Как я стихи с украинского переводил через Майдан

Странное занятие — перевод с русского языка на малороссийский. Ведь по-русски понимали в УССР практически все. За тридцать лет промывания мозгов свидомиты кое в чём преуспели, но не смогли вытравить русский до конца. И сегодня, как и вчера, перевод с русского на мову — что называется, «ма́рна пра́ця», то есть напрасный, мартышкин труд. Этот проект, такого перевода, изобильно осуществлялся со времен «застоя», а то и с хрущевских. Магазины были забиты русской и зарубежной литературой, которую «хтось пэрэклав мовою», за огромные гонорары, к слову сказать.

Причем зарубежку пэрэкладачи переводили не с оригиналов, а с блистательных русских переводов. Хорошие книги на русском тогда были в дефиците и в РСФСР, всю мировую классику и популярную современную литературу мои ровесники — украинцы, русские и прочее население УССР — прочли на мове, благо хорошо знали оба языка, русский и украинский. Издавалось это гигантскими тиражами, чудовищными даже по советским меркам. Для чего это делалось, понятно стало лишь теперь.

Я родился в Харькове, мои родители, русские, одно время работали во 2-й украинской школе, мы переехали в Белгород, и в школе я «украйинську» не изучал. Но и мне казалось странным занятием перевождение с малороссийского на русский. Я всё прекрасно понимал и без перевода, мы часто ездили семьей в родной Харьков к родичам и друзьям, в том числе украиномовным, это никогда никому не мешало. Двуязычье не мешало и учебе в Харьковском институте радиоэлектроники, где девушка с Полтавщины экзамены даже по высшей математике четыре семестра сдавала великолепной Зое Яковлевне Молдавской украйинською мовой, и неизменно на «отлично», при том что 60 чел. из 180-ти — нашего потока на радиотехническом факультете — наполучали по итогу «неуды» и были отчисляемы. Говорили они на русском, девушка такая была одна. Никто и в голову не брал, зачем да почему — ну, удобно ей, дышит так, родилась и выросла в малороссийской семье в небольшом городке под Миргородом. Уже четыре десятилетия, взаимоперекрестив наших детей, мы с ней являемся добрыми кумовьями. А не все мои ку́мы и кумушки, даже русские, продолжили со мной общаться после 2014 г. 
Моя мама пела дома и со сцены песню прекрасного мелодиста Игоря Поклада — из репертуара и Гнатюка, того, настоящего, и Миансаровой: «Коханий, сонце і небо, / Море і вітер — це ти, це тиии…». Но после перелома 1991-го года я убедился: не только москвичи, но и белгородцы далеко не всё понимают в мове, даром что на всех застольях в РСФСР десятилетиями звучали украинские песни — народные и советские. Переводить с украинского я начал нетривиально))) — в том смысле, что по наивности не всё в украинских общественно-политических раскладах мне тогда было понятно, и глаза у моих украинских коллег-писателей ещё только начинали стекленеть от ненависти ко всему русскому. 

* * *

Переводы из мюнхенского еврейского «профессионального украинца» уроженца Черновцов Моисея Фишбейна (1946—2020) я сделал в 1992—93 годах по просьбе литературного критика Валерия Дяченко для газеты «Порубежье» (Харьков), вышедшей, кажется, аж в 4-х номерах, на русском языке. Впрочем, это можно считать прогрессом в организационно-кармической деятельности В. Дяченко, ведь возглавленный им журнальный двуязычный тандем «Бурсацкий спуск»—«Чумацький шлях» вышел хоть и большим тиражом, но только одним номером, толстенькой полноцветной парой. В угаре полученной задарма украинской нэзалэжности критик Дяченко позволил себе написать, что после Гоголя никто из русских писателей в своих произведениях не обходился с малороссийской лексикой с такой любовью и органикой, как Минаков. Ухтыш. В 1994 г. он дал мне восторженную рекомендацию в Нац. спилку пысьмэнныкив Украины, вслед за Борисом Чичибабиным и Ириной Евсой. В 2014-м он проголосует за мое исключение. 
Я поначалу не знал, что Мойша Фишбейн, кавалер нэзалэжно-дэржавного ордена Ярослава Мудрого, — не ортодоксальный, а парадоксальный иудей, приверженец бандеровщины, УПА и прочих нацистов. Кстати, посланец ада олигарх из Днепропетровска Беня Коломойский потом, в 2014 г., кое-что в этом феномене прояснит, самоназвавшись жидобандеровцем и такого же усадив в президентское кресло. Символично и органично, что центр украинского национализма, жидобандеровщины, антисоветчины, читай русофобии, организовался и расположился именно в логове немецкого нацизма Мюнхене. В середине ХХ века, то есть три четверти века назад! Поначалу — под вывеской журнала «Сучаснiсть» (Современность).

В 2000 г. я случайно попал в состав небольшой «культурной» делегации, посетившей Нюрнберг, побратим Харькова. Красивый город, восстановленный после бомбардировок, с чудом уцелевшим домом-музеем Дюрера. Это тоже — логово германского нацизма, неслучайно именно там после нашей Победы проходил исторический Нюрнбергский процесс. Так вот, в один из дней я отправился в Мюнхен, с единственной целью — посетить знаменитую Мюнхенскую пинакотеку, посмотреть шедевры любимых художников: Джотто, фра Анджелико, Филиппо Липпи, Питера Брейгеля-старшего, Лукаса Кранаха-старшего, Рембрандта. Мы купили на двухэтажную электричку семейный билет — на шестерых, вскладчину, баснословно дёшево. В Мюнхене мои спутники, а это были молодые украинские писатели, как они себя справедливо самоназывали, «Нова дегенерацiя», ведомые Сергiем Жаданом, отправились, разумеется, в тот самый укр. центр, к Фишбейну и прочим «культурным бандеровцам». О «фишбейновской широте» судите сами. Один мой перевод сохранился:

Апокриф

                   Не может быть счастливой страна,
                   где Иуда славит Христа,
                   Не может быть счастливой страна,
                   где Иуда проповедует
                   Христово ученье.
                   М.Ф.

...И сладко скорбь возносится в высоты,
И празднична печаль в тени креста,
И сами пробуждаются уста —
Нектар глагола лить в людские соты,
И все забыли, что́ тебе и кто́ ты,
Ведь месть забыть — учил Он неспроста,
И совесть твоя черная — чиста,
И воют волны толп тысячеротых,
И ты, и ты ведешь, Искариот, их
И громко славишь мертвого Христа.

* * *

Следующие три перевода являются откликом на объемистую книгу Ивана Светличного (Киев, «Радянський письменник», 1990), подаренную мне близким другом и институтским однокашником, односельчанином украинского поэта, советского диссидента-сидельца. Дорогой мой многодесятилетний друг, украинец, уроженец Луганщины, после распада СССР вдруг проявился как ненавистник России, пафосно переприсягнул нэзалэжной, хотя, пройдя военную кафедру радиотехнической разведки, мы все в 1982 г. дали присягу большой стране, в которой родились, и к моменту ее ликвидации были старшими лейтенантами запаса Советской Армии.
Любящий нашу семью друг, по мере взрастания наших детей, периодически восклицал: «Ну почему русские такие талантливые!». Он сразу уверовал в миф о древних украх, а дождавшись оранжевого переворота 2004-го года, засобирался на битву с москалями, мысленно потрясал своей охотничьей «рушныцею» (ружьём), да не собрался даже в 2014-м, а в 2022-м как истинный укропатриот уехал с женой (русской, с Белгородчины) и взрослым сыном — почему-то в Барселону. Недавно он перенес две операции на сердце. Посвящаю ему «светличные» переводы, без него их не было бы. 
И. Светличный (1929—1992) — сочинитель более высокого уровня, чем средневзятый украинский виршеплёт, его лагерные стихи вполне уместны в ряду произведений наших известных сидельцев. Разяще срабатывает выбранная автором сонетная форма, контрастирующая с «непоэтичной» реальностью зека.

Шмон

В чем мать родная народила —
Без майки и без панталон, 
Как Бельведерский Аполлон, —
Белею. А сержант без мыла

Скользит во мне со всех сторон,
Повсюду, курва, тычет рыло,
Чтоб даже задница не скрыла
Гнезда крамолы. Шмон есть шмон.

Сержант шмонает по порядку
Любую латку или складку,
Рубец в подкладке или шов.

Одну ширинку, две штанины,
И прет, как кум на именины.
Да — хера лысого нашел.

Душевный сонет

Душа ждала святого часа,
И с истиною в унисон
Звучала. Но приснился сон
Про то, как быдло, свинопаса,

На царство возвели, на трон.
Из грязи — в князи. Вдосталь масса
Наестся хлеба, сала, мяса.
В том будут правда и закон!

Свершилось! Вот она — гримаса:
Душа наелась, напилася,
И… хрюкает. И в лад, и в тон.

И в вожделенье (мало! мало!)
Ей снится сало. Сало с салом.
И на похмелье — самогон.

«Душевный сонет» — произведение философски глубокое и универсальное, то есть касающееся не только украинского менталитета («Ей снится сало. Сало с салом»), но и всех нас. Философски, и тоже в сонетной форме, ещё более усложнённой, поэт взирает и на природу:

Рондо

Осенний ветр — лукавый Каин —
В лесу скитается, как лис.
Березы желтым занялись,
А он их под руки толкает,

Заигрывает, завлекает,
Чтоб снова косы расплелись.
Осенний ветр — лукавый Каин —
В лесу скитается, как лис.

С березы — золото стекает;
Кружится, угасает лист.
Белеет ствол, как обелиск.

И, вечный грешник, неприкаян,
Осенний ветр — лукавый Каин —
В лесу скитается, как лис.

* * *

Произведения известного в УССР харьковского поэта Игоря Муратова (1912—1973), учившегося на филфаке Харьковского университета, прошедшего немецкий плен в 1942—1945 гг., написавшего 28 поэтических книг, пять повестей, роман, четыре пьесы, два оперных либретто, два киносценария и множество статей, — три посмертных десятилетия не печатали. Возможно, потому, что это был лучший харьковский поэт из писавших мовою. Все отмечали удивительную человечность Игоря Леонтьевича. Однажды ему привелось спасти своего товарища по автомобильному путешествию, инвалида Великой Отечественной войны, потерявшего на войне обе ноги. Когда приятелей застала в открытом зимнем поле метель, а мотор машины заглох, немолодой Муратов 20 километров нес товарища на себе — до ближайшего жилища.
Это был мягкий, корректный, доброжелательный человек. Авторитет прижизненного классика вызывал у писателей, людей слабонервных, регулярные позывы бить челом Муратову — его сто раз уговаривали возглавить Харьковское отделение Союза писателей СССР, но он неизменно отказывался, прекрасно зная эту публику. (Все помнят, эта самая публика стадом, по властным указкам, в 1973 г. исключит Чичибабина из своих единогласных рядов, а в 1987-м примет обратно). Однажды, из жалости к «обществу», интеллигентный Игорь Леонтьевич дал слабину и согласился… Но до положенного четырехлетнего срока на посту «головы спилки» он дотянуть не смог — «тэрпэ́ць урва́вся» (терпение лопнуло)). На одном из сборищ Муратов смотрел-смотрел на этот обезьянник, а потом крикнул: «Да пишлы вы уси на …!», и удалился решительной интеллигентской походкой. Чтоб больше не возвращаться.
К 90-летию классика украинской литературы, получившего в 1952 г. Государственную премию СССР («Сталинскую»), трижды выдвигавшегося в Киеве на Шевченковскую премию, но так и ее не удостоившегося (может, оно и к лучшему), я опубликовал на украинском языке в газете «Слобідський край» (26.12.2002) свою статью «Нема ще вулиці Муратова...» и три его стихотворения. Два из них были потом переведены мной — 22 и 23 октября 2003 г.

* * * 

                                       Н. Белецкой

Змей Горыныч вдруг на бой покличет.
Убоюсь? Рискну ли головой?
Сколь еще нас выведет навычет
Катов тайных умысел кривой?

Сколь еще нас будут эти черти
Поучать железом и огнем?
Видно, аж до смерти, аж до смерти,
А тогда уж — хватит… Отдохнем!

Неживому — сладко! Он не слышит
Ничего под ворохом венков.
Боль терзает тех — кто жив и дышит.
Но, как вши, сбегает с мертвяков.

                                             15.10.1966

Слово перед сожжением

Пострадаю за Христа:
Властоимцам плюну в зенки, 
Пусть потом — зашьют уста, 
Пусть потом поставят к стенке, 
Иль на жертвенном огне 
Очи пекло выест мне. 
Тьма, как будешь ты густа! —
Пострадаю за Христа...

Пострадаю за Христа... 
Бьют в набат мои вериги, 
Льды разъяты, как ковриги, 
Степь — отверстая — пуста
Для убогих нас, нестатных,
Кто для битв не создан ратных, 
Но воздвигся для креста... 
Пострадаю за Христа.

Пострадаю за Христа. 
Он терпел не для терпенья. 
Боль Его — мое кипенье —
Станет бурей неспроста.
Пусть глаза сгорят в горниле, 
Но не смолкну и в могиле — 
Слушай правду, Русь свята... 
Пострадаю за Христа.

                            26.05.1972 

* * *

Перевод из Виктора Бойко сделан 31.03.02 г. по подаренной автором, известным харьковским поэтом и деятелем культуры, книге стихотворений «Яв» — в связи с написанием мной второй статьи о творчестве Бойко (в газетах «Со¬бытие» и «Харків’яни»).
И если на предыдущей книге автор написал «Станiславу Мiнакову — чуючи його!» (слыша его), то на титуле «Яви» выразил мне пожелание «наконец выучить русский язык». Это была реакция на мою статью «Я русский бы выучил», опубликованную в самой читаемой харьковской газете «Время». Только тогда я стал понимать, насколько глубоко в них жила́ антирусскость. Если уж Бойко так «шутил»… С которым мы организовывали и проводили творческие двуязычные вечера культуры, руководили ежегодными молодежными литературными семинарами и выпускали по итогам альманах, котрому я придумал название «Левада» (луг), что на обоих языках пишется одинаково. Бойко, уроженец Казачьей Лопани, находящейся почти посередине меж Харьковом и Белгородом, выпускник физического ф-та ХГУ, в новое время стал главой Харьковского отделения Украинского фонда культуры, где в программе «Новi імена Украȉни» привечал и мою дочь, которая в Киеве не раз становилась молодым поэтом-лауреатом УФК, где руководили поэт Борис Олийнык и гениальный артист Богдан Ступка. И многое другое нас комплиментарно связывало — профессионально и товарищески.

Тамбовский волк не может жить без друга.
В собачий холод — выживешь не вдруг…
А ты не снишься мне. В пределах круга —
Лишь черный пёс, да белый снег — вокруг.

Не греет шерсть. 
                            Тепло — уходит в полночь.
Рок-шкуродёр играется в игру…
И сон — глоток забвенья, а не помощь.
Тщета — о воскресенье поутру.

Нора с дверным простуженным проёмом.
Кто проклят, тот и воет на луну.
Снимают шкуру. 
                           В мире неуемном
Коль не к тебе, к кому же я прильну?

Спешат авто, подсвечивая местность.
Башка луны — отпала, выйдя вон.
Как лай на дню мне кажется уместным,
Так вой в ночи — естествен, словно сон.

Проходит сон, где я не плачу, сивый,
Где твой испуг девчачий предречён…
Тамбовский волк и харьковская псина,
Хоть вы возьмите в стаю — толмачом.

После оранжевой революции 2004 г. Бойко сказал нашему общему знакомому, встретив его на улице: «Что-то пошло не так…». И — в 2014-м проголосовал за моё исключение из НСПУ. Как однажды весьма афористично высказался в прямом эфире многолетней телепрограммы «На добранiч, дiти!» (спокойной ночи, дети!) ее ведущий, любимец всея Советской Украины дiд Панас, в тот вечер немного свою дозу «перебравший»: «Отака х..ня, малята!».

​