Русская культура и космополитизм

Удивительное дело: как только в России происходит революция или какой-либо переворот, сопровождающийся сменой политической власти, как тут же начинается погром русской культуры.

Технология процесса борьбы с ней проста: сначала люди, пришедшие к власти, объявляют культуру прошлого старой, ненужной, не имеющей для будущих поколений никакой реальной цены, а затем уже молчаливым согласием руководства государства поощряется, поддерживается ее разгром и уничтожение.

По крайней мере, после Великого Октября ситуация с национальной культурой складывалась именно таким образом. Тогда «злой гений революции» Лев Давидович Троцкий ничтоже сумняшеся заявлял: «Опрокинутая Октябрьским переворотом дворянская культура представляла собой, в конце концов, лишь поверхностное подражание более высоким западным образцам. Она не внесла ничего существенного в сокровищницу человечества». А такая культура, мол, не стоит никаких сожалений.

Часть революционеров во главе с Лениными, не во всем была с ним согласна. Дворянскую культуру, считали они, использовать все же можно, но, лишь в качестве строительного материала для будущей пролетарской культуры. А она, по словам вождя, «должна явиться закономерным развитием тех запасов знания, которые человечество выработало под гнетом капиталистического общества...» (т. 41, с. 304). Правда, Ленин замечал при этом, что к этим «запасам» надо относиться критически. Революционеры и социалисты должны «брать» из каждой национальной культуры только ее демократические и социалистические элементы, которые, в принципе, интернациональны, — «в противовес» буржуазной культуре с ее принципом “культурно-национальной автономии”, то есть, национализмом. А с ним Ленин, как и все большевики, боролся беспощадно.

И, наконец, еще одна, самая агрессивная группа откровенно и активно сражавшаяся с русской национальной культурой – пролеткультовцы.

Дело в том, что за месяц до восстания большевики, даже не планировавшие еще захвата почтамта, телеграфа, банка и других важнейших зданий российской столицы создали организацию под названием «Пролеткульт». Руководство ее в своих идеологических изысканиях было довольно категорично: «буржуазную» культуру надо уничтожить и на ее развалинах необходимо строить здание некоей синтетической, выработанной чуть ли не в пробирке, не связанной с национальными традициями культуры - пролетарской.

В первые послереволюционные годы, несмотря на всю кажущуюся абсурдность фантазий радикалов, в культурном строительстве молодого советского государства главенствовали идеи именно этого направления. Прямолинейные до вульгарности, они были ближе, доступнее и понятнее многим горячим революционным головам творцов, которые стремились откликаться своим талантом на решение политических задач, поставленных перед ними новыми правителями. Если, например, согласно коммунистическим идеям того времени, Октябрьская должна была перерасти в мировую революцию, то и перед строящейся новой художественной культурой в это время власти ставили задачу всемерно поддерживать эту бредовую идею. Она и поддерживала ее. «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем», - заявлял Маяковский. А замороченный Светловым украинский хлопец и вовсе «хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать». Что он там забыл?..

На обломках самовластья

И ладно бы новые властители «покидали», «воевали», «раздували», «отдавали», но, ведь, тут же, торопливо, по-воровски начали сбрасывать с «корабля революции» Пушкина и всю классическую русскую культуру. Например, пролетарский поэт В.Кириллов во всю силу поэтического голоса прорычал:

Мы во власти мятежного страстного хмеля.

Пусть кричат нам: «Вы палачи красоты!»

Во имя нашего Завтра - сожжем Рафаэля,

Разрушим музеи, растопчем искусства цветы.

Теперь появились материалы, в которых этого поэта почему-то начинают оправдывать, мол, он потом исправился и писал стихи совсем другого характера. Он – хороший…

Что ж, может быть, может быть… Хотя об основной массе идейных пролеткультовцев этого уж точно сказать нельзя. В журналах, рупорах новых идей, можно было прочитать вот такие заявления: «Сосновскому нужен дворянский Пушкин, мелкобуржуазный Есенин, царь мещанского искусства – Художественный театр…, а мы заявляем: в исторический музей эту буржуазную шваль. На пролетарскую сцену – Мейерхольд. На трибуну – футурист Маяковский».

Те, кто создавал свои произведения в традициях русской реалистической школы, с легкой руки Льва Давидовича Троцкого, стали называться «попутчиками». Из каких только калибров литературных орудий не палили по ним в те времена. «Нужно немедленно пересмотреть всех попутчиков и выбирать только тех, кто нам действительно может быть полезен», - писал в журнале «На посту» в статье под символическим названием «Под обстрелом» Семен Радов. И делал по-ленински мудрый и решительный вывод: «Лучше меньше, но лучше».

Ну-ну. Как сокращалось количество попутчиков, как на самом деле боролись с настоящими русскими писателями в те времена, мы знаем: кому достались Соловки, кому еще более далекие края. Власти не особо утруждали себя определением полезности того или иного литератора. «Тот, кто не может смотреть «глазами коммуниста», тот не в состоянии художественно отразить объективную правду. Наши попутчики не смотрят глазами коммуниста, ибо этих глаз у них нет, - стало быть, объективная правда для них закрыта»,- считал теоретик пролетарской культуры Ил. Вардин.

Проверку на «коммунистичность» глаз, души и тела проходили С.Есенин, М.Горький, В.Маяковский, А.Толстой, А.Малышкин, Н.Тихонов, М.Пришвин, С.Сергеев-Ценский, Л.Леонов, К.Федин и еще сотни других русских писателей и поэтов разного художественного уровня и достоинства. Не все прошли. Таким поэтам, как Клычков, Клюев и Есенин, лидер Всероссийского общества крестьянских поэтов Петр Замойский откровенно пожелал могилу «с осиновым колом», они же выражали «кулацкие стремления деревни». Что ж, могилу от той власти они действительно получили, но, что касается «осинового кола», то их имена и их творчество бережно сохранились в народной памяти.

Право на жизнь в первые послереволюционные годы имела только р-р-революционная живопись, которую представляли тогда К.Малевич, М.Шагал, Н.Альтман, занимавшие ответственные посты в Наркомпросе. Отделом ИЗО заведовал Давид Штеренберг. Едва затихло эхо от выстрела «Авроры», как в выставочные залы, а то и прямо на улицы валом повалили «квадраты», «ромбы», разные «параллелограммы» и прочие геометрические фигуры. Их авторы громко заявляли: места для традиционной русской живописи в этой стране больше не будет.

И что интересно, заявления эти не были спонтанными, неожиданными, родившимися на волне революционного восторга. Национальное русское искусство представителям авангарда мешало давно. Еще в марте 1913 года на диспуте о современной живописи Казимир Малевич заявил: «Наша печать напоминает тупых пожарных, гасящих огонь всего нового, неведомого. Во главе этих пожарных стоит бездарный брандмейстер Репин…Старое искусство сплошь состоит из бездарностей». Естественно, что «дарностью», талантом были авангардисты. И теперь, после революции, уж они потешились, надругавшись вволю над русскими мастерами. Тот же Малевич считал: «Имитативное искусство должно быть уничтожено как армия империализма». Более того, он призывал каждые 50 лет уничтожать старые города и села ради вечного обновления человечества. А поскольку в других странах кто ж ему даст их уничтожать, то человечество должно было обновляться за счет русских городов и сел. Надо ли напоминать, как расправлялась новая власть с архитектурными шедеврами России.

«Как-то в присутствии Л. Троцкого, пишет в «Истории русского народа в ХХ веке» Олег Платонов, - какой-то люмпен-пролетарий сказал: "Надо бы подвести под Петроград динамиту да взорвать все на воздух" (чтобы не достался врагу - тогда к Петрограду подходили войска Юденича). А на вопрос: "А не жалко вам Петрограда?" - ответил: "Чего жалеть: вернемся, лучше построим". Эта варварская погромная идея восхитила Троцкого: "Вот это настоящее отношение к культуре!»

Доктор исторических наук, профессор А.И. Вдовин в своей статье, «Русский народ в национальной политике и идеологии 1917 — начала 30-х годов», приводит такие факты: «В фундамент для компрессоров превращены могилы героев Куликовской битвы Александра Пересвета и Родиона Осляби. Останки организатора и героя национально-освободительной борьбы русского народа Кузьмы Минина взорваны вместе с храмом в нижегородском кремле, а на том месте сооружено здание обкома партии. Мрамор надгробия с места захоронения другого народного героя, князя Дмитрия Пожарского в Спасо-Ефимиевом монастыре в Суздале пошел на фонтан одной из дач. Сам этот монастырь, как и многие другие, был превращен вначале в тюрьму, потом в колонию для малолетних преступников. Поэт Иван Молчанов радостно оповещал читателей: «Устои твои // Оказались шаткими, // Святая Москва // Сорока-сороков! // Ивану кремлевскому // Дали по шапке мы, // А пушку используем для тракторов!»

И это были не только слова. 25 апреля 1932 года в Наркомпросе постановили передать «Металлому» памятник Н. Н. Раевскому на Бородинском поле ввиду того, что он «не имеет историко-художественного значения». В Ленинграде была перелита на металл Колонна Славы, сложенная из 140 стволов трофейных пушек, установленная в честь победы под Плевной в русско-турецкой войне. Стену монастыря, возведенного на Бородинском поле на месте гибели героя Отечественной войны 1812 года генерал-майора А. А. Тучкова «украшала» (т.е. оскверняла) огромных размеров надпись: «Довольно хранить остатки рабского прошлого».

Перечислены здесь лишь крохи из всего количества уничтоженных памятников. Руинам, оставшимся после культурной революции, прошедшей в те годы, может позавидовать самая зловещая и беспощадная война.

Мастера искусств, получившие власть и возможность управлять искусством (а именно так определялись отношения власти с художником), добились в те годы необычайных успехов в деле уничтожения культуры русского народа.

Врагами революции объявлялись плоть от плоти русской культуры академические театры - МХАТ, Малый, Большой, Александринский. Авангардисты и тут потребовали - «черепа стариков от искусства» должны пойти «на пепельницы». Кумир наших нынешних театральных деятелей Всеволод Эмильевич Мейерхольд в 1920-1921 гг. возглавлял театральный отдел Наркомпроса, став таким образом заметной политической фигурой в мире искусства.

А вот что писал о нем известный русский театральный критик Александр Кугель еще в 1918 году: «Некоторые из наших сценических деятелей, ясно сознавая предстоящую «конъюнктуру», начали уже заблаговременно готовиться к похоронам русского искусства. Разумеется, первым в этом отношении оказался В.Э.Мейерхольд, которому от души желаю стать главным «интендантом», т.е. директором Hamburg Petersburgiches Theater, Хамбургско-петербургского театра. В «Речи» было напечатано, что В.Э.Мейерхольд на собрании артистов Мариинского театра призывал в своем слове «отречься от России». В.Э.Мейерхольд опровергает такое толкование его слов. Он только говорил, что «как надо для искусства мира, так лучше для России в целом» и, кроме того, настаивал на необходимости создать «всемирную общину искусства».

Только это он и говорил: только эти слова нам вскормленный Россией г. Мейерхольд и нашел возможным сказать в тот час, когда страна, давшая нам жизнь и духовное зрение, умирает…».

Наивный Кугель... Страна, Россия, духовное зрение.… Плевать было Мейерхольду и на культуру, и на страну, где он вырос и состоялся как театральный деятель: «Прежде всего, я, мое своеобразное отношение к миру, - говорил он. - И все, что я беру материалом для моего искусства, является соответствующим не правде действительности, а правде моего художественного каприза». И творить он хотел не для русского народа, а для той самой «всемирной общины».

С маузером на боку, в комиссарской кожанке и звездой на фуражке он утверждал свой «художественный каприз», новую культуру для пролетариата, которого, впрочем, абсолютно не знал, не понимал, и понимать не хотел. Единственно близким для него был тот самый лозунг, согласно которому пролетариат, мол, не имеет своего Отечества. И нечего защищать какие-то национальные ценности. Они к нему, Мейерхольду, не имели никакого отношения.

«Говорят, лицо театра - это русский репертуар. Да что такое русский репертуар?» - восклицал Мейерхольд в одном из своих выступлений. Для примера, перечислив несколько опер Мусоргского и Римского-Корсакова, он замечал: «Смотрите, как бы за этим русским названием не скрывался русский православный материал».

В своей борьбе с академическими театрами Мейерхольд не жалел никого и ничего. Даже театр, который сотворил его как актера – Московский Художественный – он называл «эстетическим хламом». Немало было из его уст просто хамских выпадов в адрес его учителя, великого русского режиссера, актера и педагога Константина Сергеевича Станиславского, которого он обвинял во внеклассовом подходе в оценках жизненных явлений, в преобладании в его творчестве чуждого ему, Мейерхольду, «психологизма».

Творчество Мейерхольда было активно направлено на очернение «старой» России. Будь-то пушкинский «Борис Годунов», грибоедовское «Горе от ума», гоголевский «Ревизор» - во всех своих спектаклях он изображал Россию грязной, темной, пьяной, хамской. При этом пьесы великих драматургов всячески уродовались и извращались во имя идей Мастера (как уродуются они его последователями и сейчас).

Под стать Мейерхольду были и деятели Пролеткульта. Один из его руководителей В.Плетнев, например, заявлял: «Мы будем вести классовую борьбу и, не будем пугаться этого слова, гражданскую войну в театре»... Вели-вели. И очень жестокую.

В целом идею развития нового искусства, его направление, определил в 20-х годах Илья Эренбург: «Преодолевая невероятные препятствия, среди озверелых лавочников Европы, новое искусство сливается в один международный поток. Академизм может быть французского или немецкого толка. Молодое искусство мертво, если оно оканчивается на границе государства».

Всемирная община искусств… Международный поток… Воплощением социалистического интернационализма и высшим достижением мировой культуры Ленин считал общую для различных наций пролетарскую культуру. Ради ее создания вождю не было жалко отечественного духовного богатства. Да что духовного богатства, он и сам русский народ не жаловал.

Вот что он писал, например, в записке «К вопросу о национальностях или автономизации», адресованной Льву Давидовичу Троцкому: «Интернационализм со стороны угнетающей или так называемой великой нации (хотя великой только своими насилиями, великой только как держиморда) должен состоять не только в соблюдении формального равенства нации, но и в таком равенстве, которое сокращает со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактически». То есть, русские для Ленина - нация кругом виновная, и в наказание она должна во всем уступать населяющим Россию малым народам. О чем он и говорит в своей записке дальше: «По отношению ко второму национализму («инородческому» – Г.Д.), - пишет он, мы, националы большой нации, почти всегда оказываемся виноватыми в бесконечном количестве насилия и даже больше того – незаметно для себя совершаем бесконечное количество насилий и оскорблений (думается слово «мы» он использовал как чисто литературный прием ибо вряд ли причислял себя к держимордам и насильникам – Г.Д.). А, следовательно: «Нужно возместить так или иначе своим обращением или своими уступками по отношению к инородцам то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые в историческом прошлом нанесла ему правящая великодержавная нация».

Вот и обиды: « Стоит только припомнить мои волжские воспоминания о том, как у нас третируются инородцы. Как поляка называют не иначе как «полячишко», как татарина высмеивают не иначе как «князь», как украинца – не иначе как «хохол», грузин и вообще кавказских инородцев – как «кавказский человек».

Что и говорить, «третирование», конечно, «страшное», и меры к великой нации надо было принимать самые серьезные. Сразу же после революции всех этих «насильников», «держиморд» за их «полячишко», «хохлов», «князей» – на колени.

По крайней мере, соратник Ленина Н. И. Бухарин, выступая в 1923 году на XII съезде партии, так и предлагал: поставить русский народ в положение более низкое по сравнению с другими народами и тем самым «купить себе настоящее доверие прежде угнетенных наций».

И народный любимец той поры «всероссийский староста» М. И. Калинин, подпевая им, призывал поставить малую национальность в «заметно лучшие условия» по сравнению с большой.

В общем, большевики культуру в России видели только пролетарской, а интересы русского народа в деле культурного строительства для них мало что значили.

Что же касается России как государства, то вся идеология большевиков первых послереволюционных лет была направлена на то, чтобы ее история была растоптана и забыта, память о ней – убита.

В «Правде» были напечатаны вот такие стишки:

Русь! Сгнила? Умерла? Подохла?

Что же! Вечная память тебе.

Не жила ты, а только охала

В полутемной и тесной избе.

О стране, давшей миру великую культуру, в прессе в ту пору писали: «Россия всегда была страной классического идиотизма». Или, как журналист Михаил Кольцов, называли дореволюционную Россию «грязной», «вонючей» «старухой с седыми космами».

Даже сами слова «русский», «русские», «русское» были под своеобразным общественным запретом. Нет названия – и нет нации, народа.И вот незадача. Поставить русских на колени, конечно, можно, и для этого предпринималось немало усилий, но они и стоя на коленях, на целую голову возвышались над всеми остальными нациями внутри государства. Что, впрочем, большевиков не смущало. Не считавшие возможным пасовать перед сложнейшими задачами, они решили эту проблему просто: лишили непокорный народ его головы – цвета русской интеллигенции.

По специальному декрету ВЦИК осенью 1922 года, например, выслали ряд ученых, философов («корабль философов»), писателей, публицистов - Ю.И.Айхенвальда, Н.А.Бердяева, С.Н.Булгакова, А.С.Изгоева, Н.О.Лосского, М.А.Осоргина, П.А.Сорокина, С.Л.Франка и многих других. Родину покинули писатели, поэты И.Бунин, А.Н.Толстой, А.И.Куприн, М.И.Цветаева, Е.И.Замятин, А.Белый, В.Шкловский, И.Эренбург, художники, скульпторы К.А.Коровин, К.А.Сомов, А.Н.Бенуа, В.И.Шухаев, З.Серебрякова, С.Т.Коненков, С.Эрьзя, композитор С.В.Рахманинов и другие. Ну, это, ладно еще, хоть в живых люди остались. Некоторые потом вернулись на родину – как им без России…

А сколько русской интеллигенции погибло в результате «красного» террора...

Проф. Sarolеa, поместивший серию статей о России в эдинбургской газете "Thе Scotsman" в очерке о терроре (No. 7, ноябрь 1923 г.) приводит такие цифры погибших: 28 епископов, 1219 священников, 6000 профессоров и учителей, 9000 докторов, 54.000 офицеров, 260.000 солдат, 70.000 полицейских, 12.950 землевладельцев, 355.250 интеллигентов и профессионалов, 193.290 рабочих, 815.000 крестьян. Автор не указывает источники этих данных, но они во многом совпадают с результатами исследования красного террора за 1918-19 гг., обнародованными Комиссией генерала Деникина.

Естественно, результаты подобных усилий по «выравниванию» наций сказались, «равенство» приблизилось. Стало оно полным? Конечно, нет. Потому что существовало еще что-то многомерное, наполняющее всю жизнь нации, охватывающее все стороны народной жизни. Существовала веками накопленная русским народом великая культура.

Можно только удивляться и радоваться тому, что традиционное русское национальное искусство не было окончательно похоронено. В 1923 году нарком просвещения А.В.Луначарский, прекрасно понимавший, что в культуре создается, поистине, чудовищная ситуация, выступил в «Известиях ВЦИК» со статьей «Об А.Н. Островском и по поводу его», выдвинув лозунг: «Назад к Островскому». Тем самым он призывал учиться у великого драматурга «некоторым сторонам мастерства». Категоричнее была позиция И. Сталина, в 1929 году заявившего, что социализм означает не ликвидацию наций и национальных культур, а, наоборот, их расцвет. Нигилистическое направление в литературе подверглось жесткой критике. Пушкина и классиков снова «погрузили на корабль истории», к национальным истокам начали возвращать театр и другие искусства.

И вот уже Луначарский в докладе, который он прочитал в 1930 году в Комакадемии, нашел нужным сказать о необходимости начать борьбу «против тех космополитических тенденций, которые добиваются нивелировки национальных стилей».

Обыкновенный космополитизм

В устах народного комиссара по просвещению, может, впервые в советской стране слово «космополитизм» прозвучало как осуждение. В нынешнем Большом Российском энциклопедическом словаре об этом говорится так: «Космополитизм» (от греч. kosmopolites - космополит, гражданин мира), идеология т.н. мирового гражданства. В философии стоицизма все люди являются гражданами единого мирового гос-ва - Космополиса. В эпоху Возрождения и Просвещения идеал мирового гражданства был направлен против раздробленности гос-в (Данте, Кампанелла), выражал идеи освобождения индивида от феод. оков (Лессинг, Гёте, Шиллер, Кант, Фихте). В совр. условиях К. выступает в виде разл. социально-полит. ориентаций - от взаимодействия и сближения народов и гос-в до нигилистич. отношения к нац. культуре и традициям».

К этой характеристике стоит добавить одно предложение из Толкового словаря Ожегова, которое подчеркивает - это «идеология так наз. «мирового гражданства», ставящая интересы человечества выше интересов отдельной нации».

Теоретики марксизма никогда не говорили о тесной связи каких-то отдельных понятий в коммунистической идеологии и космополитизма, но надо вспомнить: еще отцы коммунизма, закладывая его основы, не принимали во внимание национальные государственные границы и национальные интересы. Освобождение человечества от оков эксплуататоров для них и их последователей виделось задачей всемирной и наднациональной. И революция, которая должна была привести к торжеству марксистских идей, планировалась как мировая. Она должна была смести все национальные границы.

В статье «Русский народ в национальной политике и идеологии 1917 начала 30-х годов» доктор исторических наук, профессор А.И.Вдовин пишет: «Приход большевиков к власти в России в 1917 году означал, что они получили возможность направлять в соответствии со своими политическими программами процессы сближения и слияния наций в стране и мире. Курс на мировую революцию означал разрыв с идеями патриотизма, начало строительства единой мировой социалистической республики и, соответственно, — новой мировой социалистической общности людей, призванной ликвидировать со временем былые государственные и национальные различия на планете».

Одним из важнейших у большевиков был лозунг, проповедующий в отношениях между народами интернационализм, но разве не одно и тоже для них были интернационализм и космополитизм? И считающие себя интернационалистами марксисты, и свободные в своем выборе космополиты на практике одинаково были чужды всему национальному.

В. И. Ленин при заполнении формуляра паспорта написал о себе: «Без национальности». Л. Д. Троцкий в своей автобиографии «Моя жизнь» (1930) заявил: «Национальный момент, столь важный в жизни России, не играл в моей личной жизни почти никакой роли. Уже в ранней молодости национальные пристрастия или предубеждения вызывали во мне рационалистическое недоумение, переходившее в известных случаях в брезгливость, даже в нравственную тошноту. Марксистское воспитание углубило эти настроения, превратив их в активный интернационализм». Так кем все же считал он себя — евреем или русским? На это Троцкий отвечал: «Ни тем, ни другим. Я социал-демократ, интернационалист». Л. Б. Каменев тоже не считал себя евреем. Л. М. Каганович замечал, что евреем был только по рождению, но «никогда не руководствовался в своей работе национальными мотивами. Я интернационалист». Л. З. Мехлис был короток: «Я не еврей, я — коммунист».

«Среди большевиков нет евреев, есть лишь интернационалисты», — эту фразу и различные ее вариации твердили десятки русских большевиков, родившихся евреями, – отмечал военный историк и партийный военный деятель Д.А.Волкогонов. - Считается, что отношение к России, к русской нации, продемонстрированное лидерами большевиков и ультраинтернационалистами в послереволюционные годы, было следствием не их этнического происхождения, а «интернационально-космополитического мировоззрения».

Что касается патриотизма, то это понятие более простое, близкое и понятное каждому гражданину любой страны, занимающей свое законное место на карте мира. Патриотизм - это естественная, впитанная с молоком матери любовь к Родине, преданность и служение своему Отечеству, своему народу…

Таким образом, патриотизм и космополитизм – понятия практически взаимоисключающие: там, где господствует космополитизм, уничтожается все, что связано с патриотизмом. И там, где сильны позиции патриотизма – космополитизм становится лишь своеобразным теоретическим учением.

Две идеологии в одном флаконе

Как считает академик Игорь Шафаревич, возможны два типа космополитизма: государство можно попытаться организовать на принципе свободного, максимального развития индивидуальности каждого человека, а можно и на принципе максимального подавления, упрощения людей, лишения их индивидуальности, превращения в винтики... «Мне непонятно, - говорит ученый в одном из своих интервью, - каким образом можно быть на уровне общечеловеческих проблем, не исходя, прежде всего из более обостренного восприятия проблем своего народа... Нивелировка национальной индивидуальности того же типа, что нивелировка личности». И дальше в своем интервью Шафаревич цитирует Николая Бердяева, который в известной работе 1916 года "Национальность и человечество" подчеркивал: "Всякая национальность есть богатство единого и братски объединенного человечества, а не препятствие на его пути". Развивая эту мысль, Бердяев продолжал: "Все человечество раскрывает себя лишь под видами национальностей. Денационализация, проникнутая идеей интернациональной Европы, интернациональной цивилизации, интернационального человечества, есть чистейшая пустота, небытие".

К сожалению, у нас многие десятилетия под интернационализацией подразумевалась именно «денационализация» или – космополитизм. Взамен сыновней любви к Отечеству, к родной земле эта идеология требует от человека любви ко всему миру, всей планете Земля. То есть: полюби всех соседей в своей и чужой деревнях, но забудь о своей матери и своем родном доме. Многие люди, исповедующие эту идеологию, родившись и прожив, иные всю жизнь в России, так и не поняли «эту» страну, не приблизились никоим образом к живущему в ней народу, не восприняли ее беды своими, не поняли ее культуры, претендуя, однако на свое тотальное в ней представительство и право верховодить

Советские историки заверяли нас, что сложившаяся во времена послереволюционных десятилетий ситуация в культуре была ничем иным, как борьбой нового со старым, Россия, мол, пыталась «отряхнуться от старого мира».

Может и так. Но почему-то «старым» - была национальная художественная культура, а «новым» – космополитизм. Ему – космополитизму - соответствовала и новая безнациональная человеческая общность «советский народ», которую на протяжении всего своего существования теоретически и практически пестовала Коммунистическая партия. Осуществить создание такой общности на практике за короткое время было непросто, слишком сильны в человеке национальные основы. Потому вся жизнь советской художественной культуры, несмотря на то, что все мастера слова и деятели искусств были объединены в творческие союзы под единым лозунгом служения партии, соцреализму и советскому народу, определялась внутренним противостоянием последователей национальных традиций и представителей космополитизма. В стране, начиная с первых послереволюционных лет, и по сей день, было и существует ныне двоевластие противоборствующих культур – национальной и космополитической.

Об этом у нас почему-то не принято говорить. Но факт – есть факт, такое положение существует, и не надо закрывать на него глаза. Иначе выйдет так, как сказала однажды в своем интервью академик Наталья Бехтерева: «Когда человек остро заболевает, он или погибает, или выздоравливает, или остается с хронической болезнью, адаптируясь к изменившимся условиям внутри человека. На смену устойчивому состоянию здоровья приходит устойчивое состояние болезни, и дальше все силы, которые раньше поддерживали здоровье, начинают поддерживать болезнь...».

В вопросе взаимоотношений патриотизма и космополитизма мы как раз и находимся сейчас в той стадии, когда наш социальный организм во всю трудится на поддержание этой уже порядком застарелой болезни. Хотя ее активным лечением надо заниматься еще и потому, что за космополитизмом как идеологией тенью стоит враждебная всему национальному политика глобализма (может и наоборот). Он же, космополитизм, в своем категорическом невосприятии всего национального в стране, способствует формированию и выращиванию на некогда не приспособленном для подобных посадок российском поле экзотических растений, вроде шовинизма. Он возникает как агрессивное противодействие космополитизму. А это уже, как говорят нынешние дети, проблема покруче будет.

Коммунистическая партия и советское правительство на протяжении всего своего существования делали вид, что этого противостояния не замечают, однако на самом деле внимательно следили за ним, стараясь определенным образом балансировать ситуацию, влиять на стороны в их, казалось, невидимых сражениях. Все зависело от расклада сил в руководстве страны и политической ситуации в мире.

Иногда, как это случилось во время после Великой Отечественной войны, равновесие нарушалось, происходили открытые идеологические схватки, и тогда руководство государства прибегало к жестким силовым методам, воплотившимися в тот период времени по легенде либеральной прессы и отдельных историков, в преследование исключительно космополитизма. Но на самом деле, период этот далеко не так однозначен.

Довольно объективная картина столкновения патриотизма и космополитизма в послевоенное время представлена в книге Вадима Кожинова «Россия век ХХ». Автор использует в ней вместо слова «космополитизм» слово «антипатриотизм», что, собственно, не меняет значение понятия.

«Застрельщиками» в борьбе с «низкопоклонством перед Западом», с космополитизмом, Кожинов называет театрального критика еврейского происхождения Иоганна Львовича Альтмана, опубликовавшего 25 февраля 1948 года в «Литературной газете», знаменитую «разоблачительную» статью о книге режиссера, театроведа и педагога Василия Сахновского «Мысли о режиссуре». Альтман посчитал ее характерным примером «рабского подражательства, экзальтированного и буквально самозабвенного преклонения перед реакционной, формалистской эстетикой Запада». В том же номере «Литературной газеты» литератор Зиновий Паперный выступил с резкими нападками на работы ученых В.И.Чичерова, С. М.Петрова и А.Г.Цейтлина. В качестве обвинения Чичерову, например, говорилось о том, что в его работе нет анализа самобытного русского эпоса, связанного с развитием русской жизни и государственности...

Как сложилась судьба космополитов в то время? Константин Симонов вместе с Анатолием Софроновым направили Сталину письмо, в котором требовали исключения некоторых из них из Союза писателей, но вождь не поддержал их. В результате из Союза был исключен один Альтман... за космополитизм. Некоторых, правда, исключили из партии, лишили должностей. Впрочем, с 23 марта 1949 г. кампания пошла на убыль. Еще в ее разгар Сталин дал указание Поспелову: «Не надо делать из космополитов явление. Не следует сильно расширять круг. Нужно воевать не с людьми, а с идеями». Видимо, было решено, что основные цели кампании достигнуты.

В то же время, как сказано в книге Вадима Кожинова, «по обвинению в «русском национализме» в 1949 – 1950 годах было репрессировано минимум 2000 видных партийных и государственных деятелей страны».А вот это уже проведением политики русского национализма не назовешь.

Приверженцы космополитизма, в свою очередь, укрываясь, как за мощной стеной, за интернационализмом, и в последующие времена наносили удары по якобы национализму и шовинизму, а на самом деле - по подлинно национальным русским культурным ценностям. Чего стоит выступление в 1972 году в «Литературной газете» руководителя Агитпропа ЦК КПСС Александра Яковлева. Сам автор так характеризует свое творение: « Моя статья… была выдержана в стиле марксистской фразеологии. Я обильно ссылался на Маркса и Ленина, и все ради одной идеи — предупредить общество о нарастающей опасности великодержавного шовинизма, агрессивного местного национализма и антисемитизма. Критиковал Лобанова, Чалмаева, Семанова и других апологетов охотнорядчества».

В своей статье «Против антиисторизма», направленной якобы против приверженцев идеи национализма и патриархальности, заведующий отделом ЦК КПСС, человек родом из ярославской деревни, камня на камне не оставлял от писателей, чье творчество стало своеобразной связующей нитью отечественной литературы до- и послереволюционных эпох, обвиняя их в отсутствии классового подхода в изображении действительности.

Настоящему разгрому подверглись издательства «Молодая гвардия», «Московский рабочий», «Воениздат». Их обвиняли в стремлении «увести читателя от современных путей созидания». Многие редакторы были изгнаны оттуда. Широко известна также дискуссия, развернувшаяся между журналами «Молодая гвардия», «Октябрь» и «Новый мир», которую тоже можно отнести к спорам патриотов и космополитов.

События – новые, содержание – прежнее

…Взорвавшись в 1990-х годах новым переворотом, названным перестройкой, наше государство опять испытало чудовищный натиск победившего космополитизма, доходящего до откровенной русофобии. Так называемые «архитекторы» и «прорабы» перестройки уродовали страну, корёжили ее нравственность под космополитическим лозунгом служения «общечеловеческим ценностям».

И эти «ценности» посыпались, как из рога изобилия.

С восторгом рассказав в нескольких номерах о жизни уже действующих столичных проституток, газета «Московский комсомолец» в начале перестройки возбудила огромный интерес к этой малоизвестной ранее в стране профессии. «Ночные бабочки», «путаны», «дамы света и полусвета», и как там их называли еще, буквально заполонили московские улицы в поисках возможностей достижения описанных в комсомольском издании благ.

С каким-то смакованием (еще бы, и у нас есть!) в печати стало употребляться слово «мафия», а настоящая преступность, от уличных воров и бандитов, до респектабельной, с депутатской неприкосновенностью, при абсолютной беспомощности так называемых силовых структур, заняла в перестраивающейся стране ведущие позиции.

Чтобы все наши ценности стали общечеловеческими, мы раскрыли свои границы, и наш Дальний Восток становится китайским, нефтяной шельф в Беринговом проливе - американским, а сама Москва - азербайджанской, грузинской, чеченской... Чтобы не обидеть общечеловеков, выгнали из Германии в чистое поле стоявшую там свою армию, готовы были отдать японцам Курильские острова.

Снова, как и в первые послереволюционные годы, в средствах массовой информации началось преследование за патриотизм, за употребление слова «русский».

И, если в течение семидесяти лет советской власти русская история поливалась грязью, и считалось, что за более чем два тысячелетия ничего в ней светлого и хорошего не было, то после перестройки не менее старательно стал пачкаться черной краской весь советский исторический период. А в результате такого подхода к своей истории получилось, что русские – никакой не великий народ (Боже упаси, произнести эти слова вслух!), не представители высокой культуры, давшие миру прославленные имена писателей, композиторов, музыкантов, ученых, а так – дикие люди.

Оплевывание, очернение достигли таких «высот», что не выдерживали добропорядочные люди за рубежом, пытаясь напомнить всем живущим в России о национальном достоинстве народа, без которого и страна – не может быть страной.

«Я люблю Россию глубоко и прочно, в восторге от ее цивилизации, - писала в своей статье «Не стесняйтесь говорить, что вы любите Россию», напечатанной, как ни странно, в газете «Известия», американская журналистка, долгое время возглавлявшая корпункт еженедельника «Ньюсуик» в Москве Кэрролл Богерт. – Я чувствовала свою избранность, когда изучала в Гарварде чудный русский язык, он помог мне войти в мир русской литературы и культуры. Мне открылась великость и неповторимость России. Она, к несчастью, все еще неизвестная страна для американцев, Америка с ней незнакома, а американцам есть чем восхититься у вас.

Но, к сожалению, в тот самый момент, когда я приехала в Россию, а было это в 1988 году, Россия перестала любить себя».

Что же поразило американскую журналистку?

«Когда я жила в России, то долго не могла понять смысл одного распространенного высказывания. Точнее, даже не понять смысл, а уловить ради чего оно используется. Выражение это – «как принято в цивилизованных странах...» Российские политики мечтают «войти в сообщество цивилизованных государств», российские ученые требуют, чтобы о науке заботились как «в цивилизованных странах». Интеллигенция рассуждает о том, как внести в общество манеры, принятые «в цивилизованном мире». Это ставило меня в тупик: интересно, а страна, в которой они живут, какому миру принадлежит? Она что, из свинарника? Из пещеры?»

Прожив несколько лет в России, Кэрролл Богерт поняла многое, но, конечно, далеко не все. Она, например, считала, что «вольготно чувствуют себя в России крайние националисты, ксенофобы, фашисты». Но добавляла: «Тут надо учитывать одно обстоятельство. Слишком много национализма – безусловно, плохая вещь. Но слишком мало национализма тоже плохо».

Как нормальный «цивилизованный» человек она понимала: «Пропаганда (прошу прощения, что использую слово, скомпрометированное коммунистами) патриотизма, национальной гордости, чувства самоуважения не может быть пустой. Россия должна иметь что-то, от чего его граждане испытывают гордость. Русские без натуги должны ощущать, что их страна великая. Что она цивилизованная в полном смысле этого слова. У вас великая культура, богатая история, вы умны, добры, высокообразованы.»

Но в России на многое смотрели по-другому. В условиях победившего космополитизма, чтобы не называть русских русскими, «гарант Конституции» Борис Ельцин приспособил слово «россияне», которое пришло на смену определению «советский народ». Русские по-прежнему не признаются в своей стране государствообразующей нацией, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Говорить о судьбе русских вслух считается неприличным, мол, это обижает другие народы. Хотя русским считает себя 80% населения. И это количество сильно огорчает космополитически идеологизированных политических деятелей. Иные космолибералы, вслед за некоторыми американскими политиками, стали поговаривать, что у нас миллионов 30-50 населения лишнего. Чем меньше этих русских, тем легче осуществить на их земле нечто похожее на безнациональное государственное устройство Соединенных Штатов. Либералкосмополиты не просто заявляли об этом, но, во многом «благодаря» их политике правления, количество русских в стране за годы перестройки сильно сократилось. Оно и сегодня не увеличивается.

Словно торговка-мошенница, перестройка требовала за свой лежалый товар с лейблом «общечеловеческие ценности» расплаты человеческими жизнями. Успехи в этом направлении очевидны, русских стало меньше, однако они были, есть и явно намерены оставаться в своей стране. Тогда, несмотря на возмущение населения, в новых российских паспортах убрали графу «национальность». А нет графы – нет и самой нации.

Можно с полной уверенностью сказать, что и суть нынешнего противостояния между патриотами и космополитами, и не только представителями художественной культуры, по большому счету – разное видение государственного устройства: национальное или безнациональное. Вокруг этого вопроса и идет борьба на почему-то невидимом фронте, обозначившемся еще в 1917 году.

Хотя в критические моменты эта невидимость приобретает вполне определенные зримые черты. В 1993 году, накануне расстрела президентом Ельциным российского парламента, бизнесмен и политический деятель, живущий в России, Константин Натанович Боровой дал французской газете «Либерасьон» интервью, в котором на вопрос:

- Не будет ли помощь Запада медвежьей услугой Ельцину в атмосфере нарождающегося русского национализма?.. - ответил таким образом:

- Экономическая помощь Запада бесполезна и вредна... Необходима, напротив, политическая помощь. Конечно, сегодня есть некоторая реакция против «происков Запада», но это лишь последствия развала страны. Понемногу люди эволюционируют, станут космополитами.

Его спросили:

- И все же, если кризис обернется дурной стороной?..

Боровой ответил так:

- Будем действовать, как в августе 1991-го: купим оружие и будем формировать бригады...

Вот так намерены космополиты решать свои задачи в нашем государстве. А что касается искусства, то, это борьба никогда не прекращалась и, если в ней национальное искусство потерпит поражение, то это доставит большую радость «боровым» и им подобным. А мир потускнеет, станет серым и безрадостным. Художник сможет писать только нечто подобное «Черному квадрату». Допустить это – равносильно преступлению.

Получили власть – и вот вам…

Сегодня, пожалуй, только лишенный чувства национального достоинства или безразличный к проявлению духовной жизни в своем Отечестве русский человек не говорит с горечью и болью о бедственном положении национальной художественной культуры.

От частого повторения уже стали банальными и возвышенно-демагогическими вопросы вроде: где русские литература и искусство, культура? Где память о русских писателях, композиторах, артистах, художниках и музыкантах, чьим творчеством жила, духовно обогащалась и крепла великая Россия? Где бережное отношение властей к национальному таланту как ярчайшему проявлению духовности и народной мощи?..

В этих вопросах нет гиперболически лицемерной попытки плачущих русских националистов таким «коварным» образом привлечь излишнее внимание к своей нации, к своему народу и принизить другие племена. Отнюдь. В них – острота и болезненность сложившейся ситуации.

Отстаивать традиционные моральные и нравственные ценности русского народа художники-патриоты еще в начале перестроечного времени попытались в опубликованном в газете «Советская Россия» воззвании «Слово к народу». Прекрасные мысли, слова, в которых звучала забота о сохранении русской культуры, вызвали злобу у космополитически настроенных политиков и деятелей культуры. «Подписанты», как их называли, были приговорены к насильственному забвению. Их имена исчезли из государственных и частных космополитических средств массовой информации, как, впрочем, и имена всех остальных русских писателей. Не было на всех телевизионных каналах за «перестроечное» время даже одной минуты, посвященной творчеству Михаила Алексеева или Дмитрия Балашова, Василия Белова или Юрия Бондарева, Владимира Бондаренко, Александра Вампилова или Валерия Ганичева, Татьяны Глушковой или Глеба Горбовского, Виктора Коротаева или Владимира Крупина, Юрия Кузнецова или Валентина Курбатова, Станислава Куняева или Владимира Личутина, Евгения Носова или Петра Проскурина, Валентина Распутина или Сергея Семанова, Федора Сухова или Николая Тряпкина... Их вычеркнули из культурного обихода. Если этот обиход можно назвать культурным.

Зато так щедро отдается телевизионное время и печатные полосы их оппонентам, литераторам и политическим деятелям. Практически по всем телеканалам шли и идут выступления Михаила Жванецкого, Михаила Задорнова, Евгения Петросяна, десятка-другого разного рода других «смехотворцев». Но ведь художественная ценность творчества представителей этих групп и подлинных русских художников слова несоизмерима. И это ясно любому и каждому мало-мальски думающему человеку.

А как красиво звучали слова Вольтера, с которыми играющие в благородство борцы за демократические преобразования в стране завоевывали власть: «Я могу быть не согласен с вашим мнением, но я готов отдать жизнь за ваше право высказывать его». Демократические издания цитировали эти слова тогда чуть ли не каждый день. А потом: получили власть, и вот вам…, а не право.

К тому же, ладно коммерческие каналы, но с национальными художниками буквально борется существующее на деньги всего народа государственное телевидение. И борется не только с ними, но и с памятью о них. Телевидение, например, не удостоило соответствующего внимания музыку двух «последних из могикан» - Георгия Свиридова и Валерия Гаврилина, с уходом которых из жизни распалась связь времен в русской классической музыке.

Ни разу, даже на канале «Культура», не было показано ни одной передачи о проводимом Малым театром театральном фестивале, посвященном творчеству А.Н.Островского.

И вот что страшно: с центрального телевидения исчезло искусство наций и народов, населяющих Россию, которые теперь наверняка думают, что их туда не пускают засевшие там русские националисты. Наивные. Этих националистов туда самих не подпускают на пушечный выстрел.

В общем, на телевидении русскому искусству, литературе, русской культуре не оставили даже резервации.

Не поддерживает национальную культуру и руководство государства, старающееся в большей степени ублажить непатриотическую часть художников, за которой мощная поддержка единомышленников в средствах массовой информации и чрезвычайная агрессивность их среды. Да и случись что, их «заграница» тут как тут. Попробуй потом, оправдайся. Лучше уж, своих, «почвенников», не замечать. Они же никуда и никому пожаловаться не пойдут. Да и кто они эти деятели литературы и искусства – патриоты? Их сегодня никто не знает. Это же не Задорнов и Жванецкий…

Надо ли говорить, что Государственную премию РФ за так называемый демократический период получили только один-два русских писателя-патриота. Вот список лауреатов, который уже не один раз приводила «Литературная газета»: 1992 г. – Андрей Битов, Лидия Чуковская; 1993г. – Фазиль Искандер, Дмитрий Лихачев, Олег Чухонцев; 1994 г. – Михаил Гаспаров, Юрий Левитанский, Лидия Чуковская; 1995 г. – Виктор Астафьев, Александр Кушнер, Григорий Поженян; 1996 г. – Андрей Битов, Евгений Рейн; 1997 г. – Григорий Бакланов, Борис Екимов, Михаил Кураев, 1998 г. – Инна Лиснянская, Александр Ревич; 1999 г. – Владимир Маканин; 2000 г. – Владимир Войнович, Андрей Волос; 2001 г. – Константин Ваншенкин, Даниил Гранин; 2002 г. – Новелла Матвеева, Вацлав Михальский. К слову сказать, многие из получивших премии, и не один раз - члены Комитета по Госпремиям РФ.

А уж попробуй, русский писатель, выпусти книгу. Семь кругов ада надо пройти. Хотя, слава Богу, меценаты, хотя и с трудом, но все же находились и находятся. Валентину Григорьевичу Распутину, как говорят, двухтомник помогало выпустить руководство целлюлезно-бумажного комбината, что на Байкале. С его присутствием там он долгое время боролся. Свой последний роман «Мой Сталинград», который должен был бы стать государственным событием в России, Михаил Николаевич Алексеев по слухам, смог увидеть изданным благодаря поддержке белорусского президента Александра Лукашенко. А, ведь, подобная помощь должна была исходить от президента России. Это ведь было событие в мире отечественной литературы...

Русского писателя сегодня всеми силами стараются выдавить из российской культуры, из памяти народа.

Возмущение литераторов вызвала «забывчивость» СМИ, не откликнувшихся на смерть прекрасного русского поэта Юрия Кузнецова, члена коллегии журнала «Наш современник».

«Сегодняшнее ТВ, по нашему мнению, не консолидирует людей, не помогает стране выйти из глубочайшего кризиса, а, напротив, работает зачастую на углубление кризиса и обострение противоречий в обществе», - так высказались писатели по этому поводу в письме, опубликованном в «ЛГ». Между прочим, среди подписавшихся, литераторы разных направлений и взглядов.

Но, как говорится, свято место пусто не бывает. Не опустело и место русских писателей. Как это ни смешно звучит. Их сегодня представляет очень разномастная русскоязычная публика. За рубежом их почему-то называют русскими писателями, может потому, что на многих европейских языках и «русский», и «российский» звучит одинаково. Поэтому для иностранцев Дмитрий Пригов, например, открывавший в свое время экспозицию Российской Федерации на книжной выставке во Франкфурте на Майне, - русский поэт. Для нас же, если верить газете «Известия», а в этом случае ей не верить нельзя: «Дмитрий Александрович Пригов – гражданин мира и только потом – художник, артист перфоманса, философ».

Сами литераторы подобного типа, правда, не возмущаются, когда их называют «русскими писателями». Все же, знаете, Толстой, Достоевский, Чехов… хорошая торговая марка, брэндом называется. За рубежом у нее высокая цена. Там же не знают, что у нас существует система, которая на латыни звучит как «qui pro quo» - один вместо другого. И за русских сходит кто угодно, лишь бы был из России.

Лишенный в свое время звания «Народный артист республики» Федор Иванович Шаляпин, все удивлялся: «Что же случилось, спрашиваю я себя иногда, что случилось с русским актером, что так стерлось его яркое, прекрасное лицо? Почему русский театр потерял свою прежнюю обжигающую силу? Почему в наших театральных залах перестали по-настоящему плакать и по-настоящему смеяться?»

И сам же ответил: «В ряду многих причин упадка русского театра – упадка, который невозможно замаскировать ни мишурой болтовнёй о каких-то новых формах театрального искусства, ни беззастенчивой рекламой, - я на первом плане вижу крутой разрыв нашей театральной традиции».

Идет непрекращающийся разговор о перманентном кризисе театра в стране. Не секрет и причина его упадка: театр из кафедры, с которой, как говорил Николай Васильевич Гоголь, «можно много сказать миру добра», превратился в мелочную лавку, где вместо высокого искусства тебе норовят всучить контрафактную продукцию.

Помня завет Ильи Эренбурга о том, что «молодое искусство мертво, если оно оканчивается на границе государства», представители нынешнего театра в России стремятся создавать спектакли, с оглядкой на заграницу. Главное, чтобы творчество режиссера оценили не здесь, в России, а там, за рубежом. В таких постановках с русской классики, например, снимают национальную кожу, и она напоминает копии живописных картин, выполненных дальтоником: ни красного, ни зеленого, ни синего – только серое. И оно-то и выдается за талантливое прочтение русского шедевра.

А некоторые театральные деятели на фоне театрального упадка больше всего умиляются тому, что в процессе перестройки, не в пример развалившемуся на части Союзу советских писателей, в Союзе театральных деятелей была тишь да Божья благодать: никто не скандалил, не устраивал, как нынче говорят, разборок.

Еще бы не быть тишине и согласию. Национального русского театра в столице уже к тому времени давно не было, он плавно исчез в конце советского периода, а потому и идеологических стычек не было. С кем бороться? Руководитель Всероссийского театрального общества и прекрасный русский актер Михаил Иванович Царев удалился с гордо поднятой головой и при полном молчании зала со съезда уже не ВТО, а СТД. Ни один из тех, кто всю жизнь лебезил и пресмыкался перед ним, не последовал за бывшим руководителем.

Нашли, правда, еще одного инакомыслящего – замечательного историка театра и театрального критика из Ленинграда Марка Николаевича Любомудрова и «распяли»: тогдашнее руководство СТД - Михаил Ульянов и Александр Гельман - «проработали» его за любовь к русскому театру, за патриотизм и он был исключен из Союза. Единодушие и единомыслие стало полным и абсолютным.

Театр великого К.С.Станиславского МХАТ доведен, что называется, до ручки. Он распался на два коллектива. За 30 лет своего присутствия в знаменитом театральном храме главный режиссер Олег Ефремов не создал ничего заметного, художественно значительного, кроме конъюнктурных постановок «Сталевары» и «Так победим». После посещения «Так победим» Леонидом Ильичем Брежневым остались анекдоты по поводу его реплик во время спектакля. Вот и вся память. А чем могли отметить столетие существования прославленного театра? Грандиозной пьянкой во МХАТе имени А. Чехова.

Нечем похвастать и нынешнему руководителю этого коллектива Олегу Павловичу Табакову. Перед своим приходом в театр он пообещал, что МХАТ имени А. Чехова будет коммерчески успешным коллективом. Коммерческим он, может, и стал, а вот Театром?.. Как «голубой воришка», которого он, кажется, играл в фильме «Двенадцать стульев», Олег Павлович стыдливо спрятал с названия МХАТ букву «А» - «академический». Время идет, исчезнут и остальные, останется, может быть, только неприличная «Х».

В театральных вузах наверно скоро будут ставить студентам двойки на экзаменах, потому что они не точно знают: К.С.Станиславский и В.И.Немирович-Данченко - это одно лицо или три. Да и откуда им знать, если их нынешние кумиры, такие как гонимый и одновременно обласканный всеми властями мэтр Юрий Петрович Любимов считает: «Навязали систему Станиславского, как историю партии… Никакой системы в искусстве быть не может! В искусстве есть Мастер и его метод».

Ну да, был у нас Мастер – Мейерхольд, не любивший Станиславского, русский театр и творивший «как надо для искусства мира». Теперь вот другой Мастер – тоже гражданин мира. Очень не любит русский психологический театр...

Господи, как же все повторяется...

Не удивительно, что гостивший несколько лет назад в России юный правнук Станиславского Алекс Прайрер, ныне живущий с родителями в Англии, на вопрос знаком ли он с прадедушкиной театральной системой, бойко ответил (да на прекрасном русском языке), что да, знаком. Только, побывав в нескольких московских театрах (наверняка был и во МХАТе имени А.Чехова), убедился: здесь ею и не пахнет. Устами талантливого младенца (у него прекрасный певческий голос) глаголет истина.

Московские власти идут навстречу театрам, отпуская деньги на их содержание, строят новые помещения тому, кто сумел этого добиться. Взамен? Нет, не требуют служения народу и русскому искусству. Делайте, мол, что хотите. Творите в свое удовольствие. Прямо скажем, что такой выигрышной ситуации у театра еще никогда не было. Полностью содержавшая театр советская власть, требовала от него служения народу и, конечно, власти. Теперь театр находится на содержании государства, но служит только власти. Получай деньги и занимайся, чем хочешь, но - «Служи!»… Только какое у прислуги может быть творчество кроме угодничества?.. А «театр для народа»?.. Какого еще народа…

Тот же А. Кугель писал о подобной ситуации: «Можете ли вы себе представить, чтобы в Grand Ореrа какой-нибудь Пишон или Дюран сказал бы французским артистам в час величайшей катастрофы, поглощающей Францию, что, дескать, как будет лучше для прочих народов, так будет лучше и для нас, и что давайте мы, которых в данную минуту исторический жернов превращает в пыль, в ничтожество, в бывших людей, - давайте основывать «всемирную общину искусства»? О, если бы нашелся такой Пишон или Дюран, я уверен, что оперные басы так бы рявкнули, что от Пишона и Дюрана осталось бы мокрое место... Но ни такого Пишона и Дюрана, ни Миллера и Шульца, ни синьора, ни сэра, ни черта, ни дьявола - нигде бы не могло найтись... Только у нас это возможно: издыхает грязная Федора - Россия, тащи ее за ноги в помойную яму».

Наши басы, баритоны, сопрано и тенора, вдруг оказавшиеся не нужными не только в Большом театре, но и во всей своей стране, тихо разъехались по городам мира, поют для тамошней публики, получают хорошие деньги и счастливы. Ностальгия большинство из них не беспокоит, они ее «не расчесывают».

Российские политики и руководители вспоминают о культуре разве что накануне выборов, а так зачем она им? А иные думают: да ну их, этих космополитов, еще фашистом обзовут, потом, ведь, не отмоешься. И не без оснований думают.

Когда-то ведущий передачи «25 час», что идет на ТВЦ, Станислав Кучер так и сказал: от патриотизма до фашизма – один шаг. Это он высказался по поводу появления в Госдуме представителей блока «Родина». Наверно, мы сегодня единственный народ во всем мире, который позволяет подобным «кучерам» забираться на политический облучок.

И с болью воспринимаются слова великого русского композитора Георгия Васильевича Свиридова: «Трагичность – заключается в самом факте быть Русским художником в любом виде искусства. Чувство – абсолютной ненужности».

Наверно, не в лучшие часы его жизни родились эти слова, но, как ни грустно, они сегодня справедливы.