Поэзия Дмитрия Бака

Густо сплетённые стихи играют огнями ассоциаций: стиль Д. Бака непрост и, словно соединённый с массой культурных миров, поёт действительность бездной, в которой причудливо соединяются быт и филология:

День не взойдёт, и звон через край подступит:
сделать глоток невмочь, отворотиться тошно;
в здешних краях между нельзя и можно —
веер павлиньих глаз, звезда, и полынь, и трубы.

    Нет, не в лесу, — за полночным мытьём посуды
    девять часов полёта вспомнятся осторожно;
    ближе — нельзя и думать, далее — невозможно;
    если не тьмы просить — пусть бы простой простуды.
 
И утончённый «веер павлиньих глаз» (И. Скот Эриугена сравнивал смыслы Писания с развёрнутым павлиньим хвостом), перекликаясь с желанием хотя бы простуды, мерцает звёздным провалом… познания самого себя и мира, сокрытого в себе. Сны, сопоставляемые со свободой, отсвечивают собственным сбывшимся естеством, обретающим страшный окрас:

страшнее снов — свобода от свободы:
навязчивые вольности страшны
не меньше, чем намерение оды,
но более, чем сбывшиеся сны;
 
свобода есть свобода — до предела
известного, где тешит дева злом,
изломанным по чёрному плевелу —
зерном невсхожим, призраком с веслом…

Рассуждения о свободе разрастаются гроздьями ассоциаций, поскольку в корне, в основе своей она, как феномен, неясна: да и невозможна по сути: какая свобода от смерти?
От плоти?
Сила перечислений, запускаемая Баком, велика, разнородные пласты земных явлений, сущностей, феноменов кружатся в ярком хороводе: зерном невсхожим, призраком с веслом…
Лежит на его поэзии благородный отблеск классицизма, нечто от властной тяжелостопности, могучей основательности: слов… мыслей.
Быт как частица бытия: в нём — быту — отражаются иные созвездья, но быт бьёт быком, рогом его, каждого, не увернёшься; так — быт восходит в стихи:

Где-то в кухне задумчиво дремлет собака,
положивши на лапы мечту обо мне,
обречённо и хмуро варганящем кашу
в прогоревшей кастрюле на синем огне.
Ты куда убегаешь, сердешная каша,
пузырями покрытая? Пляшешь, ворчишь,
а в углу пожилая незлая собака
ждёт-пождёт через силу…

Густа словесная плоть, предлагаемая Баком; кастрюля ощущается в собственной руке… собака, глядящая из угла, не есть ли пёс судьбы?
Пейзаж монастыря:

Достаточный повод для ночи —
сухой колокольный удар:
густые гудящие клочья
падут на прибрежье пруда.

    Недолгое это согласье
    недвижных деревьев и стен:
    и вот неразгаданной властью
    закатный огонь заблестел.

Мощен колокол, и тяжёл звук, но закат, предлагая картины повышенной концентрации, переливается легко, небо не обмануть человеческой тяжестью, весомостью плоти, каменной кладкой тянущихся к нему стен…
«Письмо Гоголю» творится из затаённых глубин времени, и расшатанный, пунктирный какой-то ритм стихотворения таит в себе столько сил, что и адресат будто бы должен ответить:

Ты всё тот же, деятельный, трудолюбивый...
Но берегись слишком увлечься:
как во сне, легко, без усилий
сотворяй своё, не открещивайся.

Рассеяться многосторонностью занятий?
Избери один труд, влюбись в него
от закона до благодати,
как себя полюби, как ближнего…

…ближние — кругом, и ад, и рай в них, как в каждом, как в поэте, вдруг отрицающем мир запятых…
Отказ от знаков-препинаков даёт гармонию перечислений дисгармоничного мира, распростёртого окрест:

до самых окраин страны где моря
текут в желобах и журчат под сурдинку
жлобы в телеящиках где с декабря
до мая ништяк а до лета в обнимку
сардины и сельди уходят под лёд
набит холодильник седеющей снедью
замараны фраки и тенор берёт
дрожащие ноты чреватые смертью
указы беспомощных неких кругов
квадратов и сфер непреклонные кланы
обрезав стволы залететь за бугор
заплакавши чают и давят на клапан
последних и горьких надежд у трибун
законопроекты в прочтениях томных
и двунадесятых бестрепетно тонут
и завтрак отравленный канул в траву

Реестры множественности всего порою встречаются у Бака: в них — своеобразная философия бытия, они простираются лучами, чтобы точнее воздействовать на душу, чей рост — необъясним, но является одним из важнейших дел — пока скитаемся в телах по свету.
Свету, — живописуемому Д. Баком со страстью и нежностью, с высверком и многими культурологическими пластами, с игрой аллюзий и огнём ассоциаций, многообразно, подробно, по-своему. 
 

​