Русский витязь Василий Белов

Русские писатели как живут, так и пишут, то есть, их жизнь находит свое продолжение в творчестве. Как живу, так и пишу, как отношусь к окружающему миру, так и показываю этот мир в литературе. Искренность, непритворность в жизни и творчестве – признак русский национальный, идущий от древнерусской литературы. В ней невозможна была уводящая от реальной жизни выдумка, ложь, лукавая маска. Литература Древней Руси – словесность благородного духовного стояния пред Богом, грандиозной ответственности за каждое слово, которое, согласно Евангелию, есть Начало всех начал. Кроме того, прямодушие и простота всегда были свойственны русскому фольклору с его сказками и былинами, песнями и обрядами, пословицами и поговорками, с его героями-простецами и бессребрениками, их нелицемерным поиском правды.

Отсутствие маски, искренность с читателем – характерная черта подлинно русского таланта. Таким был Пушкин, не лукавивший ни в юношеских «падениях», ни в зрелом «вознесении» к истине. Такими были Гоголь, Тургенев, Тютчев, Некрасов, Достоевский, Чехов.

В ХХ веке в русской литературе открытость и честность перед читателями оставались неизменной чертой многих: М. Шолохова и М. Булгакова, Н. Клюева и С. Есенина, И. Бунина и И. Шмелева, А. Платонова и М. Пришвина, В. Шукшина и Н. Рубцова и многих других. Например, как жил Н. Рубцов бесприютным странником, причастным ко всему русскому, таким он и остался в «Русском огоньке», в «Видениях на холме» и в «Тихой моей родине»…

Там, где есть искренность и ответственность за каждое слово, не может быть литературы узкотемной, отделенной от жизненно важных проблем. Тем не менее, очень хочется некоторым деятелям от критики и литературоведения развести русских писателей по загонам: этот – городской, тот – деревенский, этот – производственник, тот – обличитель. Но подлинный талант, с какой бы тематики ни начинал, всегда преодолевает местничество и ограниченность. Писатель, становясь национальным, обретает верное понимание народного образа мира, ощущает общенародный идеал, воплощает в слове народный путь к Богу.

Еще в 1970 году в статье «Деревенская тема в кино» Василий Иванович Белов объяснял ретивым искусствоведам: «Никакой чисто деревенской, замкнутой в себе проблемы нет, есть проблема общенародная, общегосударственная». Автономия и обособленность, по его мнению, выгодна тем, кто не способен (в силу ограниченности своего дарования) или осознанно не желает говорить и творить с общенародных позиций. Личной отграниченностью от общего потока жизни многие стремятся «маскировать творческое убожество и халтуру».

Автономность, зацикленность на одной теме никогда не были свойственны В. Белову. Сын погибшего на Смоленщине в 1943 году русского солдата, он всем своим творчеством, каждым своим словом защищает не только северные деревни, не только крестьян, но и всю Россию, весь свой народ.

***

Русская боль Василия Белова ощутима во всех произведениях. Писатель всегда прямо говорит о достоинствах и недостатках жизни родного народа, родной страны.

В. Белов, как многие его современники и единомышленники, прямодушен и открыт. Публицистика и художественные произведения писателя, даже если они порой игриво-насмешливы («Бухтины вологодские»), становятся предельно честным разговором с читателем. И никакой карнавальности, масочности, никакого глумления.

Современный русскоязычный писатель Вл. Сорокин обдает читателя фекалиями, гадит матом, выдает прочие нечистоты, а в своей жизни ничего подобного написанному им в произведениях ни в коем случае не допустит. Утонченный садомазохист и ниспровергатель ценностей, поэт извращений и «цветов зла» Виктор Ерофеев на самом деле очень прагматичный человек с ярко выраженной ориентацией на отнюдь не русские народные ценности. Искусство и литература для сорокиных, ерофеевых и им подобных (от Саши Соколова до Григория Остера) – это место заработка, а не священный алтарь. Такой типично западный подход к словесному, да и вообще любому творчеству стал основой для многих авторов.

В. Белов – наследник русских классических литературных традиций. В центре внимания писателя – русский человек в его поиске ответов на главные вопросы: кто я? зачем я? Герои произведений В. Белова путем страданий, испытаний, утрат обретают ответы на эти вопросы. Всех своих читателей он ведет к постижению самоотреченной любви к ближним и к Родине, к христианскому миропониманию, к традиционной жизни в согласии с идеалами предков. По этому пути идут Гринев А. Пушкина, Раскольников Ф. Достоевского, Пьер Безухов и Андрей Болконский Л. Толстого, Иван Северьянович Н. Лескова, студент Иван Великопольский А. Чехова и многие другие герои русской литературы. Личность, наделенная нравственным поиском и способностью к духовному развитию – достаточно частое явление в художественном мире В. Белова. Можно вспомнить Ивана Африкановича («Привычное дело»), Ивана Тимофеевича («Весна»), майора («За тремя волоками»), Олешу Смолина и Константина Зорина (цикл «Воспитание по доктору Споку»), Иванова и Медведева («Все впереди»), Павла Пачина, Владимира Прозорова, о. Николая (романная трилогия «Кануны», «Год великого перелома», «Час шестый»). Такой герой близок автору, поскольку подобный путь проходит в жизни сам писатель.

Характерен для произведений Белова тип православной личности, неразрывно связанной с народной христиански-традиционной жизнью. Это и Катерина («Привычное дело»), и старуха Дарья («Такая война»), и теща Зорина (цикл «Воспитание по доктору Споку»), и о. Ириней, дед Никита Рогов («Кануны», «Год великого перелома», «Час шестый»).

Русских, предавших свою веру, своих предков, свое прошлое В. Белов показывает в обилии. Например, Игнаха и Селька Сопроновы, Николай Микуленков, Петр Штырь и др. («Кануны», «Год великого перелома», «Час шестый») уполномоченный Бессонов (рассказ «Скакал казак»), Паша Куверик («Такая война»). Такое пристальное внимание к отрицательным проявлениям русской жизни является выражением типичной черты русской культуры и литературы, названной В. Кожиновым «потребностью «самосуда»». Именно этой потребностью можно объяснить критичность многих произведений писателя. Человек, мало-мальски интересующийся отечественной словесностью, без труда найдет у многих русских классиков XIX – ХХ веков героев, соответствующих двум последним типам личности.

Особенно ощутима связь творчества В. Белова с шолоховскими произведениями, с шолоховским мироощущением. Главный герой романной трилогии писателя Павел Пачин, как и Григорий Мелехов, неразрывно соединен с народной жизнью, с родной землей. Трудный путь испытаний ведет обоих к обретению подлинно русских ценностей. Сходство характеров иных персонажей Белова и Шолохова просто удивляет. Штокман и Меерсон – это почти идейные близнецы с интернационально-коммунистическим и антирусским сознанием. (У этой двоицы есть еще литературные «родственники». Один из них – Чекистов из «Страны негодяев» С. Есенина). Достойными наследниками Меерсона и Штокмана, сменившими идею мирового коммунизма на идею глобального эгоизма, в художественном мире В. Белова становятся Михаил Бриш («Все впереди») и корреспондент («По 206-й»). Борец за советскую власть Михаил Коршунов в своем развитии вполне мог стать подобным Авинеру Козонкову.

***

Василий Белов пробился в люди и стал известнейшим писателем в советское время. Это, конечно, наложило определенный отпечаток на его личность. Но вот что интересно: коммунист Белов нигде не превозносит советскую власть и партию, нигде не поет здравицу руководству страны. Он всегда (в художественном творчестве в первую очередь) мыслит категориями государственно-народными, поднимается над узко политическим пониманием жизни на просторы исторического видения жизни России и народов, населяющих ее. Даже в очерке о заграничном походе кораблей военно-морского флота «За дальним меридианом», где сам собой напрашивался «выход» на политические проблемы, Белов говорит о верности Родине и родным, о русской истории, героизме наших моряков.

***

Думается, что самым трудным и переломным для писателя стало время сразу после выхода в свет романа «Все впереди». Если осуждение троцкизма в «Канунах» почти не было замечено, встреча Зорина на охоте с нравственным уродством интеллигентов-провокаторов («Чок-получок») вызвало злую, но не сильную реакцию противников писателя, то публичное осмысление В. Беловым духовной сути московской леволиберальной антирусской интеллигенции в романном повествовании, названном «Все впереди», дало эффект воткнутой в муравейник палки. Сколько было обвинений, крику, визга, угроз в адрес писателя! Роман В. Белова по силе воздействия на общество сопоставим только с повествованием Ф. Достоевского «Бесы». Сегодня мы можем с уверенностью сказать: в 1985 году был написан роман-предостережение, роман-пророчество.

Левые критики все как один провозгласили «Все впереди» творческой неудачей писателя (хотя и среди правых некоторые пришли к такому выводу. Достаточно вспомнить реакцию И. Золотусского). Логика зоилов проста: раз ты «деревенщик» - пиши о деревне, а в «чужой о-город» не суйся. Тем более в огород московский. Они будто не заметили, а может, сделали вид, что не заметили направленность всего творчества В. Белова на всю Россию, а не на ограниченное пространство северной деревни. В 60-е они не увидели Ивана Африкановича («Привычное дело») – русского солдата и крестьянина, задающего себе и миру главные вопросы бытия, проскочили мимо майора («За тремя волоками») с его глубоким пониманием жизни; в 70-е не разглядели цикл «Воспитание по доктору Споку», исторический роман-хронику «Кануны» (как, впрочем, и последующие романы трилогии с их пристальным вниманием к жизни в городе), не поняли «Лада» - поэтическое повествование о традиционной жизни всей деревенской России; в начале 80-х не увидели пьес Василия Белова на сцене, не прочитали рассказа «Одна из тысячи» и многое другое. Как же при этом не изумиться тому, что В. Белов «вдруг взял да и написал» роман о Москве и москвичах? Изумились в 1986-м и продолжают недоумевать по сей день.

Сразу после выхода романа на писателя навесили ярлык фашиста-ксенофоба-антисемита. На публикацию произведений Белова было наложено табу, действующее на многие издательства и по сей день.

Роман «Все впереди» вызвал очередное обвинение писателя в фарисействе и в желании переложить все беды русских на прогресс, город, другие народы. Но мало кто заметил, что именно русские Медведев, Иванов и Зуев наиболее грешные и виновные в своих бедах. Писатель не идеализирует главных героев, показывает их только в начале пути духовного становления, когда им очень далеко до взвешенного осмысления жизни. Кроме того, Белов показал самый распространенный тип интеллигента-космополита, сыгравший решающую роль в начинающейся в 1985 году разрушительной перестройке. Нетрудно узнать в Брише а также его двойниках (академике, журналисте и прочих) А. Чубайса, Е. Гайдара, Г. Бурбулиса, В. Познера и им подобных застрельщиков разрушения России.

Формулировки, прозвучавшие из уст левых (и не только левых) критиков (Н. Ивановой, В. Лакшина, А. Мальгина, Д. Урнова, П. Ульяшова, И. Золотусского и других) во второй половине 1980-х – начале 1990-х, старательно и почти дословно повторяют их преемники в начале XXI века. Например, попытка Н. Лейдермана и М. Липовецкого осмыслить «Все впереди» приводит их к следующему пониманию логики автора произведения: «…что ново, что не деревенское, что «русским духом» не пахнет, то дурно». Им вторит А. Большакова, утверждающая, что роман Белова вступает «в резкое противоречие с предшествующими светлыми страницами» творчества писателя.

Так значит, страницы произведений В. Белова, где он показывает пьяного и соблазненного быстрым городским заработком Ивана Африкановича, смердящего канцелярщиной и себялюбием Авинера Козонкова, мстительно-подлого Игнаху Спронова и других не самых лучших своих героев-крестьян – это светлые страницы? Наверное, для критикессы они светлые потому, что она не жила и не живет вместе с крестьянством. Для нее, как, впрочем, и для многих ей подобных, мир русской деревни – чужой мир. Что бы там ни происходило, все это где-то «там». Но когда Белов показал, что не только в деревне есть уроды, мерзавцы, подлецы, что они живут и в Москве – его сразу объявили очернителем столичного бытия.

Может возникнуть возражение – речь у Большаковой идет о внутреннем ладе, проявившемся в изменении стиля писателя. В произведениях о городе, утверждают левые, стиль совсем иной – ломаный, беспокойный. Нет воспевания городской жизни, все видится вымороченным, в уродливом виде. На это замечание уже давно ответил Ю. Селезнев, указавший, что подлинный водораздел в художественном мире Белова проходит не между городом и деревней, а между жизнью живой и механически заведенной.

***

В статье о В.И. Белове (Русские писатели 20 века: Биографический словарь. – М., 2000.) А. Большакова говорит о грани, разделяющей Белова-художника и Белова-публициста. Первый, по ее мнению, «в лучших произведениях верен себе, своему утонченному психологизму и объективно-философскому взгляду на жизнь», а отношение к миру второго подчас резко и односторонне критично «до самоотрицания, до противоречия тому внутреннему ладу, который с большим трудом и терпением создается рукой Белова-мастера на страницах его «деревенской прозы»» (82). Думается, что более издевательское отношение к писателю трудно было выразить в рамках не очень большой обзорной работы.

Некоторое противостояние публицистического и художественного начал наблюдается на раннем этапе творчества В.И. Белова в 1960-е-1970-е годы. Достаточно вспомнить его глубоко религиозные художественные прозрения в «Привычном деле», в «Плотницких рассказах», в «Канунах» и во многих других произведениях и сравнить их с пониманием мира, воплощенным в публицистике того же времени. Почему так происходит? Да потому что в публицистике мы видим еще сырой, не обработанный художественным сознанием материал, который писатель не в силах удержать в себе. Яркое свидетельство тому – документальная повесть «Раздумья на родине» (1965-1975), в героях и ситуациях которой легко узнаются приметы ряда беловских рассказов. Но в последних все предстает в ином, глубоко осмысленном виде.

В публицистике Белов «говорит» о том, что наболело, а в беллетристике он «поет». И в эту песню вплетается вся жизнь с ее любовью и болью, с ее радостями и скорбями. Мелодия этой песни истинно русская, то печально-трогательная, то радостно-призывная.

Постепенно, к концу 1980-х – началу 1990-х годов и в публицистике писателя появляется прямое выражение религиозного, православного осмысления мира, делающее журналистское слово В. Белова возвышенно-трагическим. Писатель приходит к мысли: русский – значит православный, которую с особой силой выражает в очерке «Дорога на Валаам» и воспоминаниях о В.М. Шукшине «Тяжесть креста».

***

В недавно вышедшем учебнике Н. Лейдермана и М. Липовецкого (Современная русская литература. 1950 – 1990-е годы. В 2-х т. – М., 2003.) творчеству В. Белова отводится очень и очень скромное место. (Намного меньше, чем творчеству Ф. Искандера, Вл. Сорокина, Вл. Маканина, Иосифа Бродского и даже Саши Соколова) Авторы бегло обращаются к анализу повести «Привычное дело» и обзорно затрагивают «Плотницкие рассказы», «Лад» и «Все впереди».

Особое внимание в учебнике почему-то уделено взаимодействию голосов в произведении. Аналитическая часть статьи о «Привычном деле» выдержана в стиле административного слововерчения Авинера Козонкова: «В устройстве мира «Привычного дела» объективируется та закономерность диалектического движения бытия, которую выражали народно-поэтический и авторский голоса» (Т. 2. С. 71). Завершая рассуждения о повести «Привычное дело», Лейдерман и Липовецкий приходят к такому выводу: «В. Белов не только дал развернутую картину очень непростой духовной жизни народа, но и ясно представил путь, по которому может и даже должен пойти сегодня каждый человек – это путь возвышения к мудрому миропониманию и ответственному самосознанию» (Т. 2. С. 72). Эти возвышенные, но ни к чему не обязывающие, а также и ни к кому конкретно не обращенные общие слова на фоне абсолютного пренебрежения авторов учебника к национальным проблемам, к подлинно русским (а не русскоязычным) писателям и конкретно – ко всему творчеству В. Белова свидетельствуют о многом.

При рассмотрении «Плотницких рассказов» Н. Лейдерман и М. Липовецкий останавливаются лишь на финальной сцене примирения, разглядев в ней «стихийный, вечный абсурд, органически укорененный в народной жизни» (Т. 2. С. 73). Авторы учебника утверждают, что В. Белов, увидев абсурдность народного мира, испугался своего открытия. Именно поэтому он вскоре создал «Лад» и «Все впереди», чтобы «четко противопоставить идеальные черты народного мира дьявольским инородным влияниям» (Т. 2. С. 73). Но невдомек ученым толкователям произведения, что финал «Плотницких рассказов» принадлежит вовсе не В. Белову, а «сработан» А. Твардовским, о чем вологодский писатель свидетельствует в воспоминаниях. Интересно, что «Лад» и «Все впереди»  - это для авторов рекомендованного студентам вузов учебника ни что иное как «тупики деревенской прозы».

***

Во второй половине ХХ века В. Белов одним из первых заговорил о том, что во внутренней жизни, в повседневном быту у русских в России тоже могут быть национальные интересы. Нынешней президент это понял совсем недавно, а вот читатели и почитатели произведений В. Белова – в начале 1980-х годов, когда на сценах театров СССР появилась пьеса «По 206-й». В ней писатель поставил проблемы национального мировоззрения, подлинной гражданственности, верного служения Родине. По-своему, с заслугами и грехами созидают Россию крестьяне Костя Смагин и Иван Степанович, принципиальный буквоед-законник из прокуратуры Борис, неопытная журналистка Тоня Андреевская, секретарь райкома. Даже бездомный тунеядец, скрывающийся от алиментов, живущий фанфаронски – и тот из русского мира: он - грешный русский странник. Но показанный в пьесе корреспондент областной газеты, чужд всему российскому, вне общей державно-созидательной жизни. Он может писать восхваляющие комбайнеров-ударников статьи и одновременно презрительно относится ко всему традиционному, способен на любую низость ради спасения карьеры и личного благополучия. Против этого антинационального типа человека и направлена пьеса. Поэтому она неразрывно связана с появившимся вскоре романом «Все впереди».

Немного откликов вышло на это произведение. Один из самых громких – обзорная статья Л. Аннинского «Шалости сфинкса» в журнале «Современная драматургия» (1983, № 7). В ней критик умудрился вообще умолчать об образе прогрессиста-корреспондента, обойти стороной тему национального и государственного созидания. Зато всем остальным героям пьесы достается от критика «по первое число». Авторское же отношение к изображенной действительности Аннинский называет «тайным отчаянием».

Василий Белов создал ряд замечательных пьес: «Над светлой водой», «По 206-й», «Бессмертный Кощей», «Семейные праздники», «Князь Александр Невский». К сожалению, пьесы Белова сегодня изгнаны из театра. У нас практически не осталось смелых, талантливых русских режиссеров, способных вернуть драматургию писателя на сцену.

***

Труден путь русского человека. Еще более труден путь русского писателя. Не того, который только по крови и языку русский, а того, который ощущает свою живую «самую кровную, самую смертную» связь с Россией, который любит ее прошлое, борется за настоящее и живет верой в ее будущее и до последнего несет тяжесть своего креста. Василий Белов из таких писателей. Он – писатель-подвижник, через творчество которого приходит к простым людям в России православный русский дух. Крестьянские корни, живая, чуткая ко всему душа, отзывчивое, доброе русское сердце и дерзкий, не сгибаемый характер – вот черты русского витязя, благозвучно по-русски именуемого Василий Иванович Белов.

________________________

Крижановский Николай Игоревич, родился в г. Армавире Краснодарского края. В 1996 году окончил филологический факультет Армавирского государственного педагогического института. Работал учителем русского языка и литературы. С 1999 года - преподаватель кафедры литературы в АГПИ. В 2004 году защитил кандидатскую диссертацию по творчеству В.И. Белова в Кубанском госуниверситете. Сейчас - доцент кафедры литературы АГПУ. Автор статей о русской литературе и критике, публиковавшихся в журналах "Наш современник", "Москва", "Родная Кубань", газетах "Литературная Россия", "День литературы". Живет в ст. Прочноокопской. Женат, пятеро детей.