровь, и в глаз, и вкось, и вкривь
Ударила зима, –  
Низин снежинчатая глушь,
Разинь неистовая чушь,
Машин вмешавшихся к тому ж
Немая кутерьма.

Лишайный шелеста нарост, 
Ушастый шёпота погост, 
Мышастый шороха прирост, 
Лешачий шарабан, – 
Изношен шёлковым шитвом, 
Сомкнувшись с шумом, с естеством, 
Никак в обнимку с волшебством, 
На что уж Гюлистан!

О Боги! Выгоды глоток! 
Догадок милый локоток! 
Загадок лоск, да лоскуток 
Житухи на паях!
Как леска, вылазка узка, 
Мотка изнанка не близка, 
И сказка смотрит свысока 
На сваях и в роях.

Царевен меток перехват, 
Где что ни ветка, то и взгляд, 
И принят ты, хоть шут и хват, 
И чаем напоят, – 
Не чаю в чём-то я души, 
А ты отчасти не греши – 
Не счастьем, к чести, хороши,  
Участливы стократ.

Престиж утешится ли сам? 
Платёж и тишь по небесам, 
А дрожь и блажь по туесам 
Не суетны отнюдь, – 
Мечты отныне не отнять, 
Ничуть не стыть и чуть не встать –   
На что пенять и что понять? 
Сочтёмся как-нибудь.

 

Фонтан у окна

Фонтан у окна, 
Стареющий мрамор, 
С балкона видна –
Что на море прямо 
Уставила взор – 
Соседняя крыша, – 
Таков кругозор, 
Но видно и выше. 

Заброшен фонтан –
И смотрит понуро 
Присевшая там 
Фигурка Амура, –  
Вода не течёт, 
Цветы не алеют, 
И весь-то почёт –  
Что вдруг пожалеют.

А небо над ним 
Украсили кроны –
Шалеющий нимб 
Для юных влюбленных, 
Шумящая ширь, 
Зелёная вьюга, 
Простая псалтырь 
Прибрежного юга.

И вьётся псалом 
Листвы шелестящей –  
И машут веслом 
Без выслуги вящей, 
И юность легка 
В любви и расплате, 
И все облака 
Подобны регате.

И месяц двурог, 
И жжет укоризна, 
И это – итог 
Непрожитой жизни, 
Младенчества лет,  
Язычества плоти,
Витающий свет 
И тайна в оплоте.

Следы на песке, 
Ушедшие ласки, 
Часы на руке, 
Шаги без указки, 
Мерцанье святынь 
Вдали по отрогам, 
Дыханье пустынь, 
Что ждут за порогом.

Притупленность стрел 
И стен оголённость, 
Жестокий удел –
И эта влюбленность, 
Беспечный размах, 
Потребность в укоре, – 
Не в райских садах, 
А рядом, в Мисхоре.

И смотрит Амур
Из прошлого чувства – 
И странный прищур
Вменяет искусство
В обязанность нам,
Пришедшим проведать, – 
И снов именам
Не знать и не ведать.

 

Прогулка – песенка в Мисхоре

С подветренной стороны, 
Подальше, где нет луны, 
Подольше бы сон продлился, 
Побольше бы нам вины.

Волна за волною вслед 
Рисуют стены портрет –  
Получше бы я влюбился, 
Поменьше бы нам побед.

Тебя бы в глуши земной –  
Сюда бы, где свет дневной 
Не взором тяжёл невинным, 
А ношею за спиной.

Но нету свечи такой, 
Чтоб вновь освятить покой 
С упрямством, вполне завидным, 
И праздностью под рукой.

Но нет по ночам меня, 
Как нету в печи огня –  
Я здесь, но меня укрыли 
Нависшие зеленя.

Метут, осыпают цвет, 
Скрывают в ветвях рассвет –
А той, что расправит крылья, 
Наверное, в мире нет.

Стриги же, садовник, куст, 
Возьми же из прежних чувств 
О встрече, на ту похожей, 
Знакомое наизусть.

Держи же себя, собрат, 
Развенчанный вертоград, –  
Походкою впрямь погожей 
Ты выбраться к нам не рад.

Брели мы в тиши густой 
Примером четы простой –
Но жив образец раздора 
И камешек под пятой.

И машет вокруг листва, 
И наши твердит слова, 
И вяжет тесьму узора, 
И кружится голова.

И я в темноте теснин 
Спускаюсь совсем один, 
И сам себе собеседник, 
И сам себе господин.

И высится гор хребет, 
Как будто живой обет, 
Как будто немой посредник 
Сомнений моих и бед.

И радует моря глубь 
Управою пенных губ –
А ты не глупи, приятель, 
Попробуй-ка приголубь.

Вели распроститься вдрызг 
Средь розгами бьющих брызг –
И есть всему знаменатель, 
Ответственность есть и риск.

Взаимное круче скал 
С наивностью расплескал, 
Пока зубоскалил щедро 
Да что-то в себе искал.

Скупая бежит тропа, 
Ступая, дрожит стопа, 
Лежат, дожидаясь, недра, 
И песенка не глупа:

«Любили мы столько лет, 
И был я всегда согрет, 
Но, видишь ли, – тех секретов  
Теперь и в помине нет.

Ещё и поныне там 
Тянуться устам к устам,
А нынче уж нет советов –
Ушли ко святым местам».

Не надо мне прежних дней –
Небесное все видней 
Вовсю озаряет диво, 
И дев имена длинней.

Давно разлетелись врозь 
Зачинщики поздних гроз –  
И срыва чужое чтиво 
Меж брезжущих дремлет роз.

Разинет ли клюв птенец, 
Раздумье всему венец –
И ты, поднимаясь выше, 
Окажешься наконец

На той же ступени сил, 
Где шёл и вражду сносил, 
Где пел и увидел, слыша, 
Что живо, чем дорожил.

 

Литания листве

Листвою ли, нагретою невольно, 
Иль памятью, открытою едва –  
Ведь нежности по-прежнему довольно –
Раскинуты спокойные слова.

Не старостью берут у поворота –  
Усталости оставим неспроста 
Немилости открытые ворота 
И ненависти стылые уста.

Года прошли – святая канитель!  
А сколько их вернётся беспричинно? 
На всякий случай звонкая метель 
Позванивает ложечками чинно.

Вино я воспевал иль не вино? –  
Не всё равно ли в мире одиноком! – 
Но кажется: забытое давно 
Покажется в обличии высоком. 

Окажутся ненужными права –
Не те, что нас, невысказанных, греют,
А те, не удружившие сперва, –
Да что до них! – о прошлом не жалеют. 

И вот, до дна испив мгновений яд, 
С тобою мы беседуем устало, 
А это значит: с видимостью в ряд 
Безмерное биенье нарастало.

И не устану всюду прославлять 
Я эту вольность, честную до края, 
Где некуда себя переставлять 
И некому отказывать, играя.

Да здравствует и всячески живёт 
Пружинистая чуда приземлённость, 
Самой неуловимости налёт, 
Живой невозмутимости влюблённость.

Не всяк на всё ли открывает глаз, 
На вас взирая с важностью тотема?
Язычества невыветренный Спас 
Развязывает эту теорему.

Иль нас порой не тянет на Восток 
Скуластыми порывами Борея? 
И мир жесток, и берег невысок, 
И выросли грядою эмпиреи.

Листвою ли, прогретой наобум, – 
Название шумит, не умолкая, – 
И мы земной улавливаем шум,
В безумии шальном не отдыхая.

Заслуженная шепчется стезя
То с крышею, то с чашей, то с черешней,
И выпутаться более нельзя – 
Для странника приют оставлен здешний.

Листвою ли, как смелостью простой, –  
Иль медлит с ней томленья наважденье – 
Повеяло? – так велено – постой! – 
Представлены – ну вот и отчужденье. 

На плотных струнах звук заворожён, 
Минуй его отважными перстами, – 
Мы тоже не разменивали жён, 
Итожили – недаром возрастали. 

Листвою ли, как зрелостью всегда, 
Представилось былое ненароком? 
Не чаяли вернуться – но куда? 
Не всё равно ли в мире одиноком? 

Вино я воспевал иль не вино? 
Что было тем единственным когда-то? 
Но было или не было дано 
Примеривать, как истинное, даты?

Протянешь руку – след её простыл,  
И в воздухе, как вотчине паучьей, 
Доступнее невыезженный пыл 
Средь сёл, где ограждения да сучья.

Дарительница дали дармовой, 
Ну что тебе скажу на это, Гера?
Как дарственную надпись вперебой, 
Храни меня сквозь пристальную веру.

Ирана ли отзывчивая синь 
Скользит по Украине вечерами, 
Сквозящая, куда её ни кинь, 
Двоящаяся, бьющаяся в раме.

Да грешным делом катится к ногам 
И радуется грусти домотканой, – 
Я видел степь! – и мне кивал курган –
Была она невестою желанной, 

Надеждою, поющей наверху, 
Явившейся неведомо откуда, –  
И с вами я искомое влеку, 
Посланцы мотыльковые причуды.

Ещё бы мне не видеть в октябре, 
Куда мы, набродившиеся, смотрим, 
Покуда не объемлем на заре 
Творимое, родившееся морем!

Не с вами ли сдружились мы, костры? 
Успели бы – литания не та ли  
Воистину уж выстелет ковры –
И мы её, впитав, не испытали.

Как будто бы над нами снова стяг есть, 
Как будто бы глядят из-под земли 
Те розы, что Гафизу были в тягость –   
И ранили, и мучили, и жгли.

 

Большой мадригал

I

Я прохладные клавиши трону, 
Я прислушаюсь к долгому стону –
Обречённая вздрогнет струна, 
Отречённого горя полна, 
И нескладная жизнь моя снова
Уж не станет тужить бестолково – 
Я и так холодам послужил, 
Словно крыльям, что вместе сложил

II

Миновал бы я происки хмеля
От щедрот добряка Ариэля,
Втихомолку ладони не грел
Да в окно по утрам не смотрел,
Чтобы въявь для меня закипело
Всё, что в памяти билось и пело,
Что успело спастись наконец
Для сближения звёзд и сердец.

III

Тянет месяц туманы ночные, 
Пробираются звери ручные 
К очагу, где покой и тепло, –  
А тебя далеко унесло 
Неизбежностью всячины всякой, 
Первобытною вскормленной тягой, – 
И судьба твоя вместе со мной 
Високосной полна пеленой.

IV

Может, этого года так мало! 
Что ты знала и что понимала, 
Словно, глядя всегда в белизну, 
На пути повстречала весну?
Да простятся зрачков чернотою
Отчужденье твоё да устои, 
Если бьётся давно впереди 
Неизбежное счастье в груди.

V

Задевать бы мне дни мои злые,
Да подальше, чтоб дали златые
Затерялись, как будто во сне,
Заблудились в своей желтизне, – 
И тогда не спрошу я советов,
Если оклик всегда фиолетов,
И смирилась холмов синева,
И кружится моя голова.

VI

Как полуночью выйдешь из дома,
Ликованье покоя знакомо – 
Но не знать ли проверенных свойств 
Обретенья родных беспокойств!
Где голубкою в зыбке воспето
Небывалого возгласа лето,
Приближение что-то решит
Да ресницы, спеша, распушит.

VII

Что же встрече мы так благодарны? 
Прошуршать бы листве календарной,
Где дрожит под ногами земля
Да порыв сторожат тополя – 
До поры ли во времени позднем
Не морозным, так разным иль грозным 
Набрякая, как реки без дна,
Одиночества чаша полна?

VIII

Молчаливы ли ивы на диво? 
Не ворчливы так велеречивы, 
Разговоры заводят с водой, 
Вероломной пугают бедой –  
Только что им во власти поклона 
Оговаривать так непреклонно 
Расстояния бренный укор, 
Если есть и другой уговор!

IХ

Виноградная медлит дремота,
Будто весточки ждёт от кого-то –
Только кто это только что был,
Постучался и адрес забыл?
Я бумаги скорей перерою – 
Точно косточка под кожурою,
В потаённой дыша глубине,
Притаилась ты где-то во мне.

Х

Неужели и средь виноградин,
Для какой-нибудь смуты украден,
Не найду я созревшую гроздь?
Я уже вам не жалобный гость,
Не попутчик в купе до столицы,
Не плету я былой небылицы
Из развёрнутой правды бровей! –
И не троньте любимой моей.

ХI

Монотонная тщится текучесть
Поучать обещания участь,
Сознаётся в покорности грусть –
И бесспорности я не боюсь,
Если слово созвездья настигли
И в заждавшемся сердце, как в тигле,
Опаданья расплавленный шум
И гаданье приходит на ум.

ХII

Говорливые птахи распелись, 
Осыпается шелеста прелесть,
Раскрывает зеницы Морфей 
Да играет деннице Орфей –
О любви да доле радея, 
Уж не пустят они Асмодея, 
Разрушенье упрячут в бочаг
И надежду поддержат в очах.

ХIII

И в краю, где былое пригрето, 
Где бродили сарматы и геты, 
Я сухую траву соберу
И развею её на ветру, 
И костры разожгу белокуро, 
И увижу средь гульбищ Амура, 
И стрелою приму я завет 
На ближайшую тысячу лет.

ХIV

Может, гурий напевы я слышу,
Может, тишь пробирается в ниши,
Зажигает на крыше огни – 
И окажемся скоро одни
Средь полей и лесов беспристрастных,
Средь жалеющих, жаждущих, властных, 
Преисполненных ясности дней,
Где вдвоём пребыванье длинней.

ХV

О чудес и завес почитанье!
Очертания предначертанье!
Очарованный слушал Эол
Воркование флейт и виол, 
Где незыблема неба Валгалла, 
И колеблемый строй мадригала 
Волхвованию арфы внимал 
И меня наконец понимал.

ХVI

Мифологии жаркое лоно, 
Предрассудки, крушения, кроны,
Восходящие звуки цевниц,
Голосящая толща темниц!
Ахерон, Ипокрена, Элизий! 
Непокорное логово близи! –
Да воспримешь ли верность мою,
Что отныне тебе отдаю?

 

***

Нет, не холодно мне в декабре молодом, 
Где луны озадаченный круг
На земле перед сном, на воде подо льдом 
Обозначит, где Север, где Юг.

Нет, не выбраться мне от людей в стороне
До не запертых на зиму врат,
Где трава на корню и снежок на стерне
Не упрячут ни прав, ни утрат.

Но зачем же я вновь расстоянье молю, 
Чтобы ближе пора подошла,
Где расти ковылю и грести к кораблю
И преданья хранить без числа?

Как понять, что внемлю, и сказать, что люблю, 
Если год календарь пролистал?
Он и рад бы помочь – да воздвиг во хмелю 
Отчужденья пустой пьедестал. 

И поступки, как статуи, он изваял
И забыл их поставить в саду,
Где не то, чтоб искал, но, пожалуй, устал – 
И другого пока что не жду.

И мятутся умы, и внимают холмы 
Панегирику голых дерев,
И уходит в объятия долгой зимы 
Повстречавшийся где-то напев.

Но живу и живу, никого не кляня, 
Потому что со мною дотла
И дыханье огня, что согреет меня,
И великая сила тепла. 

 

На отлёте, где неба край

На отлёте, где неба край 
Проиграет, как битву, утро, 
Малой раковиной играй, 
Опалённою перламутром.

Завитком её, завитком, 
Округлившимися зубцами, 
Точно с тем уж я не знаком, 
Что завещано нам отцами.

Точно слышу я сей же час, 
Паче меры внимая морю,
Как меняет иль флаг, иль галс, 
Вдоль отрады блуждая, горе.

И отрада мне в том, что гул, 
Приголубленный мной сердито, 
Желваками влечётся скул,
Чуя пение Афродиты.

О присутствие тех чудес, 
Что всегда предают на деле! 
Я и сам убедился здесь,
Что мечтатель был Боттичелли.

Но, однако, на что же знак
Из глубин, что в углах не спрячешь,
И предчувствие тронет так,
Что от гордости чуть не плачешь?

Это ты сумел наострить 
Остриё красоты подспудной,
Эту клеть и чужую прыть 
Укротив простотою трудной,

Эту кладь тесноты пустой, 
Это логово иль жилище, 
Освятив прямотой святой 
Изощрённое пепелище.

Полутёмный долдонит дом 
Половицам, пылящим щели,
Что двойным обладает дном 
Ненавидимый ларчик цели.

То ли ключик не подобрать, 
То ли взломщика не отыщешь –
Что же пленника не пытать?
Ничего уж с него не взыщешь.

Вот и смотрит он в темноту 
Наступающего мгновенья, 
Чтобы схватывать на лету 
Очертания впечатленья.

Вот и видит он, как ведут 
Разговоры с бедою долгой 
И от звёзд ничего не ждут, 
Да от этого мало толку.

Мало толку мне или нет
От неведомой нам толики, 
Доставляющей сердцу свет, 
А душе – облаков улики?

Ты, собака, не лай, не лай, – 
Так и смотрит с портрета ночи, 
И несчастье глядит нам в очи –
Прямо вылитый Менелай. 

 

Выбор

Вышел я в сад и задумался, кажется, –  
Что ж меня мучит и сетью не свяжется, 
Что заставляет круги обоюдные
Мерить шагами? Шаги многотрудные!
Вас ли не счесть мне? От вас ли отделаться? 
Как бы исчезнуть – а всё же надеяться,
Как бы отвергнуть – а всё же внимаю вам –  
Вроде завета вы мной понимаемы.

Жёлтый октябрь прошумел по лиловому, 
Я не понравился веку суровому – 
Хочет по-новому выстроить здание,
Нитью суровою тянет внимание, – 
Падают листья на свежие скважины, 
Дудочкой хриплой доверье прилажено
Песню пиликать из милости к страждущим
В мире великом, не чуждом и жаждущем.

Ночью, хоть выколи глаз, не увидимся, 
Спишемся, может, да вновь разобидимся –
Там, за околицей, там, за метелицей, 
Что-то знакомое по полю стелется, 
Понизу стелется, поверху кается, –
Как тебе любится, как привыкается,
Как тебе дышится, дружба давнишняя, 
Может, радушная, может, излишняя? 

Что же в Крыму, посреди обновления, 
Прятало радуги осуществление?
Что же звездами мой путь неприкаянный 
Высветлит нам вопреки нареканиям?
Что же размокло, волною просолено? 
Буду я всё-таки делать по-своему – 
И поступая, как сызнова ведая,
Стану ступать по шуршащему следу я.

Сыпь же осеннею неразберихою,
В душу мою пробирайся шумихою,
В уши мне выплесни скрип и качание, 
Не оставляй меня только с молчанием – 
Наедине оно так же мучительно,
Как седине красота огорчительна, – 
Вей по ветвям, потерпевшим крушение, 
Ветер отчаянья, вечер решения!

Сгинь же в степи, областное чудовище  
Дали, внимающей опали стонущей, –
Сколько щадящего, сколько щемящего –
Ни настоящего, ни предстоящего, –
В наше присутствие, в наше безвременье 
Высыпь предчувствие тяжкого бремени 
Ворохом страшного гнёта обители –
Кто тебя спрашивал, кто приходил к тебе? 

Свет мой отчаянный, взор опечаленный, 
Выбор прощаемый, говор, качаемый 
Вместе с ветвями, ответа не ждущими! 
Так нелегко показаться грядущему – 
Вновь я с тобой, пребыванье вчерашнее, – 
Не на тебя ли пойти врукопашную?
Что мне молившее, что мне минувшее, 
Может, забывшее, может, уснувшее!

Всё ли в избытке судьба безутешная
Вкус ощущает вина запотевшего
В хладном бокале окна безымянного? 
Сколько знакомого, столько и странного, –
Вытру ладонью со лба многогрешного 
Цвет удержавшийся пламени вешнего, 
Племени милого, времени смелого, 
Давшего силу мне – белого, белого. 

 

Художник: А. Мельнииков.