Мощь Юрия Власова!
Мощь Юрия Власова!
Есть рекорды, меняющие представление человека о самом себе: рекорды, противостоящие предшествующему предположению человека о своих возможностях: таков был рекорд Ю. Власова, установленной на Олимпиаде в Риме, в 1960 году…
202,5 килограмма…
Считалось, что костная система человека не выдержит более двух центнеров, поднять столько невозможно, и вот…
Ликовала публика, сам Власов, постепенно становящийся писателем, в одном из рассказов повествовал, как присутствующий среди зрителей монах восторженно вздымал руки, и рукава одеяния обнажали сильную мускулатуру.
Богатырь Власов — стройный и мощный, с гармонично, на манер античных героев, развитым телом, без излишнего жирового запаса, какой — в основном — предполагался у атлетов тяжеловесов…
Власов — огненный и неистовый, писатель и мыслитель, штудирующий русскую историю ради выводов — сложных и скорбных.
Необходимых?
Да, точность диагноза предполагает излечение…
Сначала были рассказы
В них — много спорта, преодоления, в них мерцало белое мгновение победы, когда после тонн трудов, пота и боли, вес взмывал вверх, и нечто высветлялось — и в сознание атлета, и вокруг…
Он писал разные рассказы, но, всегда плотно начиняя их плазмой жизни, был строг и точен в языке: гармоничном и благородном, идущим от корней традиций, сильно слаженном, выверенном.
Была «Справедливость силы» — объёмная книга, построенная… скорее по принципу огромного эссе, нежели романа, книга с массою ответвлений, рассуждений-размышлений, книга собственной истории, вбирающей и историю тяжёлой атлетики, наполненная воспоминаниями — о! Власову было что вспоминать.
Книга, в числе прочего повествующая и о преодоление себя: своей лени и усталости, боли и поражений, книга — гимн умной силе.
«Огненный крест» зажигался…
Публицистика?
Нет, скорее боль обнажённого сердца, чьи пульсации призваны заражать других.
Книга истории, поиска кода правды этой истории; огня и трепета, но за болью у Власова стоит своеобразная нежность — нежность к жизни, всё искупающей своим щедрым даром. Оправдывающим боли и лишения.
…глубже — в подводные слои истории, в самые её глубины, царский род рассмотреть, как русский феномен, суммировать причины, приведшие к революции…
Очень много крови, — а Власов за умную силу.
Были альтернативные пути?
Увы, история не ведает всяких — «если бы»; остаётся исследовать былое, освещая путь себе огненным крестом: искры, летящие с него, не затухающего, продолжают опалять душу.
Не страдающая, впрочем, мало чего стоит, — а писатель, не изведавший соли страдания, вовсе не возможен.
Отдельно в наследие атлета-писателя стоит книга «Особый район Китая. 1942-1945» — под псевдонимом отца (каждый хранит код его в своей крови и душе) опубликованная, семь лет архивной кропотливости потребовавшая, и — словно — восстанавливающая образ отца, трудности жизни познавшего судьбой и работой: ибо был дипломатом, разведчиком, журналистом, специализировавшимся по Китаю.
Власов тяжело катил шары своих книг: вероятно, труднее было, чем поднимать огромные штанги.
Власов распадался физически и — воскресал, собирал себя вновь, рассказывая другим, как это сделать.
Его путь — путь созидательного огня.
Его образ — световой сгусток борьбы и правды, дара, вернее — ряда даров, и победы, звёздный путь русского богатыря, продолжающийся в вечности.
