15 октября 1940: художественный выстрел в сердце Третьего рейха. Как Чарли Чаплин объявил войну Гитлеру

Когда 85 лет назад, 15 октября 1940 года в нью-йоркских кинотеатрах погас свет и на экране появился Чарли Чаплин в образе Аденоида Хинкеля, диктатора Томании, зал взорвался смехом.
Но за этим смехом скрывалась тревога, ненависть и надежда. Это было не тривиальным выходом очередного фильма — то была одна из самых дерзких операций психологического сопротивления Второй мировой войны, начатая одним человеком против целой империи зла...

Идея фильма «Великий диктатор» родилась из жгучего, почти физического отвращения… Чаплин, как и Гитлер, родился в апреле 1889 года. Их сходство на этом не заканчивалось: оба были выходцами из нищеты, оба завоевали всемирную известность, и оба использовали один и тот же символ — знаменитые «усы-щёточку». Фюрер, чтобы выглядеть «как простой человек», Бродяга — как часть своего комедийного образа. В прессе даже ходили шутки об их «поразительном сходстве». Чаплину это было отнюдь и отнюдь не смешно: «Я бы отдал всё, чтобы узнать, что творится в его голове», — говорил Чаплин о Гитлере. Что стало его навязчивой идеей. Актёр решил проникнуть в сей дьявольский «мозговой отдел» с помощью громогласной сатиры. В 1938 году, когда Европа уже трещала по швам, Чаплин начал писать сценарий, вложив в проект $2 миллиона из персональных средств (около $40 млн сегодня). Работал в условиях жёсткого сопротивления:

Голливуд боялся «ответки» мирового истеблишмента. Студии опасались потерять немецкий, европейский рынки. Давление было колоссальным, что да, то да…
Американское правительство было категорически против: в США царил изоляционизм, и британское управление по цензуре даже официально заявило тогда, что фильм может нарушить Акт о нейтралитете.
Угрозы смерти. С момента анонса фильма Чаплин получал письма с неоднозначными «приветами» от американских нацистов и германских агентов. Студия была окружена охраной. Ходили слухи, что на премьеру фильма готовится покушение в каком-либо кинозале (Paramount, Roxy, Majestic и т.д.): взрыв, химатака, массовые беспорядки...

Анатомия безумия и Гений сатиры

Чаплин не просто высмеивал Гитлера; он препарировал саму механику диктатуры, превратив её в абсурдный цирк. Танец с глобусом — балет мании величия. В этой сцене, снятой без дублей, Хинкель, мечтая о мировом господстве, грациозно подбрасывает надувной глобус как мячик, обнимает его, танцует с ним, а в финале — земной «шарик» лопается у него в руках. Это не просто шутка, а — визуальная метафора всей тщетности, хрупкости имперских амбиций безумного тирана. Чаплин репетировал этот танец неделями.
«Спагетти-речь» — деконструкция нацистского новояза. Речь Хинкеля в Томании — это шедевр лингвистического абсурда. Он не говорит, а рычит, лает и извергает бессвязный поток слов на ломаном немецко-английском, где проскальзывает «спагетти» и «шафал-шнебель». Чаплин показал, что за громоподобными речами фюрера не стоит ничего, кроме звериной истерии.

И собственно, играть и парикмахера-еврея, и диктатора было гениальным сценарным ходом. Подчёркивающим, что разница меж палачом и жертвой — лишь вопрос идеологии и стечения обстоятельств. Парикмахер — это тот самый «Бродяга», взрослый ребёнок с добрым сердцем, столкнувшийся с непостижимой жестокостью.
Самым смелым и неожиданным стал финал: некое обращение ко всему человечеству. Вместо комедийной развязки Чаплин, сняв парик, выходит к камере и произносит шестиминутный монолог. Это был прямой разрыв с условностями кинематографа:

«Я не хочу никого завоёвывать. Я хочу помочь всем, если это возможно: еврею, язычнику, чёрному-белому. Мы все хотим помогать друг другу. Люди — такие. Мы все хотим жить за счёт счастья друг друга, а не за счёт его несчастья... Вы не скот! Вы — люди! Вы несёте в себе любовь к человечеству!!»

Студия умоляла его вырезать эту речь. Говорили, что она убьёт коммерческий успех. Чаплин был непреклонен, чувствуя, что это его личное завещание, его долг, его обязанность пред людьми планеты Земля: такого хрупкого голубого «шарика». В итоге — лента имела оглушительный успех, номинирована на «Оскар». Но — истинная цена картины стала ясна позже. В Европе «Диктатора» тайно показывали в оккупированных странах, рискуя жизнью. В Германии Геббельс, естественно, запретил фильм, но тайно его посмотрел: положение обязывало — noblesse oblige, — так сказать. По свидетельствам, лицезрев, пропагандист-гауляйтер пришёл в неописуемую ярость!
Для Чаплина же это была точка невозврата. ФБР усилило за ним слежку, записав кино-инспирированную речь как «подрывную коммунистическую пропаганду». Фильм стал одной из причин его последующей высылки из США, точнее, запрета на обратный въезд — в начале 50-х… В самолёт Чаплина, конечно, никто не сажал и не выдворял под конвоем. Ему блокировали возврат в страну, которая была его домом долгие годы, — что обернулось формой политического изгнания. [В 1952 г. вызван в «позорную» Комиссию по иммиграции US для ответа на обвинения в его адрес: по симпатиям к социализму, моральному разложению etc.] Чаплин сам принял решение больше не возвращаться в США после этого унижения.  Вернулся лишь однажды в 1972 г., чтобы получить почётного «Оскара» за «бесценный вклад в кинематограф». Церемония стала триумфально-эмоциональным возвращением «великого изгнанника».

85 лет назад, 15 октября 1940 года Чарли Чаплин — «комик и бродяга», — и вся система американской киноиндустрии доказали, что одно-единственное произведение искусства может быть мощнее целой дивизии… 

Сцена между Аденоидом Хинкелем и Бензино Наполони

​