Короткое северное лето

Приподнявшись на локте в постели, Вадим подтянул подушку повыше и только после этого взял свободной рукой бокал из белой необожжённой глины, стоявший на подоконнике. На дне с густой чайной накипью лежала вставная челюсть, повторяющая шесть верхних передних зубов. Прошептал: «Слава Богу, цела, вчера хватило ума убрать в укромный уголок...»
Не стал в очередной раз жалеть свою молодость, загубленную на морском флоте, где при аварии подлодки крепёжной балкой ему снесло полщеки и пол-уха, выбило почему-то только верхние передние зубы, и откуда он был отправлен в гарнизонный госпиталь на пять лицевых операций. А потом – продолжение службы в бригаде подводных лодок, правда, уже поваром плавбазы отдыха экипажей. Если встать вполоборота да в теневой угол и не крутить башкой, как сова, на 360 градусов, так ничего почти и не заметно, что ухо заново пришито, а на щеке прижилась кожа с твоей собственной задницы. Вадим достал из бокала бледно-розовый протез, в долю секунды вставил его в рот и стал искать в пепельнице приличный бычок. Но когда понял, что спичек тоже нет, решил подниматься с постели. 
В комнате стояли ещё три аккуратно заправленные кровати: его соседи и несколько человек с этажа вчера, после банкета по случаю защиты диплома, ночным московским поездом рванули по городам и весям области радовать своих родственников. Вадиму Кольчугину ехать некуда, общага – место жительства, мама на юге, в маленьком посёлочке под Севастополем, знает, что сын не вернётся в местную школу, где учителей перебор, а дети рождаются так хило, что их едва хватает, чтобы держать по одному классу, с первого до выпускного. 
«Где вы, мои гантельки, родимые, вылечите меня, бедолагу горемычного, выбейте похмелье, сгоните дурь пОтом, а уж потОм – душ, минуты блаженства и счастья», – дурашливо запричитал дипломированный историк. Привычки не забываются: все годы в свободное от службы время Вадим качал в спортзале мышцы, иначе можно просто свихнуться, когда с ноября по март – полярная ночь, не только солнца нет, света дневного не видно. Базу подлодок освещали тысячеватные лампы-прожектора, которые создавали некоторую иллюзию дневного освещения. «Потом звоним Димычу, потом, наверное, попьём с ним пивка, потом, потом – суп с котом... Будет видно, что потом», – Вадиму нравилась игра с ударениями в словах, вечно он ставил собеседников в тупик: «А я не понЯл...»
Выбритый, надушенный туалетной водой из набора польской косметики, он шагал по центральному проспекту города, решив подышать морским воздухом, пройти несколько кварталов вперёд, чтобы затем, по другой стороне улицы, вернуться к дому старого товарища, Димки Тарханова, успевшего не только вместе с ним получить диплом, но и жениться, выменять свою небольшую в средней полосе комнату на огромную в престижном доме заполярной столицы. Да плюс ко всему, он уже второй год работал корреспондентом молодёжки, получал столько, что бывшему подводнику и не снилось с его ночными разгрузками вагонов на овощной базе. 

*** 

Под арку Вадим не пошёл, там дух нехороший, с чёрной лестницы кошками пахнет. Обошёл дом с торца – сразу очутился у знакомого подъезда. Боже, как здесь всё фундаментально: потолки за пять метров высотой, окна в комнате консьержа, на подоконниках – цветы в горшках, ближе к лифту стоят в кадках две африканские пальмы. Пол выложен цветной плиткой в кофейно-молочных тонах, словно в музей египетского искусства попадаешь. Вадим так важно поздоровался с интеллигентной бабулей, что та не посмела спросить, к кому он направляется. Двойную дверь на третьем этаже открыл Димка: в трико, белой майке, с мокрой головой, на шее – полотенце. 
– Как договаривались? Наталья в норме, здорова? – стал спрашивать Вадим для приличия. 
– Проходи. Чё ты расшаркиваешься: конечно, как договаривались... Только сегодня вечером я иду в оперативный отряд, комсомол рейд устраивает, шеф поручил мне по-серьёзному осветить эту тему: детская преступность и всё такое прочее. 
– Значит, выпивать не будем? 
– В пивбар точно не пойдём... Во-первых, уж извини, но Динка осталась у нас ночевать, до общаги не добрели. Во-вторых, у меня и палтус, и окушок копчёный есть, пива полхолодильника ещё осталось... Щас, картошечка сварится, ох, как пообедаем. – И он затащил Вадима в огромную прихожую, где стояло два одёжных шкафа-гиганта, держалась на двух столбах антресоль в половину футбольного поля, широкие белые двери вели на кухню, в ванную комнату и туалет. Из него вышла немолодая дама в пёстром китайском халате с тюрбаном на голове. 
– Боже мой! – воскликнул Вадим, и Димка отшатнулся от него. – Вас не узнать: просто солистка театра музкомедии в последнем спектакле «Летучая мышь»! Слышали, как там поёт Берилла божественно? Она немножко всё же похожа на вас. 
– Милый мой, я моложе её на целых три года! Когда умер мой Севочка, адмирал Лобусев, командир флотилии, Берилле уже предлагали выйти на пенсию. А голос пропал у меня от горя по усопшему... Вот как несправедлива бывает жизнь! 
– Варвара Степановна, у нас на обед будет картошка с палтусом и пивком, – сказал Дмитрий, – не составите компанию? 
– Мой юный сосед! Я не могу заходить к вам, там была наша с адмиралом спальня. Боюсь, вы меня не успокоите тогда. Организуйте бутылочку принести ко мне, посижу одна, взгрустну немножко. 

Вот эту комнату в двадцать два метра вдова военмора и выменяла на пятнадцатиметровую комнату Дмитрия в ближнем Подмосковье, чтобы её внук мог спокойно учиться в приличном медвузе. Как ей удалось это провернуть, одному Богу известно... В дверь друзья шагнули вместе: Димка вытирал на ходу голову, Вадим, немножко смущаясь, смотрел на Диану, подругу жены Димыча Натальи, сидящую на широком подоконнике, поджав колени и положив на них голову. Мальчишеская стрижка, маленькие продолговатые ушки хорошо гармонировали с зелёными глазами и тонкими бледно-розовыми губами. Она как-то безмятежно смотрела на мужчин, не подавая признаков волнения: ни баскетбольные короткие трусики, ни майка с глубокими вырезами по бокам, кажется, её совсем не смущали. 
– Привет, Дин, – начал, немного мямля, Вадим, – ты, эта, извини меня, немножко все мы вчера, на радостях, перебрали... 
– А ты за себя отвечай, – сказала Наталья, расставляя на круглом столе тарелки, раскладывая хлеб, овощи и рыбу. Палтус просто сочился жиром, толщина в середине тушки достигала двух с половиной пальцев. Окунь выглядел помельче, но подкопчён был удачно, ровно, без сухих заусёнок на скулах у головы и на хвосте. – Дим, неси картошку-то, вся переварилась, небось. 
– Небось да кадысь... – не удержался муж, – где ты набралась этих словечек, филолог? 
– А у нас все так говорят, весь посёлок, – Дина, хотела ещё что-то добавить, но Дмитрий буквально перебил её: 
– Чай! 
– Что, чай?! – почти вспылила Наталья. 
– Обычный довесок к любой фразе, связанной с жизнью посёлка, – Дмитрий осёкся, увидев, как сверкнула глазами жена. – Ладно, я за картошкой и пивком... Ждите. 
Когда через несколько минут он вошёл в комнату, то, открыв рот, невольно застыл с подносом в руках. Диана стояла, одетая в брючный костюм, Вадим держал в руках свой пиджак. 
Спасибочки, Наташа, – начала Дина, – мне пора, вот так неожиданно дела вспомнились... Вы тут кушайте, без меня-то спокойнее будет. Никому, значит, за речью следить не надо будет. 
Никакие уговоры не помогли: единственное, в чём девушка уступила друзьям, так это разрешила Вадиму проводить её до общежития. Пожимая Дмитрию руку, тот сказал тихо: «Я же говорил тебе: дикая собака Динго... Что выкинет в следующую минуту?» 

*** 

Возвращались в родную общагу верхней улицей, для этого пришлось подняться по деревянной лестнице из двух сотен ступенек, которая вывела на средний ярус сопки. Жилые дома бледно-розового цвета, кулинарные блюда в окнах вечернего ресторана «Горка» должны были создавать атмосферу некоторого уюта, особенно в полярную ночь. 
– А помнишь, как Димка танцевал здесь лезгинку? – спросил девушку Вадим. – У него, кстати, неплохо получилось. 
– А тебе не кажется, что младшекурсниками мы гораздо чаще выбирались в кафе и даже рестораны? – спросила Дина. 
– Точно, но, думаю, и заказы наши были гораздо скромнее, да и из дома, на первых порах, нам почаще подбрасывали деньжат. 
– В кафе «Юность» брали бульон с фрикадельками, отварную треску по-архангельски с подсолнечным маслом и картошкой с укропом и кофе... Но это уже на десерт, когда начинались танцы под живую музыку, – Дина подробно рассказала про меню, не забыв добавить, что всё это обжорство обходилось в сущие копейки, а сытости давало на целый день. 
«Хозяйственная, домовитая девушка, – думал о соседке Вадим, – может, и вправду, "погулять" с ней? Лицо моё она сто раз видела, нормально относится к рубцам, про зубы ей пока не обязательно знать... А какие шикарные у неё ноги, гибкое, натренированное тело баскетболистки, милая мордашка, даже не скажешь, что она из глухой фабричной окраины, где из поколения в поколение на ткацкой фабрике пашет вся её родня». Он осторожно взял её под руку, Дина не сопротивлялась, тут же подстроилась под его шаг. Спросил: 
– Уж коль мы остались без обеда, может в гастроном зайдём, купим пельменей, кофе в пакетиках? В общежитии никого, весь наш отсек разъехался. И буфет с сегодняшнего дня не работает. Кстати, а когда ты домой собираешься? 

Дина ответила не сразу, посмотрела внимательно на мужчину, будто старалась понять что-то важное в их отношениях, будто взвешивала обстановку, когда впереди тебя ждёт практически пустой этаж, в котором, по традиции, жили все выпускники, будто хотела понять потенциальную угрозу, исходящую от напарника... И вдруг потянула Вадима за руку: они свернули за угол и очутились в небольшом магазинчике, расположенном в цокольном помещении жилого дома. Хорошо, что накануне Вадим получил деньги на овощебазе, мог тратить, не дёргаясь за содержимое кошелька. В пакет сложили рыбные пельмени, почти килограммовый пирог с начинкой из сёмги, десяток пакетиков растворимого кофе, две шоколадки и пачку сахара, ещё тёплый батон хлеба и бутылку крымского муската. Это вино Вадим знал по Севастополю, считал одной из лучших марок на территории всей страны. А стоила бутылка чуть дороже портвейна «Три семёрки»: вот такие парадоксы существовали в винной индустрии. 
– У меня одна соседка не уехала домой, не обижайся, но мы покормим и её тоже. Ладно? – спросила Дина. 
– Нет проблем. А она нас не объест? – сказал Вадим и понял, что шутка дурацкая получилась. 
– Чем шляться по кафе да ресторанам... А Катька – классная девчонка, вот только зрение подвело её немножко. 
Вадим вспомнил очкастую маленькую девочку, которая как хвостик вечно ходила за женой Димки и Дианой, понял, что сей факт неизбежен в данный исторический отрезок времени и смирился, уповая на судьбу. На входе в общежитие дежурили двое младшекурсников, они не обратили внимание на вошедших, продолжали шахматную партию. Уверенная в соседке, Дина не взяла запасной ключ на стойке, они с Вадимом сразу прошли на последний, пятый, этаж. Дверь в комнату оказалась закрытой. Девушка сходила на кухню, в комнату быта, заглянула в душевую и туалет. Екатерины нигде не было. Пришлось Вадиму снова спускаться в вестибюль, чтобы забрать ключ. В комнате, на пустом столе, прямо посредине, лежал лист бумаги. Дина пробежала текст, посмотрела на мужчину и вдруг громко рассмеялась: 
– Бог шельму метит. Готовила тебе подлянку, попалась сама! Ну, Катька, ну, тихоня. С философом уехала в горы, к его родителям в посёлок геологов. А этот, дрын двухметровый, поматросит и бросит... 
– Дин, не переживай. Он – препод вуза, она институт закончила, свободный человек! А я вечером обещал Димычу сходить с ним в рейд, так что не волнуйся. 
– А я и не волнуюсь! У нас в посёлке такие ухари живут, так что насмотрелась, – она говорила эти слова, а сама раскладывала на столе содержимое пакета. – Ты вот что: побудь у себя, я сготовлю обед, чтобы никто не мешал, а потом придумаем, как и где поесть. 
Почти через час, когда Вадим уже успел выкурить четыре сигареты, пролистать все старые газеты, открылась дверь, не заходя в комнату, Дина сказала: 
– Через десять минут жду, форма одежды – парадная. 
Вадим увидел накрытый стол, горели две свечи, посредине красовалась бутылка вина. У окна стояла в белом выше колен безрукавом платье немного смущённая Диана. «Боже мой, как она хороша, – подумал Вадим, – похожа на водяную лилию. Как в детстве, на реке, мы целыми охапками их собирали, чтобы раздать девчонкам, загорающим на песчаной косе». Он бросил пиджак на чью-то кровать, медленно пошёл к девушке. Она улыбалась, молча смотрела на мужчину, их глаза встретились. Зелёные искорки манили, заряжали энергией, говорили о готовности идти до конца... 

*** 

Они не выходили из общежития три дня. Обеспокоенная длительным отсутствием подруги, Наталья примчалась ранним утром, увидела их в постели, сделала вид, что забежала за старыми конспектами, которые ещё пригодятся, и, пожелав им всё-таки объявиться на людях, исчезла. 
Комнату Вадим и Диана сняли в доме-новостройке, рядом с заливом. Из-за близости угольного причала, заволакивающего город во время штормовых ветров чёрной пылью, цену на жилплощадь вполне выдерживал их семейный бюджет. Димыч и Наталья радовались за друзей, хотя и пугались такой скоропалительности развития отношений. Как работник прессы Дмитрий прорвался к одному из замов предгорисполкома, упросил его расписать молодых раньше установленного срока, ровно через неделю, в пятницу. По случаю официального предсвадебного дня – накануне выходных – всех молодожёнов поздравлял депутат горсовета, комсомольский лидер города. Чем ему понравился Вадим, неизвестно (а может, напротив, Диана приглянулась), только после свадьбы он пригласил бывшего подводника на беседу. Тот после окончания часовой аудиенции направился к Дмитрию в редакцию. 
– Пригласил работать инструктором горкома комсомола. Знаешь, сколько зарплата? Больше, чем у тебя в редакции. Комнату обещал в благоустроенном общежитии НИИ биологии морей. Жену устроить в приличную школу города. 
– Кто же тебя сдал комсомолу с потрохами? – спросил Димыч. 
– Какая теперь разница: вопрос задан, вечером он ждёт ответа. 
– Ты хочешь услышать моё мнение? 
– Нет, знаю, ты будешь против. Но я принял решение. Поможете уговорить Динку? Она эту часть советской молодёжи просто на дух не переносит. 
– Тебе, Вадик, решать. Я ведь тоже каким-то боком к этой молодёжи отношусь, мы такая же партийная пресса. В общем, не забалуешь у нас, но работать где-то надо и, поверь, это далеко не самое поганое место. 
На удивление, Диана даже обрадовалась, что так хорошо и быстро решились вопросы трудоустройства и проживания. Но в школу идти категорически отказалась. 
– Сначала родим, – сказала она Наталье, – поднимем дитя на ноги, а там видно будет. 
– Ты что, беременная, что ли? – спросила обалдевшая подруга. 
– Ещё чего не хватало! Вон, вы-то не больно спешите. 
– Так ведь госы надо было сдать... Димка совсем не против ребёнка, измучился, бедный, с моими присмотрами да приглядами. 

Но Диана оказалась не просто настойчивой, проявила такую упёртость, что мужчины были в замешательстве. Опять же помог случай: в районном доме пионеров создавали методкабинет, куратора направления – детское прикладное творчество – в наличии не оказалось. Вадима, как работника горкома, просили помочь с поиском стоящего кадра. Он посоветовался с Диной, та предложила себя. Так появился новый методист по рукоделию, изготовлению мягкой игрушки, вязанию, вышиванию. Работа с утра до обеда через день. 
А рожали подруги в один год: у Натальи – девочка, Дина родила богатыря. Но что-то случилось при родах, заражение крови у малыша, несколько месяцев, проведённые в областной детской больнице, сделали Диану худущим, неуравновешенным комком из нервов. Вадим страшно переживал, тоже похудел, просил шефа подключить лучшие медсилы области. Мальчика спасли, Диана на этой почве приобрела психическое расстройство: она до школы ни на шаг не отпускала от себя малыша, на мужа не обращала внимания. Вадим по старой флотской привычке сам стирал рубашки, трусы, носки и майки, готовил мужскую пищу (борщ и макароны по-флотски), благо, служба поваром выручала его и сейчас. Но самое удивительное, чего мужчина так и не смог понять до конца: всё случившееся в их жизни отразилось на интимных отношениях. Боясь повторения осложнений при новых родах, Диана перестала жить полноценной жизнью с мужем. 
Через несколько лет Вадим, делая неплохую карьеру функционера, заимел любовниц, стал приходить домой поздно, под хмельком. И что самое смешное, в его трёхкомнатной квартире Диана выделила ему самую маленькую комнату, в две другие врезала замки, к сыну, боясь принесённой заразы, отца не подпускала. Все попытки вразумить жену нередко кончались откровенными драками, а девушка она была сильная, из рабоче-крестьянской трудовой семьи. Фингалы и царапины на лице Вадима появлялись с печальной периодичностью. Комсомол всей душой сочувствовал коллеге, но вынужден был просить партию: за многолетнюю безупречную работу Вадима перевели на новую высокую должность – руководить культурой города. 

*** 

Сказать: лето здесь короткое, – значит, ничего не сказать. Только в июне, если не выпадет снег, отцветает сирень (высаженная в скверах), в июле может на неделю – другую извести духота, когда солнце гуляет по горизонту и плюс 25 с дикой влажностью от моря, в августе – грибы да рыбалка, но будь осторожен, с середины месяца утром нередко случаются заморозки. Как-то 14 сентября Вадим встретил в сопках первый снег. Он уже не растаял до мая следующего года. 
Жили с Дианой на одной лестничной площадке: Вадиму выделили однокомнатную квартиру, втащили туда рояль, считай, оборудовали комнату для прослушивания будущих артистов. Сын, названный в честь деда, потомственного мастера ткацкой фабрики, Иваном, учился в школе с английским уклоном. Отца любил, но, побаиваясь мамы, чувств не проявлял, хотя по выходным дням с удовольствием уходил с ним на целый день. В горах жгли костёр, пекли картошку, пели песни: у Ивана обнаружился прекрасный слух. В городе ничего нового не было кроме кино и кафе с мультиками для детей. Туда Ивана уже не тянуло. Сразу после окончания учебного года Диана, не прощаясь с отцом, отвозила сына на родину, под присмотр родителей. Значит, у Вадима образовывалось до сентября окно. К жене он не заходил, старался тихо открывать входную дверь своей квартиры и исчезать до утра. Хотя ему постоянно казалось, что за ним кто-то наблюдает в глазок плотно подогнанной стальной двери напротив. 
В сентябре, на глубоких провалах скальных пород, заполненных до краёв водой, у берега образовывался ледяной припай. К обеду, даже без солнца, он таял, исчезал. Но с каждыми новыми заморозками лёд становился толще, местами доходил до середины озерца. По нему хорошо скакали круглые окатыши, плоские камни скользили с приятным мелодичным звоном. Таких озёр-провалов было много, особенно в районах новостроек. Пытались бороться с ними, засыпали землёй, щебёнкой, стройотходами с домостроительного комбината. К весне, с таянием снега, всё проваливалось будто в чёрную дыру, озеро опять играло бликами в лучах незаходящего за горизонт солнца. А дома с новосёлами жили своей жизнью: мальчишек волей-неволей тянуло к воде. 

По собравшейся толпе пацанов у озерца, рядом с гаражами и пеналами, Вадим понял: что-то случилось. Кстати, в одном из гаражей стояли и его новенькие «Жигули», купленные буквально весной. Он и объездить толком не успел покупку, так, тысячи 2-3 накрутил по городу. Двух мальчишек он увидел сразу, как свернул в проём между металлическими коробками: они в десяти метрах от берега пытались вскарабкаться на ледяной припай, но тонкий лёд или ломался, или не давал им никакой возможности за что-то зацепиться на своей поверхности. Вадим на ходу снял куртку, свитер, подбежал к берегу и закричал: 
– Держитесь, ребятки! Щас будем вас досками вытаскивать. Не суетитесь, попробуйте навалиться на лёд грудью, руки – выше головы тяните... И замрите, просто лежите! Пацаны, доски ищите! – обратился он к рядом стоящим мальчишкам. – Мне нужны две длинные доски. Там, у гаражей, я видел. 
Человек пять-шесть бросились за постройки, оттуда раздались голоса: 
– Их тоже мороз прихватил! Не можем отодрать... 
– Камнями бейте, сильнее, сейчас подмога придёт, – и остатки мальчишек на берегу Вадим направил туда, где отдирали друг от друга доски. 
– Пацаны! Надо ещё подержаться, несколько минут... Я попробую ремнём вас вытащить. 
Вадим буквально вырвал из брюк ремень, осторожно ступил на лёд. Тот спокойно выдержал почти стокилограммового мужика. Тогда он присел на зад, перевалился на бок, только после этого лёг на живот. Пополз медленно, зная, что у таких скальных провалов нет мели, под его телом – неизведанная бездна. Через три-четыре метра почувствовал, как лёд начал медленно ходить под ним. Но держал груз, ни трещин не было, ни звенящих от скола звуков. «Ледок, – взмолился Вадим, – подержи ещё немного... Ну, метра два-три». 
Посмотрел вперёд, увидел голову мальчишки: он, молодец, почти наполовину сумел вытащить туловище на кромку льда. Второй пацан держался за ледяной край только подбородком и кончиками пальцев. Вадим чуточку изменил курс и пополз, ориентируясь на этого малыша. Он отчётливо понял, что доползти до них не сможет, что лёд не выдержит, провалится, и он уйдёт под воду. А вот выпустит ли лёд его обратно – большой вопрос. Увидел, что правая рука мальчика скрылась в воде. «У меня ещё две-три минуты, максимум... Досок не видно, мальчишки не смогут их выломать и дотащить так быстро». И, не медля ни секунды, Вадим начал крушить туловищем лёд. Ноги обожгли миллионы иголок, но главного он добился: лёд принял его по пояс, не глубже, пока не пришлось даже руки раскидывать широко. 

Нажимая на кромку льда грудью, он довольно быстро стал приближаться к выбившемуся из сил пацану. Ремень держал в зубах, но понял, что не сможет вытащить ребёнка таким способом. У того в воду ушла и вторая рука, шапка свалилась с головы, на Вадима смотрели полные ужаса глаза. Мужчина схватил рукой воротник куртки, второй рукой упёрся в ледяную кромку, которая, на счастье, держала, не ломалась, только гнулась и потрескивала. Медленно, по сантиметру, тело мальчика пошло из воды. Когда он уже лежал на льду, Вадим последний раз толкнул его в подошву сапога и, выплюнув ремень, прохрипел: 
– Ползи сам... Не бойся, там ребята с досками. Они помогут. 
– Дяденька... Подтолкни, сил нет сдвинуться с места, – взмолился второй малыш. – Я доползу, только подмогни малость. 
Вадим поплыл по чистой воде: иначе бы он не смог быстро добрался до пацана. Со вторым мальчиков было проще: собрав все силы, он буквально вытолкнул его ноги на лёд, а сам почувствовал иголки, впившиеся в грудь и спину, почти до самого горла подступила вода. Вернулся к своей полынье, осторожно положил руки на лёд, огляделся. Малыши тихо, но верно ползли к берегу, на котором кроме пацанов уже стояли несколько взрослых мужчин. Наконец, они уложили две доски, осторожно пошли вперёд. За ними мальчишки несли ещё несколько досок. Вадим понял: утонуть ему не дадут, надо лишь ждать, лежать, не дёргаясь, и ждать. Торцы досок чуть не сбили его руки со льда, который качался и скрипел. Видимо, мужики струхнули, решили подбросить доски, чтобы самим, не дай Бог, не оказаться в воде. 
– Дяденька, давай руку, я помогу тебе выбраться, – почти на самом краю доски лежал паренёк лет двенадцати, протягивал Вадиму руку, ждал от него ответных действий. 
– Ничего, сынок, я переворотом... Щас перекачусь на спину и буду на доске. Ты отползай потихоньку... И следи за мной. Если лёд рухнет, ори во всё горло. Снова я уже не смогу выбраться. 
Мальчик пятился по доске, будто стимулировал Вадима к жизни, будто тащил его за собой на берег, на сушу. Так вдвоём они и доползли до берега. Мужчина поднялся на ноги, снял тёплую альпинистскую майку, попытался отжать её, но руки не слушались. 
– У меня здесь гараж, в машине – сухая одежда, – разговаривал сам с собой Вадим. – Сейчас переоденусь, обсохну... Мальчишек надо растереть, чтобы воспаления лёгких не было. 
– Их родители забрали! А вам, конечно, спасибо, дяденька. Если бы не вы… – это говорили мальчишки, на разные голоса, вразнобой. Спаситель, едва передвигая ногами, поплёлся к металлическим гаражам. 

*** 

Машину завёл сразу, снял всю одежду, включая трусы и носки, в багажнике лежала сумка с запасным комплектом на случай аварии или большого дождя. Трико с начёсом, свитер, шерстяные носки и сапоги, военная тёплая куртка быстро привели Вадима в норму: зубы перестали стучать, мышцы ног и рук освободились от судорог. Он открыл армейскую фляжку и сделал несколько глотков неразведённого спирта. Багажник не стал закрывать, залез на переднее сиденье машины, открыл боковое стекло, откинул кресло и, лёжа, закурил. Дремота овладевала им быстро, спирт согревал душу, он почти явственно видел сынишку Ивана, заходящего в боковую дверь гаража. Но он почему-то никак не мог до конца открыть злополучную дверь... 

*** 

Экспертиза констатировала смерть от выхлопных газов из машины. Лицо у Вадима, гладкое, без шрамов, улыбалось, будто он что-то хотел сказать приятное, но не успел... 

Художник: Анна Михайлова.