Хлеб и вода

лисица купина

несёт меня лиса за синие леса
вот взлётная под хвост пропала полоса
и далеко затих прощальный вывой пса
лишь чьи-то голоса
по имени зовут и тянут руки вслед
и за лисой бегут почти полсотни лет
куда там — лишь горит над миром рыжий свет
меж альфов зет и бет
как мысленный клубок нечёсана лиса
воняет зверем бок и прочи телеса
но между звёзд глядят наверх за небеса
лисиние глаза
то в девичьих мечтах бредёт как в киселе
а то сквозь вражьи сны по красно-чёрной мгле
а то хлебнёт весны — и так навеселе
спускается к земле
а там — помилуй Бог аж забивает вдох
как из мешка горох не разберя дорог
по морю поплывох по скалам поскакох
пожар переполох
креплюсь я аж трещит завязка на пупу
пью горькую рапу ем снежную крупу
да отгоняю прочь охотницу скопу
кыш злыдня зашибу
вот так вокруг себя пространствие сгустя
горит мое життя и лисее життя
а я обняв огонь как малое дитя
играюсь атятя
ах сказка кицунэ лисковская родня
шальное айнэнэ хмельные ячменя
тащи же
то в зубах то лапами примня
как лялечку меня
давай лети лиса игренева краса
пылают позади и горы и леса
обманные моря да алы паруса
бумага словеса
всё обратится в прах в том не моя вина
что всё пожрёт огонь и лишь она одна
акосна
в Палею былинно внесена
лисица купина

***
эй чародей ты нелеп рожу ворожу не морщь
по гороскопу я хлеб по гороскопу я борщ
звёзды расставились так что хоть реви в три ручья
я из обычных трудяг марфина доля моя
пёрла пер аспра всегда хочешь не хочешь а при
елась за сласть лебеда шли за маи декабри
эфемерид фестиваль загромождает дисплей
бью и беду и печаль картой натальной моей
сколько плеяды ни рой я из иных буду мест
как космограммы ни строй —
всюду рисуется крест 

Двоюродному брату Володе   

                 убив брата рiдного
                 тай шурина вiрного —
                 покотилися голiвки
                 як тi макiвочки…
                                украинская народная песня

мак — ни хороший ни плохой
на вышитой подушке
ребёнок маковкой сухой
шумел как погремушкой

что на гряде — то на столе
на всех одни галоши
не может беднота в селе
на цацки тратить гроши

а подрастёт дитя — так что ж
стекло гвоздок верёвку
и курий пух и дедов нож
в игрушки сладит ловко

из толстобоких кабачков
и маленьких арбузов
сооружали мы бычков
воткнув им палки в пузо

а кукуруза-то — краса
власы по пояс русы
в зелёном платье телеса
из волчьих ягод бусы

листва — замена денег нам
подсолнух — щит да зёрна
селянским детским племенам
и скудость плодотворна

а мак — он вам и сяк и так
цветка прекрасней нету
войны и крови алый знак
и млечный сок поэта

он в лепестках — уста любви
усохнет — дряхлый пшука
всё 
детям спать благослови
теперь наука — ну-ка

рapаver самоопыле-
ему присуще -ленье
муж и жена в одном стволе
сам град сам населенье

он и парфюм и маргарин
он утоляет голод
он опий и папаверин
он сразу стар и молод

горазд пугать и веселить
сыпняк головоломки
знать где упасть бы — подстелить
сноп маковой соломки

брат вырос и в Одессе жил
всем так бы жить бы нам бы
потом в Германии служил
как чемпион по самбо

был избалован и любим
и дома и в Европе
верховный близким господин
один «як дирка в .опе»

определенье не моё —
так мама выражалась
была в метафорах её
фолькматерная жалость

к ней Надя — кровная сестра
мне крёстная тем паче
была по-своему добра
но в Умани иначе

любых могла бы засмущать
не знавших их
вначале
мамуси крепкая печать
на сестриных печалях

то сплетни то раздоров дух
горячим диким ветром
раскидывали обе-двух
за триста километров

но друг без друга тошно им
и праведная сила
под кровом матери родным
мириться приносила

и вдруг — слушками по ушам
мол Вовка бабынастин
по пунькам гутам шалашам
своё шукает счастье

не девок статных щемит он
с пунцовыми щеками
не пьёт пшеничный самогон —
скупает мак мешками

аж из «адесы» принесло
за наркотой курьера
беда позор на всё село
неслыханное дело

эх братец пожалел бы
скот
бабуси Насти сердце
она ж тебя из года в год
тащила как ведерце

из глубины кирничной тьмы
родной же ревенковый
а он в отца — бубон чумы
внук вовкулак не вова

совала что послаще в рот
и мать сыночку шмерцу
всё отдала — пустой живот
и дом пустой
и сердце

не те корма — ему б дерьма
винта марчухи торча
ну и пошло — дурдом тюрьма
гепак шизуха корча

хоть тётя Надя с прибылей
ментам коньяк метала
конверты гривень да рублей
и жёлтого металла

мой братец душу загубил
ударом тоби гэри
в кумаре мать свою убил —
побочные потери

ну каратист самбист же ать
скачи лупи ногами
киай
бей в грудь родную мать —
а как ещё с врагами

и вот смотри
пылает май
горит дом профсоюзов
и вовки воют — добивай
режь грузной бабе пузо

и вовкадавр вонючий клоп
пластается на трупах
трёт мак аж очи прут на лоб
чёрт в черепах как в ступах
.......................……………...

да
всё закончится — и вновь
на пепелищах травы
взрастут
к другим придёт любовь
остынет след кровавый

но высший помнит Прокурор
то
чему нет отсрочки
и кат исполнит приговор
до маковой
до точки

хлеб и вода

1. хлеб

не ешьте хлеба в нём свились (врач крякнул) три белковых группы
и никакие тоже крупы нельзя с такой фигурой ись
но хлеб особая беда всё что слепили из муки я
(жаль вам не жмёт целиакия) забороняю навсегда
для тела хлеб — могильный склеп где рыхлые бока и плесень
болезен он тяжеловесен малогламурен и нелеп
вспухает словно на дрожжах жопень пупыристой опарой
и пара расстаётся с парой и жутко блещет на ножах
хирургов
ваша кровь
и жир
из потрошённых туш изъятый
бах как конфеты из пиньяты
летит и накрывает мир
………………………………………………………………………
а знаешь врач что первый блин был испечён при неолите
(вот бы сказать им — посолите да всыпьте в тесто хмель и тмин)
не любишь дарвина — оф кос ему я не потатчик тоже
давай о том как змей пригожий невинной еве торт принёс
куда там яблочко с сучком сравнить ли эти две услады
а может и не торт не надо а бородинский с чесночком
да с сальцем (я своё отдам) жемчужно-розовым отлева
кто устоит какая ева а уж тем более адам

я в оно зрю — людскую плоть в день выходной слегка скучая
за чашкой утреннего чая из мякиша слепил Господь
чу среди ревностных — «ах-ах» как будто вы там лично были
что прах земной — немного пыли мука ведь это тоже прах
и порох — дуй в лабаз где лярд и борошна хранятся сухо
да чиркни спичкой вспыхнет мухой бабахнет чисто склад петард

прелепо вышло у Творца легло в ладони так плодово
что раньше было хлеб иль слово я буду спорить до конца
инь ян хи ши иль эль люй лей эль элла он она — супруго
переливаются друг в друга слепившись парой кренделей
живые дрожжи жениха воздымут верх дежи-невесты
раз-два замесят тили-тесто и вот он — новый без греха
ты врач понюхай малыша что только вынут из мамчёны
так пахнут свежеиспечённо его и тело и душа

давай пропустим пару эр самоуверенный мой лекарь
где вечна пара пахарь-пекарь хоть в Сомали хоть в Эсэсэр
особенно в голодный год или когда война — и плужья
все перекованы в оружье а в поле плевел да осот
как расскажу как мне посметь как растерзаю на стихи я
юдоль где тиф и дистрофия и смерть и смерть и смерть и смерть
ты лекарь спой про вредный хлеб бесплотным детям Ленинграда
тем кто прошёл все круги ада кто от байды обойной слеп
кто нёс блокадные куски — жмых хвоя пыль из мешковины
кляк на солярке керосинной и только на процент муки —
на сердце грея как мишень своим почти безгрейным телом
бежал петляя под обстрелом
чтоб жизнь родных продлить на день
…………………………………………………………………………………
а после доктор — в дивный край где родилась я в край цветущий
где краше райских зрели кущи Украйна — чисто каравай
награда Божья за труды хлеб-исполин на блюде мира
где в бело-розовых зефирах вишнёвых облаков сады
где ночью раз в тридцать девятом два людоеда в предвесне
(рассказывала мама мне) подкоп под бабушкину хату
ругаясь рыли
съесть детей — ей шесть двенадцать тёте Наде —
(пир мантихор) и съели б ляди да выскочил бирюк Матвей —
шмальнул картечью от крыльца потом ещё раз с матюками
и те попадали тюками словив в предсердия свинца
взял за ноги стащил в ярок метель прошлась метлой по следу
и не было суда соседу село молчать взяло зарок
………………………………………………………………….
да врач
ещё за колоски по пресловутому «семь восемь»
попавших в лагерь дай-ка спросим пусть из-под гробовой доски
ответит дядька мой Степан пусть отзовётся юный старый
суровой нитью он на нарах пилил обтёрханный кусман
недетский срок пусть даже треть таскал брезентовую робу
но клешнерогую хворобу там нажил —
в муках умереть
…………………………………………………………
и мне случалось хлеб украсть я знаю что такое голод
так есть охота если молод а уж кормящей маме страсть
дыра в подкладке брешь в аду (хоть хорошо что не попалась)
четвертачок такая малость щип щип и нет пока дойду
я ж лимита дитя дулеб — девчонки тырили с завода
байкал саяны выпьем воды сдадим бутылки купим хлеб
………………………………………………………………
перебивались горько мы потом с сынком по коммуналкам
общагам квартирёнкам жалким особенно среди зимы
и нечего бывало есть
зато болезней — как подарков
и прободенье язвы Марку всего в неполных двадцать шесть
………………………………………………………………
полвека есть что есть учусь но наступает день воскресен
мне провиант телесный пресен — всё одинаково на вкус
ведь ныне —
мой московский док собрат спартанского эфора —
через всецелую просфору со мною единится Бог

«Я есмь хлеб жизни… Хлеб, с небес сходящий — и его ядущий
да не умрет… Вовеки сущий Я хлеб живый, Я хлеб чудес...»

алтарный артос и кулич папошник козунак и паска
на живодательной закваске
пасхальный хлеб душе величь
цурек вейкюхен симнел кейк гата как названо армянам
хлеб двести двадцать раз помянут в глаголах Библии моей
особо мне тот случай мил когда всего пятью хлебами
да парой рыб с крутыми лбами Христос пять тысяч накормил

Он завещал нам «Аз воздам» и я смирившись с медициной
сдаю запас биомицина а хлеб пускаю по водам

2. вода

                      теперь моя еда — вода

мама

удивляюсь мы такие с нею разные — мама больше дни рождения не празднует
её Пасха светозарная не радует директивы из Уорвика наградой ей
ни Христу ни Божьей Матери не молится маме нынче не по-нашему глаголется
было сельское сперва потом торговое а теперь вот гляньте стало иеговое

от рожденья у земли в особой милости — что воткнёт весною в грядку то и вырастет
выйдет маем в дачный рай в ночнушечке — лес кругом ни посторонней душечки
чуть светает птичий звон стоит к заутрене исполняют золотое летне-лютнее
мама тоже над участком машет крыльями Валентина ж по-латыни значит сильная
всё живое под ладонь ей льнёт ласкается мама к каждому низёхонько спускается
тут польёт а там подсушит там подтяпает разговаривает тихо как с дитятами
всё растёт и расцветает опыляется плодоносит созревает наливается
мир земной уцацкан разными украсами и полны подвалы дивными припасами

было й то что вспоминать уже не хочется — претерпела и с отцом и отчимом
поножовщину и ревность от Лясковского изуверства наущения бесовского
да и муж второй мур-мур сперва да гладенек оказался из до баб охочих дяденек
к самогону сальцу-шмальцу сильно ласый был штурханами маму ж часом угощать любил
но за то что неродных детей обласкивал нас с Витьком из разных бед вытаскивал
помогал и всей большой родне Ревенковой — мама верною опорой стала стенкою
чистым сердцем породнилася с конельскими — те ведь тоже препростые люди сельские
и Мыколу свет Порфирьича всю жизнь пасла из пяти реанимаций его вынесла
обиходила да выходила Усичка — так по отчиму прозванье у мамусечки

легка на ногу без ноши и с бебехами даже штифт в икре железный не помеха ей
ни колено — вдрызг когда с черешни падала — но стянула как-то механизм наладила
ни инфаркт при переломе (ох в тревоге я) ни всё ближе всё грознее онкология
метушилася к себе не зная жалости — как матрёшка ведь семейство распложалось-ти
в тридцать восемь (как и я потом знай нашенских дерзновенных по-хорошему безбашенских)
мама крышечку в последний раз откинула — да и младшую дочурку Олю вынула
а у той во брюшке — внучка маме Дашенька а у той уж следом — правнучка ей Сашенька

а потом случилось то что упустила я — одиночество тоска постель остылая
и — страх смерти тяжко людям его вынести нам дояблочной отторгнутым невинности
уманчане любят тусу не затворники причепурятся гуляют а по вторникам
эй кума соседка сватья за компанию в Стефановича проулок на собрание
и звонит однажды мама с сообщением я-де водное «вжэ прыйняла» крещение
на упрёк мой — что ж не в церкву православную так отрезала как лезом своенравно мне
«я с базару раньше сразу до попив ишла в уголочке притыкалась как с крапив метла —
чаю помощи в беде и утешения а меня всё тычут носом в прегрешения
ни коврами ни закрутками не гребуют только карами грозят да гроши требуют
а свидетели с меня сдувают пеночку прикрепили мне из Белой Церкви Леночку
подарили и планшет и что-то там ещё помогают как хорошие товарищи
учат Библию читать и Откровения разъясняют с превеликейшим терпением»

что ж теперь из сердца вон её родимую дальше с мордой жить невозмутимою
мол ах так ну всё прощай навек отступница дочь к сектантке даже в вайбере не стукнется
не всплакнёт за житие тебя не выспросит не обнимет-поцелует даже мысленно
ой матуся
верю — Леночка хорошая но тебя без Божьей помощи не брошу я
ты же родина моя — и всё тут сказано мы незримой пуповиной насмерть связаны
прячешь руки перекрученные венами ты стесняешься такого откровенного
когда я при встречах редких с запоздалостью их целую выгорая нежной жалостью
говорю «люблю риднэнька мамо» ласково — что несбыточной казалось прежде сказкою
помнишь я скиталась с сыном бесприютная и сейчас я не с тобою в годы трудные
на Москву ты пёрла сумками домашнину — я ж тебе любви своей в загашнину
впрок спешу набить слова целебные в сумку сердца —лучше харча будет хлебного
что могу уже — лишь плакать да печалиться вон ковида за окном косая скалится
отрывают друг от друга силы грозные — то политика то рознь религиозная
то безденежье то немощи телесные а то и вовсе подоплёки неизвестные
остаётся лишь молиться болью маяться вспоминать рыдая горько сладко каяться
чую в списки Ты меня уже занёс поди
но она пускай живёт
живёт
о Господи

***
худеет мама
мама тает
с неё телесное слетает
хоть БАДы пей хоть мумиё
над нею тень войны витает
но бурьяном не зарастает
гряда под окнами её
она не ведает покою
она поломанной рукою
скубёт сурепку и пырей
от веток сбитых ливнем грозным
спасает кабачки и розы
и огурцы без пупырей
как будто тряпочка пустая
одежда с плеч её свисает
а всё без дела не сидит
уже й моя девчачья юбка
спадает с этой плоти хрупкой
в детсадовской кофтёнке спит
а ведь при отчиме когда-то
была огладиста боката
любил он есть любил кормить
готовил вкусно как не вспухни
ведь даже в армии при кухне
к несчастью рифма рядом пить
а мама всё нежней всё кротче
её посланья всё короче
всё глуше голос что ни день
но в некой искажённой зыбке
не те глаза не та улыбка
не та под окнами сирень

худеет мама
мама тает
она небесным обрастает

мучительное

Зорька
родина-корова
пыря — вилы на башке
эй кричу тебе здорово на говяжьем языке
обниму-ка дай подруга на виду всего села
буро масть твоя муруга с детства жаркая мила
только шкура вот беда мне набок съехала с горбка
как дублёнка что с годами телу стала велика
да залысины на шее где верёвка холку трёт
да огузок погрузнее да корягой порван рот
но как прежде волоока тёмно-рыжая краса
ты ж моя звезда востока первосортные мяса
словно в юности лодыжки так девически узки
а на лбу — ромашки вспышка золотые лепестки
что ж поникла ты родная средь подрезанной стерни
может я лекарство знаю
Милка
только намукни
тут ты мне в ответ со вздохом
так мычально муу да ммммуу
ой мне тоооошно ох мне плоооохо —
мукай дальше я пойму
про траву дурман-отраву что за речкой разрослась
про нахлебников ораву что на «меринах» внеслась
из столиц в твой край бурьянный на прадедово житьё
лопать маслице сметану мучить вымечко твоё
про соседа что с нагайкой караулит у ворот
про бачайку выпивайку матюками полон рот
про экзему корневую — хвост сгорает словно трут
да как оводы жируют — плоть твою под кожей жрут
вот стоишь мычишь вздымая бочковатые бока
рёбра-обручи сжимают тушу крепкую пока
хрумкаешь моток барвинка — от поноса самый айс
и не ведаешь скотинка
Велес рявкнул
собирайс
стало живота гонезе час опусньти явлен
из червлених ярм верезо ради горних скинь пелен
хвате татям услужати с млеком кохтати руду
в ирий-рай тебе одряте вьсхитити я гряду
Майка
милое говядо
вот уже промчался май
лето мимо осень рядом зимний голод — принимай
и пожар что середь ночи вспыхнет вдруг под новый год
и ледник что раскурочен будет в ходе спасработ
побежишь ревя небога ты на яму вся в огне
и меж плит сломаешь ногу по велесовой вине
тёла тяжко знать что веку нам осталось с гулькин нос
что забьют тебя калеку в самый праздничный мороз
что и мой пожар взъярится сердцем чувствую вот-вот
скоро осень загорится ну а дальше новый год
что и я ломая кости мозг понятия судьбу
заметаюсь на погосте лоб яловий расшибу
воспарим не чуя веса растворяясь на свету
ты к древесному Велесу я к небесному Христу
ох ты что за мука снится если спишь средь бела дня
три коровы три сестрицы были в жизни у меня

к земле

не надо встав к пяти накидывать осинку
заклёкшую как луб всю в мольих вензелях
и в полутьме вздувать каряку-керосинку
вар в кружке скипятить хлебнуть — и через шлях
вкруг обойти садок добраться до дроварни
в хрустящей мгле ночной отбить с пяток полен
и чуять на губах январский жар полярный
и хватку мужика-мороза у колен
а распалится печь — не надо утром лунным
в трёхведерный бачок свинячью пищу сечь
на лавочной доске щербатой меццалуной
да «с радива» ловить далёкой жизни речь
как нагло верещат на «пионерской зорьке»
у нас в хлеву своя со звёздочкой на лбу
и сытный стойла дух и запах крови горький
въедятся в плоть мою впитаются в судьбу
ешь мать-корова жуй и силосом полезным
насыти молочко чтоб зиму перемочь
и бабушке с клюкой и девочке болезной
будь зорькой в небесах когда уходит ночь
зимища за окном а я в гнезде столичном
сижу гляжу в окно где мир мороз трощит
у Бога соловей в запазухе тепличной
у сына за спиной надёжной словно щит
не надо мне сейчас задрав подол до паха
по вязкой колее чесать с дитём в снегу
в автобусе трястись и умирать от страха
что в лазарет живым доставить не смогу
не надо хоронить родных в земле железной
дробить ломами наст до глины до корней
и выть на холоду вдовицею бесслезной
и через гроб глядеть в ознобный мир теней
а здесь-то рай-зима сиди старей безбедно
хочь хлеба на те хлеб хочь чаю на те чай
какое счастье жить в опеке заповедной
спи если хочешь спать а спросят отвечай
благодари
молись
но что же я всё чаще
тоскую по селу родному своему
и вижу через лет густеющую чащу
сквозь выморочный дым и ледяную тьму
как бабушка встаёт с лежанки костоправки
закутывает плат зевает крестит рот
растапливает печь берёт секач на лавке
и начинает день
и так из года в год
крестьянское моё всё ближе мне всё ближе
и бабынастин зов всё чётче всё сильней
унученька вернись на землю
даже ниже
работать чтоб на ней
покоиться бы в ней

жажда чистоты

собрала чемодан — и в прихожую нет уж подальше пинками за самую
дверь
забирай да вали всё закончилось vale издох зверь либидо постылый поверь
мне теперь всё равно день-июнь за окном утро-вечер январская ночь
прочь потрёпанный эрос минхерос старперос роспис кобельерос и проч
о блаженство одной на безгрешной старушьей кроватке безгрешно уснуть
только милой подружке-сорочке позволив обнять мои бёдра и что там и
грудь
только Богом мне данного тела вдыхать аромат-умират суховей-сухоцвет
и забыть что не так и забыть что не то и забыть сколько вешу и сколько мне
лет
и постыдные тайны которых мешок на закорках пыхтела-влачила немал
и дорогу к врачу что железом на крючья полжизни родильное лоно вздымал
снова девочкой стать я хочу как в коробке подарок свертеться в уютном
домке
в нежно-бежевых тапках сидеть да в горошках платке да с конфетой в руке
и не видеть вот так в простоте ни тщеты ни чужой суеты ни своей нищеты
снам отрадным внимать где играют в раю птицы ангелы люди цветы и коты
и не знать ничего кроме смыслов евангельских пусть говорят что раба что
овца
и на сына смотреть снизу вверх как на старшего брата и даже всё чаще отца
за любимых молиться да петь птица эй поэтица по небу по речи по русской
плыви
я невинность верну телу мыслям словам
и стихам
и душе
и любви