Стихи из «Заонежского блокнота»

Представленные здесь стихотворения написаны преимущественно во время и после лыжных путешествий по Заонежью, в двух февралях – в 1982-м и 1983-м, – в студенческие каникулы, на последних курсах учёбы в Харьковском институте радиоэлектроники, а также в феврале 1987-го. Они были вразброд опубликованы в 1980-х в известных московских молодёжных и иных альманахах и сборниках, частично в моей книге «Имярек» (Москва: «Современник», 1992, зав. редакцией Л. Г. Баранова, редактор Л. В. Грязнова, художник С. С. Косенков), что-то – в книге избранного «Хожение» (М.: Поэзия.ру, 2004). 

Однако как северный зимний цикл эти сочинения собраны впервые. Можно сказать, целиком. 

Заонежье оставило глубочайший след в сердце. Это одно из пронзительнейших, самобытнейших мест Карелии, Русского Севера. Справочники рассказывают, что здесь проживали предки современных северных народов – саамы, вепсы, карелы. С XIII в. из псковско-новгородских земель сюда стали переселяться русские. В 1478 г. Заонежье в составе Новгородских земель присоединилось к Русскому централизованному государству, а к концу XIX – началу XX вв. стало самой густонаселённой территорией Карелии. «Русским Римом» назвали Заонежский полуостров в прошлом веке фольклористы и путешественники – за красоту его пейзажей, рукотворных церквей, часовен и крестьянских домов. На территории Заонежья более 300 памятников истории и культуры, 55 исторических поселений, 3 историко-архитектурных ансамбля: Кижский погост, Клименецкий и Палеостровский монастыри. В Кижах мне посчастливилось побывать дважды. 

На безкрайних просторах Русского Севера деревянные церковные шедевры спрятаны от безжалостных глаз цивилизации по лесным чащам, но более всего украшают берега озёрных заливов, заток, салм. Время, особенно десятилетия безбожья, было безпощадно к этим храмам. Многие из них утрачены безвозвратно. Однако кое-что восстанавливается, реставрируется в качестве памятников архитектуры и веры. Эти церкви очень радуют глаз путника в зимнее и летнее время, являясь, кроме прочего, хорошим ориентиром, возвышаясь над наволоками (так здесь называются полуостровки) среди древних елей.

Памятна мне и знаменитая высокая шатровая церковь Варвары Великомученицы (1650) села Яндомозеро. 

У Варваринской церкви села Яндом-озеро. Заонежье. Февраль, 1987 г.

В нескольких км отсюда находится часовня Святого Георгия Змееборца в д. Усть-Яндома (кон. XVII в., Карелия) – деревянная клетская, с шатровой колокольней (восьмерик от земли), одна из старейших сохранившихся часовен Заонежья. Поставлена она в устье коротенькой речушки Яндомы, бегущей от Яндомозера к Онежскому озеру. С колокольни часовни виден на Онеге древний зодческий ансамбль острова Кижи, расположенный километрах в десяти. Зимой в ясную погоду туда легко бежать на лыжах по озёрному заснеженному льду. Вид со звонницы усть-яндомской часовни я опубликовал в своем альбоме «Храмы великой России» (М.: ЭКСМО, 2010). Именно на этом месте, на барабане часовни, в феврале 1982 г. было написано стихотворение «В часовне забытой…».

Проходил я и, увы, пустовавшую уже в 1983-м деревню Узкие Салмы, где на берегу Космозера стоит деревянная клетская часовня (первая половина XVIII в.) с шатровой колокольней. В 2006–2007 гг. здесь проведена реставрация. Это теперь единственная постройка, оставшаяся от деревни. Возле Узких Салмов и деревни Поля́ молодым южнорусским человеком стало сочиняться стихотворение «Звёзды долго висели на высокой берёзе…». 

Так мы возвращались в Россию, так Россия входила в нас.

Останавливались мы нашей группой из девяти человек в том же году и в д. Вегоруксы, над которой высится, рифмуясь с вершинами огромных елей, шатровая церковь Святого Николая (середина XVIII в., 1889 г.). В старину селение называлось Вёгорукса, это одно из самых древних сёл в Заонежье. В XV в. оно принадлежало богатому новгородскому боярину Ф. Глухову. 

Вёгоруксы. 1983

Искусствоведы уверяют, что маленькая главка церкви, пятигранная апсида и обширная трапезная типичны для заонежского зодчества. Однако нигде в Заонежье нет столь внушительной, мощной звонницы. Она господствует над церковью, и именно благодаря ей церковь приобрела значение маяка, видного за много километров. 
В храме прежде был удивительный иконостас. Самая ранняя из икон – «Апостол Петр», написанная в XIV или в начале XV в. местным мастером. Среди обнаруженных произведений есть и работа новгородского художника XV в. – икона с изображением Богоматери и трёх святых.

Селение Пегрема, где я ночевал в холодных избах трижды в разные годы, представляет собой ряд больших крестьянских домов, лицевые фасады которых обращены к озеру. Перед фронтом домов на небольшом мысу в 1770-е была построена часовня Варлаама Хутынского. Маленькая, она, тем не менее, видна не только со стороны озера, но и из окон почти всех домов. В настоящее время в Кижах, в экспозиционном комплексе-деревне Васильево, находится «посланец» Пегремы – амбар Кузнецова. О Пегреме написались стихотворения «Опять – немые лики изб…» и «Смотри на вечернюю кромку земли…». 

Пегрема. 1982

Потом были другие лыжные походы 1988-го, 1989-го годов, на Архангелогородчину – Вершинино (запечатлённое художниками; помним кенозерские работы нашего гения живописи Виктора Попкова), Порженский погост, Кенозеро (где кинорежиссёр А. Кончаловский недавно снял своего «почтальона Тряпицына»), Холмогоры, Малые Карелы, однако стихов они почему-то не оставили. Так бывает. Лишь одно написалось – после похода на Соловки (февраль 1991-го) – «Приглашение к путешествию» («Поедем на Север…»); это стихотворение «идеологически» замыкает мои северные хожения, в которых есть ещё и летняя Вологодчина 1988-го – Спасо-Прилуцкая, Кирилло-Белозерская, Ферапонтовская, но о ней – в другой раз.

Село Поля. 1983

 

*** 

Опять – немые лики изб,
Сиротство чёрных деревень.
И камыша седая зыбь
Под зимней дрёмою дерев.

Здесь время срубы бережёт,
Чтоб иногда нашёл ночлег
Заиндевелый человек.
Однажды мой настал черёд.    

...Я согревался.
         И в окно
Молился лесу и звезде.
Всю ночь мешало лишь одно:
Рыдала птица в пустоте.

 

*** 

Смотри на вечернюю кромку земли,
на ранний
     луны невесомой
осколок.
Здесь нет никого.
Лишь часовня Ильи
да церковь Николы.

А люди?
А люди ушли
туда, где асфальты, больницы и школы.

Что здесь? 
Только
     озеро,
лес молчалив.
И нету резона тут жить никакого.

Холодное небо.
Часовня Ильи.
Да церковь Николы.

 

***

Звёзды долго висели
На высокой берёзе.
Пахли хлебом и сеном,
лошадиным навозом.

И царапало ноздри
дымом кислым, чуть терпким.
Это ветер приносит
из недавней деревни.
 
Этот ветер рассветный
сквозь прибрежные вербы
гнал светила на запад.
Вечный Родины запах

горло стылое трогал.
Я стоял на равнине.
Возле леса седого.
Возле неба России.

 

*** 

Старуха молча умирала.
Белел лица скуластый мрамор.
Неумолимо убывало
пространство меж двумя мирами.

Ей светом яркий мрак казался.
А со стены, из рамы ветхой,
глядело жёлтыми глазами
десятиликое семейство.    

Лампадный свет ломало ветром.
Осины ныли в небе рваном.
Последняя в пустой деревне
старуха тихо умирала.

Царапал ставни ветер зимний,
скоблил ладони стылых крыш.
И в дверь открытую сквозило. 
Но было некому закрыть.

Колгостров. Из окна церквушки. 1987

 

И выйти к людям

Скитаться в лесах, 
снежных, 
северных, 
трудных, –
и выйти случайно 
к деревне отшельной.
Увидеть, как дым замирает над трубами
и в небо стекает меж елей замшелых.

И, речь человечью в гортани оттаяв,
в оконный крестец дома крайнего стукнуть,
снег с шапки стряхнуть, 
и у здешних хозяев
ночлега спросить, 
и на стужу в глазах – 
не наткнуться.

С. Минаков. Усть-Яндома. 1983

 

***

Было темно, 
но малиновый – в лицах дрожал:
угли скудели, лениво истаивал жар
в утлой печи,
в чёрном срубе, 
в сиротской свободе лесов.
Было темно, но из тьмы проступало лицо.

И – перевёрнуто, рыже – качался под ним
Лаковый, гулкий, потёртый, раздвоенный нимб.

Локоть замедленный. 
Крылья стреноженных струн.
Губы скитались по небу неведомых рун.

Как я смотрел на тебя! – 
Так глядят на сестру.
Не 
сорок тысяч заботливых братьев –
один.
Но в этом мире неправом, на вечном ветру
думал: собой заслоню от любых холодин

душу твою, 
твои пальцы на струнах 
и прядь возле глаз.
Как, замерев, я глядел на тебя из угла!

Счастью ль незрячему 
помнить, что ночь – до утра?
Страха не емля, ты пела, чужая сестра!

Ах, твой недолгий, далёкий, твой канувший нимб!
Что я припомню под нынешний вой тишины?

Было темно… Как же, Господи, было светло!
После стемнело. Когда за окном рассвело.

 

*** 

Ночной гобой печи убогой…
Присядем к печке долгожданной!
Забудь о холоде убойном,
о хохоте пурги наждачной.

Какая жизнь шальная выдалась!
Но ты остуженные плечи
приблизь к огню – истает изморозь
от жара этой старой печки.

И в миг, как только мы воскреснем,
возникнут на промёрзших стенах
живою, пляшущею фреской
две наши огненные тени.

Харьковская группа. Колгостров. 1983

 

На Кижском погосте

I

Он срубил собор
двадцатидвуглавый.
Не за денег сор,
не для славы.
Он срубил собор,
белобрысый шкет, – 
восьмерик
на восьмерике.

Что ему церква?
Мать? Жена? Сестра?
Заскорузло руки
каждый сруб оглаживают.
Попороли синь
двадцать два креста – 
поднялись 
небесные саженцы.

 

II

В зазубринах топор,
я вновь – бездомный пёс.
Но виден мой собор
окрест на десять вёрст.

Ты виден сквозь века
Над зеркалом озёр.
Я остров к облакам
прибил тобой, собор!

 

III

Немой лесник в потёртых валенках
нас, незнакомцев, не разглядывал.

Казался старым и усталым,
как будто прятал чью-то тайну.

Он мял лицо ладонью острой
И сквозь окно глядел на остров.

Мы на полу храпели хором,
не видя, как 
он зелье варит,

как ночью по оконной раме
бьёт чёрный силуэт собора.

Кижи. 1982

 

*** 

В часовне забытой,
          как память гулкой,
воткнутой в холм
     меж замшелыми елями,
забился я в бревенчатый угол
и слушал шорохи двухсотлетние...

От алтаря, и от самой веры,
остались только старые рамы,
в пыли
     и перьях перелётного времени.
Наверное, птицы здесь прихожане.

Наверно, однажды,
в весну иль осень,
гонима давнею мукой тайной,
далёкая чья-то
          пернатая совесть
сюда прилетает.

Когда ей отпустится
всё, что мучает?
Когда летать ей счастливей станет?

...Задевая звезду колючую,
ветер треплет
разбитый ставень...

Усть-Яндома. 1982

 

Приглашение к путешествию

Пoeдeм нa Ceвep! К cнeгaм нeoтcтyпным,
К вoзлюблeннoй cкyднocти тpyднoй пpиpoды,
Гдe дpeвниe cpyбы нa звёзднoй ocтyдe
Пpичacтны peликтoвым cнaм миpoздaнья.

Пoeдeм: тaм Дyx в пoднeбecьe cтyчитcя,
Гдe c тyндpoю cлит yбиeнный Кapcaвин,
И Пaвeл Флopeнcкий, зaвёpнyтый в caвaн
Лeдoвый, лeжит в нeдoчepпaннoм чpeвe
Зeмли, и пycтыми глaзницaми зeки
Тapaщaтcя в выcи, плывyщиe к кpaю
Пo клю-кoв-кe кpacнoй, и в пoлыe зeнки
Cпaдaeт зимa – и не тает... нe тaeт.

Дyшoю пpиткнyтьcя пoeдeм жe, бpaтe,
К ceдoй этoй cтыни. B пopывe гopбaтoм
C кaйлoм oкaянным нa Бeлoм кaнaлe,
Bишь, кpecтник Toммaзe cвoeй Кaмпaнeллe,
Haвeчный, кaк мaмoнт, лeжит в мepзлoтe бoльшeвик.

Beдь cкaзaнo ж былo: вoздacтcя, вoздacтcя
Зa aдoвый caд нa кocтяx чeлoвeцкиx,
Зa «цapcтвo cвoбoды», зa вcю coлoвeцкyю coль!

Зa вcё oтыгpaли шaльныe мyзы́ки *,
Зa вcё – дo кoпeйки кpoвaвoй, пo cмeтe.

«Дoкoль, пpoтoпoп, нaши cyдныe мyки?» –
«Дo caмыя cмepти, дo caмыя, Mapкoвнa, cмepти...» 
______        
Мyзы́кa – мyзыкaнт (малоросс.). 

Колгостров. 1987

 

Фото автора.