Лёха Гроза

– Лёха, – представился он, заходя ко мне в дом.
 Не Лёша, не Алексей, а именно «Лёха». Лёха приехал из Барнаула. Трое суток в пути... Не успел скинуть рюкзак, уже спрашивает:
– Когда переход?
– Когда на той стороне добро дадут. Умывайся, садись за стол.
– А «на той стороне» могут добро не дать? 
 Лёха по-детски нетерпелив и наивен.
– Дадут... – улыбаюсь я.
Лёха высок ростом, худощав, немного сутуловат, но это его не портит. Ходит вразвалочку, вроде бы не спеша, но движения выверены и скоры. Губы его постоянно кривятся, так что сразу и не понять: это улыбка или гримаса недовольства, шутит ли он, или серьёзен. Но стоит присмотреться к нему, заметить, как в его серых быстрых глазах играет неуёмный задор, и уже не важно – шутит ли он или говорит серьёзные вещи, хочется улыбаться в ответ.
Мы напряжённо ждём звонка с «той стороны», бродим по двору, определяя время, поглядываем на солнце.
– Дядь Сань, хочешь, научу тебя метать ножи? – неожиданно предлагает Лёха.
– А топоры? – усмехаюсь я.
– Ух! Надо попробовать! – восхищённо восклицает он и, достав из колоды топор, начинает сосредоточенно раскручивать его в руке.
– Обожди, Лёха, я отойду подальше, а то не с кем будет тебе идти.
Топор летит в ствол сухого караича и, звякнув, отлетает в сторону.
– Ах! Не встрял... – досадует Лёха и тут же себя успокаивает: – Но всё равно, если так влупить, можно и обухом пришибить! Верно?!
– Наверняка! – улыбаюсь я.
– Лёха, а семья у тебя есть? – спрашиваю я.
– Мамка...
– Знает, куда подался?
– Да ты чо!.. Сказал, что поехал на заработки...
– Приедешь без денег, что скажешь?..
– А-а... впервой что ли без денег возвращаться... – кривятся в усмешке Лёхины губы.
«Добро» дали далеко за полдень. Больше всего не люблю это время, – продвигаясь вперёд, смотришь на солнце, щуришь глаза и не всегда замечаешь опасность. Нас же в это время легче всего рассмотреть с вытянувшейся вдоль реки горы. Когда мы вышли из леса и переходили небольшую поляну, с холма нас заметил снайпер и стал стрелять. Расстояние до нас было большое, шли мы быстро, поэтому попасть по нам было нелегко. Но когда в нескольких метрах от нас щёлкнула пуля, Лёха искренне удивился.
– Это по нас, что ли?! – воскликнул он.
– Может быть и Понас, а может и Тарас, кто его знает... – отшучиваюсь я и, переходя на бег, увожу Лёху в рощу, где нас уже не заметить.
На опушке леса из высокого раскидистого куста пижмы, мелькнув своим рябым оперением, выскочила фазанка, словно приглашая посостязаться с ней, неспешно побежала в сторону. Путаясь в траве, Лёха бросился догонять её. Фазанка ловко увернулась и снова свернула с пути.
– Лёша, не гонись, – смеюсь я. – Она тебя от гнезда уводит.
Осторожно, словно боясь ещё кого-то спугнуть, Лёха крадётся к кусту пижмы, заглядывает внутрь.
– Дядь Сань, тут аж пятнадцать яиц! – восторженным, полушепотом восклицает он.
Без улыбки наблюдать за ним невозможно.
– Дядь Сань, а она вернётся?
– Вернётся, – смеюсь я. – Конечно, вернётся!..

Вновь повидаться с Лёхой пришлось уже в Луганске, в расположении ГБР. Увидел его в неподходящий момент. Мы сидели с Жекой на лавке и наблюдали, как один из командиров, по погонам было видно, что ротный, распекал Лёху за то, что он поделился молоком из пакета с приблудившейся дворнягой.
– Люди жизнью рискуют, тягая из России это молоко, а ты его собаке скармливаешь!.. 
– Ну я имею право на это молоко? – огрызался Лёха.
– Ты имеешь. Потому тебе и выдали...
– Ну считай, что я его выпил...
– Ты его не выпил, а собаке скормил!..
Облизываясь, и благодарно помахивая хвостом, собака с одинаковой преданностью переводила свой взгляд то на своего благодетеля, то на гонителя.
– Хрен ваше отделение получит в следующий раз, а не молоко... – уходя, пообещал ротный.
Лёха, подождав, когда тот отойдёт подальше, достал из кармана пирожок и разделил на себя и собаку.
– Не ссы, собака, со мной не сдохнешь, – пообещал он.
– Лёха! – наконец окликаю я.
И Лёха, и его псина одновременно вскинули головы.
– Дядь Сань!.. – не скрывая радости, завопил Лёха. 
В два прыжка он достиг нашей лавки и, обхватив меня своими длиннющими руками, едва не сшиб на землю. 
– А я ещё вчера смотрю – с Бэтменом в штаб идёте... Думал, обознался... Нет!..
– А ты, Лёха, я смотрю, уже обжился здесь, хозяйство завёл, – кивая на собаку, шучу я.
– Да... дядь Сань... Народ с города сдрыснул, собак побрасали... Куда им?.. А это умная псина. Я как на пост заступаю, всегда с собою беру. Она чужого за версту чует, и мне спокойно...
– Мы с Тарзаном на посту, он не ссыт и я не ссу, – смеётся Жека. И, кивая на Лёху, говорит мне: – И учти, он теперь не просто Лёха, а Лёха Гроза!
– Крутой позывной! 
– А ты думал! Это тебе не хухры-мухры – гроза танковых колонн! «Гроза» это даже не позывной – звание! – смеётся Жека. – Они как из-под Вергунки пришли, Бэтмен всех построил и объявляет: «Гроза танковых колонн Лёха, выйти из строя!» Лёха – ать-два! Руки по швам, нос выше крыши... «Объявляю благодарность! Молодцы! Стояли на месте и... победили!» Бэтмен, он хоть и любит шутить, но не всегда...
– Ну и язва ж ты, Батя... – без обиды говорит Лёха. – Мёда не надо – дай подширнуть…
– Какой «подширнуть»?! Танковую колонну одной «мухой» сожгли?!.
– Не только «мухой», у нас ещё и «шмель» был! – наконец приняв игру, смеётся Лёха.

Жеку вызвали в штаб, и мы с Лёхой остались одни. Я жду от него рассказа, но он кряхтит, вздыхает, треплет за холку собаку, всё не может начать.
– А помнишь, дядь Сань, когда мы переходили, нас чуть снайпер не шлёпнул?.. – зачем-то вспомнил Лёха.
– Чуть не считается, – улыбаюсь я. – «Чуть» меня каждый день шлёпают, и ничего... Не каждый тот мужчина, кто когда-то в кого-то стрелял, но каждый, в кого стреляли...
– То так... А я, честно сказать, тогда маленько перетрухнул, – признался Лёха. – Думал, сейчас тюкнут в темечко, и не успею повоевать за Россиюшку...
– Уже повоевал?
– Повоевал... Вон, Батя подначивает... А я что, виноват, что всё так произошло?..
Лёха то хмурится, то сам себе усмехается.
– Так что ж там случилось?
– Дядь Сань, я до сих пор под балдой, от того, что видел... – начал свой путанный рассказ Лёха. – Я ж в срочную сержантом был... Кое-что помню... Бэтмен назначил меня командиром отделения – девять человек. Половина в армии не служили, половина успели забыть, как автомат разобрать. Выдвинулись в Верхнюю Вергунку вести наблюдение – по два магазина на автомат, «муха» с одним выстрелом и один выстрел «шмеля»... Расположились на окраине. Рощица маслины. Запах, аж в голове шумит... Солнце... Пчёлы... Так хорошо, мирно... Рядом глубокий овраг, заросший кустарником. «Если прижмут – есть куда нырнуть», – думаю. Залегли в траву. Тихо, птицы поют... В сон клонит... Даже забывать стали, зачем здесь. Вдруг слышим: над головой беспилотник зазудел. До чего противно зудит – так бы и шмальнул по нему, если б увидел. Зудит, гад, а самого не видать... Час зудит, два... Свыклись, стали о нём забывать. Тут слышим гул, и земля под нами зашевелилась. Видим: танковая колонна идёт к Вергунке. Укропские знамёна на башнях... Мы давай связываться со штабом... Рация, телефоны – всё сдохло. Нет связи... А они рядом уж, не более ста метров. Вдруг видим: навстречу колонне выходит милиционер, руку поднял, ноги шире плеч, не сходит с дороги. Стала колонна. Он: я такой-то и такой-то, участковый такого-то отделения... По такому-то закону бронетехника не имеет права входить в населённый пункт... Не успел договорить, застрелили его...
– Имя помнишь?
– Чьё?..
– Ну, участкового этого... Он же представился?..
– Представился... Я тогда своё имя забыл, не то что... Да он и не наш, не с ополчения. Сам по себе... Я со «шмеля» шмальнул. Промазал. «Муху» хватаю... Попал... Да «муха», она и есть муха, только искру на броне высекла... Тут они нас заметили, стали из «утёсов» гасить. Подрываемся и в овраг... Слышим звяк гусениц. Сейчас к оврагу подъедут, зачистят нас... Уже с жизнью прощаемся, как вдруг звук какой-то... Как будто пчелиный рой. Не понять откуда, вроде как отовсюду и всё сильней и сильней... Как начало жахать! Высунулись – танки один за другим взрываются!.. Что там было!.. Всё горит, башни летят... Уцелевшие укры автоматы побросали, прыгают к нам в овраг, мычат, сказать ничего не могут... Тут связь появилась. Бэтмен звонит: – «Все целы?» – «Все...» – «Молодцы! Победили!.. Возвращайтесь в расположение». – «А пленных куда?» – «А вы ещё и пленных взяли?» – «Человек тридцать... Сейчас пересчитаем...»
Лёха умолк, потом, мотнув головой, рассмеялся нервным, без признаков веселия смехом.
– А эти сейчас подкалывают…
– А «Гроза» – неплохой позывной, – обняв его за всё ещё трясущиеся плечи, говорю я.
– Ничего, – пожимает плечами Лёха, и в губах его уже шевелится привычная усмешка.
Когда я уходил, он прокричал мне вслед:
– Дядь Сань, а фазанка вывела фазанят?
По краю опушки, там, где был когда-то пижмовый куст и гнездо фазанки, прошла танковая колонна ВСУ, перепахала траками дёрн, так что и прежнего места уже нельзя было отыскать.
– Вывела… – махнув ему рукой, крикнул я. – Кто ж ей помешает…

Погиб Лёха через два дня под Металлистом. Его тело отбили лишь через сутки. Едва опознали. У него были выколоты глаза и отрезаны уши, и только окровавленные губы на обезображенном лице, казалось, всё ещё кривились в усмешке.

***

Осенью мне позвонила незнакомая женщина.
– Я Поспелова Валентина, – представилась она. – Мать Лёши Поспелова. Я разыскиваю его уже полгода… У телефонных операторов взяла распечатку его звонков. Последний звонок был вам… 22 мая…
Я растерялся и не знал, что ей ответить. 
– Я догадалась, что он там, в Луганске… – после долгого молчания сказала она. – Вы что-нибудь знаете о нём?
– Нет… – охрипшим голосом соврал я, не зная, как можно сообщить ей всю правду.
– Вы последняя моя надежда… Найдите его… – просит она.
– Найду… – обещаю я.
Прошло уже много времени, а я с трепетом всё жду и жду её нового звонка. Но она не перезванивает. Наверное, уже нашла…