Русский Киев

Слова президента Путина, сказанные на ключевом заседании Петербургского экономического форума: «Там, где ступала нога русского солдата, то всё наше», — тотчас отозвались всполохом чувств в душе: «А Киев, Киев, значит — тоже!»

Притом что в глубинном, сокровенном смысле в этом, наверное, никто никогда и не сомневался...

Ну, а если в буквальном значении сказанных президентом слов — тоже ведь попадание, что называется, в самое яблочко. Ну, во-первых, потому что нога русского (российского) солдата ступала на киевскую землю и достаточно долго на ней простояла буквально в первые дни СВО. Ведь Гостомель, Ирпень и Буча — это всё ближайшие киевские предместья, старые его дачные пригороды, до которых (до той же печально известной Бучи) уже в начале XX века киевляне могли спокойно добраться на городском трамвае, о чем узнаём из детских и юношеских воспоминаний ныне почти отмененного на Украине М.А. Булгакова.
Ну, а во-вторых, и в главных… Конечно, если сильно постараться, и на Старокиевской горе, там, где когда-то возвышалась величественная Десятинная церковь, один из первых православных храмов, возведенных в «стольном граде» Киеве, можно выкорчевать из земли камни с выбитыми на них славянской вязью знаменитыми словами из нестеровской летописи «Откуда есть пошла земля русская», но из сердца-то их ничем не выкорчевать, не выжечь. И в нем еще с первых твоих детских книжек с пушкинскими сказками, древними былинами и сказаниями — и до последнего дня будут ярким пасхальным светом сиять вечные те слова: «Киев — мать городов русских». Как не уничтожить, как бы кто ни старался, русский дух, не изгнать его из этого священного города, вольно раскинувшегося на живописных холмах, — колыбели русского православия, древней столицы Руси, где зарождались основы государственности будущей Российской империи, а значит, и нынешней России.

***
Не святы мы и, в общем, не такие…
За то попали в гнусный переплет.
Но знаешь, брат, есть прежний русский Киев.
Он жив еще, он молится и ждет.

Ему кричат, мол, братьям ты не нужен,
И вслед плюет, оскалясь, укро-хам.
А он встает, оболган, безоружен,
Лицо умоет и шагает в храм. 

И, шапку сняв, там ставит молча свечи,
Пока ломает двери стая псов.
Сейчас ворвутся, чтобы гнать, калечить. 
Но Киев русский умереть готов.

За что? За эти старые иконки,
За радость ту, что в сердце разлита,
За День Победы, голос в хоре звонкий,
А в сущности — за Господа Христа. 

Святых Печерских о защите просит
Поруганный, но вечный Киев-град.
Услышьте нас, Антоний, Феодосий! 
И ты услышь, российский брат-солдат! 

Не верь, солдат, продажным подпевалам,
Что здесь царит эсэсовская гнусь.
Да, мы в плену, но в киевских кварталах
Невидимо живет святая Русь.

Приди! Очищен от бесовской мути,
Восстанет город, Господом храним.
Вернутся Чкалов, Пушкин и Ватутин,
Воскреснет Русский Иерусалим.

Наш путь непрост, но места нет для грусти:
Един Господь, и мы — один народ.
И не был Киев никогда нерусским,
Он верой жив, он молится и ждет.

Получил по электронной почте от давних знакомых это проникновенное стихотворение о русском Киеве. Вернее, о сегодняшнем Киеве со взгляда русского, православного (что, по сути, тождественно) человека, волею судьбы оставшегося в осатанелом, ощетинившемся против своей большой, исконной родины Городе (Михаил Булгаков, родившийся в нем, где бы ни упоминал о родном Киеве, писал «Город» исключительно с прописной буквы). Да, именно в «осатанелом», иначе не скажешь, и я тому очевидец и свидетель, отчего уже с печально памятного 2014 года и пребываю здесь, в Московии, как сказал однажды один мой коллега по киевской редакции дорожной газеты, расположенной в легендарном здании Управления Юго-Западных железных дорог, в самом сердце исторического Киева (увы, редакция та давно уж почила в бозе). Здание это, к слову, со знаменитыми круглыми часами над входом, неоднократно упоминалось в произведениях и Михаила Булгакова, и Виктора Некрасова, еще одного, без сомнения, великого киевлянина. А сколько их было вообще:

• Сикорский, 
• Вертинский, 
• Паустовский, 
• Пирогов, 
• Деникин, 
• Струве, 
• Патон, 
• Амосов… 

Долго придется перечислять всех русских киевлян, которые укрепили и подняли в разные времена его многовековую славу, честь, величие. Этого истинно русского города — матери городов русских, как сказано в летописи, Иерусалима земли русской, как называл его святитель Дмитрий Ростовский, тоже выходец из Киева, из стен знаменитой Киево-Могилянской академии при Братском монастыре (и Ломоносов наш, к слову, в этих же стенах постигал азы науки). Словом, можно еще перечислять и перечислять имена, навеки вписанные в историю древнего и славного города. И все эти имена будут только свидетельствовать о его — Города — «русскости» и о его имперской и православной миссии. И о неувядающей славе. 
Эх, эх, где эти величие и слава теперь! И как хочется верить, что все вернется, вопреки бесам, кричащим истерично со святых холмов: «Киев никогда не станет русским!» — И, как по Булгакову: «Над Днепром снова станет царственный город. А память о Петлюре да сгинет!» Но сегодня, увы, нечего ведь по сути и возразить тому бесенку-глашатаю, который кричит визгливо, заходясь в истерике: «Русские могут взять Киев, но он никогда не станет русским!» Потому что в словах этих есть большая, хоть и горькая для нас, доля правды.
 
Уже тогда, в памятном 2014-м, когда все еще только начиналось, я пытался найти среди своих коллег, знакомых, родных, наконец, людей хоть каплю от былых тех милых, улыбчивых, хлебосольных, радушных киевлян, которых мне довелось узнать с юности моей. И увы, не находил. Повторюсь, даже среди самых близких мне людей. Как будто бес какой вселился тогда в них всех — и они запрыгали, заскакали, завизжали и заблеяли под его чертову дудку. И лица их исказились злобой и ненавистью. Из близких, родных людей они (подавляющее большинство из них) в одночасье превратились в известную со школы гоголевскую и булгаковскую нечисть. 
Конечно, еще какое-то время оставались там настоящие, здравомыслящие люди, подлинные киевляне, многих из которых со временем тоже, уверен, назовут великими, как Владимир Быстряков, Олесь Бузина, Ян Таксюр, Валерий Винарский, покойный академик Петр Толочко… Но ветер войны вымел их в конце концов из родного города. Кого через временно открывшиеся ворота в Европу, как популярного композитора Быстрякова с семьей, например. Который, к слову, утверждал когда-то, что если сложатся однажды негативным образом обстоятельства (предвидел ведь, предвидел Владимир Юрьевич, хоть и слыл балагуром и повесой, к чему все идет), то он уйдет на подпольное положение, но город свой родной ни за что не покинет. Да, было-было и такое, что отражено где-то на старых моих диктофонных пленках… Кого-то — через застенки, как Яна Таксюра, и в конечном итоге — путем обмена военнопленными. Представьте, всеми известный и почитаемый киевский поэт и публицист — и в ранге военнопленного! Как вам такое? Ну, а самых стойких и «неисправимых», как Олесь Бузина, — с помощью подлого, чисто бандеровского выстрела в спину… 

К слову, как раз перу Яна Таксюра, предположительно, больше всего и подходило бы приведенное стихотворение про русский Киев. Но он уже почти два года как здесь, в России. А этот стих, как утверждают, сравнительно свежий, и написан в нынешнем Киеве, ощетинившемся на все стороны света своими злобными (привет через полтора столетия великому Гоголю!) нехристями и уродцами. Да любой из моих бывших коллег по киевскому поэтическому братству в принципе мог его написать: Дробот, Федоров, Кабанов, Корж, Черепанов, да та же Алла Потапова… Могли, но не написали. Потому что по весточкам, приходящим оттуда, известна сегодняшняя позиция и Федорова, и Коржа, и многих других, Бог им судья. Что уж говорить, если в знаменитом журнале русских писателей Украины «Радуга» появились нацистско-бандеровские слоганы и соответствующие им «произведения», а обложка ее из радужной и просто белой вдруг резко покоричневела, как и многие ее авторы. Да, большинство из тамошних русскоязычных «письменникив» в последнее время тоже решительно изменилось и словами своими, и лицами, и, что самое страшное, образом мыслей. И этот феномен еще предстоит осмыслить, проанализировать и разобрать по мельчайшим винтикам и деталькам в процессе грядущей денацификации.

Но, как говорится, в жизни всегда есть место подвигу. Судьбы названных выше подвижников и борцов за веру, историческую правду — тому наглядный пример. А вот отраженного в тех чувственных строчках «русского Киева», увы, похоже — уже нет. И официальная позиция нынешней УПЦ, теперь уж без добавки МП, то есть московского патриархата, тоже ведь всем хорошо известна — ее настоятели и священство полностью «легли» под киевскую власть и официально поддерживают убийц и карателей. Хотя и этот «иудин подвиг» им, как видно, мало помог — истребление канонического православия на Украине с каждым днем только набирает обороты. А верные традициям православные киевляне вынуждены отмечать святые праздники дома, как говорят, в том же Киеве: «тышком-нышком», — перед домашними своими бумажными, «бабушкиными» иконами. Уж это я знаю не понаслышке. Так что «русский Киев» во многом остался лишь в стенах его, камнях и нашей памяти, которую не вытравить, не убить — откуда и подобные стихи. И за этот «русский Киев» еще предстоит много крови пролить и многими молодыми жизнями пожертвовать. Впрочем, как было в истории не единожды. Но, как видим, история никого ничему не учит, оттого и повторяет она свои жестокие уроки снова и снова. Пока до чубатых и «майданутых» наконец не дойдет, что к чему и что почём. И какого они на самом деле роду-племени. И что это значит — быть русским.

Быть свободным, твердо стоять на ногах и при этом неизменно прямо держать спину — это всегда подвиг. Причем подвиг — постоянный, вневременный, не прекращающийся ни на мгновение, как молитва святого, соединивший времена и эпохи в одно непрерывное стояние — перед многоликим, лукавым и неизменно коварным внешним врагом. Впрочем, холопами и быдлом быть, конечно, куда проще. А скакать, скандируя безумные «кричалки» — еще и веселее. Это же не многонедельный пост с непрерывной молитвой, и не самоотверженное стояние перед лицом многократно превосходящего тебя числом и силой врага. И не Любовь — в высшем, Евангельском понимании этого слова.
И все-таки русскость не выбита и не вытравлена из Киева до конца. И свидетельством тому — несколько тысяч мучеников, осужденных «за измену родине» только за время проведения СВО, томящихся в застенках СБУ и ждущих с молитвой и надеждой своего освобождения. Кто-то скажет: несколько тысяч — лишь капля в море! Пусть так, но и эта капля бесценна в океане лютой русофобии и ненависти, который разлился привольно среди некогда братского народа, проживающего на месте рождения Святой Руси, накрыв его с головой. Потому что это ведь о них, каплю эту драгоценную составляющих, приведенное выше стихотворение. И это они как никто ждут с нетерпением прихода русского солдата на многострадальную их — исконно русскую землю. Точно так, как ждали в свое время прихода «своих» те немногие киевляне, коим удалось выжить, уцелеть на протяжении двух с лишним лет оккупации Киева войсками вермахта. И особенно сильно ждали в те последние октябрьские дни 1943 года, когда, прежде чем окончательно выбить немцев из города, наши войска вели по нему непрерывную артподготовку, и его настрадавшимся за долгие месяцы оккупации жителям приходилось круглосуточно прятаться по подвалам и землянкам. Но при этом — все равно с надеждой взглядывать на затянутое дымом пожарищ родное небо: «Ну, скорее же, родненькие, скорее!» — Со многими из этих людей, с киевскими отважными подпольщиками, львиную часть из которых составляли женщины, в основном жены фронтовиков и подростки, автору этих строк посчастливилось много общаться на рубеже двух столетий и даже писать о них газетные очерки. Ради таких вот людей, пусть их на сегодня осталась самая ничтожная малость, и стоит, стоит в очередной раз освобождать священный наш Киев от нечисти, морока и зла. Чтобы снова, как по Булгакову: воссиял на древних холмах над Днепром «царственный Город»… Да будет так!

P.S. Авторство приведенного здесь стихотворения, конечно же, давно уже установлено — оно, как и предполагалось, принадлежит Яну Таксюру, который написал его, находясь в знаменитых киевских подвалах на Владимирской, 33. Оттого долгое время и гуляло оно по просторам интернета без авторства. Но тем ценнее оно для нас и для тех «узников совести», которые до сих пор в этих застенках пребывают. И особенно для автора этого очерка — прежде всего тем, что позволило, пусть и мысленно, пройтись по знакомым с юности до малейших деталей священным местам древнего Киева и вспомнить о милых сердцу людях, настоящих киевлянах, как из далекого прошлого, так и из дня сегодняшнего. И особенно — за подаренную поэтом надежду: русский Киев жив, жив, несмотря ни на что. И он по-прежнему живет своей тихой, незаметной стороннему взгляду жизнью и с нетерпением ждет своего нового звездного часа. Который, будем верить, обязательно наступит, как это было в истории много-много раз.

​