Отец Петр

История всех времен, как известно, всегда имеет потаенные страницы, которые и спустя многие годы укрыты от праздного взгляда. Тем более в тонкой духовной сфере. Сохранились ли в кремлевском архиве послания митрополита гор Ливанских Илии, сообщавшего в начале войны советскому вождю о явлении Богородицы и о том, что если не будут открыты храмы, положение страны безнадежно? Был ли действительно Сталин осенью 1941 года у блаженной старицы Матроны, предсказавшей, что Москва не будет сдана? Есть в истории ключевые события, которые навсегда останутся в народной памяти в виде передаваемых из поколения в поколение могучих животворящих легенд… К таинственным символическим событиям истории российской относятся встречи Сталина и Патриарха Алексия I, фронтовая биография Патриарха Пимена, посещение в середине 20-х годов Г.К. Жуковым, тогда командиром полка, сосланного оптинского старца Нектария, открывшего будущему военачальнику волю Божию о нем (так пишет в книге «Маршал Жуков. Сокровенная жизнь души» его дочь Мария)…

Но есть страницы открытые, люди, которые еще совсем недавно были рядом с нами. Судьба протоиерея Петра Сергеевича Бахтина — одна из ярчайших на скрещении тем война и церковь, церковь и армия. С ним мне посоветовал встретиться наш приходской священник, иерей Александр Птицын, учившийся в семинарии вместе с сыном отца Петра. Среди фронтовиков, ставших священниками, нет другого с таким набором высоких боевых наград. Мне довелось побывать у отца Петра в гостях в далеком уже 1999-м.

С 1938 по 1947 год Петр Бахтин проходит путь от рядового до офицера. Трижды ранен, награжден орденами Красного Знамени, двумя Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды. Правда, когда снимали документальный фильм о Русской православной церкви в годы войны, отцу Петру привезли для съемок чьи-то ордена, свои не сохранились, исчезли в хранилищах КГБ, поскольку в 1951 году семинарист Бахтин был приговорен за «антисоветскую» пропаганду к расстрелу, замененному 25 годами заключения и ссылкой на 5 лет с конфискацией имущества… У отца Петра остались лишь орденские колодки и орденская книжка, одна на четыре ордена с восстановленными номерами и датами (указ Президента РФ от 12 февраля 1996 г.). «Иной раз говорят мне, сходи на рынок, купи ордена, сейчас это нетрудно, и носи, они же тобой заслуженные… — говорил батюшка, — но я так не могу…»

В облике отца Петра и в 82 года оставалось что-то от фронтового комбата. Когда ехал он с некоторой, весьма заметной удалью на старенькой «Ниве» из своего дома на Ярославском шоссе в Троице-Сергиевом Посаде в храм в одном из сел Талдомского района, офицеры ГАИ брали под козырек: «Это наш батюшка».

В 1998 году перед Пасхой отец Петр сломал плечо, а священника для замены в сельский храм не было. Но пасхальная служба состоялась. «Мне врачи говорили — нельзя, в таком возрасте кости почти не срастаются. Но я пошел! Пусть умру, пусть потеряю руку. Тяжело было, женщины в храме плакали. Но рука зажила, врачи до сих пор удивляются. Сорвать службу для меня это грех, смерть…»

Родился Петр Бахтин в 1918 году в крепкой крестьянской семье в центре коренной Руси, на благодатной орловской земле в селе Бородинка недалеко от города Ливны. Но его отрочество и юность — это трагедия «спецпереселенцев», Карлаг. В начале 30-х годов для «освоения целинных земель Центрального Казахстана и разработки Карагандинского угольного бассейна» в безжизненные степи были в вагонах для скота переселены под ружьями ОГПУ сотни тысяч русских крестьян. Выжил, как считают, один из четырех… Очевидцы описывают страшные картины гибели от голода и болезней «раскулаченных» семей. Сколько людей погибло в ходе этой великой акции «социалистического строительства» неизвестно. Архивы Карлага по сию пору закрыты. Как говорил старец Севастиан, о котором еще пойдет речь: «Здесь день и ночь, на этих общих могилах мучеников, горят свечи от земли до неба».

«Моя мать была из бедной семьи, — рассказывал отец Петр, — работала у помещика. После революции она хотела уйти в монастырь. Но монах сказал ей — твой путь в миру, но он еще тяжелей… Потом замужество, отец мой был солдат, воевал в Первую мировую. В колхоз он не пошел, был выслан как кулак в Казахстан. Из шести детей вымерли трое…

В 1938-м меня призвали в армию. Когда после войны я вернулся в Караганду, выяснилось, что из ста человек моего призыва вернулся домой один я…

Сначала была финская кампания. Предложили нам, курсантам полковой школы, туда идти добровольно. Согласились все как один. Тяжелая была война. Снайпер-«кукушка» финский на дереве сидит, а мы бежим: «Ура! ура!» Потери были немалые...

После финской стал старшиной. Я — кадровый военный, всегда имел военный дух. После кавалерийского полка стал артиллеристом. Учился в Костромском артиллерийском училище. Получил звание младшего лейтенанта в 1942 году, потом — лейтенант. На Отечественной войне с первых дней. Смоленск, потом под Киевом ранило. Несколько раз менял место службы. Кто остался жив — из тех формируют новые части… Под Волховом ходил на штыковой бой. Немцы штыка не выдерживали. А потом поняли, что мы научились воевать… Был у меня природный талант к артиллерии, уже после войны, в 1945-м, занял первое место в Белорусском округе. Стрельба — это искусство, глазомер нужен, учет погоды, атмосферы… Под Варшавой, помню, взяли высотку, меня как опытного послали поддержать. Приказ — ни шагу назад. Дали мне артиллерию, «катюши», рацию. Они подойдут, я их жег огнем. А потом огонь на себя пришлось вызывать. За это меня наградили орденом Отечественной войны.

На Берлин и Прагу из Резерва Главного Командования отбирали лучших. Перед штурмом Праги меня бросили с разведкой на парашютах к немцам в тыл. Утром я передал данные, а немец меня засек. Осколками старшему лейтенанту разорвало живот, а мне порвало ногу. Я — в овраг, рубашкой рану завязал. К вечеру меня нашли чехи, помогли. Наступление пошло по моим данным. Меня представили было к званию Героя Советского Союза, но политотдел не пропустил. Я был беспартийный, знали, наверно, и то, что из раскулаченных. Но за Прагу получил я орден Красного Знамени, а потом, уже перед демобилизацией, вступил в партию.

Был я тогда неверующим. Мать перед уходом в армию только сказала — носи крест. И я носил. Когда в Чехословакии меня доставили в госпиталь, хотели ногу отрезать. Началась гангрена, температура 41 градус. А сельский врач-чех говорит: не надо резать, обождите. Одиннадцать дней я лежал, потом ожил, аппетит появился, и остался я с ногой. Пришел после выздоровления к врачу отблагодарить его, он мне говорит: я за тебя Богу молился, у тебя же крест. Отвечаю: какому Богу? Я же атеист. Крест — это благословение материнское. Врач говорит: на тебе Библию, разбирайся сам. Я человек военный, грамотный, начал читать. Эта Библия и стала для меня первым толчком к религии.

Когда вернулся в Караганду, преподавал военное дело. Мне предлагали в обкоме учиться по партийной линии, продвижение. Но после встречи с верующим врачом-чехом я решил заняться религиозным вопросом — нужно ли веровать или нет? Познакомился с профессором сельскохозяйственных наук, высланным в Казахстан. Он занимался гипнозом, спиритизмом, но после встречи в Караганде со старцем Севастианом пришел к вере, к церкви. И меня старец по партийной линии идти не благословил…»

В 1990-е годы многие пришли в храм после прочтения книги «Отец Арсений», где описано житие неизвестного, необычайно одаренного монаха, который в годы заключения и гонений многих привел к вере и спас. Быть может, одним из прототипов этого монаха был старец Севастиан, причисленный в 1997 году к лику святых, в миру Стефан Васильевич Фомин. Родившийся в 1884 году в бедной крестьянской семье в Орловской губернии в 1909 году, он уходит в Оптину пустынь, был келейником старца Нектария (к которому и приезжал будущий маршал Жуков), восприняв от него высшую науку монашества. Лишь не так давно появились в печати сведения о последних оптинских старцах — преп. Севастиане, иеросхимонахе Макарии (Иноземцеве, ум. в 1970 г. в Белев Тульской обл.), схимонахе Иоасафе (Моисееве, ум. в 1975 г. в г. Грязи Липецкой области), схиархимандрите Амвросии (Иванове, ум. в 1978 г. в с. Балабаново Калужской обл.), схиигумене Павле (Драчеве, ум. в 1981 г. в с. Черкассы Тульской обл.). Их незримая молитва держала Россию…

Как пишут в своих воспоминаниях о преп. Севастиане те, для кого он был духовным отцом, кто ходил к нему на службу в маленькую карагандинскую церковь, старцу, проведшему многие годы в тюрьмах и лагерях, был дан дар провидчества, исцелений, поразительных чудес, свершающихся в совсем недавнее от нас, казалось бы, уже насквозь безбожное время. Когда преп. Севастиана хоронили, тысячи людей шли по центральной улице Караганды, движение было остановлено. Один из священников, его учеников, писал:

И, проникая в глубь души духовным оком,

Скорбит с печальными, спешит больным помочь.

Он нам является подвижником, пророком

Светящим, как маяк, в глухую эту ночь.

Отец Петр рассказывал:

«Силу благословения старца Севастиана я испытал на себе. И мать, великая молитвенница, она и вымолила меня в такой войне, сказала: иди, учись на батюшку. Отвечаю: я не понимаю этого, мама. Трудно мне было во всем разобраться… Но решил идти в семинарию. Послал туда письмо, мне ответили — партийных не принимаем. И я сдал партбилет… Поехал в Загорск. Подготовлен, конечно, к поступлению я не был, но наш митрополит Иосиф, тихоновского направления, дал мне рекомендацию — примите в качестве эксперимента. Воевал, есть и духовные запросы, хотя колеблющийся. В том 1949 году заявлений в семинарию было подано более тысячи на 40 мест. Артисты, майоры… Много фронтовиков. Сталину об этом, говорят, докладывали. Вроде бы он сказал: пускай идут, но туда дорога есть, обратно — нет.

 Допустили к экзаменам 200 человек. Комиссия спрашивает у меня: веруешь в Бога? Отвечаю вопросом: есть Бог или нет? — Почему же поступаете? — Я должен сам решить.

Прочитал «Отче наш», немногие молитвы, какие знал. Мне предложили читать по-церковнославянски. Голос у меня был немузыкальный, но ревел как иерихонская труба. Написано Бог с сокращением гласной буквы Бг, я так и гаркнул: Бг! — Ты что, артист? — спрашивают. — Так ведь написано. Выгнали меня… Сдавал пение, профессор спрашивает, какие гласы знаете. — Как какие? У меня два глаза, какие, сам не знаю. Песни я знал только военно-строевые. И здесь меня выгнали.

Что делать? Возвращаться в Казахстан? По области уже дали команду — нигде на работу не принимать, даже чернорабочим. Техникум железнодорожный заочный я не закончил. Все пути отрезаны… И тут я первый раз заплакал. Стою в Троицком храме у мощей преподобного Сергия, в своей гимнастерке с орденами…

Вывесили список поступивших. Подошел, прошу посмотреть мою фамилию. Мне говорят: вы приняты… И тут я ревностно начал учиться, ездил в Ленинскую библиотеку, изучал и критику дарвинизма, и Карла Маркса, и все положенные предметы.

А через два года меня по доносу арестовали, когда я был на каникулах в Алма-Ате. Избили, сорвали крест, бросали то в холодную камеру, то в горячую. Потом приговор…

Меня спасло только то, что учли ранения и меня определили на легкий физический труд. Поначалу попал я в лагерь для жуликов высокого класса. Старший из них спрашивает: ты, сука, к какой партии принадлежишь? Говорю: не понимаю. — Видишь ножик, сейчас суд наведем и кишки выпустим. Отвечаю: был офицер, партийный, учился на попа. — Ну, мы все узнаем. Через два дня подходит: прости. Иисус Христос жуликов помиловал. Ты Его ученик, поэтому работать ты у нас не будешь. Через десять дней меня перевели на стройку, хозрасчет, срок идет один к трем.

Здесь я подружился с сидевшим бывшим кагэбешником, он меня полюбил — как же, вояка, офицер, пошел на попа, а мог бы большим человеком быть. Законы он знал и решил мне помочь вернуть крест. Написали с ним 27 жалоб. Через пять месяцев вызывают меня на комиссию: заключенный гражданин Бахтин? — Да. — Писали? — Да. — Он что, золотой этот крест? — Это материнское благословение. — Получите через 25 лет. — Нет, если не отдадите, буду писать в ЦК партии. Они пошушукались между собой, порылись в пачке документов, говорят: открывайте сами, крест под пломбой. Открыл: вот он крестик, серебряный потертый, цепочка из нержавейки… У меня слезы на глазах. Тут и уверуешь в Бога…

Как большие церковные праздники — я на работу не выхожу. Не боюсь. Не кормят, а мне что, на фронте, бывало, по два дня не ели. Достал Евангелие, начал читать уже сознательно, как бабка, которая старая, голодная, а свечку в храме ставит. Есть ли загробная жизнь? Суд Божий? Святые? Начал уже спорить с сектантами. Отобрали Евангелие. Я опять к кагэбешнику. Он говорит: не имеют права, книга пойдет как учебник — Новый Завет. Пиши жалобу. Опять комиссия, и опять вернули — распишись и никому не говори…

Через пять лет, в 1956-м, меня досрочно освободили со снятием судимости, а потом реабилитировали. Я закончил семинарию, женился по благословению старца Севастиана, давал ему телеграмму. Жену Ларису Николаевну похоронил в прошлом году… Она была большим мастером по шитью церковных облачений, работала в лавре. Родились сыновья Алексей, Сергей, Александр. Двое священники, один пока диакон.

После лагеря бояться мне уже было нечего. Я — офицер, имею военный дух. Не хотели прописывать после освобождения, пошел в КГБ. У проходной говорю: у меня секретный вопрос. Зашел к начальнику, прямо с ним поговорил. Вообще скажу и партийные, и безбожники ко мне расположены были…

Господь судил мне служить на бедных приходах, нести такой крест. Чтобы прокормить семью приходилось даже ящики с рыбой грузить в совхозе. Дали за работу корзину рыбы. Директор говорит: где-то я тебя видел. Вспомнили… Он был командиром полка. Форсировали Вислу, я огня давал, берег расчищал. Ему Героя дали, мне — орден Отечественной войны. Обнялись. Он дал указание помочь мне.

Пытались меня вербовать в органы, несколько приходов пришлось сменить из-за уполномоченных. Ведь если будешь пьянствовать, они тебя не тронут. А если проповеди будешь говорить, если тебя люди полюбят — значит, ты уже на особом учете. Удачная проповедь, это когда сам плакал и люди плакали. Чистое слово заставит человека плакать. Сила Божия через уста грешного священника чудеса творит… Гоняли меня… Но сейчас получаю военную пенсию, в Москве меня все батюшки знают…

Когда 28 лет назад меня назначили в село Талдомского района, в Богоявленский храм, все здесь было запущено. Сколько раз забирались ночью, грабили, иконы воровали. Работы много было и остается. Сейчас вот на колокол 250-килограммовый раб Божий Алексей деньги пожертвовал, говорил с ним — надо подмогнуть мне, храм велит. Помогает община, женщины наши — бессребреницы… Встают в Талдоме в 2.30 утра, на первом автобусе едут на службу. И дрова заготовят, и покрасят, все сделают. Лебедева Галина Павловна — регент, псаломщик, хозяйственный работник, Андреева Валентина Сергеевна — казначей, Былинина Лидия Васильевна и Смирнова Людмила — певчие, Завьялова Прасковья Осиповна, ей 87 лет, а службы не пропускает, храм — это вся ее жизнь…

Храм наш народный, маленький. Видите, как мы служим, какая у нас красота, как мы прославляем Бога.

Собирался было уходить на покой. А если Господь еще испытания дает? И обратно остаюсь. Силы дает Бог. Служу, сам копаю огород, зимой купаюсь. В детстве, когда мы высланные были, ходил за восемь километров в школу, все делал по дому. В армии закалился. Бывало, умирают люди рядом, а я бодрый хожу… Сам пеку блины, варю квас…

На 50-летие Победы меня пригласили в Талдом на встречу ветеранов. Говорю: я должен прочесть молитвы, благословить стол, как священник, как фронтовик, прошедший две войны. Пропел погибшим: Во блаженном успении вечный покой… Все стояли. Потом говорю: теперь выпьем за Победу, за здоровье мэра города и за прочее. Выпьем до дна!

Нам нужно любить друг друга и научиться молиться. На нас действуют две силы — Божественная и бесовская. Как бороться с помыслами? До самой смерти. Исповедь снимает грех. Самая сильная молитва — ночная. Когда трое верующих просят Божью Матерь помиловать и читают Ей акафист. Я впервые почувствовал силу молитвы, когда мой сын в три года заболел гнойным менингитом. Врачи надежд на благополучный исход не оставляли. Я пошел в лавру, мне разрешили служить преподобному Сергию. Со мной молились тридцать монахов, двадцать священников. В этой молитве были слезы духовные… И через месяц сын выздоровел. Это было великое чудо…

Погибшие на войне искупили кровью свои грехи, они — мученики. Это вопрос богословский, я его задавал большим подвижникам. Даже язычник, если идет за правду, за Родину и гибнет, крестится кровью…

Были на войне чудеса, молебны в Сталинграде, и перед взятием Кенигсберга. Это все скрывается нашими врагами. Они и сейчас боятся, что в России будет чудо, что кто-то молит еще о ее спасении. Ведь стоим сейчас во вражьем окружении… Америка подтянулась к нашим границам, Косово взято, Прибалтика, Украина — против нас. Против союза с Белоруссией как все восстали! Идет подготовка… Господь требует от нас только веры, веры и больше ничего!»

Закончил свой жизненный путь митрофорный протоиерей Петр Сергеевич Бахтин 22 января 2005 года. Священник Александр Самойлов писал в некрологе: «Настоящие подвижники-христиане в жизни почти незаметны. Незаметно они уходят и из жизни. Несколько месяцев не дожил отец Петр до 60-летнего юбилея Победы в Великой Отечественной войне. Но память о нем, как о защитнике нашей многострадальной родины, как мужественном и стойком христианине и как истинном пастыре Церкви Христовой навсегда останется на страницах нашей русской церковной истории».

Тимофеев Алексей Викторович. Родился в 1960 г. Член Союза писателей с 1998 г. Автор книги «Покрышкин» (серия «Жизнь замечательных людей»,. 3 издания, 2003-2005). Лауреат Всероссийской литературной премии «Александр Невский» 2005 г.