Новейшие очерки бурсы

Помяловский и Шаламов встретились в Тобольске

Почти столетие понадобилось, чтобы вновь стали не только читать, но и писать «очерки бурсы». Число открывшихся за последние годы духовных семинарий и училищ стало трудно удержать в памяти. Неискушенные неофиты или же христиане благочестивые, но видящие в священстве лишь совершителей богослужений, таинств и треб, радостно воскликнут: «Слава Богу!» Но отдают ли они отчет, как возможно за полтора-два десятилетия подготовить сотни, тысячи полноценных пастырей, педагогов, ученых? Хотя «подготовить» более подходит для рабочих, менеджеров, чиновников. Настоящих пастырей Церкви Христовой нужно пестовать. Именно на эти мысли наводит читателя книга Николая Бернса (не псевдоним!) «Новейшие очерки бурсы», повествующая о трудах и днях возродившейся в Тобольске одной из старейших в России духовных семинарий.

 «Люди в черном»: не инопланетяне, но все же…

 Не так давно очередная группа жаждущих сенсаций журналистов наведалась в московские духовные школы, дабы поведать всему миру – как живут студенты академии и семинарии, чем интересуются, что думают о своем будущем священстве. С первых строк публикации стало ясно, насколько «акулы пера» ушли от своего же, русского, бытия: «Впечатление такое, будто попал в школу магии Хогвартс. Параллельный мир, который магглам не понять. Но мы попытались…» Неужели пишущей братии не с кем было сравнить студентов-богословов, кроме как с «магами»? Вспоминаются слова классика: «Страшно далеки были они от народа…»

А сам народ? Оторванный от Церкви на многие годы, что он знает о академистах и семинаристах? Неужели, в лучшем случае, только то, что осталось в памяти из гоголевского «Вия», наспех прочитанного в чудесные школьные годы? Послушаем самих соотечественников, в изложении героев Николая Бернса: «…Нас часто спрашивали, кто мы такие, таинственные “люди в черном”. Чем мы живем, занимаемся? Какую музыку слушаем? Да и вообще, можно ли нам жениться?..»

Увы: народ ушел еще дальше. Особенно там, на бескрайних сибирских просторах, где и до революции церковные приходы были немногочисленны. А в городах-новостройках газовиков и нефтяников, куда ездили с миссией семинаристы уже тобольские, храмов не было вовсе – одни болота и тундра… Храмы там появились лишь недавно, благодаря притоку нефтедолларов.

Здесь же, в суровой красоте Сибири и Урала, возросли юноши, которые понимали: есть ценности вечные, с которыми народ русский сроднился тысячелетие назад. И постигнуть их можно не только у святынь Сергиева Посада или «на брегах Невы» в Петербурге – а совсем рядом, в древнем граде Тобольске. Многим из них представлялось чем-то сказочным – жить и учиться… в Кремле! Пусть и не московском, но много ли кремлей на Руси?..

От тюрьмы – не зарекайся

«Мне повезло! Свободных мест в “Тюремном замке” не оказалось и меня поселили в другом общежитии…» – читаем на первых же страницах книги воспоминания выпускника семинарии, ныне священника Уфимской епархии. Выходит, ехал в Кремль, а попал – за решетку? И да, и нет... (Забегая вперед, скажем: эту дилемма будет видна на протяжении всего повествования, а решить ее придется лишь читающему).

Итак, тюрьма. Она – особенная, трехсотлетняя, в ее застенках томились декабристы, великий Федор Достоевский пребывал этапом в омский острог, а о временах ГУЛАГа даже и представить страшно, сколько узников перебывало здесь: и святые мученики, и рядовые уголовники… Теперь живут семинаристы – благо, не все, для счастливчиков нашлись кельи и в самом Кремле.

Он, как и тюрьма, встречает поступающих одинаково: отправляет абитуриентов на «послушания», спуская юношей-романтиков с небес на грешную землю. Работают все, «в поте лица своего», никто не утомляется и не унывает, даже если приходится весь день кидать лопатами землю в кузов самосвала (минутная задачка для экскаватора). Будущая братия лишь подбадривает друг друга: ну и что – сейчас ты чернорабочий, а завтра получишь семинарский китель с золочеными пуговицами!

В первые дни пребывания в семинарии никого не смущало и то, что «среди абитуриентов встречались самые разные люди», среди которых – «глубоко верующие, искренние, готовые всецело посвятить себя служению Богу, встречались и “вольнодумцы”, скептики и даже откровенные хулиганы, бежавшие от воинской обязанности».

Но вот прошли вступительные экзамены, состоялось чаемое со страхом и трепетом собеседование с владыкой-ректором, и началась семинарская жизнь. Под одинаковыми кителями оказались и поэт, и художник, и рокер, и хакер, и дворовая шпана, и заядлый ухажер – семинария стала неким слепком общества, «мира сего». Теперь же предстояло переплавить бурсацкие души в едином котле смирения, послушания, учения и молитвы.

Вопрос лишь в том, кто и как воспитывал духовное юношество, как учил, и какие плоды взрастил… Ответить на это и решился выпускник Тобольской семинарии Николай Бернс, его авторское повествование подкреплено десятками текстов воспоминаний выпускников или учившихся (тех, кто покинул «alma mater» добровольно, или же был принесен в жертву всесильной инспекцией).

Для непосвященных слово «инспекция» звучит сродни какому-нибудь рыбнадзору, или же представляется людьми в милицейских погонах, зорко блюдущими нерадивых подростков. В последнем случае это ближе к истине, ибо инспекция на то и поставлена – «держать и не пущать», а так как ее представители подчас оказываются не обремененными педагогическими дарованиями (впрочем, и христианской любовью тоже), то даже у самых благочестивых бурсаков напрашивалось единственное сравнение этой службы – с тюремными надзирателями. Карающими всех – и виноватых, и правых…

Метод воспитания единственный: писать «объяснительные». Неважно за что – или семинарист всего лишь опоздал на урок, или же (упаси Бог!) был изловлен за выпивкой. Причем жанр семинарской объяснительной обязательно предполагает не только признание своего проступка, но и письменное раскаяние: «…прошу меня простить и благословить». Ладно бы, когда «за дело», но если нет? Если семинарской «моральной полиции» всего лишь могло показаться, что некий брат что-то нарушил – что тогда?.. Поэтому страх перед инспекцией был поистине вселенским, о ее служителях – «дежпомах» – семинаристы в «Новейших очерках» говорят, что их «бесполезно было молить о пощаде, они были подобны палачам, спускавшим на нас разъяренного инспектора…»

Примечателен рассказ о том, как бурсаки в своей газете (выпускавшейся строго с благословения!) попытались обыграть рекомендации местного священноначалия об оздоровлении учащихся витаминным отваром из кедровых веток. Для этого они взяли схожую сцену из… «Колымских рассказов» Варлама Шаламова. Но публикация не прошла – редактор-священник (человек с энциклопедическим образованием, по трагическому стечению обстоятельств направленный на служение в Тобольск еще до открытия семинарии) вовремя заметил подвох…

Лавры Джугашвили и «Дисциплина любви»

В стране Советов любой школьник знал о важном факте из жизни «вождя и учителя всех времен и народов» Иосифа Сталина – «красный император» по образованию был семинаристом. Неважно, что недоучившимся. Главное – в борьбе с семинарской инспекцией характер юного Сосо Джугашвили закалился настолько, что юноша из маленького грузинского Гори смог стать повелителем миллионов судеб, вышел и победителем в «разборках» со своими подельниками…

Нынешних тобольских бурсаков явно не перегружали в школе цитатами из «Краткого курса истории ВКП(б)» – так откуда же у них тяга к славному революционному прошлому? Забавные сцены семинарского «бунта» можно встретить и в разделе книги Н. Бернса, включившем воспоминания и дневники семинаристов. Такой бунт был направлен против засилья в учебной программе древних языков, в ущерб наукам богословским. Требования отчасти справедливы: приходские священники вряд ли будут читать традиционным «бабушкам» проповеди на латыни, а «лишние» знания пастырской педагогики и психологии не помешали бы.

Итак, читаем в «Новейших очерках»: «И мы, как голодные пролетарии… дружно аплодируя, воспевая “Марсельезу” и выкрикивая политические лозунги… решили брать Зимний (кабинет проректора). Но наше восстание было подавлено в зародыше – вызовом в кабинет помощника инспектора и раздачей зачинщикам бумаги формата А4 (для написания объяснительных)…»

Написано с доброй долей иронии. Но не всегда отношения с начальством заканчивались примирением на «формате А4». Бывали отчисления, и не только студентов. Уходили (или: были вынуждены покинуть Тобольский кремль) преподаватели, любившие студентов всей душой, понимавшие, что учащие – не церберы, не «черные педагоги» (выражение Н. Г. Помяловского), а те, кто должен на время заменить семинаристам родителей. Вместе с библейскими, богословскими и прочими дисциплинами вдохнуть в них «душу живу», зажечь юные сердца любовью к Богу и ближнему. Таким наставником был Вадим Коржевский, учивший прежде всего «дисциплине любви». В своих лекциях он опирался на наследие священномученика святителя Василия, епископа Кинешемского: «…Рабы всегда бунтовщики… Человек добровольно подчиняется любви и смирению… Вот почему люди смиренные имеют гораздо более влияния на других, чем взбалмошные самодуры и деспотические эгоисты».

Одна лишь возрожденная Тобольская семинария успела произвести за пару десятилетий не только священников. Среди ее выпускников, отказавшихся от принятия священного сана, есть директоры коммерческих фирм, ученые, ушедшие в науки исключительно светские. Не думаю, что они, как принято говорить в таких случаях, «ошиблись выбором». Скорее, наоборот: у них хватило совести не приступать к алтарю Господню, ибо казарменная обстановка, инспекция и многие другие «прелести» бурсацкого быта попросту вытравили их прежние святые юношеские мечты.

Неровен час, в предвыборных листовках политика N. мы прочтем: «…окончил духовную семинарию». Не окажется ли он «новым Кобой-Джугашвили»? Ведь, как известно, история ничему не учит…

«Греховный эгоизм» или спасение утопающего?

«Кто бы мог подумать, что даже святые и праведники совершали в жизни много ошибок и спаслись не своими заслугами, но милостью Божией?» – почти хрестоматийно начинает Николай Бернс одно из повествований последнего раздела «Новейших очерков бурсы», озаглавленного прямо-таки пугающе: «Греховный эгоизм». Но прибавляет, что «если для скромного мирянина это звучит почти как откровение, то для среднего семинариста сей принцип давно превратился в стиль жизни». Что значит «сей принцип»? На самом деле речь идет о ситуации почти безвыходной, когда нервы у юноши-семинариста на пределе, когда ему запрещено то, что «в миру» даже с большой натяжкой не назовешь злом, грехом… Автор этих строк сам некогда окончил духовную семинарию, повидал многое. Но чтобы инспекция проверяла содержимое тумбочек и заставляла писать «объяснительную» за найденные там… книги Алексея Толстого, Генриха Сенкевича и Герберта Уэллса, – это и в страшном сне представить невозможно. Понимаю, если бы нерадивый бурсак почитывал на досуге «клубничку», а здесь – мировые классики и добрые христиане. Уже не хватает слов, хочется прокричать: «Занавес!» Но у семинариста такого права нет. Можно лишь уйти, сбежать, вернуться под родительский кров – и заработать клеймо «недоучки». Поэтому годами вырабатывающая у семинариста хитрость (как единственный способ самосохранения) подсказывает выход – необходима «перезагрузка», иначе будет только хуже. Вот и идет братия на ухищрения, достойные пера Лескова или Салтыкова-Щедрина. И, разумеется, незабвенного Николая Герасимовича Помяловского, мастерски описавшего все бурсацкие проделки еще в благословенные времена царя православного да Руси самодержавной.

Современное духовное юношество вполне может дать фору бурсакам Помяловского. Ибо тем явно не пришло бы в голову поедать перед воскресной службой пельмени… на колокольне Тобольского кремля, лишь первый ярус которой достигает высоты в 45 метров. А на последнем, где вас не заметит никакая инспекция, и откуда простирается чудный, нетронутый еще со времен Ермака Тимофеевича вид на Иртыш – бурсацкие организмы жадно впитывают недоданные в казенной трапезной калории, торжествуя победу над «черными педагогами». Может быть, завтра предстоит новая «объяснительная», а то, не приведи Господь, и отчисление. Но сегодня – их день, и никто в праве отнять его:

«Не обремененные более никакими заботами и греховными помыслами Андрей и Василий резво скатились вниз по всем лестницам и ступеням. Пельмени окрыляли! Просочившись через шеренгу строгих бабушек, братья встали на клирос. Хмурые с утра физиономии басов и замученные лица девушек с Регентского отделения резко контрастировали с жизнерадостными, полными энергии двумя самодовольными греховными мордами.

– Братья, вы, где были? – дерзнула поинтересоваться мадемуазель капельмейстер .

– На колокольне звонить помогали! – весело ответили ублаженные пельменями братья». («Пельмени на колокольне».)

Этот рассказ – с доброй концовкой. Как, оказывается, семинаристу мало надо, хотя бы на несколько минут выпорхнуть душою из казенного кителя. И дело здесь вовсе не в пельменях…

…Небольшая, менее сотни страниц, книга Николая Бернса приобрела в Тобольске скандальную известность. Хотя в ней нет ничего постыдного, противоречащего христианской морали – прочтите и убедитесь в этом сами. Проблемы возрождающейся духовной школы не должны быть «тайнами Мадридского двора», подконтрольным лишь некоей узкой касте. Ибо в «бурсу» поступают ребята из мира, такие же, какими мы с вами были когда-то. Им же предстоит принимать у нас исповеди и учить Закону Божию наших детей. Поэтому «очерки бурсы» необходимы для оздоровления самого церковного организма, чтобы, как звучит в одном из повествований Николая Бернса, только любовью «христианство покорило и исправило многие, казалось бы, непокорные и неисправимые сердца. Эту силу уважают, потому что она не давит и не ломает, а поддерживает и возвышает».