Там, за Туманами

«Проза войны»

С писателем Дмитрием Филипповым из Петербурга я познакомился ещё в нулевые годы на одном из литературных порталов. Показалось поначалу – парень как парень, каких много. Но что-то в его текстах и в словах общения подсказывало, что дело ровно наоборот обстоит. И я понял, начав его читать внимательно. Таких парней очень мало. Потому что это «что-то» оказалось редким по нынешним временам и меркам даром – честностью и открытостью. И особой, я бы сказал «юношеской» принципиальностью в смеси с романтикой, хотя Дима далеко не мальчик – и муж, и отец, и госслужащий на ответственной должности. И автор четырех книг. А еще он человек с опытом службы в Чечне. У него и проза характерная – предельно реалистическое изображение жизни и смерти в сочетании с высокими романтическими идеалами. Сама война в его текстах – противоестественное, проклятое занятие, но человеку не уйти от судьбы. 

Вот и сейчас обстоятельства сложились так, что Дмитрий, отказавшись от положенной ему «брони», с осени прошлого года участвует добровольцем в СВО. Туда он отправился, объяснив все чётко и ясно: «Там – русские люди. Теперь это наша земля, русские территории, которые всегда исторически ими были. Донбасс восемь лет защищал нас от нацистов. Пришло наше время отдавать долги. Я русский человек, я давал присягу». 

Находясь уже там, «за ленточкой», Дмитрий сначала писал стихи. Объяснил он это так: «Для прозы пока не хватает дыхания. Первое, что понимает человек, попавший на войну – это открытие неизбирательности смерти. Твои заслуги и таланты не страхуют тебя от прилёта мины или шальной пули. Всё может оборваться в любой момент. Для прозы нужно даже не время, а понимание времени, знание, что оно у тебя есть. А на войне ты живёшь одним днём... Проза будет позже, когда всё закончится». 

Ещё ничего не закончилось. Как сказал Верховный главнокомандующий: «Мы всерьёз-то ещё ничего не начинали». Всё главное, включая нашу победу, ещё впереди. 
Но помимо армейского звания, у Филиппова всё же имеется и призвание писателя. Которое никуда не пропадает на фронте. И хотя сам Дмитрий сознаёт, что основной корпус военной прозы о событиях на Украине появится лишь спустя какое-то время – как это было и с «лейтенантской прозой» 1950-х и 1960-х годов – жизнь диктует необходимость репортажа с мест событий именно сейчас. «Проза действительно требует дистанции, возможности осмыслить произошедшее. Что не отменяет появления рассказов и повестей, что называется, по-живому, на имеющемся материале», – соглашается петербургский писатель-воин. 

Благодаря поддержке журнала «Камертон» у нас с вами, дорогие читатели, появилась возможность прикоснуться к фронтовой прозе, еще горячей, как только что отстрелявшееся оружие. 

Вадим Чекунов.

1.

На войне работает старое правило: если что-то может пойти не так, значит все пойдет не так. 
Еще с вечера мы поругались, решая, как лучше выполнить задачу. 

– В час выезжаем, – заводился Змей, – в половине второго мы на Каньоне. По темноте выдвигаемся на Туман, пройдем по верху. В два часа мы на Тумане-2. Делимся на группы и работаем одновременно на Тумане 3-1 и Тумане 3-2. С рассветом заканчиваем.
– По верху мы не пройдем. Либо ноги себе переломаем в темноте, либо на мину наступим. Надо по траншее идти, так безопаснее. – Штурман спокоен, рассудителен, он не любит неоправданный риск.
– В траншее жижи по колено. У нас мины, катушки с проводами. Не ссы, пройдем по верху, там сто метров по дороге пробежать.
– Только дорога простреливается. Нас в теплак срисуют и все, мы как на ладони. Вообще не вижу ни одного плюса работы ночью. Ты ни хера не видишь, зато тебя видят все на пятьсот метров. Не хохлы, так свои задвухсотят. 
– Ссышь, когда страшно?
– Да пошел ты.

Штурман был прав, лучше выходить с рассветом и работать в утренних сумерках, но Змей гнул свою линию, с каждым словом заводился сильнее, отвечал жестче, резче. Мы не спали вторую ночь подряд, и это сказывалось. Наваливались усталость и отупение. Короткий дневной сон не давал организму восстановиться в полной мере. Прошлой ночью на рассвете мы снимали на Туманах хохляцкие мины МОН-50, теперь нам надо было поставить свои. По всем правилам и методичкам мина МОН-50, установленная в неуправляемом варианте на растяжку, не подлежит разминированию, но война диктует свои правила. Надо было снять их без шума, и мы это сделали. Свое минное поле мы решили ставить на проводах, в управляемом варианте.

– Свои нас встретят, Багдо сказал, что всех предупредит.
– Багдо сказал, Багдо пообещал… Я вообще не доверяю никому, кроме самих себя.
– Короче, выходим ночью. Это приказ.
– Ах, вот как мы заговорили.

Ночь выдалась безлунная. Мы приехали на Каньон злые и невыспавшиеся. Каньон – это полуразрушенное двухэтажное здание рядом с депо. За железнодорожными путями идет дорога на Авдеевку. До «немцев» не больше километра. Справа на «единичке» дежурно работал ДШК, хохлы отвечали стрелкотней. Шел ночной бой, и в это перекрестье нам предстояло влезть и проскочить незамеченными.

Тропа от Каньона была еле различима. Пока мы выбрались на дорогу, несколько раз сбились с пути, я поскользнулся и упал в овраг, чудом ничего не сломав. С каждым шагом становилось понятно, что надо ждать утра, но Змеем овладело тягостное упрямство.
Дорога в ночи таила угрозу. Мы знали, где лежит минный шлагбаум, но обочина и разделительная полоса были засеяны «лепестками», каждый шаг давался с трудом, на преодолении страха.

– Присели.
Привычно упали на колено, заняли оборону, вслушиваясь в ночь. Бой шел справа и слева от нас. Необходимо было преодолеть лишь один открытый участок, а потом рывком пробежать сто метров и нырнуть в траншею. 
– Достань «Аркон», надо просветить дорогу, – наконец прошептал Змей.
Я снял рюкзак, достал тепловизионный прицел, выбрал оптимальный режим.
– Антоха, выходишь на край и, сильно не высовываясь, осматриваешь дорогу.
Антоха на Туманах первый раз, не знает местности, не знает обстановки. Это и плохо, и хорошо. Плохо, что он не осознает серьезности ситуации, не понимает, насколько мы рядом с противником. Хорошо – он послушно делает, что ему говорят и не задает лишних вопросов.

– Там башка чья-то, – произнес Антоха.
– Да ты гонишь.
– Сам посмотри.
Подойти Змей не успел. Автоматная очередь срезала кусты над нашими головами. Мы упали на асфальт и откатились к обочине, наплевав уже на возможные мины. Автоматы под правую руку, патрон в патронник. Вторая очередь пришлась ниже, смерть засвистела над касками.
– Огонь не открывать, – шепотом заорал Смола. – Все лежим, ждем.

Стрелок бил длинными очередями, не прицельно, отрабатывал по периметру. Мы вжались в еще теплый асфальт. Судя по направлению, били по нам с Туманов.
– Свои херачат.
– Что там твой Багдо? Предупредил, говоришь?
– Отползаем, – скомандовал Смола.

Помогли «немцы». Хохляцкий пулеметчик засек точку и открыл огонь по Туману. Мы получили передышку и бегом, пригибаясь, на полусогнутых рванули к тропе короткими перебежками, прикрывая друг друга. Смола по пути споткнулся о противотанковую мину, едва на нее не наступив. 
По тропе возвращались на адреналине, матеря Багдо, стрелка с Туманов, собственную глупость. 
– А с Каньоном у нас связь есть? – спросил я у Смолы.
– Нет, я не знаю их частоту.
– Ну круто. Сейчас мы и там под раздачу попадем.
Смола остановился. Он был командиром взвода, но на инженерке больший авторитет имел Змей, обычный рядовой. И это двоевластие вносило сейчас сумятицу.
– Короче, парни. Перед Каньоном закуриваем и идем, как по Невскому. У них на крыше пулемет. Если стрелок не полный дятел, то поймет, что идут свои, – предложил Змей.
– Либо ждем рассвета, – сказал Смола.
– Командир, – разозлился Штурман, – прими решение и отдай приказ. 

Смола заколебался. Все молчали.
– Закуриваем, – произнес Змей. Он первым достал сигареты, щелкнул зажигалкой и, закинув рюкзак на плечо, вразвалочку зашагал к Каньону. Я, Штурман, Змей и Антон курили и по дороге во весь голос обсуждали неизвестного стрелка, мечтая сломать ему лицо. Смола молча шел замыкающим. К Каньону подошли на кураже. Пулеметчик оказался головастым парнем. Рассказывал потом:
– Смотрю в теплак – ну, дээргэ, сто процентов. Я уже на прицел вас взял. А потом вы закуриваете и начинаете трындеть на всю ивановскую. Я даже глаза протер, думал, померещилось. Нет, курят, идут вразвалочку. Что-то не то, думаю. А потом вспомнил, что час назад саперы выходили. Вы, парни, просто безбашенные. У нас ночью здесь никто не ходит.
– Мы еще на машинке вышивать умеем.

На Каньоне Змей прижал к стене старшего:
– Вы там охерели совсем? Кто по нам огонь открыл?
– Это не наши, мы всех предупредили. – Глаза у старшего забегали. Было видно, что он врет нам в глаза.
– Я, мать вашу, так это не оставлю. Завтра будет доклад командиру полка.
– Подожди ты…
Старший подошел к тапику и вызвал Туман-2. Спустя минуту препирательств выяснилось, что ждали нас со стороны траншеи. Никому и в голову не могло придти, что мы ночью попремся по верху. 
– Вы отморозки, парни. У нас ночью там никто не ходит.
Внезапно раздался выстрел в помещении.
– Да что за херня?
Это Змей на нервах разряжал автомат и забыл отстегнуть магазин. Штурман в голос захохотал. 
– Херли вы ржете? – орал старший смены.
Но нас уже было не остановить. Смеялся Змей с автоматом в руках, смеялся Смола, Антоха, я. Штурман присел и не мог разогнуться от хохота. 
– Я таких отмороженных еще не видел. Саперы, бл*… – сплюнул старший.
– Без права на ошибку, – в голос ржал Змей.
В помещении растекался едкий запах пороха. Мы смеялись. Мы были живы.

2.

Задача была не выполнена, поэтому следующей ночью мы вновь отправились на Каньон. На место прибыли в 4:30 утра. Было тихо, но минут через пятнадцать заработала наша арта, где-то совсем рядом, метрах в пятидесяти.
– Ну вот, дождались, сейчас ответка полетит, – недовольно пробурчал связист.
Со стороны Дозора № 1 шел стрелковый бой.
– Как ночь прошла? – спросил Смола.
– Да как обычно. А-а-а… У хохлов сегодня снайпер работает.
– Брат, это не та новость, которую мы хотим от тебя услышать.
Боец улыбнулся. Молодой паренек с позывным Шкет.
– Ты сам откуда? – спросил я у связиста.
– Из Калининграда. Полк 1004. Мы с января здесь.
– Большие у вас потери?
Парень помрачнел.
– Пятнадцать процентов.
– Ну это не много.
– Ты не понял. Пятнадцать процентов осталось в строю. Из всего полка.
– Мда.
Повисла неприятная тишина. 
– «Мясные» штурмы?
– Именно.

Бойцы из роты Z заступали на Туманы на сутки. К пяти утра приехала смена караула, мы подогнали рюкзаки, оружие, попрыгали на дорожку и на их плечах двинулись в путь. В этот раз шли по траншее по колено в непросыхающей жиже. В окопах стоял тяжелый запах сырой земли, грязи и мочи. До второго Тумана дошли без приключений. Дальше мы разделились на группы. Змей и Антоха отправились на Туман 3.2, Смола, Штурман и я двинулись на 3.1. Нам надо было пройти двести метров по верху, краем лесопосадки. Слева тянулась серая зона, переходящая в позиции «немцев». Двигались парами, мелкими перебежками. 

На Тумане 3.1 наряд предупредили, что идут гости, поэтому обошлось без фрэндли-фаер.
– А мы вчера вас ждали, но вы так и не пришли.
Боец с усталыми невыспавшимися глазами облокотился о бруствер.
– Мы вчера ночью решили по верху идти, – ответил я. – Не прошли. 
– Это была плохая идея, – добавил Штурман.
– Вообще ходить здесь ночью – плохая идея, – подвел итог боец. – Сегодня часа в три птица насрала на наши позиции, и снайпер у хохлов щелкает.
Птица – это дрон. Насрала – значит, сбросила гранату. А вот снайпер – это плохо. До противника триста метров. Отличная дистанция для любого снайпера, просто подарок. Мы со Штурманом переглянулись.
– Ладно, двинули.

Нам надо было отработать на четвертом Тумане, установить справа и слева от траншеи мины МОН-50, вывести провода в блиндаж. Сам блиндаж был пустой, наши его не занимали. В тридцати метрах от него находился пятый Туман, его держали зэки, и это была крайняя точка. Дальше стояли хохлы. 
Как только мы дошли до четвертого Тумана, началась дикая стрелкотня. Даже в траншее приходилось пригибаться.
– Вы передавали на «пятерку», что мы будем работать?
– Да, просили их помолчать полчасика. – Боец из роты Z посмотрел на часы.
– Зашибись, они молчат.
Со стороны пятого Тумана работал пулемет. Хохлы отвечали стрелкотней. Наконец, стало потише. 
– Давай, Димон, это шанс.

Провод в правой руке, мина с вкрученным электродетонатором в левой. Самый опасный момент – это преодоление бруствера окопа. На несколько секунд ты оказываешься на виду у противника. Потом можно упасть в траву и ползком дойти до точки установки мины, но главное, чтобы в эти секунды тебя не заметили. Со Штурманом мы предварительно размотали провода на нужную длину, договорились, что если по мне начинает работать снайпер, то Штурман кидает дым и под его завесой я отступаю на исходную.
– С Богом!

Короткий выдох. Рывок. Несколько быстрых шагов, и вот я уже скатываюсь в воронку. Замираю. Тишина. Кажется, меня не заметили. Сердце бьется часто-часто. У меня только мина и провод. Даже автомат я оставил в блиндаже. Если меня засекут, то ствол мне не поможет, а будет только мешать при отступлении. На прикрытии Штурман. Сейчас моя жизнь в его руках.
Ползу до точки. Быстро устанавливаю мину, откалибровываю угол и направление взрыва, соединяю провода с электродетонатором, предварительно намотав их на ножку мины. Это защита от дятлов, которые споткнутся, зацепив ногой провод. Ходить здесь никто не должен, но лучше подстраховаться. Изолирую скрутки, маскирую мину. Все. Теперь отход. Так же быстро доползаю до края окопа. Вскакиваю и одним броском скатываюсь в траншею. Щелкает одиночный выстрел, но где-то в стороне, справа от нас. Снайпер. Похоже, что стреляет в сторону Тумана 3.2. Там работает вторая группа, и мы сейчас ничем не можем им помочь.
Таким же порядком устанавливаем еще три мины, закрывая периметр на случай прорыва хохлов. Работаем быстро и точно, как будто руки сами все знают, и надо просто им не мешать. Выводим провода на Туман-4.

Выходит на связь вторая группа:
– Работу закончили. Возвращаемся.
Мы тоже заканчиваем, сматываем провода, собираем вещи. Вдоль траншеи идет асфальтовая дорога, упираясь в разрушенный мост, прямо к позициям противника. Сама дорога – декорации из фильма про апокалипсис: стреляные «шмели», гильзы, патроны, каска, пробитая в нескольких местах. Тут и там из асфальта торчат хвостовики неразорвавшихся мин. Сквозь трещины в асфальте пробивается трава и мелкий кустарник. Все усеяно ржавыми осколками.

– Что за запах? – сморщился Штурман.
С дороги сладко и тошно тянуло гнилой плотью.
– Угадай с трех раз.
– Понятно.
Настроение портится.
– Все, по тапкам, – говорит Смола.

Над головой свистят мины, летящие к «немцам» со стороны Каньона.
Встает солнце. Пробиваются первые лучи над головой. В зеленке щебечут птицы, как будто нет никакой войны.