История России в поговорках и слоганах. Ко Дню города С.-Петербурга

Ко дню рождения Санкт-Петербурга Игорь Фунт, совместно с великолепным историком-питероведом Н. Синдаловским, рассказывает об анекдотах-поговорках северной столицы, небылицах и совершенно правдивых байках из архивных анналов любимого города. 

Русь сословная

Начнём издалека…

Приснопамятный зачинатель-основатель промышленного дома Кнопов — Иоганн Людвиг Кноп (Лев Герасимович, 1821—1894) — прибыл в Белокаменную 18-летним пацаном. С сопроводительной бумагой представителя англ. торговой фирмы «Де Джерси». 
Своё дело бременский уроженец затеял, реализуя британские паровые машины, оборудование к ним, комплектующие, станки. К 1850-м гг. владел солидными долями акций множества предприятий. 
1852 г. 1-й гильдии купец Л. Кноп торжественно открывает в Первопрестольной личную корпорацию.
Хлопчатобумажные фабрики под его всевидящим оком зажужжали по всей России. В их числе — крупнейшая в мире Кренгольмская мануфактура (Эстония). Также Измайловская прядильно-ткацкая фабрика (Москва), мн. др.
За весомый вклад в текстильную промышленность Кнопу присвоен высокий титул барона (1877). 
Его потомки остались трудиться в России (вплоть до октябрьских гонений). Последователи Кнопов, буржуа-капиталисты, — дружными рядами ехали и ехали в перспективно развивающуюся Империю. Кто-то — во славу. Кто и на погибель.
Наряду с фантасмагорией кровосмешений, национальных физиогномий (как любил выражаться Некрасов) и фиоритур, многоликая, многострадальная Россия середины — второй половины XIX в. поражала не только невероятными архитектурными контрастами столиц, также малых городов — вплоть до деревенских трущоб-убожеств. (Воспетых сверхпопулярным в 1870-х гг. Всеволодом Крестовским.) Сколько некой впитанной издетства уверенностью — в нерушимости социально-общественных устоев и слоёв. Незыблемости государственного порядка. (Несмотря на жесточайшие пореформенные цензуру и реакцию.) 
Чему содействовало принципиальное сохранение (и охранение) константных примет времени — особенно в мнемонике городской жизни. В окружении, компаниях поселенцев-горожан, пусть и пришлых. Из которых многие стали вскоре могутными певцами народных горестей и бед. Сродни поэтам Кольцову, Никитину, Суркову. Тому же Некрасову, драматургу Островскому… 
К этим приметам «булыжных» улиц в первую очередь следует отнести исключительное обилие лиц армейского и духовного сословий. Вообще в позапрошлом веке военные составляли от десяти до пятнадцати процентов населения. Что отнюдь и отнюдь не мало. 
К примеру, в пушкинской «военной столице» Петербурге на постоянной основе квартировались 12 пехотных и кавалерийских полков. Множество бригад. Эскадронов-дивизионов. Незыблемо стояли, вновь формировались военные школы, инженерные училища. Морские, кадетские корпуса. Академии. 
Питер — мощнейший форпост внутренней безопасности правительства, двора. Экстраполирующий свою готовность всему внешнему миру, не менее. 
Средь пестроты людских оттенков и красок (от лапотных крестьян до вальяжных иностранцев) не последнее место занимали церковнослужители.
В городах повсюду виднелись крыши-купола отдельно стоящих, домовых и ведомственных церквей, молитвенных заведений. За столетний период, — с эпохи Петра: — их количество возросло в десятки раз. 
Зримо нарождался промышленный класс (с чего мы начали текст). Значительную часть которого составляли иноземцы. Им принадлежали многочисленные текстильные фабрики, всевозможные мануфактуры, кооперативы.
Так, терпкий запах казармы, технократическая поступь буржуазии и вездесущий бурсацкий дух (пропитавшись коим, вышли в свет сонмы блестящих русских учёных мужей и литераторов-публицистов), породили выражение:

«Что ни церковь, — то поп. Что ни камера — клоп. Что ни фабрика, — то Кноп».

Увы, вдогон увертюре Первой мировой войны Кнопы (как и другие известные фамилии) подверглись травле. Немецкий бизнес пошёл на спад. Революция 1917 г. и вовсе варварски вытолкнула инженеров-предпринимателей в вынужденную эмиграцию. Заводы Кноп и Ко — национализированы. 
И кстати, избранный в 2019 г. председатель Еврокомиссии. Исполнительного органа современной власти ЕС, — Урсула фон дер Лайен: — прямой потомок барона Людвига Кнопа.

От царской резиденции до народного достояния

И если упомянутое выше церковное строительство увеличилось кратно, в десятки раз. То промышленные предприятия-производства перед Первой мировой исчислялись тысячами. Что превосходит технократию XVIII века в сотни раз. 
Мекка пролетариата «первых поколений», как исторически изрекалось, — естественно, столица: — Питер. 
Заводы-фабрики сконцентрированы в Нарве, Выборге, на Васильевском о-ве. Местах, тщательно и с каллиграфической точностью выписанных Достоевским в «Униженных и оскорблённых», также в «Бедных людях» etc. 
Везде — от щедринской ссыльной Вятки до радужно-кремлёвской (с эмоциональным перебором) Москвы Бориса Зайцева — рабочие кварталы соседствовали с оазисами великосветской роскоши. За чугунно-каменными оградами вычурных особняков в итальянском стиле.
По бедняцким же окраинам всей матушки-Руси — ютились однообразно чёрные, тесные угольные посёлки пивоваренных ли, бумагопрядильных фабрик. Ситцевых, деревообрабатывающих предприятий.
Беднейшие районы столицы — северного направления: от Малой Невы — вплоть до Елагина острова. 
Где и родилась следующая поговорка:

«Вошь да крыса — до Елагиного мыса». 

Дальше, как и повсюду в России, — начинались барские роскошества.
Сверкал в лучах заходящего солнца дворец обер-гофмейстера императорского двора И. Елагина. Возведённый в конце XVIII в. Руку к частым реинкарнациям коего приложили знаменитые итальянцы-классицисты Кваренги и Росси. Русские скульпторы-сентименталисты Пименов и Демут-Малиновский, мн.-мн. др. 
Владения императорского дома, предназначенные в своё время для вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, после революции перешли в ранг общенародного достояния. По сию пору являясь великолепным памятником природы, архитектуры. Блистающего чуда парково-ансамблевой мысли. 

Дом Чичерина

Затронутый в предыдущем историческом абзаце Джакомо Кваренги жил тогда на Невском, 15. (1780—1783) 

Пару слов о том доме…

В 1755 г. по проекту арх. Растрелли возведён обширный временный (деревянный) Зимний дворец императрицы Елизаветы Петровны. Простирающийся до Малой Морской ул. 
По окончании строительства каменного «Зимнего» (по счёту пятого, в 1762-м) — «деревяшка» была разобрана. [Елизавета не дожила пару-тройку месяцев.]
В 1768 г. участок из-под «деревяшки» на углу Невского и Мойки перешёл в собственность генерал-полицмейстера Н. Чичерина (1724—1782). Столичного главы периода 1764—1777 гг. Который и поставил на довольно «жирной» невской площадке и транспортном узле — (почти что) дворец. В стилистике перехода от барокко к классицизму. В будущем названный его именем. (Архитектор неизвестен.)
В начале XIX века в роскошный дом на Невском, 15 заехал корабельный подрядчик А. Перетц. Вдохновлённый, — как и многие зарубежные его предшественники, — морскими, судостроительными, реформистскими преобразованиями Петра I, Екатерины, Елизаветы.
Но, будучи предприимчивым коммерсантом, Перетц преуспел также и в торговле солью. Став крупным поставщиком Царского двора. 
Тогда-то и родился звонкий «солёный» рекламный слоган. Изрядно способствовавший процветанию энергичного дельца:

«Где соль — там и Перетц!»

Позже ушедший в народ поговоркой:

«Где соль — там и перец». 

…Стерев автора перчёного фразеологизма из людской памяти.
Что лишь подтверждает его гениальность. Подобно песням задетых выше «крылатых» поэтов — Никитина, Кольцова. Улетевших куплетами вглубь бескрайнего народного творчества: в суть его, кровь. Слившись с исконными корнями древности. 

Бердов мост на Матисовом о-ве

Когда В. Васнецов приобрёл в Подмосковье (конец XIX в.) небольшую старую усадьбу с заглохшей водяной мельницей, он заявил близким: «Непременно прикажу механизм отремонтировать и лучшего в России мельника приглашу — Фёдора Шаляпина! Пусть себе муку мелет и нам песни поёт!» — Вслед сверхуспешному выступлению Шаляпина-«Мельника» в опере Даргомыжского «Русалка». В Мамонтовском театре. 
Конечно же, Виктор Михайлович знал историю про хитрого проворного мельника двухсотлетней давности.
Звали того жиголо — Матис. И обретался шустрый мужичок, вместе с другими отставными голландскими ли, шведскими служаками, на безымянном о-ве меж Галерной верфью и Новым Адмиралтейством. (В нижне-левобережном течении Невы.) 
В трудные годины затяжной Северной войны (1700—1721) Матис — «И нашим и вашим!» — оказывал разведческие услуги Петру I. При случае донося Государю важные секретные сведения о перемещении «братьев»-шведов. 
За что Царь впоследствии выдал мельнику охранную грамоту на землю. С тех пор и болото, и деревня, и сам остров стали называться гордо — Матисовыми. 
Именно это место и облюбовал для сооружения металлургического завода англичанин Чарльз Берд. В числе прочих промышленников прибывший по приглашению Екатерины II. Заложивший там мощное сталелитейное производство в 1792 г.

Застрял он в России надолго…

1815 г. Берд демонстрирует первый в Империи пароход под названием «Елизавета». 
Клочок земли, омываемый Невой, Мойкой и Пряжкой, — лицезревший спуск на воду чудо-корабля: — взорвался ликованием и фейерверками! Обеспечив Берду выгоднейшие привилегированные правительственные заказы на сборку и эксплуатацию всего парового флота.
Его металлоконструкции пошли намного дальше балтийских вод. Участвуя в гигантских сухопутных стройках. Таких как Исаакиевский собор арх. Монферана. Что гарантировало Берду невиданное процветание. 
Вошедшее в поговорку:

«Как дела?» — «Как у Берда. Только труба пониже да дым пожиже». 

В 1881 г. обрусевшие внуки коммерсанта избавились от дедовского наследия. Продав заводы фр. акционерному обществу. После чего он стал зваться Франко-русским. Являясь сегодня составной частью Адмиралтейского объединения. 
Бердов же мост, — соединяющий Матисов и Коломенские о-ва: — жив и поныне. 
Впрочем, как и поговорка…

Питерские анекдоты и байки

Вышеупомянутый Ф. Шаляпин в 1914 г. выступал в частных оперных антрепризах А. Р. Аксарина в Петрограде. Тогда и родился анекдот про любопытного возницу.
Дескать, кучер спрашивает:
— Ты кем работаешь-то, барин?
— Артистом. Певцом, мил человек.
— Как это?
— Ну как-как. Пою...
— А-а-а-а-а… — разочарованно закивал ездовой. — Ну, я когда выпью, тоже пою. Значит, и я того — артист?
— Ну конечно, — громовым раскатом рассмеялся Фёдор Иваныч. 

У этого анекдота есть продолжение, не столь известное, как предыдущий скетч.

Кучер говорит:
— Я вот пьяный тоже попеть уважаю.
— Ну, я когда под мухой, то за меня поёт суфлёр Зарецкий, — отвечает Шаляпин. 
— Аха, — поддакивает кучер. — У нас Василич в жандармской будке, когда нажрётся, оперетту воет так, что вороны с неба падают. Ну, это когда стрелять начинает.
Шаляпин, хохотнув, продолжил:
— А у меня тоже приятель-Василич имеется. Швейцаром в «Астории» служит. Так вот у него теория есть. Насчёт нашей жизни грешной…
— Ну-ну, — пришпорил коня возница.
— Он утверждает, что человеку сроку дано — на 50 лет. А всё что свыше — это уже благодать Господня. Повезёт — получишь. Не повезёт — … Увы.
Шаляпину было тогда сорок. 

1910-е года… Благодатное любимейшее моё (аналитически) питерское предвоенное время. Время купринского ресторана «Вена». Где он излишествовал так, что небеса сверкали громом. (Где на возгремевшего автора «Поединка» с хитрецою посматривала сатириконовка Тэффи под неусыпным призором главреда Аверченко.)
Время шальной «Бродячей собаки»…
Помните ахматовское?

«Уверяю, это не ново...
Вы дитя, синьор Казанова...»
«На Исакьевский ровно в шесть...»
«Как-нибудь побредём по мраку,
Мы отсюда ещё в “Собаку”»...
«Вы отсюда куда?» —
«Бог весть!» («Поэма без героя»)

Оттуда же:

А вокруг старый город Питер,
Что народу бока повытер
(Как тогда говорил), —
В гривах, в сбруях, в мучных обозах
В размалёванных чайных розах
И под тучей вороньих крыл.

Пушкинский лицейский Петербург необратимо оборачивался Питером Достоевского. В грязный рабочий тупик без права выхода. Фабричную пыльную дорогу — без конца и без краю.
Растерянные провинциалы, заполонившие столицу в поисках неведомого счастья, трезвели на глазах. Потёртые бедностью и унижением. Превращаясь в извозчиков, лакеев-швейцаров, будочников, грузчиков и проституток.
Поговорка:

«Батюшка Питер бока повытер. Братцы-заводы унесли годы. Матушка-канава совсем доконала».

Богема же, наоборот, гуляла до посинения. 

От лёгкой жизни мы сошли с ума:
С утра вино, а вечером похмелье.
Как удержать напрасное веселье,
Румянец твой, о нежная чума? (Мандельштам)

Вспомнился анекдот той поры, уже тогда бывший бородатым.

Как-то раз подвыпившие гусары (студенты, поэты-писатели, художники, смотря кто и в каком веке рассказывал) вышли к Аничкову мосту. Наткнувшись на караульную будку. 
И поскольку сторож был пьян и спал — они тихонько перевернули будку книзу входом. 
Страж проснулся, очухавшись. И, подумав, мол, он уже в могиле, так взвыл, что разбудил пол-Петербурга! Сопровождалось всё это «пение» — отборнейшим благим матом. 

Однажды великий мошенник-аферист князь Туманов-Церетели, лишённый титула за множественные афёры, повествовал, играя усами, в «Бродячей собаке». (Это я бодро сел на своего конька, — авт.) 

«Я — артист, — утверждал он, выпив очередные полштофца. — Я и грабил-то — по-театральному. Артистически. А не как бандит. А деньги — раздавал бедным, сирым.
Будучи в очередном заточении в Петропавловке, я согласился раскрыть Путилину (нач. сыска, — авт.) тайный схрон, где спрятана оснастка для производства левых ассигнаций. 
Гы-гы, — хохотнул он: — Просто хотел проветриться, обманув жандарма.
Несколько дней мы ездили в поисках того места, которое я вроде как подзабыл. Путилин кормил и поил меня в трактирах. Рассчитывая, видимо, что за мной должны прийти сообщники. А храбрый сыщик — всех схватит! 
В конце концов, когда розыгрыш весьма затянулся, привёз его в Экспедицию у Египетского моста. (Монетный двор, — авт.) Типа вот где стругаются бабки, вашблагородие. И знаете, что сделал Путилин? — высокомерно поднял Церетели палец вверх: — Ничего! Ведь обдурили-то — его. 
А Путилин в этом плане — несгибаемый правдолюб». 

Собственно Экспедиция была крайне популярна в народе. Кроме ассигнаций-векселей там выпускались почтовые марки, репродукции, открытки и книги. Там трудились замечательные художники Пастернак, Кустодиев, Билибин, Бенуа, Репин. (Хотел задвинуть анекдот про Репина. Да уж пора и честь знать.)
После революции все постройки Экспедиции (казармы-заводы, литография-типография) объединены в «Гознак». 
Ныне он делает бумагу для московской, пермской печатных денежных фабрик. 
А поговорка насчёт питерского «Гознака» тоже была. Особенно в момент, когда кто-то у тебя просил взаймы:

«У меня не Экспедиция заготовления бумаг!»

Дескать, отстаньте! Денег нет, и не будет. Держитесь там. 
Засим прощаюсь. Всего вам хорошего и доброго.

И в заключение — строчка из обожаемого Жоржа Ива́нова:

Январский день. На берегу Невы
Несётся ветер, разрушеньем вея.
Где Олечка Судейкина, увы,
Ахматова, Паллада, Саломея?
Все, кто блистал в тринадцатом году —
Лишь призраки на петербургском льду… (Из сборника «Розы», 1931)

Примечания:

По материалам историка-питероведа Синдаловского Н.А. 

Обложка: художник Б. Боем.