Новая книга Лидии Сычёвой: границы стали строже

Невероятное упорство Лидии Сычёвой — вот главное впечатление от её новой книги «Честь таланта. О литературе и России» (М.: «У Никитских ворот», 2024. — 480 с.) Не только её упорство, но и работоспособность не могут не впечатлить, ведь книга эта — далеко не первая, выпущенная ею на тему идейной борьбы внутри современной русской культуры (до того были книги «Время Бояна», «Русь в ожидании варягов», «Дорога поэта», «Мы всё ещё русские», «Встреча с жизнью» и другие). 

Итак, упорство… Наверное, все мы сталкивались с юридической ситуацией: перед тем как решить дело, судья узнаёт, «жаждут ли крови» истцы или согласны на нечто вроде «ничьей». Сычёва — именно из тех «истцов», которым нужна только победа… Формально говоря, книга «Честь таланта» — довольно «стандартное» произведение о современной культуре, с небольшими отступлениями в 19-й век (есть, например, глава о Н. Некрасове). В томе есть и переработанные тексты прежних статей, интервью и материалы совсем новые. Особенно интересными показались два круга противоречий (хотя много важного и помимо них).

​

Во-первых, это атака Сычёвой на те силы, которые узурпировали в постсоветской России зарубежную культурную политику. Узурпировали не до конца: у самой Сычёвой есть достижения как на славянском «поле», так и на арабском. Можно сказать, что на этих двух «полях» игра шла с переменным успехом даже до начала СВО, о чём подробнее скажем позже.
Второй клубок проблем — это борьба внутри самой русской культуры за имена и приоритеты — в прозе и в поэзии; с этой темы и начнём.
В книге содержится запись нескольких бесед с известным поэтом Валентином Сорокиным: он разбирает и комментирует стихотворения и попутно высказывает общие соображения. «Есенин или Мандельштам» — вот, собственно, предмет полемики, которую ведут на страницах этой книги как В. Сорокин, так и Ю. Прокушев (находясь, естественно, по одну и ту же сторону баррикады). О взглядах Сорокина чуть позже, а вначале — из интервью с Прокушевым:

Сычёва: Два века русской поэзии. Два поэта — Есенин и Пушкин. Ещё в 1973 году вы, Юрий Львович, поставили эти два имени рядом. По тем временам — шаг дерзкий.

Прокушев: Вы знаете, когда в середине пятидесятых годов я стал говорить в своих печатных работах о том, что Есенин великий национальный поэт, многие ведь тоже эту мысль не восприняли. Более того, изрядно потрепали мне нервы и “помяли” бока. Но вот прошло время. О чём тут спорить?! Теперь каждый школьник знает: Есенин — поэт великий, гениальный. Надо же хоть чуть-чуть забегать вперёд, если хочешь чего-то достигнуть…

Прокушев был директором издательства «Современник», в котором Сорокин работал главным редактором; Прокушев был также организатором выпуска академического 7-томного собрания сочинений Есенина (последний том — в двух книгах). Издательство «Современник» стало легендой позднего СССР, центром самоорганизации русских сил в литературе. Уже за одну эту работу — за то, что вместе «вытянули» «Современник», — Сорокин и Прокушев будут навеки вписаны в историю нашей культуры; им наверняка будут поставлены памятники, которых они вполне достойны.
Вот она, идейная борьба в литературе! Большинству в России всё ещё кажется, что роль Есенина в нашей литературе неоспорима, в этой связи: а так ли нужно, мол, его академическое собрание? Но даже очевидные вещи надо закреплять! Есть ведь и другое мнение, что «первый поэт 20-го века» — Мандельштам. Оно было высказано Сергеем Аверинцевым, автором вступительной статьи к известному двухтомнику Мандельштама 1990 г. издания (но не к его академическому собранию, которого нет: Есенин «опередил»). Аверинцев напечатал в «Новом мире» (№ 6, 1998 г.) статью с красноречивым названием «Так почему же именно Мандельштам?», в которой чуть ли не математически доказывает (хотя не абсурдна ли в таких вещах математика?), что именно Мандельштам является «ответом» двадцатого века Пушкину…
Сорокин же в книге Сычёвой разбирает несколько стихотворений Мандельштама и показывает их беспомощность, сумбурность и некое содержащееся внутри них «самоубийство» (когда Мандельштам сам разрушает собственную образность, портит грубыми ошибками лихо, вроде бы, начатое)… Разбор этот содержится в главе «Природа русского образа», с. 356—379. Вот, например, разбирается стихотворение Мандельштама 1912 года, «Образ твой, мучительный и зыбкий…» Сорокин комментирует следующим образом:

«Ну совершенно безотчие, русскоязычные, имитационные стихи… Набор русских междометий, восклицаний, неясностей, смятений, но они все неестественны, они как бы приткнуты друг к другу… Вроде бы хорошо, но потряси это стихотворение, и оно, как после огромного зноя сосёнка, которая высохла, — все иголки осыпятся. Типичные стихи, написанные не самоощущением, а иллюзией ощущения». 

И вывод Сорокина: 

«И беда не в том, что я так говорю, а беда в том, что народ наш настолько околпачен, что похож на человека, который ест несолёное и не знает, что это несолёное». 

Как будто бы сказано Сорокиным резко, но он — умудрённый опытом литератор и издатель, потому «отыгрывает назад» и, разругав Мандельштама, начинает его же и хвалить:

«Вообще Осип Мандельштам как русскоязычный поэт отличается от своих соплеменников очень сильно. Прежде всего, он отличается искренностью… Человек-то он хороший, очень порядочный по-своему, стремился к русской стихии». 

Хорошо, что Сычёва не поддалась этому «обратному манёвру» и не задала «наводящий вопрос», типа: «Но зачем противопоставлять? Разве не могут Мандельштам и Есенин существовать бок о бок?» — И возможно, Сорокин бы ответил: «Конечно, могут сосуществовать…» …А могут ли они сосуществовать? С этим не согласен… Аверинцев! Он как раз в уже упомянутой новомировской статье подробно разбирает вопрос, почему рядом с Мандельштамом никого невозможно поставить из поэтов 20-го века: 

«Выбрать Мандельштама — опасно. Слишком от многого приходится отказаться. Слишком многое становится рядом с ним невозможно… О. М. и Пушкин. Совершенно не могу найти у них предыстории, поры незрелости… Их обоих приходится — не без удивления, но послушно — принимать сразу, в полном объеме и на их собственных условиях… …канонизация эта имеет… тенденцию к исключительности. О. М. — рядом с Пушкиным…»

Так всё-таки: можно ли кого-то нам, грешным русским литераторам, поставить рядом с Мандельштамом? Или уж (согласно Аверинцеву) совсем-совсем нельзя никого кроме Пушкина? …Это внутреннее противоречие русской литературы 20-го века есть одна из причин, почему весь «континент литература» уходит под воду, заменяясь вернувшимся из мнимого небытия другим континентом под названием «церковь, религия». Христианская церковь боролась с иудаизмом две тысячи лет, и не всегда благодушными заявлениями типа «человек-то он хороший»; инквизицию тоже нельзя вычеркнуть из истории.
…Кстати, инквизиция была в некотором смысле детской игрой, упрощённым, «понятным» отражением возникшего перед тем в Византии движения исихастов — «молчальников». Вот где была настоящая духовная борьба и непримиримость! И нет ли исторической иронии в том, что Русь, следом за Византией, культивировала у себя отшельников и затворников, молчальников, то есть взяла на себя как бы роль «духовного управляющего» христианством (а имела ли наша страна право на это?), — в то время как западная (латинская) культура, в которую христианство пришло примерно на семьсот лет раньше, чем к восточным славянам, удовольствовалась ролью «исполнителей», то есть тех, кто из века в век устраивал суды инквизиции, сожжения и «просто» гонения?
Кстати, добавлю здесь же и свою общую оценку трудов Аверинцева. Он, конечно, был одним из образованнейших историков христианства, но увы, допускал необъективность, граничащую с прямыми подлогами. Например, в своей знаменитой «двойной» статье «Византия и Русь: два типа духовности» (журнал «Новый мир, 1988, № 7, 9) он утверждал, что западные крестовые походы закончились якобы на Четвёртом походе (когда крестоносцами был взят штурмом Константинополь), а после этого Запад, дескать, потерял интерес к этим предприятиям. Но это весьма лукавое утверждение! Крестовых походов было не четыре, а более десяти, и стыдно было Аверинцеву таким образом вводить в заблуждение тех, кто слабо знает историю христианства. Вместе с тем, конечно, нельзя отнять фундаментальности у его главного труда, монографии «Поэтика ранневизантийской литературы» (М.: «Наука», 1977. — 320 с.).

***

При осмыслении книги Сычёвой возникает такой логический парадокс. Сычёва настроена резко критически не только по отношению к постсоветскому государству в целом, но и, почти без разбора, по отношению ко всем частностям его бытования (подчеркну: речь она ведёт о нашем государстве до начала спецоперации на Украине, с тех пор многое существенно поменялось). Она не мелочится: раз плоха вся система, значит, от неё не приходится ждать хорошего ни в чём. Если Сычёва и видит положительное, то оно, по её мнению, идёт не от государства, а как бы вопреки государству — от народа. (Неслучайно одна из предыдущих её книг была названа «Мы всё ещё русские», а не, допустим, «Мы всё ещё государство российское» или «Мы всё ещё Россия».) 
В новой книге граница между «правильными» народными импульсами и неадекватной властью (пусть юридически «подкованной») прочерчена ещё резче. Но всё-таки: где граница между «народом» и «нынешней формой государственности»? Такой теоретической грани я в рассуждениях Сычёвой не улавливаю, отсюда неполное моё доверие к этим её выкладкам, так как Сычёва может что-то счесть «народным», а что-то — нет, исходя лишь из своих, возможно, эмоциональных предпочтений. Тотальная критика, вообще-то, — вещь хорошая и нужная, но такого рода критика исключает из «уравнения» понятие вынужденности. Кое-что нынешние власти, может, и хотели бы сделать, да не могут. Я не буду приводить примеры из области внутренней     политики, ограничусь той областью (международного культурного сотрудничества), в связи с которой моё собственное имя возникло в книге. Я в ней упомянут как переводчик с арабского, потому и остановлюсь на соответствующей главе, которая называется «В небе над Иорданией».
В этой главе Сычёва утверждает, что постсоветская Россия недостаточно радеет о российско-арабских связях, — при этом удивительным образом находились деньги для поддержки антироссийских (хотя и русскоязычных) проектов, например, связанных с Израилем. С этим я согласен и сам об этом писал, например, в «Литературной России» в статье «Тайны и разгадки Израиля». Да, я, как и Сычёва, за то, чтобы отменить, например, дотации, которые зачем-то идут израильскому «Иерусалимскому журналу» (например, этот журнал присутствует на ресурсе «Журнальный зал», а это дотация, хотя и косвенная), но добавлю парадоксальное: я против того, чтобы увеличивать дотации в пользу арабских стран. Написав это, я, быть может, подрубаю сук, на котором сижу, но не могу и промолчать: беспринципность арабских правительств уже давно на устах даже у самих арабов. 
Возьмём, например, нынешние преступления, совершаемые Израилем в Газе. Мне кажется, за них нужно наказывать не столько Израиль, сколько Египет: за то, что он не объявляет войну Израилю. Исходя из всего сказанного, я не могу согласиться с Сычёвой, когда она с возмущением пишет, что фонд «Русский мир» «не может найти 2 600 долларов на перевод и издание сборника рассказов Чехова на арабском языке… Это безобразие происходило как раз в юбилейный год великого писателя». 
Я считаю, что ни рубля не надо давать арабским странам ни на Чехова, ни на Пушкина — пусть сами находят. Но только при одном условии: если мы одновременно полностью остановим финансовый поток, льющийся Израилю. Если же израильтянам давать деньги «можно», а арабам «нельзя», то получается, действительно, несправедливо, и тут я полностью согласен с Сычёвой.
Теперь перейду к славянской теме. Сычёва впервые совершила поездку в Иорданию в 2010 году, а в Любляну ещё раньше — в 2008-м; однако «наскоком» славянские страны (как и арабские) не возьмёшь, и боюсь, что Швыдкой и Сеславинский в этой связи обвиняются Сычёвой напрасно. Германский этнос покорял, онемечивал славян на протяжении последних полутора тысяч лет, — и чудом надо считать то, что вообще сохранились сербы и поляки, чехи, болгары, словаки и т. д. Конечно, проект Форума славянских культур «Сто славянских романов» — важный и интересный, а попытки включить в него от России (о чём пишет Сычёва) нынешних иноагентов Улицкую и Быкова, Акунина и Кабакова — абсурдны и скандальны. И всё же… Повторюсь: славянский вопрос столь же запутан и тяжёл для нас, как вопрос арабский. Вроде бы и нет разделительной стены в виде Турции, но есть не менее отвесная стена в виде национальной идентичности самих этих славянских народов. Хочет ли чех или поляк стать русским? В 1916 году и поляки, и чехи готовы были отказаться от своей идентичности в пользу имперской российской, чехи дивизиями переходили на другую сторону фронта, и лишь немецкие агенты в высшем руководстве империи превращали их в «военнопленных»… Сегодня, боюсь, подобное уже невозможно. 
При всех этих оговорках работа Сычёвой на славянском и арабском направлениях (о чём она рассказывает в книге) продолжается, уже принесла и, дай Бог, ещё принесёт весомые плоды.

***

Я озаглавил рецензию «Границы стали строже», и, думаю, уже из приведённых цитат и из моего пересказа понятно, почему я дал такое название. Сычёва кое-где позволяет себе чётче и резче провести линии, чем даже такие признанные корифеи «русской партии», как Прокушев и Сорокин. Например, в том фрагменте из интервью с Прокушевым, который я выше процитировал, именно Сычёвой была озвучена идея о том, что центральным поэтом для 19-го века был Пушкин, а для 20-го — Есенин: «Два века русской поэзии. Два поэта — Есенин и Пушкин»… Это сказал не Прокушев, он лишь согласился с интервьюером (в данном диалоге, конечно). Аналогично Сычёва поступила и в интервью, которые взяла у Сорокина: не стеснялась уточнять принципиальные идеи и даже задавать тон разговора. Кстати, мне уже приходилось писать об этом в применении к одной из предыдущих её книг, в статье «Поэт русской идеи». Там я как раз сравнивал мысли, высказанные Сорокиным и Сычёвой, и заметил: 

«Автору этих строк её суждения представляются порой даже более глубокими и более весомыми».

Сегодня, в применении к новой книге, я могу лишь повторить этот вывод. Лидия Андреевна Сычёва — одна из тех фигур в нашей культуре, благодаря которой весь пейзаж видится гораздо яснее; он, если так можно выразиться, понятным образом размечен. Ещё раз отдам ей должное за это и от души порекомендую новую книгу всем, кто по-настоящему любит русскую культуру.

 Санкт-Петербург, июнь 2024 г.

Некоторые фото из книги Л.Сычёвой:

​

​Примечания:

На обложке: Л.А. Сычёва
Анонс книги