«По ходу пьесы…»

*** 

Оставим за скобками яркие краски,
Добавим дожди, вычтем зимнее время.
И что в результате? Опасно без маски.
Опасно быть с теми, и страшно – не с теми.

Зима на пороге. И в ритме Вивальди
Уходят одни, а другие смеются.
И время вмерзает под лёд на асфальте,
Как вечная тень мировых революций.

***

Пыль динамитна, земля не нарядна.
Времени тень – над трубой заводской.
Быль позабыто легка. Ну и ладно.
Сердце не в клетке, в груди под рукой.

Быль не легка, но так быстро забыта…
Быстро, легко. И ни мысли вослед.
Эхо не памяти, а динамита.
Буквы… Слова… Ничего больше нет.

***

По ходу пьесы, где маршрут судьбы
С автобусным маршрутом схож,
Где всё от «вдруг» до «если, да кабы»,
Вокруг да около – «не трожь»!

Не трожь, не бойся, хоть пекут глаза,
Ведь в этой пьесе ты герой.
Маршрут проложен прямо в небеса,
Где первым может стать второй.

***

На окраинах воздух свежей,
На окраинах дышится легче.
Там «Ещё», позабыв про «Уже»,
Беззаботно шагает навстречу
 
Дню и ночи, не думая впрок,
Кто удачливей – принц или нищий?
Тот – не близок, а тот – не далёк...
Ну, а воздух – действительно чище.

***

Ангел по имени Пушкин, прекрасен и неубиен,
В небе парит и пророчит: мол, всё будет мило.
Памятник видит, и надпись читает: не Пушкин – Дассен.
И не поймёт ничего серафим шестикрылый.

Ангел поёт про свободу, где счастья пленительный свет.
Пушкин читает, и память – опять рукотворна.
Сердцу, живущему будущим, воли в покое всё нет.
Время не ангелов – бесов, войны и попкорна.

***

Как понять – зачем и почему?
Кто они, откуда и куда?
Господи! Я это не пойму
Льётся кровь, как красная вода. 

Господи, откуда эта злость?
Пушкин, ты герой из фильма «Брат»?
Время вместе с кровью запеклось.
Правда спит. Никто не виноват.

***

Встретимся на площади Героев.
Там, где рядом школьные уроки.
Помнишь, как гуляли мы с тобою.
Там, где время – близко и далёко,

Магомаев пел про лучший город,
И, казалось, всё звучит впервые
В том прошедшем времени, в котором
Все ещё живые. Все живые…

***

Переназвали субботу субботой
Пушкина пробуют переназвать.
Памятник падает, будто «двухсотый».
И на часах – время падших опять.

Как под подушкой девятого вала,
Время чуть дышит, теряя любовь.
Не торопись говорить: «Всё пропало»…
Пушкин останется Пушкиным вновь.

***

Грачи улетели, Саврасову снятся пейзажи.
Прохладно зимы затемненье, и утро неспешно.
И время меняется – зимнее, летнее, даже
Моё, что в груди под рукою, и в мыслях, конечно.

Забытые страхи воскресли под камнем лежачим,
Последняя мчит электричка по краю тревоги
Грачи прилетят, даже если всё будет иначе.
Саврасов напишет, а «Время» раскрасит итоги… 

***

Незабываемое прошлое
И раненый в голову завтрашний день –
Всё рухнуло, как подкошенное.
– Уходишь? Пожалуйста, маску надень.

Воздушно-капельная паника
От Болдинских песен до нашей хандры.
Где «кнут» – почти синоним «пряника»,
Где ангел не знает, что он «вне игры».

***

Эхо незабытых адресов, 
Голосов упавших в эхо дней…
Есть слова, и не хватает слов,
Ясно всё. Но хочется ясней.

Времени потерянный вагон
На вокзале памяти застрял.
Всё проходит, и со всех сторон –
Потерявший прошлое вокзал.

***

«Остановка Вылезайка» – говорила в детстве мама,
И трамвайное движенье громыхало позади.
Позади уже так много – за горами-за лесами,
За небесными холмами тает эхо «выходи»!...

Тает эхо дней воскресных, парка Горького виденье,
Замирающий в пространстве незабытый перестук.
То трамвайный, то сердечный сквозь судьбу и день весенний.
Остановка Вылезайка, где казалось: время – друг…

***

По четвергам давно нет рыбных дней.
Остались в прошлом, погрузились в Лету 
Столовые, где рыбные котлеты
Сквозь годы кажутся сейчас вкусней.

А было всё – впопад и невпопад,
И горечью приправленная пресность.
Собою прикрывала неизвестность,
В которой не котлеты – дни горчат…

***

Вечно тайный обоз желаний,
Продвигаясь, уходит в тень.
В небесах – ни границ, ни Германий,
Тень чужая, где все – мишень.

Тень чужая глаза неволит.
Воздух – будто сырой магнит.
И взрывною волной сквозь поле,
Как сквозь память, судьба летит…

***

Неразгаданные намёки,
Как чужое письмо из прошлого.
Мир зачитан от корки до корки.
От плохого и до хорошего.

Остановка всего две минуты.
Что за станция? Оборонная,
Где намёками скрыты маршруты
Обороны, как пылью вагонною…

***

Небрежная походка – это время.
Идёт себе, теряясь и теряя,
Не замечая, как чаинку в чае,
Всех, кто не в теме, с теми и не с теми.

Понять не в силах, и забыть не в силах,
Шагаем вдоль отбоя и тревоги.
Не так небрежно, как часы и Боги.
Но с памятью и в сердце, и в чернилах…

***

Виноград оказался горьким.
А оскомина – неизбывной.
Кто-то в гору, а кто-то с горки,
Курс учёбы – факультативный.

Вкус прощания – долгосрочный,
Крылья делят судьбу на части.
Страх оскомины – это точно.
Поцелуя печать – на счастье…

***

Проскочив сквозь беду и вражду,
Попадаю, незнамо куда.
Вдоль забытого неба иду.
А навстречу – беда и вражда.

Снова слышится: так и не так, 
В небе очередь. Стон, автомат.
Под рубашкой пробитой – сквозняк
И вражда – хоть вперёд, хоть назад.

***

Памятник рукотворный, падая, видит небо.
В небе – своё отраженье, с вечными облаками,
Светлыми именами, эхом Бориса и Глеба.
Те, кто за ними – над нами и неизменно – с нами.

Не предавая память, небом наполнив площадь,
Памятнику просторно, даже когда невозможно
В эту беду поверить, да и понять не проще...
Бьют молотками, тянут через войну и таможню.

***

Надежда утешает, но не лечит,
Неярко светит. Греет ли? Едва ли…
И если мрак укутывает плечи,
Надежда утешительна в подвале.
 
И безнадёга там же вместе с нею,
А кто сильнее? Я не знаю тоже.
При равном счёте кто из них ровнее?
И от кого из них мороз по коже…

***

А если время – как большой цветок,
Что виден детям, взрослым, старикам?
Но только тем, кто близок, хоть далёк,
К парящим в белом свете облакам…
 
Кто слышит небо, вовсе не чудак.
Там времени сквозящий аромат
Даёт сигнал – всё так или не так,
Куда нам плыть – вперёд или назад…