Из книги «Ангелы матерей»

Перевёл с западноармянского Гурген Баренц 

 

Творец

Душа летать стремится, рвётся ввысь,
А тело бренно, тело – лишь оправа.
Несовершенны мы и наша жизнь,
И лишь Творец реально миром правит.

Наш рай захвачен, рая больше нет.
Там правит нож, там праведников травят.
Колокола молчат. Прозрачен свет.
Но как всегда, Создатель миром правит.

Бессильно время и повсюду кровь, 
И жертвенные агнцы ждут расправы.
В глазах святых – смиренье и любовь.
И как всегда, Создатель миром правит.

Погасли свечи, смолкли голоса
Молящихся в церквях золотоглавых. 
Умолкла скорбь, умолкли небеса, 
И лишь Господь всё так же миром правит.

Да, всем на свете заправляет Бог,
Несовершенны мы, в нас боль гнездится.
Хоть тело бренно и всё ближе срок,
Но рвётся ввысь душа, летать стремится.

 

***

Не верь, сынок,
Если скажут, что я умерла.
Не верь –
Я живу,
И в подтвержденье слов моих
Этой ночью взойдёт над тобой
Солнце памяти.

 

Земля памяти

Я глиняный сосуд землёй наполнил,
Принёс домой. В нём памяти земля.
Бессонной ночью прах рассеял я,
И этот прах мне жизнь мою напомнил.

Я сыпал прах на голову, на грудь:
Хотел воспоминаньями накрыться;
Ну хоть теперь смогу я отдохнуть,
И с прахом матери своей соединиться.

Крылата и легка моя душа,
Пора уже, и тело подустало;
Землёю стану, буду не спеша
Считать века, и будет их не мало.

Могилу чью-то солнце озарит,
Сосуд с землёю чей-то засверкает;
Мой прах с могилы кто-то соберёт,
И отнесёт домой, оберегая.

 

Тускнеют земли

Тускнеют земли, дни однообразны,
Воспоминанья греют душу мне,
Слезинкою сверкает солнце праздно,
Прикрыты веки, тихий свет в окне.

Но день придёт, и люди там проснутся, 
И души светлые давно минувших дней
Напомнят о себе и встрепенутся,
Они – бальзам для страждущих людей.

Возможно, мы узнаем их не сразу;
Тогда они, набрав земли с могил,
Весь мир землёй накроют, как заразу,
Вернутся в небо – жить среди светил.

И время станет пресным и увянет,
И станет частью наших бренных тел;
Закроет веки помнящий, и станет
Печальным для живых его удел.

 

Крест и гранат

Мне в путь пора – так надо, мать, так надо.
Твой сын уходит прочь от суеты.
Там, справа, сад, и там растут гранаты,
А слева – лишь кресты, кресты, кресты…

Иду к крестам, испытывая муки,
Хоть не распят ещё среди крестов.
К гранатам я протягиваю руки,
Но нет ещё созревших там плодов.

Иду вперед – так надо, мать, так надо.
Твой сын стремится прочь от суеты.
В чужих руках – незрелые гранаты,
Они себя возводят на кресты.

И проливают сок незрелых зёрен
На руки и на ноги, словно кровь.
Любой из них так ловок и проворен, – 
Убийца, говорящий про любовь.

И эта ложь страшней любой потравы,
Их ложь смешалась с кровью на клинке.
Но я вернусь, вернусь сюда по праву.
И крест в одной, гранат в другой руке.

Там, справа, сад, и там растут гранаты,
А слева – лишь кресты, кресты, кресты…
Дождусь Творца – он правых, виноватых
Рассудит с Божьей, высшей высоты.

 

Насыщение тоски

Мгновения миры нам обещают,
Мы там не будем больше тосковать;
Крылами машут, нас раскрепощая:
Там нет тоски, там тишь и благодать.

В том мире поживём и мы немного,
Воспоминанья вновь нас посетят;
Там наши матери нас встретят на дороге,
С просвирою, и светел каждый взгляд.

Оставим им букеты незабудок,
Цветы пленят сердца других сирот;
Мгновенья станут птицами, и будет
Окрашен кровью сердца небосвод…

 

Молитва

Отче,
Я – взращённый Тобой сирота,
Из народа, который ни разу
Не отвратил от Тебя своего лица;
Я прошу Тебя, Отче,
Возлюби мою маму
И подними её к своим стопам…

 

Христос

Граната зёрна красные скользят,
Их кровь стекает струйкою на землю;
В руках у мамы – выжатый гранат,
Как горько она плакала той ночью!
В её утробе рыбкой плавал я.
Я красной рыбкой прыгал и резвился,
В закрытых веках моего отца
Скрывались подозренья и сомненья.

Отец в сомненьях молча ожидал,
Когда Посланец Божий постучится.
И в путь-дорогу мать моя пустилась,
В свой Отчий дом, и я тогда был с ней.

 

Немое шествие

Близ кладбища – широкая тропинка.
Мерцают свечи, как сердца сирот.
Их жизнь горит, как жухлые травинки,
И слёзы капают, никто их не отрёт.

Хочу уйти. Но чей-то голос сзади
Зовёт меня: «Останься, посмотри,
Как плачут свечи в тишине, в прохладе», –
Но я увидел только свет зари.

Я ухожу. Со мною лишь дорога
И ветер, нагоняющий тоску.
Погост остался за широким логом,
Там мама спит, тоскует по сынку.

 

Раздумья

Надежды нежно в лоб меня целуют,
И скоро я найду обратный путь;
Господь свою заботу нам дарует, 
Нас обещает матерям вернуть.

На алтарях сердца тревожно бьются,
И лица матерей мерцают в нас.
И в музыке возвышенной взовьются
Воспоминанья, как немой рассказ.

Там свечи замигают, как созвездья,
И голоса, струясь, прольются к нам. 
Нам души озарят благие вести,
Хор матерей заполнит песней храм.

И мессой зазвучат воспоминанья,
Надежды вновь нас поведут вперёд.
Вы слышите? – там песни и стенанья.
Я верю, Бог нас матерям вернёт.

 

Тела стремятся жить

Меня зовут пленительные дали,
Остались в прошлом грёзы и мечты.
Насущный хлеб нуждавшимся раздали;
Скитальцу светит солнце с высоты.

Закрыты веки; грустный, отрешённый,
Не связан с миром, кажется, ничем.
Тела, за нас цепляясь напряжённо,
Пожить ещё стремятся между тем.

 

Ангелы

Вы, ангелы,
Вы с вечностью дружны,
И крылья ваши нам несут спасенье,
Вы смотрите с небесной вышины,
Как звёзды, указуя направленье. 

Мы здесь, внизу, 
Не ведаем, что вы
Благословляете нас в каждом начинанье,
Ещё мы живы, но почти мертвы,
Вся наша жизнь – одни воспоминанья.

И наши души
Покидают нас,
И мы обречены сражаться с мраком,
Но ангелы не сводят своих глаз,
Готовы поддержать нас каждый раз,
Смешавшись с космосом,
Став знаком Зодиака.

 

Бабочки нежности

Возможно, это всё – лишь сон,
Как синий сказочный цветочек;
Осенний близится сезон,
Он смерть несёт и смерть пророчит.

Вкруг юной девушки в гробу
Цветные бабочки порхают.
Мечту, вобравшую судьбу,
Как хороводом, окружают.

Она ещё меж двух миров – 
Воспоминаний и реалий.
Сон предлагает ей свой кров
И неизведанные дали…

 

Несовершенный смертный человек

В ночах божественных испытывает муки
Несовершенный смертный человек.
Но день наступит – он услышит звуки
Небесных труб, и он уснёт навек. 

В ночах божественных он сердцем закалится,
И он поймёт: не суждено ему
С созданьями небес соединиться:
На небе он не нужен никому.

И перед ним печально, обречённо
Ряды угасших грешников пройдут;
Их агнцы Божьи будут поимённо
Выкликивать и звать на высший суд.
 
В ночах божественных по-прежнему мы будем 
На пиршествах закалывать ягнят.
Несовершенный смертный безрассуден,
Он не найдёт дороги без лампад.

 

Мир крыльями взмахнул и улетел

В высоком небе прячем наши раны,
А тайны наши – под землёй храним.
Восходит солнце
И цветёт земля,
Твоя могила мёрзнет утром ранним,
К воспоминаньям тянется своим.

Могильный холм почти что не заметен,
А годы катятся, теперь уж больше нет
Небесной манны,
Прежней благодати,
Земля дымится, всюду рвы отметин,
Кометы падают и гаснет в небе свет.

Кто там прошёл?
Куда ведёт дорога?
И сколько их у нас – таких дорог?
Там человек исчез
Или народ?
В душе живёт неясная тревога.
Суд будет справедлив, хотя и строг.

Могильный холм опять покрыт цветами,
И раны прячутся в подземный свой удел,
Погасло солнце,
Стынет вновь земля;
И тайны наши в небе, хоть и с нами.
Мир крыльями взмахнул и улетел…

 

Гора

Библейская прекрасная гора
Зализывает раны на равнине.
Пылает грудь, потрескалась кора,
Есть веские причины для кручины:
Она в плену, она в когтях дракона.

На всадника усталого она
Похожа, её раны беспокоят.
И сорвана уздечка скакуна,
И у висков протяжно ветер воет.
Гора в плену, она в когтях дракона.

Она к земле ногами приросла,
Она с родной землёй неразделима.
И боль её не выбьет из седла,
И наступает ночь неумолимо.
Гора в плену, мы слышим её стоны.

Струится абрикосовый закат,
Кровоточат, не заживают раны.
И стал вином созревший виноград,
И тьма вокруг, и мир стал полем бранным.
И дни однообразны, монотонны.

Была когда-то всадником она
Но в холм могильный превратилась ныне.
И к небу грудь её устремлена,
Она – ковчег, затерянный в пустыне.

Повсюду мрак, нет звёзд на небосклоне,
И все пути закрыты, перекрыты.
Гора в плену, мы слышим её стоны;
Но дух её не сломлен боевитый.

 

Потусторонний мир армянского народа

Аракс течёт в той стороне,
Замшели церкви в западне…

Они стоят так одиноко,
Незыблемо они стоят;
Как сторожа страны далёкой,
Стоят, не ведают преград.

Мы – здесь, а церкви наши – там, 
В плену у изуверов пришлых;
Верны могилам и крестам,
Из власти Божьей мы не вышли.

А волки серые пришли,
Страну мою заполонили;
Остались церкви там, вдали,
Где мы хозяевами были.

Но серый волк не сможет, нет,
К культуре мира приобщиться;
Не сможет он оставить след
В культуре, став её частицей.

Не может он внести свой вклад
В цивилизацию планеты;
Несёт с собой распад, разлад,
И лишь слепой не видит это.

Аракс течёт в той стороне,
Замшели церкви в западне…

Но нам преграды нипочём,
Не остановят нас преграды.
В плену ещё наш отчий дом, 
Свобода – высшая награда.

Мир без свободы – наг и сир,
Масис с Араксом ждут свободы. 
Там наш потусторонний мир –
Страна армянского народа.

 

Армения

Страна – обитель душ неопалимых,
Они хранят, как клятвы, свой очаг;
Там хлеб насущный души-пилигримы
Едят, перебиваясь кое-как.

И всюду там горят, мерцают свечи,
Мышей летучих сонмы там летят;
Огни мешают им: тревожен вечер,
И, словно фитили, сердца горят.

Погасли свечи, но сердца пылают;
Их предки освящали этот храм.
Открыта дверь, там молятся и знают,
Нет выхода и входа нету там.

 

Жертва армянских матерей

Мне этой ночью предстоит
Пойти с сиротами своими
К святым местам, чтоб дать обет
И чтоб побыть подольше с ними. 

Идти до церкви далеко
Но наши мамы там витают,
Их души в небе обитают,
И нам без них здесь нелегко;

Указывают путь они
И молятся за души наши;
Без них остались мы одни,
Они и там стоят на страже.

Бессонно стерегут наш путь,
Всё ждут и молятся у храма.
Мы к ним идём, томится грудь,
Мы – агнцы жертвенные, мама.

Мы – малочисленный народ,
И вот уж близок час закланья,
Стучимся в дверь, толпа сирот,
Не знаем, что за тою гранью…

 

Художник: К. Норикян.