Очерки. Из цикла «Записки эмигранта»

Упущенный шанс

Андреич, в доме которого мы тогда обитали, выращивал свою гриву, по его словам, целых двенадцать лет. Гриве под стать была его борода: эта борода, вместе с гривой, превращала Андреича в некий гибрид Деда Мороза, Ивана Сусанина и Карла Маркса, который, видимо, до того был увлечен написанием своего «Капитала», что из-за этого своего благодеяния человечеству забывал посещать парикмахера. Через дом Андреича «нескончаемым потоком» проходило множество всякой публики, представляющей все слои российского общества, от верхних до самых нижних, – и все эти слои, несмотря на классовые, национальные и иные различия, сходились на том, что было бы не худо постричь, наконец, Андреича. Точно не помню, на чем мы его, в конце концов, уломали, но вряд ли ошибусь, если скажу, что причиной тому могла стать вдруг обнаружившаяся острая нехватка алкоголя в его организме и чье-то обещание немедленно сей дефицит восполнить. Желание постричь Андреича было настолько соблазнительно для всех его знакомых, что получивший право сделать это собственноручно скульптор Петя согласился потратить на данное мероприятие часть своего трудодня, сам принес машинку и, в качестве бонуса жившим в доме, постриг заодно и автора этих строк, да вдобавок выставил нам еще и бутылку водки. 
Андреича усадили на стул, туловище его покрыли простыней, оставив на поверхности голову с волосами, – и ваятель принялся за работу. Глаза его искрились от творческого вдохновения. Окружающие – несколько человек – жадно наблюдали за процессом. Профессиональная рука мастера уверенно отсекала от головы Андреича все лишнее... По ходу стрижки наш персонаж сначала превратился в запорожца (когда выбрили верхнюю часть, оставив один оселедец), потом в некоего «сионского мудреца» (когда, убрав оселедец, оставили пейсы и длинные волосы сзади), но затем зрители, комментировавшие происходящее, согласились на том, что сионистам нашего Андреича все-таки отдавать не стоит, а нужно определить пока, «до выяснения», в какую-нибудь «бердычевскую сотню». После этого остатки его волос были полностью ликвидированы, и наш прежний добрейший Андреич предстал перед нами в виде отвратительнейшего брутального типа... Выстриженная его лысина оказалась столь обширной, что туда прямо-таки просилась надпись: «Здесь может быть ваша реклама»…
Андреич преобразился до полной неузнаваемости. Живущие в доме коты, численностью в несколько особей, поначалу его не признали и, боясь возможных нежелательных перемен, срочно стали помечать свою же территорию в доме. По окончании стрижки, по случаю знаменательного события все пили обещанный Андреичу «презент» и вдобавок принесенную скульптором Петей жуткую водку «Новые традиции», способную, думаю, устрашить коронавирус, осаждавший в ту пору Россию по всем периметрам госграницы, пересекать которую он на тот момент все-таки не решался, думаю, опасаясь именно этой водки…

Из-за этого мероприятия, вернее из-за его завершающей торжественной стадии, я на следующий день на работе был не в лучшей физической форме, и потому не занимался обычными своими делами, а больше смотрел телевизор. В телевизоре я неожиданно для себя увидел трансляцию заседания рабочей группы по подготовке поправок в конституцию, на которой присутствовавший на эпохальной стрижке Андреича наш общий приятель NN, в числе других участников заседания, запросто давал советы первому лицу государства по поводу формулировок будущей конституции. Причем, Первое Лицо внимательно всех выслушивал и никому не отказывал... В голове моей, среди всяких посторонних шумов и помех, сразу же ярко мелькнула задняя мысль о том, что можно ведь было подготовиться к этому историческому событию и через нашего приятеля, оказавшегося теперь «в нужное время в нужном месте», попытаться посильно повлиять на ход истории... Мы же из-за стрижки Андреича и последующего отмечания этого события все это дело прошляпили. Когда же я услышал, как другой участник рабочей группы, разухарившись, предложил Первому Лицу записать в «Основной закон» государства слова о правопреемственности нынешней Российской Федерации от Российской империи и от СССР, то не утерпел – и тут же отправил нашему приятелю эсемэску с добавлением к этому предложению о том, что нужно упомянуть и о правопреемственности Российской Федерации от Древней Руси, называемой с некоторых пор Киевской (тогда нынешняя РФ могла бы претендовать и на Галицию, Буковину и Закарпатье)… Но, к сожалению, ввиду важности мероприятия, у получателя моей эсэмэски был, скорее всего, отключен смартфон, – и история не пошла по желаемому нами пути... До конца этого знаменательного дня меня не отпускала досада по поводу того, что нам, смогшим уломать Андреича, ничего не стоило точно так же уговорить нашего знакомого, чтобы он в нужный момент упал перед Первым Лицом ниц и со словами «Не вели казнить президент-батюшка, вели слово молвить…» и донес до сведения главы державы упомянутую полезную мысль. И, вырвав согласие в прямом эфире, в присутствии миллионов телезрителей, можно было бы надеяться, что такое обещание не так-то просто будет затем схоронить под сукно…
Этот самый наш приятель с некоторых пор вместо обычного приветствия наладился гордо произносить «Крым наш!», видимо, научившись подобному у «славаукраинщиков», но после случившегося в голове у меня в ответ на такое приветствие всякий раз всплывал укоризненный вопрос: «А Ужгород?»… И дальше следовала обычно досадная задняя мысль: «Так ли уж обязательно нам нужно было тогда стричь Андреича?»

«Насилие над животными»

Знакомый один рассказывал – переселенец, вынужденный, из Чечни…
– Работал я в Дзержинске у одного кренделя на стройке. Днем сварочными работами занимался, а ночью охранял. А у него, у начальника этого, там еще целая куча узбеков работала. И он им ни фига не платил. Месяцами зарплату задерживал. Ну и они голодные постоянно. Денег на еду даже не было. Достаю я в бытовке свой тормозок, есть начинаю. А они вокруг сидят – смотрят. Ну, предлагал им, конечно. Угощал. Так что и самому иногда мало что оставалось. А потом говорю им: «Чего вы теряетесь?!» – а там собак вокруг вечно немеряно бегало… 
А я еще как на Севере, в Ямало-Ненецком, работал, к этому приобщился... Там такая же история была... Там у нас даже имена собакам такие давали: тот Шницель, та – Колбаса, та – Котлета…
Ну, в общем, сделал силок из провода, поймал, разделал как полагается... Но один из этих узбеков додумался пойти друга из соседней стройки на мясо к нам пригласить…
«Ну все, – думаю, – влетел!»
Так и вышло…
Через пару дней прибегает начальник. Давай кричать…
А с ним его брат, юрист. Этот орет: «Насилие над животными!» А потом говорит начальнику нашему: «У меня питбуль. Давай его с ним в одной бытовке закроем – посмотрим, что будет...»
А я ему: «Давай! Тащи сюда своего питбуля, я еще питбуля не пробовал!»
Ну, в общем, они тут еще больше раскричались, а я начальнику нашему говорю: «Ты бы лучше людям своим заплатил – голодные у тебя ходят, а после уже о собаках думал!»
Уволить грозились, а я им: «Да хоть завтра!» Затем немного успокоились – им не выгодно было меня увольнять… 
Но я от них потом сам ушел…                            

Нарцисс

Он был татарин. Звали его Нафис. Но меня, после того как мне стал понятен его характер, всегда подмывало называть его Нарциссом. Это прозвище казалось мне особенно подходящим еще и по смешному контрасту с внешним видом Нафиса: был он тощ, жилист, костляв, с бешеным выражением немного выпученных глаз, – похожий вовсе не на цветок, а на крючковатое дерево в пустыне, приспособившееся существовать в условиях нехватки живительной влаги, – и я все время опасался, чтобы нечаянно не произнести придуманное мною прозвище вслух. 
Нафис сочинил примерно пять десятков довольно корявых четверостиший, в подражание Омару Хайаму, и верил в то, что, когда они станут достоянием человечества, он сможет при помощи этих своих стихов несказанно разбогатеть. 
Замечу, что все это происходило в эпоху, когда литература в традиционном своем виде – если говорить о той роли, которую она играла всегда в нашем обществе – почти уже сошла на нет. Это косвенно подтвердил незадолго до моего знакомства с Нафисом редактор одного из российских толстых журналов, похваставшись на каком-то публичном мероприятии, что его журнал – единственный из всех российских журналов, который финансово окупается… То есть, все остальные журналы выживали благодаря чьему-то кормлению, и некоторые из когда-то самых известных из них, если судить по нынешнему их содержанию, могли считаться российскими лишь формально…
Однако до татарской глубинки, откуда и прибыл в Москву наш Нарцисс, новость эта еще не долетела… Вообще, в российской провинции звание литератора по-прежнему ценится очень высоко. Как-то мне довелось побывать в деревне с населением в полторы-две сотни жителей, уцелевшей по милости и капризу московского пришельца, затеявшего развивать в ней свой агробизнес, – так там кроме меня оказалось еще три практикующих литератора, если считать дяденьку, сочиняющего похабные частушки на местные темы и исполняющего их на гармошке. 
Однако сравнивать нашего Нарцисса со всякой прочей пишущей братией было бы неверно. Назначение его стихов, – которые он, по примеру Хаяма, тоже называл «рубаи», – было прикладное… И не только потому, что они обязаны были обогатить их создателя, но и потому что должны были настраивать читателей на позитивное восприятие жизни и даже лечить читающих от болезней… У него и свой перечень на сей счет имелся: какие рубаи от каких болезней помогают – и он собирался предлагать их в качестве лечения страждущим… Были у него также стихи, предназначенные для помощи читающим во всяких житейских делах, в том числе и такие, которые, по его мнению, могли поправить финансовое положение читающего… 
На фоне такой своей сверхзадачи, он по праву свысока относился к остальным литераторам. И в то же время очень ревниво. Узнав о каком-нибудь знаменитом поэте, он с опаской принимался за чтение его стихов, – но после всегда с облегчением озвучивал свой неизменно отрицательный вердикт по поводу прочитанного. Я даже и не припомню, чтобы кто-нибудь из знаменитых, кроме, конечно, Хаяма, заслужил его одобрительную оценку. Я специально подсовывал ему стихи классиков, в которых он, прочтя, не находил ничего достойного похвалы…

Будучи столь возвышен в своем представлении, Нарцисс тем не менее спокойно относился к тому, что ему неизвестно значение того или иного слова, используемого им для рифмы, или что он не знает, где следует ставить тот или иной знак препинания, – видимо для гения это было необязательно… Более того, он даже время от времени просил меня, не пишущего стихов, исправлять в его виршах неудачную строчку или подыскивать подходящую рифму… При этом на лбу его всякий раз явно читалось, что он внутренне разрывается между желанием со мной посоветоваться насчет усовершенствования своих творений и опаской, как бы я чего-нибудь не украл из его литературного имущества… 
В общем, мой Нарцисс представлял собой некую ходячую пародию на литераторов. Очень скоро мне надоело возиться с его литературными полуфабрикатами, малопригодными для какой-либо обработки, и я решил спровадить его на поэтический сайт, на котором все желающие помещали свои стихи и щедро критиковали друг друга. Я надеялся, что там добрые собратья по перу его вразумят… Когда я помогал ему, незнакомому с компьютерными премудростями, регистрироваться на этом самом сайте и сочинять пароль, он напоследок позабавил меня тем, что все пытался этот пароль как-то от меня скрыть…
Жили мы с ним более-менее дружно, оказавшись сотрудниками по временному месту работы и будучи, как формулировали «в те времена укромные, теперь – почти былинные», «социально-близкими»… Я был беженцем, не пожелавшим отбывать на Украине увесистый срок за литературные прегрешения против тамошнего режима, а мой татарский собрат по каким-то своим запутанным семейным обстоятельствам оказался где-то на крымском берегу без средств к существованию и в минимуме одежды, где его и подобрал падкий на всякую экзотику наш начальник, приспособив затем к руководимому им нашему нехитрому делу, для исполнения которого достаточно было быть более-менее непьющим, хотя бы на работе…
Если и были у нас с Нафисом какие-либо разногласия, то только по причинам религиозным. Нафис был убежден, что все в человеческой жизни зависит от того, какая у человека группа крови и когда он родился – Дракон он по какому-то там календарю, Кабан или иная какая живность… Также он всем своим естеством был устремлен к приобретению сверхспособностей – занимался ради этого на каких-то специальных курсах, за которые заплатил своим учителям немалые деньги… И теперь, сделавшись сам «учителем», видимо, надеялся эти деньги не только вернуть, но и существенно приумножить…
Весь этот его «символ веры» неизменно настраивал меня на ироничный лад: когда я слышал от него о развитии сверхспособностей, то всякий раз вспоминал те давние времена, когда недолго работал в школе: в этой школе училась толстенькая девочка младшего школьного возраста, которую все норовили обидеть и которая в качестве последнего аргумента обычно грозила своим обидчикам, делая «страшное» лицо и тараща глаза: «Я вас закумиксирую!»… Смысл этой угрозы был понятен лишь ей, но тем не менее эта ее угроза часто срабатывала…

В ответ на его проповеди я начинал заикаться о православии, но вскоре убедился, что мой Нарцисс в этом смысле непробиваем. Более того, все мои такого рода разговоры он воспринимал как-то слишком уж агрессивно: глаза его из немного выпученных делались сильно выпученными – и он, споря со мной, направлял на меня всю силу своих «сверхспособностей» так, словно и правда собирался меня «закумиксировать»… В лучшем случае, будучи настроен на «мирное сосуществование», он пытался мне доказать, что то, что он проповедует – и есть православие, только другими словами, потому что и его вероучение, и православие устремлены к свету…
Некоторое время я продолжал попытки просветить его насчет православия, помня, что в прежние, дореволюционные, времена многие из наших выдающихся мыслителей славянофильского направления были из татар – должно быть, вследствие того, что предки их, еще при Иоанне Грозном, имели возможность убедиться, что «русский Бог», пожалуй, сильнее… Однако мои аргументы, в сравнении с аргументами царя Иоанна, оказались не столь сильны…
К слову сказать, в отличие от тех самых прежних, дореволюционных, времен, у нынешних татар какого-либо расположения к православию я, своим посторонним взглядом, не заметил. Те из них, из встречавшихся на моем пути, кто не имели ничего против дальнейшей совместной жизни с русскими, были в основном социалистических убеждений. Кстати, в той самой упомянутой мной деревне, обильной литераторами, проживали, помимо русских, много мордвы и татар. И меня, постороннего, удивило, что тамошние татары очень даже основательно вовлечены в обстоятельства турецкой жизни: все смотрят турецкие сериалы и в курсе, что накануне сказал Эрдоган…
Все эти мои наблюдения, накладываясь на мой отрицательный украинский опыт, дополненный опытом недолгой жизни в Москве, заставляли меня тревожиться о будущности России… А мои неудачные попытки переубедить Нафиса окончательно утвердили меня в том, что российским гражданам, воспитанным в мусульманской традиции, православие, по нынешним временам, не прививается…
Но однажды в этих своих унылых выводах я был посрамлен. Встретилась мне как-то в поезде, в качестве соседей по купе, супружеская чета предпенсионного возраста, переехавшая в Россию несколько лет назад из Узбекистана. Жена была русская, а муж тюркского происхождения, скорее всего узбек, оказавшийся тем не менее убежденным православным, активно воцерковлявшимся. 
Перешел он в православие еще в Средней Азии… Видно, пришлось им там натерпеться, что, наверное, поспособствовало тому, чтобы всерьез задуматься о вере и сделать выбор. Да и жена его, в отличие от большинства нынешних наших батюшек, «проповедовала» ему нашу веру с любовью… Однако и нельзя сказать, что в отношении новой для него русской жизни были у него какие-либо иллюзии, и он сделал выбор в пользу русской жизни и русской веры по принципу «хорошо там, где нас нет». Проработал он несколько лет водителем, с «расширенными хозяйственными полномочиями», у одного типичного нового русского, довольно сумасбродного, обладающего всеми известными повадками этой породы, не умеющего разговаривать без мата – и можно только представить, с чем моему попутчику на этой работе довелось столкнуться и чего навидаться…
Он, к примеру, в числе прочего, рассказал довольно занятную историю о том, как этот его патрон повелел однажды ехать куда-то очень далеко за грибами, загрузив машину разнополой пьяной компанией и ящиком водки, и как они все вместе, следуя пьяным указаниям этого не терпящего возражений персонажа, забрели в такую болотную глушь, в которой все их «гаджеты» отказались служить… И только по молитвам моего попутчика чудесным образом спаслись…
Так что «русский Бог» по-прежнему силен. Жаль только, что у нас все меньше русских об этом ведают…