Верность

Теперь я хромаю. Если честно, даже аппетита нет. Не могу дотянуться до брошенного мне хлеба. Вон, с утра кусок в луже валяется. Раньше я бы его вытащил, обсушил на солнышке. Потом закопал бы в укромном месте. Была бы заначка на случай, если проголодаюсь. Но голод, это ещё полбеды, хуже жажда, когда никто из хозяев не приходит домой и не набирает воды. Спасаясь от жажды, лежу в тени на крыльце или под деревом. Когда люди приезжают на мельницу на другой стороне улицы, они обычно зовут кого-то из нашего дома, чтобы помогли взвесить их груз. Постучат, покричат и уходят, если никто не откликается. А у меня даже не осталось сил полаять – объяснить им, что дома никого. 

Утром воздух ледяной. Пёс свернулся в углу калачиком, подставив замёрзшие бока солнечным лучам. Он отощал. Уставился на стену перед собой, и не поймёшь, что он там разглядывает. 

Перед глазами часто возникает радость моих ушедших дней – рыжая собака Буйнок и длинноволосая девушка Шохида. 
А на самом деле я ведь счастливо жил. 

Дом был пуст.
Хозяин давно устроил жену на работу в городе, переживая, как бы побыстрее скопить денег и обзавестись там участком. А сам пока работает в райцентре. По крайней мере раз в два дня дома бывает. 

Когда приходит хозяин, я тут же бегу к нему, а он смеётся, склонившись ко мне. Теперь некому его поприветствовать, кроме меня. Его глаза слезятся. Я побежал к нему, потому что очень соскучился. Мне тоже хочется плакать. Завидев его, я от радости подскакиваю в воздух. Больше ничего и не нужно. Я даже забыл, что очень голоден.

Должно быть, это настоящая тоска…

Потом он торопится меня покормить и, если дома не оказывается еды, идёт в магазин на центральной дороге купить мне хлеба. 

По дороге в магазин хозяин размышляет: «Наверное, пёс до весны не дотянет». Вернувшись домой, он оставил хлеб у порога и прошёл внутрь, где до самой ночи провёл в разговорах с людьми, приходившими один за другим. А хлеб так и остался лежать у порога. Бедный пёс десять раз ходил мимо буханки, ожидая, когда хозяин собственноручно отдаст её. 

Теперь и хозяин последовал примеру семьи, не обращает на меня никакого внимания, только бросит взгляд или коснётся рукой, когда увидит своих пациентов у двери. А больные в очереди всегда нетерпеливы, жалуются друг другу. Хозяин расспрашивает их, подбадривает, не обращая на меня никакого внимания, хотя я у самых его ног. Верно, люди есть люди. 
Люди!
У них такие красивые лица, словно согревающее солнце. Их рукам подвластно столько дел. Наверное, мы, собаки, без них не выжили бы. Мы принимаем любое их решение в отношении себя. 
Те, кто пришёл к хозяину, смотрят на меня со страхом. 

Только те, кто уже видел его раньше, говорят остальным, что это хороший пёс. 

Многие из них стоят у двери уже с самого утра. А в некоторые дни хозяина увозят на машине. И тогда он возвращается поздно вечером и без сил ложится спать. Я так жду, когда он почешет меня за ухом или погладит, но всё, что остаётся – разочарованно вернуться на место. Но я доволен уже тем, что он спит дома. В такие дни и я сплю спокойно. 

Как сказала хозяйка, которая приезжает раз в месяц, если я дотяну до весны, то поправлюсь. На это один из её родственников ответил: «Такие вещи и весной не проходят. Вон у него ещё и чесотка!» 

От этих слов я совсем затосковал. Ведь я же не в первый раз хромаю. Да и чесотка уже бывала. 

Рабочие с мельницы иногда бросали ему остатки хлеба. Иногда бывало, что другого корма у него и не было. 

Я люблю наш дом, как никто другой. Да, хозяйка с детьми после переезда в город проводила там 4 дня, после чего возвращалась сюда на трое суток. 

Такие её частые наезды продолжались всю весну и закончились к началу лета. 
Вечерами, когда хозяин был на работе, она выходила во двор и плакала. Дети тоже противились: «Наш дом хороший, никуда не поедем». Хозяин на это отвечал: «Мы и там себе дом устроим, мамуля. Детей выучим. Хорошо заживём. У меня от моего промозглого кабинета, вон, спина постоянно болит. Поедем. Свет тут отключают постоянно. А если отключают, то надолго. Вон и детям условий для развития нет». 
В городе, в одном из многоэтажных домов, хозяйка присматривала за своими четырьмя детьми, успевая ещё на работу на полдня. А по средам, оставив младшего ребёнка на присмотр старшим, отправлялась в дорогу. По пути женщина думала о своей внезапно изменившейся жизни. Она думала о будущем и тревожилась о том, правильно ли они поступили, заперев детей, привыкших к широким улицам кишлака, в четырёх стенах квартиры. 
Время от времени она говорила: «Главное, чтобы Коплон¹ нас не проклинал».

Я люблю детей. Они ещё не знают, что такое разлука, потеря близких. Они открыты, поэтому и смотрят на всё, даже на меня, с большим доверием и даже восхищением. Мне хочется, чтобы они оставались такими всю жизнь. Я очень подавлен. Меня гнетёт то, что я повидал. Но когда вижу детей, сразу хочется жить и сторожить. 

«В городе трудно. Как мы бросим свой дом?» – сетовала хозяйка. Тем временем пёс ходил вокруг людей, говоривших об отъезде, довольно помахивая хвостом. Ему очень хотелось кое-что сказать. Он любил хозяина больше всех, и когда его машина сворачивала с шоссе к дому, он первым оповещал об этом всех в округе. 
Однажды хозяйка заявила: «Никак не пойму, как Коплон вашу машину от других отличает. Когда вы сворачиваете во двор с асфальтированной дороги, он по-другому начинает скулить. Тогда и проявилась любовь хозяина. Взяв аппетитную косточку из привезённого мяса, он отдал её Коплону. «Это отличный пёс, будет нам хорошим сторожем».

Не могу представить свою жизнь без хозяев. Как не могу представить и этот двор без людей. 

Разговоры о переезде начались задолго до того, как пёс появился в доме. Для многих сельских жителей это была голубая мечта. Но оказалось, что жизнь может перемениться в один миг. 

Меня очень расстроила хозяйка. Одна надежда только и была на неё. А что такое надежда? Я верил ей. Я видел, что она счастлива, когда наводит порядок в доме и напевает что-то себе под нос. Вот я и думал, разве она поедет куда, оставив свой обжитый дом? Я бы не оставил дом, даже если бы стены все обветшали и штукатурка осыпалась. Не оставил бы, потому что…
Точно, я бы его не оставил. 

Но любовь собаки к хозяйской дочке и младшему сыну была особой. Однажды, когда соседка больно запустила в него большим камнем, Асила три дня выхаживала его, плакала и всячески старалась помочь. 

Да, и то было, и это, но всё проходит. Всё уходит. И вот я остался один. Начались трудные дни. Мало того, что с вечера мучаюсь от голода, но, может, утром придут братья хозяина и бросят мне что-нибудь, но, если вода в арыке не появится, я от жажды готов буду даже листья жевать. Мой сосед Куркмас², пришедший на смену прежнему псу Зийраку³, зовёт меня пробраться под забором в чужой двор и набить живот. 

Но пёс это предложение соседа не принял. Чувство собственного достоинства не позволяло воровать по ночам. Он так был обучен в этом доме. Да и что-то внутри говорило ему, что делать такие вещи неправильно. 

Однажды ночью я проснулся, едва забывшись сном. Ветер завывал и посвистывал во дворе. 
Если честно, я не очень люблю ветер. 

Пёс смотрел на бесчинства ветра, а на память приходили самые неприятные воспоминания. 

Ветер вначале открыл дверь в дом, где хозяйка спала с детьми, и зашёл вовнутрь, потом сбросил на землю полотенца, оставленные на верёвках, с грохотом опрокинул пустое ведро, оставленное на краю крыльца. Вот бы кто-нибудь вышел из дома и расставил всё по местам, как раньше. Но нет, озорной ветер снова кружил по двору, делая, что захочется. Он обсыпал стёкла пыльцой и то и дело раскрывал со стуком дверь в коридор, забрасывая внутрь сухие пыльные листья. 
А потом... я увидел, как плачет бедный дом. Он плакал от нелюбви хозяев, оттого что его называли неуютным и холодным, хотя он очень старался согреть своих жильцов и их детишек, в жару спрятать от зноя, в дождь скрыть от непогоды. Вот и вздыхал дом жалобно, видя эту нелюбовь, когда вместо того, чтобы навести порядок утром, хозяева ограничивались лишь парой самых необходимых дел. Я тоже последовал его примеру. Внутри всё сжалось. Было больно видеть, как разрушают дом. Ведь он не может ходить, как люди. По крайней мере, не может он пойти на канал «Победа» и рассказать над водой о своих печалях, а потом вернуться, умыв лицо, когда станет полегче. А ему так хотелось, чтобы все снова собрались под одной крышей, чтобы мальчишки гоняли мяч, девочки подметали двор, чтобы пламя потрескивало на веточках гузапаи, извещая всех о том, что скоро будет готов свежий хлеб, чтобы дым исрыка наполнял комнаты, а во дворе слышался звонкий хруст раскалываемых орехов, найденных детворой.

Дом походил на красивую девушку, которую не любил её избранник. Как двор без хозяина. В течение дня близкие мельника снуют туда-сюда. А когда всё стихает ночью, пёс начинает выть. Он тоскует по четверым ребятишкам, которые наполняли двор весёлым гомоном, по приходившим гостям, по тому, как хозяйка мыла посуду, сложив её в большой чёрный таз, по тому, как она перемешивала и давала ему хлеб с едой, по дням, когда хозяин встречался с одноклассниками, когда закалывали овцу или петуха. 
Да что такое еда? Пять дней ни крошки не было у него в пасти. Пасть жгло словно огнём, и он пил только воду. Родственник хозяина, остановив свою мельницу, зашёл во двор и склонился к псу: «Коплон, что с тобой, дружок? Заболел? Или горюешь, что хозяина нет? Ладно, ладно. Не горюй! Я сам тебя покормлю». Да если бы только от голода паршиво было. Вышел вон на улицу – и дело с концом. Найдётся столько еды, сколько нужно. Правда, он так и не научился доставать чужих кур и прочую снедь. Хотя некоторые обормоты по соседству делаю так, даже когда сыты. А ведь эта «псина», как принято говорить в народе, которую сначала прозвали Кайтмасом⁴, а потом Коплоном, она ведь тоже потомок храбрых и благородных собак. Она не может вести себя подобно шакалу. 
На самом деле, собаки – родственники волкам. Они и созданы для такой жизни. Разница лишь в их верности людям. 
А люди, успевшие изменить в мире так много и думающие, что эти изменения – плод их мудрости, изменили и уклад собачей жизни, да так, что теперь и представить эту жизнь по-другому не получится. 
По словам одного старика, в крови алабая есть кровь леопарда. Только мощные плечи походят больше на львиные. 

Хозяин весь в заботах о своём потомстве, а у меня совсем не осталось никакого запала. Прежняя весёлая жизнь кипела и бурлила, а теперь как-то подостыла, и я сам стал похож на скомканную полу старой военной шинели, которую мне бросили в качестве подстилки.
Раньше я много ел, правда. Когда рос, в доме было много еды. А теперь достаточно куска хлеба, брошенного в обед или вечером, чтобы я защитил этот опустевший двор от кошек или надоедливых скворцов. Всё равно с этой задачей никто другой, кроме меня, не справится. 

Пёс уселся посреди мощённой площадки посреди безлюдного двора и печально уставился на веранду, которая поскрипывала под натиском ветра. 

Э-эх, моя единственная тихая боль – это дом. Только недавно выкрашенный. Прежде на крыльце всегда горел свет. А теперь красивые двери заперты и не открываются, как раньше. 

Он хотел что-то объяснить матерям, принёсшим своих заболевших детей, чьи голоса послышались на улице. 
Собака резко подскочила и побежала к сараю, похоже снова во двор пробралась кошка. Когда хозяин приходит раз в неделю, он забирает яйца, которые собирают его братья. Он садится на крыльцо, достаёт жёлтую миску и начинает перекладывать в неё яйца, а пёс в это время стоит позади, смотрит и сам удивляется, насколько хорошо он охраняет двор. Хозяин треплет его по загривку, но не гладит, как прежде. Боится дотронуться до болячек на спине. А собаке так хочется его обнять. 
Раньше…
Вспоминают ли прежние времена те четверо детишек, что родились и выросли здесь? Называют ли его имя, когда разговаривают между собой? Они не знают, но пёс в их отсутствие был свидетелем многих событий. И пёс их хорошо понимает, но…

Мы рождаемся с чувством верности и служения своему хозяину. 

***

Я немного подрос, и мы, семеро слепых щенков, жались друг к другу и кормились от материнских сосцов. Это было в махалле «Кургон» во дворе женщины по имени Зиёда. Её муж покинул этот мир ещё до нашего рождения. А её сын Назирбек приводил по одному махаллинских ребят и показывал им нас. Ох и любил он хвастаться и болтал без умолку. Он гладил нашу мать, а сам не переставая трещал с друзьями. 

Зиёда смотрела на собаку, не выпускавшую из вида ни одного из своих семерых щеночков: «Ой, бедняжка, так похудела. Тоже семерых родила? Никогда столько не было. Обычно два-три. Так ведь было? И не мучилась». Говоря это, она ставила перед собакой миску со свежей кашей. Среди щенков был непоседа Олабой. В один из дней посмотреть щенков пришёл дядя Назира: «Собака теперь уже хорошее потомство не даст. Это как день ясно, щенков аж семь, вон, родилось. Но щенки отличные. Смотри, вот этот будет настоящим алабаем. Наз, его мне отдашь. Сам его выращу, а когда в горы поеду, с собой заберу». 
Однажды Олабой упал в кастрюлю с кашей, поставленную неподалёку остывать, и обжёгся. Хозяйская дочка Мохидил, побежала к арыку его мыть, а вернувшись, стала выслушивать от матери. «Вот теперь сдохнешь, не поев каши! Тебя-то я высушу, паршивец ты эдакий!» – приговаривала девочка, возясь со щенком. Она обернула его белой тряпкой и пошла к дому. Олабой завыл, попытался спрыгнуть на землю, а его братья и сёстры в это время прятались за матерью и желали только одного, чтобы их не забрали. Олабой высунул из тряпки довольную мордочку, пока Мохидил шла к веранде, а другой щенок, завидуя брату, последовал за девочкой до самой веранды. 
Но после этого случая Олабой перестал расти, сколько бы ни ел. Его прежняя коренастость пропала. 

Позже Назир ака вернул меня к моим друзьям. Во дворе, где мы родились, не было ворот, посредине было большое открытое пространство, где я любил лежать. Мне было интересно наблюдать за тем, как люди ходят по улице. И место было выбрано неслучайно. Мне было недалеко до мамы, на тот случай, если придут злые мальчишки или набросится чужая собака. А мою маму не боялась только Зиёда. 

Вернее сказать, собака уважала Зиёду. Она беспрекословно выполняла все её команды. Как-то хозяйка, подметая возле тандира, дошла до поленницы, на которой лежала собака со щенками: «Ну-ка, шуруй отсюда со своими мелкими. Дай подмету здесь. Смотри, всё в шерсти. Почему твои сорванцы сидят на дровах? Ну ничего, пусть не торопятся, вот раздам их всем, кто попросит». Щенок по имени Куркокча⁵ не отступал ни на шаг от матери. 

Я же ждал, когда в нашу сторону посмотрят собаки, проходящие по улице со своими хозяевами. Мне хотелось сразиться с ними на равных, чтобы они не смогли зайти к нам во двор без нашего разрешения, чтобы наша репутация в махалле не оказалась замаранной. Сначала перед дверью лежал только я один. Потом постепенно ко мне стали подходить и мои братья, несмело осваивая новое пространство. Очофат Кора⁶ и Олабой залезли в сноп сухих кукурузных стеблей, сваленных за тандыром, и давно не показывались. Мама уже начала волноваться и отправилась их искать. 
Мы крепли день ото дня и теперь наступало время показать всем, что мы никого не боимся. Мы теперь вместе набрасывались на миску с едой, которую приносила Зиёда опа, в то время как наша голодная мама стояла в стороне, чтобы мы насытились. В такие моменты, или когда мы не давали ей спокойно полежать, она тихо вставала, перебиралась через забор и исчезала из виду. 
Я знал, что она переходит улицу и идёт туда, где мы её не увидим. Когда мама подходила к воротам, она пригибала голову и быстро пробегала, если мы играли на площадке, а потом, чтобы её совсем не было видно, спускалась в неглубокую канаву, по дну которой бежала вода. Она отвлекала нас, чтобы не следовали за ней, а сама в это время пролезала под соседским забором и куда-то уходила по краю поля. Похоже, в те дни, когда она не наедалась, она выходила на свою «охоту» – порыться в грудах отбросов, где уже прежде успели похозяйничать другие.

Однажды Коравой⁷ стал громко лаять на Рекса, которого выгуливал сосед. А Рекс очень вспыльчивый. Ухмыльнувшись, он рванул вперёд, и никто не знает каким образом, но между ним и Коравоем возникла мать. Хозяин еле удержал Рекса на поводке и язвительно выдал: «Ты же с Рексом никогда не дралась. Почему у тебя собаки такие стали? Охо, она недавно ощенилась. Как будто ни у кого щенят нет!»

И вот в один из дней нас осталось шестеро. Я был тому виной. И очень сочувствовал своей маме. Я забрался за очаг и поскуливал там. Но какой с того толк? Впрочем, если так посмотреть, то в итоге для всех нас так было лучше. 
День за днём солнце всё меньше поднималось в обед над линией горизонта, а моё место для наблюдений сдвигалось в сторону улицы, я смелел. Я узнал, что земля перед домом со стороны улицы также принадлежит нам и с удовольствием выл в небо. В тот день обжора Коравой не оставлял меня в покое, постоянно донимал меня. Когда он толкнул меня. я не стерпел, подскочил и отшвырнул его.
Я сказал ему, чтобы не воображал много. Ударил его лапой, он захватил мой хвост, а я в это время впился зубами ему в бедро. Тогда он изловчился, пытаясь укусить моё ухо, но я был быстрее и схватил его за горло. Пару раз он хотел сбежать, но встречался глазами со своими друзьями, которые с интересом наблюдали за происходящим издали, и тогда он вновь набирался храбрости и бросался на меня. Мы продолжали биться, не видя ничего вокруг. 
И тут я наткнулся на чью-то ногу. Оказалось, что мы уже были на улице, за пределами нашего двора. Это был высокий мальчик, возвращавшийся из школы. Завидев его, Кора попытался удрать, но мальчик, поставив свой ранец на землю, взял его на руки. Я стоял к нему ближе, но почему-то меня он не тронул. Даже не оглянувшись, он быстро пошёл прочь. Сначала я рванул во двор, но потом побежал за мальчиком. Я звал маму, а она не слышала меня. 
Бегать по улице было опасно, и я вернулся назад. В это время из-за кукурузных стеблей показалась мама, она подошла к тому месту, где мы боролись, вышла на улицу, долго смотрела туда, куда ушёл мальчик, потом низко опустила голову и побрела назад. Она легла на землю и глубоко вздохнула. Я тоже подошёл к маме, подлез к ней под бок и свернулся калачиком. Я жалобно заскулил и попросил прощения. Она, зная, что это я виноват во всём, обнажила зубы и зарычала: «Прекрати, непослушный, если и остальных вытащишь на улицу, я тебе устрою!» 

Когда принесли еду, все сразу почувствовали, что Очофат Кора пропал. Так бы он бросился в центр миски, расталкивая всех, а теперь его место пустовало. Наутро хозяйка снова принесла кашу и села наблюдать за нами неподалёку. Когда к ней подошла Мохидил, она сказала:
– Мать замучилась уже. Все соки из неё высосали. 
Зиёда добавила ещё каши и наломала в миску чёрствого хлеба. Кора теперь не было. Где он теперь? Он бы сейчас порадовался, наелся бы до отвала. 

Через некоторое время к нам приехал Назир ака со своими знакомыми. Завидев их огромные фигуры, мы все дружно бросились под защиту мамы. Я осторожно выглянул и увидел, что вокруг собралось много людей. Мы поняли, что они пришли забирать нас. Если каждый возьмёт себе по одному, то никого и не останется. И что тогда будет делать наша мама? Назир ака протянул руки, взял моего брата с красивым белым пятном на шее – Окбуйин⁸ и пошёл к своим друзьям. Очень он нахваливал щенка, а мужчина, что взял его, горячо благодарил Назир ака. 

Мужчина внимательно посмотрел на собаку, как на врага, а потом прижал щенка к груди. Друг за другом все гости вышли со двора. Прошло два дня, щенок, пытаясь утешить свою мать, которая всё время сидела, тоскуя по детям, которых день ото дня становилось всё меньше, хотел приласкаться к её шее. Но мать зарычала на него и отстранилась. 
По мере того, как щенки росли, прежняя материнская любовь сходила на нет. 

В тот день холодный, недобрый ветер, ворвавшийся с улицы, словно принёс тревогу и оставил её у меня на душе. За ним последовали очень грузные, громкие шаги. Немного погодя, во дворе показались два высоких человека с усталыми лицами. Поговорив с хозяевами дома, они направились к нам. 

Сев на корточки, остерегаясь матери, они стали осторожно вытаскивать щенков по очереди, заглядывая им между ног. Осмотренные щенки отправлялись за тандыр. Зиёда, стоявшая немного в стороне, спросила:
– Есть тот, которого должны вам отдать?
– Я с Назиром договорился. Один кобелёк – мой. Он обещал. Вот этого он дяде Рахмату хочет отдать. Рыжего кобеля, сказал, себе оставит. Вот безмозглый! Столько дней сидит с этими суками? Теперь собаку надо отучить от них, кормить хорошо. Если Рахмат ака будет брать, то пусть быстрее берёт. Она же породистая! Пусть отъедается. Два-три месяца хорошенько за ней смотрите, опа. Потом я заберу её на месяц. На случку. Никаких кобелей не подпущу. В следующий раз принесёт попородистее этих. Вот из них одного и возьму. 
– Она замучилась рожать. Уже на доску похожа, – сказала Зиёда опа. 
– Ну, семерых родить – это тебе не просто так! Собаки редко семь приносят. В такое время надо забирать щенков. Если откормить нормально одного или трёх из семи, например, то всё равно останешься в выигрыше, – заметил второй.
– Сук всё равно никто не возьмёт. Я их вынесу в коробке и закопаю в Котижаре, – сказал первый. 
Зиёда, прикусив губу, стала гладить по голове моих товарищей, которые, не найдя дороги к матери, прятавшейся под тандыром, испугались фигуры мужчины в чёрном и оттого крутились за его спиной. 
– Да стоит ли? Может, дети заберут ещё?
– Забрать-то заберут, но что дети понимают? Потом так или иначе выбросят на улицу. А те пинков получат и всё равно сдохнут где-нибудь. Сук всегда надо ликвидировать. Вот я только теперь узнал, а они уже два месяца мать мучают. Надо было их закопать, пока ещё глаза не открыли. Они потом шляются по улицам и приносят ублюдков. 
Его подняли, осмотрели и толкнули к матери. 
– Вот этот кобель. Назир его назвал Кайтмасом. Из него вырастет хорошая собака. 

Зиёда опа принесла с крыльца холщовый мешок и снова ушла зачем-то. Я побежал к своим друзьям, которые направлялись к нашей маме. Один из чужаков ногой оттолкнул нас от мамы. Мама заволновалась. Мы были очень похожи с одной из сестёр, и когда она пошла к маме, мужчина, державший мешок, принял её за меня. Троих щенят, включая меня, сунули в мешок. С моей стороны в мешке была дырка и мне было видно, как наша мама поднялась и зарычала. Но ничего не сделав, для того чтобы спасти от людей одну дочку, стоявшую подле, она снова легла на землю. В её глазах я увидел такую смертельную печаль, что мне хотелось броситься на этих людей и укусить их за ноги. 
Мужчина нёс мешок с нами на плече. Его спутник отстал по дороге. Мои братья, чувствуя, что нас уносят от матери, жалобно скулили. В мешке было тесно, ноги стали болеть. Лапы Калты⁹ оказались на моей мордочке, и я никак не мог из-под неё выбраться. 

Наконец мужчина остановился. Он сел, зажёг сигарету и стал курить. Потом начал копать землю кетменем. Щенки были расстроены оттого, что их не отпускали. Было трудно дышать, стало совсем жарко. Удары кетменя прекратились, мужчина поднял мешок, и тут к нему кто-то подошёл. 
– Что делаешь? Всё стучишь тут что-то? А, щенков принёс?
– Да посмотри, нормально выкопал? Не вылезут?
– Да, эти? Что там, камень сверху и всё. Ну-ка, сколько их? 
– Открой мешок. Трое. 
Их начали вытряхивать из мешка на землю. Первым выпал Кайтмас. Он неудачно плюхнулся на спину, ударившись головой. Один из людей быстро поднял его на руки и сказал второму:
– Подожди, Тухташ! Это же кобель. Дурак ты, что ли?
– Нет, не кобель! Сам не разбираешься? Мы сейчас всех поделили. Опа! И вправду мужичок! Верно, один такой был кобель. 
– О, крепенький какой, оказывается! 
– Мы кобеля дома оставили. И это кобель. Значит, ошиблись мы. 
– Всё, короче. Этот мой теперь. 
– Почему это твой? Что я потом хозяину скажу? Там получается сука осталась. Ну-ка. Да, это Кайтмас. 
– Твоё какое дело, кто там остался? Если бы я не посмотрел, ты бы всех закопал, Тухташ. Так что я его забираю. 
– Брехня. Назир прибьёт, ты же его знаешь! 
Пока они спорили двое оставшихся щенков оказались совсем зажатыми в мешке. Они скулили от боли и копошились, стараясь выбраться из ямы, а мужчина ботинком спихивал их обратно. 

Первым в подготовленную яму полетела Куркокча. Она тут же стала карабкаться наверх, но получила сильный пинок по голове и полетела обратно. За ней из мешка вывалилась и Калта. Она больно ударилась и жалобно заскулила. Как я не пытался им помочь, пришедший мужчина отталкивал их и, наконец, поднял меня на руки. Чтобы помочь своим сестрёнкам, я схватил чужака за палец, и он от неожиданности отшвырнул меня на землю. Я бросился под ноги первому мужчине. А тот в одно мгновение сгрёб кучу земли в яму и разровнял, похоронив моих сестёр. Их приглушённые писки и рычание были совсем неслышны и наконец стихли. Но они ещё дышали! Если бы эти люди не держали меня, я бы успел откопать их. 

Вот так в один миг он потерял сразу двух сестёр. Теперь он снова в мешке. Кайтмас возвращался домой. Если бы люди прислушались получше, то наверное разобрали в его тявканье слова о том, что уж лучше самому быть похороненным заживо, чем видеть гибель сестёр. 
Люди же шли с таким видом, словно сделали большую работу. 
– Если бы ты сказал, что щенок нужен, я бы нашёл хорошего. В винограднике были чистокровные щенки. Если поселить такого в кошару он потом и волка загрызёт. А хозяин всех троих по дворам раздал – дома сторожить. 

Они выпустили меня из мешка неподалёку от мамы. Малла¹⁰, спасшаяся благодаря сходству со мной, пряталась за мамой. 
Начались неспокойные дни. Мы боялись, что Маллу всё-таки заберут. 

После этого случая Назир ещё много раз показывал щенков знакомым. При этом каждый раз брал Кайтмаса на руки и, поглаживая, говорил: «Кто хочет забрать Маллу– пожалуйста. А этого – никому не отдам». 

Прошло много дней, и мы заметно подросли. 
Назир ака дал мне кличку Кайтмас, так меня все и называли. А вот кличка Малла не прижилась. Мы стали самостоятельными и уже искали хлеб, чтобы насытиться. Дни стали холоднее и теперь во время дождя дверь на крыльцо закрывали, а мы мокли на улице. Тогда мы по длинной дорожке бежали на открытую веранду, где на досках лежал старый коврик. Мы укладывались на него, и тогда лапам было не так холодно. Но Мохидил оттуда нас постоянно гнала на грязный двор. И даже наша Зиёда опа ничего ей не говорила, потому что никому не нравилось, что мы пачкаем коврик грязными лапами. И тогда мы уже не обращали внимание на промёрзшие лапы и радовались, что шерсть не мокнет, забившись в трубу, уложенную в арыке или в углу за тандыром. А вот если открыта дверь на крыльце, то это совсем другой разговор. 

Ощенившейся собаке не было разницы, закрыто крыльцо или нет. Она забиралась на открытую часть веранды и лежала там даже в солнечный день. Её нервировали постоянные домогательства щенков, и она старалась укрыться от них подальше. Когда перед домом поспела кукуруза, хозяева собрали её, а стебли связали и уложили под навесом сушиться. Кайтмас и Малла сновали между торчащими пеньками. Сама земля здесь была тёплой, и они с удовольствием укладывались рядышком, греясь друг о дружку. 
Людей в махалле стало меньше, все отправились на сбор хлопка. Остальные работали в поле, предварительно привязав к колышкам коров, привезённых с горного стада после жаркого лета. Кайтмас узнал об этом, когда однажды последовал за Зиёдой, когда она погнала в поле корову с двумя упитанными телятами. В то время и Мохидил, и Назир каждый день выходили собирать хлопок. 
В поле абсолютно всё жёлтое-прежёлтое. Большинство женщин приводили дойных коров и тёлок и привязывали их в зарослях осоки по берегам арыков на краю скошенного поля. А сами, не теряя времени, рубили отростки на яблонях и сливах – заготавливали дрова. Некоторые на своих участках, огороженных проволочным забором, в тени тополей косили сено. Другие вручную собирали рассыпавшиеся по земле бобы там, где недавно убрали фасоль. За работой женщины переговаривались между собой о том, что в этом году погода хорошая, селей было мало и скотина не пострадала. Дожди в горах были обильные, и травы буйствовали, отчего возвращавшиеся из стада коровы с телятами походили на корабли. 
В следующий раз они увязались за Зиёдой в поле вдвоём с Маллой. Там они вдоволь нарезвились. Ему так нравилось греться в солнечных лучах. В тот день Зиёда заработалась до самого вечера. По обочине дороги она собрала охапку пижмы, из которой сделала три букета, обвязав их тутовой лозой. Она шла к широкой дороге, обхватив букеты руками, а щенки бежали впереди. Выбежав к тополям на краю поля, там, где начиналась дорога, они обернулись, а Зиёды позади не оказалось. 
Кайтмас повернул назад по своему следу. Малла последовала за братом. Зиёда, положив пижму на землю, ждала пока корова и телята напьются, чтобы перегнать их на другую зелёную лужайку. Как и в прошлый раз, последним с привязи она освободила молодого буйного телёнка. Почуяв свободу, он рванулся к матери и колышек на конце длинной верёвки сначала отлетел к яблоне неподалёку, а затем полетел в сторону Зиёды, шедшей позади, и ударил её по лицу. Похоже удар оказался сильным, казалось, даже раздался какой-то хруст. 

Зиёда опа закричала от боли и повалилась на землю. Мы, не зная, что делать, стояли подле. И тогда я сказал, что нужно лаять. Малла вторила мне. Кто-нибудь должен был нас услышать и помочь. 

Наконец, прибежала Фотима, складывающая у яблонь снопы райгаса. 
– Что с вами, Зиёдаби?
Зиёда не могла говорить и только глубоко дышала, крепко прижав платок к лицу. 
Соседка побежала к телёнку, несмотря на свой размер, бесстыдно сосавшему мать, погнала его вперёд, а сама вернулась к Зиёде. Поддерживая Зиёду, она зашагала к дому. Зиёда медленно ковыляла, закрыв лицо руками и скособочившись. Щенки побежали за женщинами, а букеты пижмы остались лежать на дороге. 
Доведя Зиёду до дома и усадив на курпачу, Фотима выбежала на улицу, попросить кого-нибудь позвать доктора. Щенки уже не играли, тихо зайдя во двор, они поспешили к матери, по обыкновению лежавшей за тандыром. Фотима нашла вату, сделала солевой раствор и, смочив вату, дала Зиёде, которая приложила её к лицу. Неожиданно рука Зиёды дёрнулась к груди, глаза закатились. Соседка застыла в ужасе. Зиёда потеряла сознание. 
Из подъехавшей машины скорой помощи спустились люди в белых халатах. Они брызнули на Зиёду водой и привели в чувство. Когда они сняли платок, чтобы осмотреть повреждённое место, Кайтмас увидел, что лицо хозяйки сильно опухло, один глаз заплыл, а веки были красно-синими. Доктор хотел увезти Зиёду, но она не согласилась. 
Пришедший вечером с хлопка Назир, увидев состояние матери, рассвирепел и стал допытываться, что произошло. На чём свет стоит он поносил и хлопок, и коров. Позже, как и предупреждал доктор, у Зиёды поднялась температура. Назир откуда-то снова привёл врача. Он начал возиться с Зиёдой, и, когда, наконец, процедура была окончена и Зиёду уложили в постель, доктор увидел щенков. 

Малла сразу дала стрекоча. А я смело стоял рядом с хозяином, уверенный в том, что меня как единственного кобеля в доме никто никому не отдаст. 

– Назирвой, щенок твой?
– Да, щенки свои. 
– Алиментный?
– Нет, собака ощенилась. Последний остался.
– Очень хороший щенок. Йе, сейчас ещё одного видел же. Да, точно вот ещё один бегает. 
– Это девочка. 
– У тебя собака очень большая, видно? Щенки тоже будут здоровыми. Дай мне этого, Назирвой. Собака тебе ещё принесёт.
Назир, не ожидавший такой просьбы, стоял молча. Доктор снова начал: 
– Мне сейчас очень надо. А этот очень понравился, Назирвой. Не жалей. Буду каждый день приходить твою мать проведывать. 
Когда вопрос коснулся здоровья матери, Назир уже не мог отказать. 

Назир ака поднял меня раздражённо. Я со всех сил пытался выбраться из коробки, куда меня посадили. Но по силе с Назиром я сравниться, конечно, не мог. Моё сердце колотилось. Когда Назир ака закрывал крышку коробки, я увидел его грустные глаза. Он быстро закрыл коробку, не сказав ни слова. 

– Садитесь в машину, доктор ака. Надо идти, мать одна осталась. Поднимите же окно! – сказал он поспешно. 

Когда меня грузили в багажник машины, я услышал лёгкие шаги мамы. Она обежала машину, почуяла мой след и приблизилась к багажнику. Она стала лаять, не переставая: «Выбирайся оттуда! Ты нужен в этом доме. Что я без тебя буду делать? Давай, сынок, постарайся!» Мне так не хотелось расставаться с мамой. Но я понимал, что мы с ней говорим уже в последний раз. «Мамочка, я уезжаю далеко. Ты не печалься. Всё-таки меня не в землю закопают, как сестёр, в дом к людям поеду!»
Машина тронулась. Мама с громким лаем бежала следом до самого берега канала.

Выйдя на большую дорогу, машина ускорилась, а махаллинские с интересом следили за тем, как собака с лаем бежит за ней, и гадали, сколько она сможет продержаться. 

Потом я слышал только удаляющийся мамин голос. Она за нами не поспевала. 

Навострив уши, выпрямив передние лапы собака долго сидела, глядя в ту сторону, куда уехала машина. По крайней мере, она знала, в каком направлении увезли её малыша. Потом, опустив голову, она пошла назад к Малле, словно к брошенной собаке, которую никто не хочет забирать. Малла где-то сильно отстала от неё по дороге, но она пойдёт в свой двор, даже если и не найдёт её. 

Мы приехали в какой-то дом. Меня вытащили из коробки и опустили на твёрдую и прохладную зацементированную площадку. Двор был куда уже, чем мой родной. У хозяина было двое ребятишек, которые мне очень обрадовались. 

Из дома поглядеть на меня вышла их мать.
– Ух ты, какой красивый! Где вы его взяли? Такой пухленький. Ну-ка, возьму его в руки! Мой барсучок! Это мальчик? Классно же! – галдели они. 
– А как его зовут, папа? – спросил четырёхлетний сынишка. 
– То ли Кайсар, то ли Вайсар. Вылетело из головы, – ответил с улыбкой мужчина. 
Щенок ждал, что его назовут привычным именем Кайтмас, но никто этого не делал. Вместо этого люди перебирали странные имена, смысл которых даже не понимали. Среди вариантов был даже «Чапа». Собрав всех в сторонке, хозяин предложил вариант «Коплон», что означало «леопард», и спор затих. Кайтмас привык к новому имени за три дня. 

Мне очень хотелось, чтобы меня звали по-прежнему Кайтмасом, но ни разу это имя не было произнесено. Сначала я очень скучал по маме, по трусишке Малле, которая осталась жива благодаря мне. Я думал, что смогу отыскать их, если выйду за большие ворота, но они всегда были предусмотрительно закрыты хозяевами. Они возились со мной до самого вечера, гладили меня по голове. И даже спорили, чья очередь меня чесать. Поэтому у меня внутри появилось такое чувство, что с этими людьми я теперь связан на всю жизнь. Словно невидимая нить соединила меня с ними. В глазах каждого жителя дома я теперь видел нечто странное, что звало меня. Именно в тот день я впервые научился определять настроение людей по одному их взгляду. 
Потом хозяева спорили о том, что я ем, а что нет и, наконец, пошли домой спать. 

Хотя двор и был маленький, но место для кукурузы в нём нашлось, да и хурма с урюком и орехом давали густую тень. 

Ночью в поисках места потеплее, я взабрался на веранду и улёгся там на палас. Тёплый. Ночью у меня заболел живот, в темноте я добрался до угла веранды и там преспокойно сделал своё дело. Утром наверх поднялсь новая хозяйка. Она схватила меня за шкирку, ткнула носам в место моего ночного «похода» и дала подзатыльник со словами «Здесь тебе не место!». Она спихнула меня на землю, а сама стала обметать палас, на котором осталась моя шерсть. Понятно. Здесь укладываться больше не буду. 
Теперь, чтобы не получить по ушам я бегал внизу, не поднимаясь на веранду. 

Утром хозяин стал замешивать глину с соломой, чтобы сделать конуру. И вскоре будка была построена, но с первого взгляда на неё было понятно, что практики строительства у хозяина не было. Внутри было темно, в глухих стенках не было ни одного отверстия. А самым странным было то, что вход в будку располагался с обратной стороны от ворот двора – места, которое собака должна обозревать в первую очередь. 

Я туда ни разу не зашёл. Правда однажды хозяйский сын меня туда запихал силой. Закрыв вход железякой, он стал держать её снаружи. А я стал беспрестанно скулить, пока он, наконец, не сжалился и не выпустил меня. 

На это хозяйка сказала: «Возможно, зимой, когда холодно будет, залезет туда сам». 

Хотя двор и был маленький, скучать не приходилось. Много чего нужно делать. В углу есть курятник. А за ним у стены расположен загон, где держат дойных коз. Стены невысокие, а вот здоровых собак, желающих поохотиться, было хоть отбавляй. Но даже здоровяки не подходили близко ко двору, заслыша мой лай, поскольку сразу понимали, что здесь есть хозяин. И это было не из-за того, что они пугались, просто так было принято. 

А вот кошки – совсем другой вопрос. Они очень хитрые и наглые. Невозможно заранее сказать, когда и с какой стороны они появятся. По словам хозяйки, за неделю до того, как в доме появилась собака, во двор пробралась кошка и, воспользовавшись тем, что дверь в курятник была закрыта неплотно, удавила четырёх кур, две из которых уже были несушками. Хозяйка очень сокрушалась по этому поводу. В обед она положила в миску Коплона кости из супа и погладила его.
– Теперь ты задашь этим вороватым котярам! – сказала она. От этих слов Коплон почувствовал уверенность в себе и впредь поставленную задачу исполнял с удовольствием. 

И впредь, до того момента, когда они меня бросили одного, когда они гладили меня, кости разгрызались с особой лёгкостью, а еда казалась особенно вкусной. 
Свою работу я всегда делал с душой. Ночами не спал. Даже если, будучи уверенным, что кошки не появятся, я и прикрывал глаза, то, когда ночью кто-нибудь из людей выходил из дома в туалет, я хотел показать им, что я всегда на чеку, и бежал к стене и лаял, даже если там не было ничего подозрительного, чем очень радовал своих хозяев. Да, пусть доверятся мне и спокойно отдыхают. Я тут всегда на службе. 
А днём мне было особенно интересно. Ильёс, хозяйский сын, очень любил играть со мной. Я ждал, когда он придёт домой со своим рюкзаком. Первым делом, когда перед ним на столе появлялся обед, он кидал мне кусок вкусной лепёшки, а уже потом, наспех поев, бросался во двор играть длинной белой палкой, которую он называл «лук». Он забрасывал её подальше и велел мне принести её. Игра мне так нравилась, что, если бы хозяйка не загоняла сына делать уроки, я готов был играть в неё до вечера. 

Через некоторое время хозяйка отдала дочку Анору в детский сад и вышла на работу. Ильяс с сумкой уходил в школу, и тогда в обед собака оставалась голодной. Чтобы унять урчание в животе, щенок ходил по двору в поисках какой-нибудь еды и поглядывал на ворота, надеясь, что хозяйка вернётся пораньше. Когда он был ещё совсем маленьким, один ветеринар, склонившись над ним, сказал: «Алабая трудно прокормить. Но если всегда кормить его мясом, то он сможет в одиночку справиться даже со стаей волков». 

Мучаясь днём от голода, я пил воду из арыка, чтобы дождаться хозяйку, которая забирала дочку из сада и только потом возвращалась домой. Я был расстроен, ведь они не оставляли мне больше еды утром. Однажды не вытерпев, я спустился в погреб и сгрыз найденную там крупную картошку, выкатившуюся из мешка. Нет, завтра я себе такого уже не позволю. Я подумал, если вечером будет больше костей, то я одну смогу закопать на завтра. Но назавтра, мучимый голодом, я снова достал картофелину из погреба. 

Хозяева не понимали, что собаке не хватает корма. И хотя лапы у неё были тонкими, туловище худым, но кто бы ни приходил, обязательно замечал: «Собака у вас мощная. Очень красивая!» И хозяин своим псом очень гордился. 
Дни стали жаркими, и хозяин погнал дойных безрогих коз в горы – отдать на выпас киргизам. Теперь всё было под надзором пса. Высохший хлеб хозяйка отдавала соседке, но в очередной раз отведавший объедков ягнёнок издох на второй день, поэтому теперь объедки, выбрасываемые в углу двора, перешли в ведение Коплона, и он был почти сыт. 
В некоторые дни домашние возвращались с улицы сытыми, но на него не обращали внимания, сколько бы он ни крутился подле. 
И вот однажды он не выдержал. Решив, что он имеет право сам позаботиться о себе, он взял в пасть яйцо, которое до этого на веранде снесла курица, и понёс себе в миску, чтобы съесть, как в это время его увидела хозяйка:
– Ой, Коплон яйцо припас! Вон у него в пасти! – сказала она. 
Ильёс что-то крикнул. Но хозяин был очень спокойным человеком. Он только взглянул на собаку и позвал: 
– Ко мне, Коплон. 
Коплон молча подошёл. 
– Положи яйцо. 
Пёс аккуратно положил яйцо на порог веранды. И все, включая Анору, дружно захлопали. Хозяин сначала погладил его по голове, потом поднял яйцо, помыл его в арыке, стряхнул воду, похвалил пса и велел покормить его. 

После этого случая я находил яйца, снесённые глупыми курами на картофельных и луковых грядках или в зарослях кукурузы, и приносил их на веранду. Я уже знал, когда какая курица будет нестись. Но яйца я предусмотрительно не приносил до тех пор, пока все не придут домой, поскольку на открытом месте они могли стать лёгкой добычей для вороватых сорок и майнушек. Но те яйца, которые куры несли прямо на веранде, я не трогал. Эти яйца хозяйка забирала сама, неизменно оставляя одно яйцо, чтобы куры не меняли выбранное место.
Если дверь на улицу оставалась открытой, я выходил пообщаться с двумя-тремя своими соседями. Теперь те собаки, которых я по приезде считал большими, стали ниже меня. Я их совсем не боялся. Иногда мы вместе ходили в сельский гараж и бродили там сколько хотели по большому безлюдному двору. 

В гараже было слышно, как неподалёку в своей мастерской стучит жестянщик. Несколько человек наблюдали за его неспешной работой. Сделав небольшую работу, он любил хвастать, словно изобрёл какую-то машину. В день он стабильно делал не больше двух пар, а если кто-то приходил с просьбой поторопиться – «Вам на это только пятнадцать минут потребуется!», – он бросал к ногам говорившего свой большой молоток со словами: «На, сам сделай!» Он приходил на работу рано утром и до полудня делал что-нибудь для тех, кто успел занять очередь, потом он доставал со стеллажа старую выцветшую скатерть и накрывал себе обед, который всегда заканчивался распитием водки. Но даже после обеда люди в коморке оставались поговорить о чём-нибудь. А после того, как все расходились, оставались куски хлеба, корки арбуза или дыни, хвостики от колбасы или остатки картофеля. Для Коплона это долгое ожидание было приятнее, чем, например, солёное мясо лягушки, или неприятный, истошный крик какого-нибудь пойманного зверька. Его соседи по махалле, также сторожившие дворы, были хорошо накормлены, но считали еду, найденную на улице, куда вкуснее. Некоторые знакомые псы забирались на невысокую крышу угольного сарая и выискивали там гнёзда горлиц. Но ни Коплон, ни его сосед Зийрак не хотели этим заниматься. Когда псы принимались за свою добычу, они тут же с испорченным аппетитом и настроением отправлялись домой. 

Да, мы, подойдя к стене, болтали. Хорошо было. Он сообщил, что дома у них никого нет и стал уговаривать меня залезть к ним во двор. Но при этом говорил, что если я напугаю кур, то он мне покажет. Так что я в тот двор никогда не лазил, чтобы не ссориться с ним и не потерять свою работу. Когда мы бегали вместе, Зийрак показывал свой нрав и, хотя он не ел пойманных птиц, есть объедки под столом никогда не стеснялся. Он подбивал меня пробраться в пустой двор, когда мы были голодны, и все уходили в поле. Но я не привык к такому и, даже если шёл вместе с ним, во двор никогда не пробирался. Я сдружился с Зийраком, потому что других друзей у меня не было. В конце концов никто не может жить один. Мы отлично понимали друг друга. 

Вскоре в самом роскошном в махалле доме появился пёс по кличке Тоймас¹¹. Коплон с ним очень сдружился. Он оказался замечательным псом. У его хозяев было трое сыновей, непрестанно ругающихся между собой, и миловидная дочка. Тоймас всегда ходил хвостом за девочкой, а с братьями не ладил. Её звали Шохида. Если она отправлялась к роднику за водой, то обязательно брала Тоймаса с собой. А когда она шла в школу, то он сопровождал её до большой дороги. Шохида была немногословной, скромной и очень красивой. 
Выпал снег, но Коплон так и не полез в тёмную будку, в которую через крышу просачивалась вода. Он прекрасно понимал, что этот домик не сулит ему ничего хорошего.

Вместо предназначавшегося мне низкого и тёмного домика, я зимовал на веранде, ютясь на валявшейся там ветоши. Тогда было очень много цыплят, вылупившихся летом из яиц, а куры всё продолжали нестись, и когда к хозяйке приходили гости, она обязательно показывала, сколько у неё цыплят, замечая, что так много ещё никогда не было. Гости охали и обязательно посматривали с завистью на меня. 

– Ух, как много у вас кур! Сколько всего?
– В общем счёте было шестьдесят.
– Как столько вывели? У нас столько пропало цыплят! То кошка унесёт, то змея схватит, то птицы хищные. 
– Это наш Коплон старается. Не будь его, и у нас так же было бы. 
– Да, у вас собака очень хороша. Говорят же, что хорошая собака – удача для двора. 
Однажды к хозяину пришёл человек из махалли «Кургон». 
Он прошёл внутрь – туда, где хозяин смотрит больных, а потом, выйдя, увидел пса и спросил:
– Собака у вас другая. Откуда взяли?
– Да откуда. Ваш племянник Назир дал. Хорошая собака. 
– А, точно, доктор. Из головы вылетело. Выходит, что мы свами как бы родственники?! Вот его брат у меня. Как назвали?
– Коплон.
– О, Коплон. А у меня Олабой. Но вы его недокармливаете. Заедете как-нибудь. Олабой вдвое больше. Если это наш кобель, то он среди щенков был самым крупным. Назир тогда забрал его, сказал, никому не отдаст. Правда, не смотрите. Он у вас превратился в дворняжку. 
– Не знаю, дома-то бываю наездами. И у детей нет времени смотреть. Работа, учёба…
– Не обижайтесь, я просто прямо говорю. Он и вполовину своего размера не вырос. Был бы он у меня, вы бы увидели разницу. 
– Но ещё не поздно откормить.
– Э-э, нет. Скелет уже сформировался. Да и приучился он уже. Вы его сухим хлебом кормите. Если бы сразу приехали, я бы объяснил, как ухаживать. У меня жена варит холодец и потом на базар выносит.
– Да-а. 
– Насыщенный костный бульон. Сейчас, если потребуется, есть люди, которые покупают таких собак за хорошие деньги. Эта порода очень преданная. Кормите его хорошенько пару месяцев. Если захотите, продадите. Сам продам. Место таких собак в горах. Такие собаки стерегут стадо и живут стаей. 

Я отчего-то разозлился. Мне не нравился человек, говоривший, уставившись на меня. Даже если бы Назир был на его месте, выгнал бы на улицу. Пусть и недокармливали меня, но всё равно в махалле не было собаки крупнее меня. 

Гость, увидев настороженность собаки, направился на улицу, то и дело оглядываясь. Когда он говорил, хозяйка тоже стояла рядом. Когда вернулся хозяин, она с горечью сказала:
– Вот же! Какое ему дело до чужой собаки? Хотим хлеб сухой дадим, хотим – мясо! Правильно говорит. Я вначале думала, что он будет небольшим. Есть собака – и хорошо. Что ещё надо? Станет большим, вообще не прокормишь. 
Хозяин рассмеялся в ответ на замечание жены и сказал:
– Итак, жалеешь собаке хлеба, и он уже, как баран, ест у тебя ошмётки всякие. 
Хозяйка, разозлившись, зашла в дом. А пёс почему-то обиделся и на своего владельца. Он опустил голову и ушёл. Может, он и съест корки или ещё чего, когда хозяин его не накормит нормально, но ведь он не баран. Да, он самая настоящая собака. 
И всё же после визита незнакомца за собакой стали присматривать лучше. 
Как-то хозяйка отбила край большущей старинной косы, когда хотела поставить её на плиту. «Эх, ну и Бог с ней! Ещё прабабки моей. В наследство осталась. Понадеялась на её толщину, и на тебе», – сетовала хозяйка. Она сама удивлялась, почему использовала её в быту, ведь приходили антиквары из музея, выкупить хотели, да цены хорошей не дали. Теперь Коплону будет миска.
Пёс же, подойдя к своей пустой миске, бросил взгляд на чужую чашку с едой и отошёл. 

Это разве мне люди еду наклали? 
Я на еду эту даже не взгляну. У меня есть своя посуда. И как бы голоден ни был, из чужой миски есть не буду, нос не суну даже. Мою миску хозяйка тщательно моет дважды в году – на Хайит, так что она становится даже красивее, чем у людей.
К счастью, в тот день хозяйка быстро меня поняла и переложила еду в мою старую миску.

Наверное нет более глупого существа, чем курица. 

Я охранял кур и их цыплят и от собак с кошками, и от хищных птиц. Но похоже, от них ещё и хозяйство стеречь надо. На краю двора были сложены мешки с собранной пшеницей. И куры быстро расклевали самые нижние мешки, зёрна начали высыпаться. Я устал лаять и отпугивать их от мешков, и, наконец, хозяин, видимо поняв меня, закрыл мешки сверху плотным брезентом. Теперь эти безмозглые пойдут на веранду пачкать полы. В итоге мне поручили не пускать их во двор. Ох и утомляло меня это задание. 

Однажды хозяин принёс домой мясо. Заглянув в ворота, он поставил свёрток на край навеса и крикнул:
– Мамуля, возьми мясо, я ушёл. 
Хозяйка в это время укладывала младенца в колыбель и не услышала его. 

От свёртка серой плотной бумаги, оставленного хозяином на краю веранды, потянулся очень приятный запах. Там было мясо! Хозяйка всё не появлялась. Большие куры и петухи стали подбираться поближе. Я без остановки отгонял их. Наконец, собрав их всех в дальной части двора, я успокоился. И тут на углу дома я заметил кота, хищный взор которого был нацелен на мясо. Непракращающимся лаем, я дозвался-таки хозяйку. Она вышла и удивлённо уставилась на мясо, потом всё поняв, она с благодарностью посмотрела на меня. Занеся свёрток в дом, она вернулась и стала гладить меня по голове, а потом обняла, прижавшись своим лицом к моей морде. Потом она долго всем рассказывала, что я не прикоснулся к мясу и ем только из своей миски. 

Когда выпал снег, хозяйские дети уже заметно выросли. Снега было очень много, и, чтобы обогреть дом, несколько абрикосов было спилено на дрова, во дворе с ещё молодой хурмой осталось только два саженца абрикоса. А в соседском дворе прямо у стены рос огромный грецкий орех, его корни так разрослись, что подняли стену, и она, наконец, рухнула. Это случилось после затяжных весенних дождей. 

Тогда я всех оповестил о том, что стена развалилась. Хозяев в то время не было дома. Удивлённые дети вышли из дома и подошли туда, где теперь вместо стены виднелся соседский сад. 

Хозяйке тут же позвонили по телефону. Вечером хозяин пришёл с работы и, осмотрев дыру, сказал, что в такую погоду стену поднять не получится, да и, по-хорошему, орех надо срубать, кроме того, нужно делать новые кирпичи. Вскоре между оставшимися стоять частями стены натянули белую бязь. И если тряпка и спасала отправляющихся в туалет от любопытных глаз соседей, то для прохода кошек и собак не представляла никакой помехи. 
Теперь моя работа куда как усложнилась. Соседский сад был в разы больше нашего двора, там не было людей и свободно ходили чужие собаки. Да и ограда была такой низкой, что через неё мог перебраться даже старик. Так что теперь из нашего двора были видны ряды саженцев и несколько дворов. Большинство домов пустовало. Под материей было открытое пространство, и я мог с лёгкостью пролезть под ней. 
В одном из дворов, выходивших к длинному-длинному саду, показалась та девушка с длинными волосами – Шохида. Год назад она окончила учёбу в городе, приехала в кишлак и начала работать в месте под названием «контора». Красивая и ладная девушка, повзрослев, стала настоящей красавицей. Через три дома во дворе жил большой пёс Коратой, и если он лежал на улице, то никого не пропускал. Только на Шохиду он не бросался. Её до самой большой дороги сопровождал Тоймас. Но иногда Шохида ходила и одна. Когда девушка шла на работу, Коратой стоял молча, опустив голову. Но если её вдруг окликал кто-то из братьев, пёс мгновенно отвечал тому оглушительным лаем. Шохида тихо проходила, опустив глаза в землю, словно в чём-то виноватая. После падения стены, Коплон стал свободно ходить в те края. Ему нравилось беседовать с соседскими собаками, расспрашивать их о чём-то, гулять по саду, сколько заблагорассудится, бегать с друзьями. 
Он часто завидовал Тоймасу. Ведь завидев его, люди искренне удивлялись. Крупный, осанистый. У него была привычка дать по рёбрам каждому, кого встречал. Заметив, что хозяйка несёт миску с едой, он даже зашёл к ним во двор. Но это не злило Коплона. Он был надёжным другом. Вместе они даже рискнули пробраться в длинное заброшенное здание в колхозном гараже. Если бы не Тоймас, для Коплона такие места так и остались бы неизведанными...

 

Окончание следует.

 

Примечания
¹ Коплон (узб.) – Леопард (прим. переводчика).
² Куркмас – (узб.) – Бесстрашный (прим. переводчика).
³ Зийрак – (узб.) – Проворный или Ловкий (прим. переводчика).
⁴ Кайтмас – (узб.) – Неотступный (прим. переводчика).
⁵ Куркокча – (узб.) – Трусишка (прим. переводчика).
⁶ Очофат Кора – (узб.) – Обжора Черныш (прим. переводчика).
⁷ Коравой – (узб.) – Чёрный (прим. переводчика).
⁸ Окбуйин – (узб.) – Чёрный (прим. переводчика).
⁹ Калта – (узб.) – Короткий, Коротышка (прим. переводчика).
¹⁰ Малла – (узб.) – Рыжик, Рыжая (прим. переводчика).
¹¹ Тоймас – (узб.) – Неустрашимый (прим. переводчика).

Перевод с узбекского Артёма Горохова.

 

Художник: И. Крючкова.