Связная

Пасмурный октябрьский день тысяча девятьсот сорок первого года. Маша присела на табурет к окну. Тучи густой пеленой затянули небо. Пожухлые листочки срывались с деревьев и неслись вдоль дороги. Холодный ветер трепал ветки красной рябины, навевая тоску и тревогу…
Как была счастлива Маша, когда, окончив медицинское училище, начала работать в городской больнице медицинской сестрой! А теперь… Сердце девушки защемило. Фашисты разграбили больницу, хозяйничают в городе. Вот-вот ворвутся в деревню, где она живёт теперь с мамой. «Что делать? – тревожные раздумья не давали ей покоя. – Надо бороться! Как?» Маша вглядывалась в даль: за деревней стеной стоял лес. Мысли бежали одна за другой.
Неожиданно тихо постучали в окно:
– Кузьминична, открой.
– Мама, тебя кто-то спрашивает, – отошла от окошка Маша.
На пороге дома появилась соседка Татьяна Васильевна, бывшая учительница начальных классов.
– Машенька, помощь твоя нужна, – тревожно прошептала она.
В больших серых глазах девушки было много вопросов, но она молчала. Наскоро собрав лекарства и медицинские инструменты, набросив на худенькие плечи мамину фуфайку, вышла с Татьяной Васильевной из дому.
При тусклом свете керосиновой лампы Маша увидела мужчину, лежавшего на железной кровати. Его бледное лицо, тяжёлое дыхание, веки, прикрывавшие впалые глаза – всё выражало нестерпимую боль и страдание. (Гораздо позднее Маша узнала, что это был Василий Дмитриевич Иванов – комиссар Косеватского партизанского отряда).
– У него осколок мины в боку, – сказала Татьяна Васильевна, обнажив рану.
«Какой из меня хирург?» – пронеслось в голове Маши. Она смутилась, но виду не подала.
– Надо бы свету побольше.
Татьяна Васильевна увеличила пламя керосиновой лампы и зажгла парафиновую свечу. Маша взяла скальпель…
Необходимую перевязку она сделала всего один раз, зато подолгу держала свои ладошки над раной. О целебных свойствах её ладошек знали многие пациенты, которые лечились в городской больнице. Знали об удивительных Машиных способностях и деревенские жители.
К вечеру третьего дня Машин пациент встретил её уже одетый, готовый покинуть гостеприимный дом Татьяны Васильевны.
– Благодарю вас, Маша, – обхватил он своими крепкими руками маленькую Машину ладошку. – Спасли вы меня на страх фашистам.
– Я догадалась, кто вы. Вы уходите в лес? – Иванов едва кивнул головой. – Возьмите меня с собой! Я с вами! – взволнованно заговорила Маша. – У вас будут раненые, кто их будет лечить? Пользу хочу родине приносить! Не смогу я тут сидеть без дела!
– Успокойтесь, Машенька! Сидеть без дела не будете. Вы хорошо знаете жителей окрестных деревень, ходите лечить их. Вот и слушайте, внимательно смотрите, что затевает немчура. Для нас это будет большая польза. – Иванов по-отцовски прижал Машину голову к груди. – Скоро я пришлю к вам свою племянницу. 
Где-то далеко слышалась канонада. Немцы наступали. Партизанский отряд укреплял свои ряды численно, вооружался за счёт трофеев, отбитых у немцев.
Прошло два дня. Утром, как только рассвело, постучали в дверь. Длинная до пят юбка, тёплый ватник, голова до самых бровей покрыта цветастым платком – в таком виде предстала девушка лет семнадцати. Карими глазами она пристально посмотрела на Машу:
– Я племянница дяди Васи.
– Проходи… Как звать тебя?
– Люся…

***

С той поры Маша стала связной. Она ходила в близлежащие деревни, лечила больных жителей, а они рассказывали, что происходит в округе. Немцы уже обосновались в её деревне. Сама Маша зорко присматривалась ко всему, встречалась с нужными людьми. 
Было у девушки и ещё одно важное поручение. По утрам она часто выходила из дому. Убедившись, что за ней никто не следит, торопилась к Десне. Среди густо разросшихся кустарников собирала хворост и незаметно продвигалась вдоль реки к разбитому доту. Здесь, в условленном месте, лежала ржавая гильза. Из неё Маша вынимала записку и поспешно прятала. С вязанкой хвороста за спиной, сгорбившись, она возвращалась домой, где ждала её мама, чтобы растопить печь. Вечером Маша несла записку в другой «почтовый ящик». Она торопилась с ведром к роднику, что находился за деревней у самого луга. Вода в нём была чистая, словно хрусталь. Летом – прохладная, зимой – не замерзала. Недалеко от родника стояла изуродованная ольха. В её дупло Маша опускала записку. Набрав родниковой воды, девушка торопилась домой. Однажды, когда Маша уже подходила к дому, проходивший мимо немец остановил её:
– Медхен, штейн! Тринкен! 
Маша поставила ведро на скамейку у палисадника, напряглась. Молодой немец подошёл, наклонившись над ведром, выпил воды. Вынув из нагрудного кармана носовой платок, тщательно вытер лицо.
– Данке шон, – заглянул он девушке в лицо. – У меня дома есть сестра, как ты, – сказал он на ломаном русском языке, указав пальцем на Машу. 
Только немец ушёл, Маша стремительно схватила ведро и брезгливо выплеснула воду в палисадник. 
Невелики были записки, что носила Маша из одного «почтового ящика» в другой. Но это помогало партизанам активизировать борьбу с немецкими оккупантами: нападали на гарнизоны фашистских частей, взрывали железнодорожное полотно, когда немецкие эшелоны увозили награбленное наше добро, минировали дороги, где проходила немецкая техника… 
Наступила середина мая тысяча девятьсот сорок второго года. Бархатным зелёным ковром покрылась земля. Зеленели деревья, раскрывая свои молодые клейкие листочки и наполняя воздух нежным ароматом. Десна спокойно несла свои воды, искрясь под лучами ласкового солнца. «Красота!» – восторгалась Машина душа. Наскоро собрав сухие сучья, увязала их. Вот и дот. Поспешно достала гильзу… Она была пуста. Оглянулась – вокруг никого. Сердце забилось в тревоге: «Что случилось с человеком, который доставлял записки?» Маша разволновалась так, что чуть не забыла вязанку. В раздумьях и тревоге провела весь день, не сомкнула глаз и ночью. 

***

Чуть заалела на востоке заря, в дом шумно ворвались три полицая и немец. Едва успела Маша надеть халат, как рябой полицай толкнул её в спину прикладом карабина и заорал:
– Ну что, напартизанила?! С нами пойдёшь!
– Не виновата она ни в чём! Отпустите её ради Бога! – запричитала Полина Кузьминична.
– Молчи, ведьма! Знаем мы вас! – Другой полицай так толкнул Машину маму, что та не удержалась и упала навзничь.
– Прощай, мамочка, – зарыдала Маша.
Девушку повели за деревню к оврагу, где предатели расстреливали патриотов. «Вот и всё, – подумала Маша. – Кого вели этой дорогой, назад не возвращаются». Мысленно попрощалась она с родной школой, которую окончила с отличием, с клубом, на сцене которого пела на праздничных концертах, печально окинула взглядом здание сельского Совета, где до войны работал её папа. Теперь здесь бесчинствовали враги.
Ёкнуло Машино сердце: к оврагу подошли.
– Стой! Повернись к нам! – Маша обвела взглядом троих полицаев и немца, в котором узнала того, кто пил воду из её ведра. – Хочешь жить, скажи, где партизанский штаб, – потряхивая карабином, кричал рябой полицай.
Маша сжала кулаки, гордо подняла голову и негромко, но твёрдо произнесла: 
– Не знаю. Знаю одно: меня расстреляете, но и вам не жить на белом свете. Не отдадим мы родную землю нашу на растерзание.
– Ах ты, гадина! – заорал рябой и нацелил карабин в сторону Маши.
– Найн, найн! – подняв руку, остановил молодой немец. – Ихь сам.
Он что-то ещё тихо говорил полицаям, указывая на густой кустарник рядом с оврагом. Те захохотали во всё горло.
– Ком! – поманил пальцем девушку немец. 
Маша не шелохнулась. Тогда он подошёл, грубо схватил её за руку и подтолкнул к зарослям. Полицаи захихикали, глядя им вслед. 
Машу знобило и трясло, словно в лихорадке. Русская девушка и молодой немец стояли в гуще пышного кустарника. Она с ненавистью смотрела на него. Он молча отрицательно покачал головой и опустил автомат. Прошло несколько минут тягостного молчания. Наконец, немец дал автоматную очередь, но мимо Маши – и быстро удалился. Она упала на землю под широкий куст, замерла и впала в забытьё. Очнулась от прохлады, когда уже смеркалось. С большим трудом добралась до леса. Группа партизан возвращалась с задания. Они-то и обнаружили под сосной обессилевшую девушку.

***

Утром Машу отвели к комиссару Иванову.
– Я рад тебя видеть в нашем партизанском отряде, – приветливо встретил девушку Василий Дмитриевич. – Будешь служить в разведгруппе. – Люсик, введи Машу в курс дела, – обратился комиссар к молодому пареньку, сидевшему на корточках у входа в землянку. Паренёк встал и подошёл к Маше. Она удивлённо вгляделась в его карие глаза.
– Люся? – растерянно прозвучал вопрос.
– Нет, Люсик, – улыбнулся паренёк.