И в названии дело тоже! (вводить ли слово «полиция» в нашу речь?)

К ОБСУЖДЕНИЮ ПРОЕКТА ЗАКОНА «О ПОЛИЦИИ» 

И вы, мундиры голубые,

И ты, послушный им народ ...

М.Ю.Лермонтов

Старая-престарая примета гласит: как судно назовёшь, так оно и по­плывёт. Справедливость этой приметы подтверждается далеко за пределами морского и корабельного быта.

Не будем касаться сугубо правовых и содержательных сторон предложенного Президентом РФ «Закона о полиции»: ни суммы расходов на это переи­менование, ни вопроса о своевременности или несвоевременности объявлен­ного обсуждения проекта, когда все силы и средства должны быть брошены на возрождение сгоревших лесов и угодий, на обводнение торфяников, вос­становление сгоревших жилищ и разрушенных коммуникаций, на немалые де­нежные компенсации потерявшему имущество населению. Постараемся с собственно лингвистической точки зрения решительно возразить против введе­ния в наш речевой обиход нового-старого официального термина полиция вместо привычного – милиция.

В словах любого развитого национального языка, в соответствии с характером народа-носителя, закрепляется своеобразная их смысловая символика, которую ни заменить и ни отменить нельзя никакими распоряжениями или указами «сверху». А связано это с действием объективного закона со­хранения этимологической (исторической) памяти слова – независимо от того, известен этот исходный, исконный смысл говорящим и пишущим или нет.

Обратимся к этимологиям слов милиция и полиция, а попутно к краткой истории их употребления в русском языке.

Слово милиция традиционно употребляется в русском языке в 2-х основных значениях: 1. Административное учреждение, в ведении которого находится охрана общественного порядка, государственной и другой собственно­сти, безопасности граждан и их имущества; и 2. (устарелое) Добровольная военная дружина, народное (земское) ополчение. (См. толковые словари).

В нынешнем его значении слово милиция употребляется со времени принятия Декрета СНК от 28 октября (10 ноября) 1917 года. Исторически оно восходит к латин. militia – «военная служба, войско», а также «военная кампания, поход» (по глаголу milito – «быть солдатом, пехотинцем» тот же корень, что и в слове милитаризм). В русский литературный язык слово милиция попало, скорее всего, через французское или польское посредство (см. старую франц. форму milicie; польск. milicija) .

Что касается слова полиция, то в наших общих и исторических словарях оно толкуется по традиции как «административный орган охраны госу­дарственной безопасности».

В русском языке слово полиция известно с начала XVIII века, а в словари оно вошло в первой его трети (Словарь Вейсманна, 1731).

Непосредственно оно восходит к немецк. polizei – «полиция», которое происходит от латин. politia         – «государственное устройство, государство». Само же латинское слово politia имеет истоком греческое слово πολιτεια – «государственные дела, форма правления, государство» (в его основе лежит слово πολις – первоначально «город», а затем – «государство» ).

Этимологические истоки слов милиция и полиция объясняют особенности их употребления в современной русской речи. По своей исторической семантике первое из них (милиция) связано с охраной гражданских прав населения, борьбой с преступностью, хищениями собственности и т.п., а второе (полиция) – с сохранением государственного строя, режима прав­ления, его общей безопасностью (вспомним царскую охранку).

В «Новейшем большом толковом словаре русского языка» (СПб.-М., 2008, гл. редактор С.А. Кузнецов) читаем: «МИЛИ́ЦИЯ. 1. В СССР и в России после 1991 г.: государственный орган для охраны общественного порядка и безо­пасности граждан, ведущий борьбу с преступностью и правонарушениями» (стр. 542).

А вот что говорится там же о слове полиция: «ПОЛИ́ЦИЯ. 1. В России до 1917 г. и некоторых других странах: система особых органов надзора и принуждения, располагающая вооружёнными отрядами для охраны существующего строя и порядка». С примерами: сыскная полиция, земская полиция, политическая полиция и др. (стр. 903).

В своё время К.Маркс подчёркивал, что полиция является одним из наиболее рано обозначившихся признаков государства:         например, в Древних Афинах «…публичная власть первоначально существовала только в качестве полиции, которая так же стара, как государство» (К. Маркс и Ф. Эн­гельс, Соч., 2-е изд., т. 21, стр. 118).

В Средние века институт полиции получил наибольшее развитие: это был период её расцвета, особенно в условиях полицейских государств эпохи абсолютной монархии.

Наконец, буржуазия, завоевав, в свою очередь, политическую власть, не только сохранила, но и усовершенствовала полицию, которая (подобно армии) стала оплотом буржуазного государства. Понятно, что в капитали­стическом обществе полиция, как и власть вообще, резко отделена от народа и враждебна ему.

У нас в России полиция была учреждена Петром Первым в 1718 году. Делилась она на общую, следившую за порядком (её сыскные отделения вели расследования уголовных дел), и политическую (информация и охранные отделения, в дальнейшем – жандармерия и пр.). Имелись также специальные

службы полиции – дворцовая, портовая, ярмарочная и др. Городские полицейские управления возглавлялись полицмейстерами; были также участковые приставы (надзиратели) и околоточные (постовые городовые). Кстати, для этих городовых в народе появилась презрительная кличка – фараоны. Вся эта разветвлённая иерархическая система имела весьма широкие полномочия, в связи с чем В.И.Ленин отмечал, что «царское самодержавие есть самодержавие полиции» (ПСС, 5-е изд., т. 7, стр. 137).

Слова милиция и полиция – по закону этимологической памяти языка – сохраняют смысловые связи с исходными толкованиями, что отражается и на

их современном употреблении, дистрибутивных (сочетаемостных) возможно­стях и т.д.

Мы можем сказать, например, народная милиция, но вряд ли скажем когда-нибудь народная полиция – это противоречит и духу языка, и сложившимся устойчивым коннотациям (закрепившимся в менталитете народа дополнительным оттенкам значения этих слов). Точно так же возможна и понятна полицейщина (полицейский режим, полицейское правление), но нет и быть не может милицейщины (или милицейского режима, милицейского правления).

В самые первые годы Великой Отечественной войны на временно оккупированных территориях нашей страны появилось словечко полицай (мн. полицаи), сначала в речи жителей Украины и Белоруссии, а затем и в других местах. Словечко-прозвище, резкое, как бич, слово-приговор, слово-клеймо для предателя, изменника Родины – как оценка тех, кто пошёл в услужение оккупантам, стал их прихвостнем и прихлебателем, врагом своего народа. А теперь вы хотите, чтобы полицейскими и полицаями называли тех, кто охраняет покой наших граждан, кто денно и нощно несёт свою трудную и по-настоящему героическую службу, нередко рискуя собственной жизнью, – наших доблестных милиционеров? Речь идёт, понятно, о лучших из них (а таких – большинство). Сам язык выступает против такого «переименования». Как вряд ли могут появиться у нас полицейские народные дружины. Кто в них пойдёт добровольно?

Могут сказать: стерпится – слюбится, была у нас милиция, станет полиция; есть у нас спортсмен и спортсменка, будут – полисмен и полисменка. Ну и что такого? Зато уж название-то такое современное и международное, объединяющее в себе и полицию нравов, и тайную полицию (то бишь, жандармерию), и налоговую полицию (была у нас такая в 1993-2003 гг.), не говоря уже о появившихся на дорогах лежачих полицейских (не лежачих же милиционеров, в самом деле!).

На такие возражения наивных оптимистов отвечаю следующим образом: по упомянутому выше объективному закону сохранения этимологической па­мяти в языке слова милиция и полиция не будут у нас смешиваться и взаимно заменяться: модный ныне ребрендинг (замена вывески 6ез смены содержания) здесь не пройдёт. Первое из них – милиция (с производными милиционер, милицейский и др.) в общественном языковом сознании связано с заботой властей, государства о благополучии, покое и охране личных прав и свобод граждан, а второе – полиция (с производными полицейщина, полицай и возможным возрождением забытого фараона и даже легавого) навсегда соединилось в нашем общеязыковом сознании с антидемократической политикой государства, с отторжением народа от власти, её представителей.

Развязывая, как им кажется, одни узелки общественной жизни, наши недальновидные правители реально завязывают другие (и тугие), не ведая что же они творят.

Возможно, кто-то возразит, что есть, мол, и теперь у наших стражей порядка такие словечки и прозвища, как менты, мусора и прочие. Да, есть, но ведь они, как это всем понятно, имеют окраску разговорной и добродушной шутки и не несут в себе тех коннотаций, т.е. дополнительных смысловых и экспрессивных отрицательных оттенков, которые содержатся в словах полицейский, полиция, полицай и полицаи.

Если мы хотим – и готовы – увеличить пропасть между властью и народом, то давайте вводить в официальный оборот термин полиция (с его производными, включая презрительно-ругательное полицай, мн. полицаи).

Вот только будет ли это служить укреплению и единению нашего общества, идейно (да и организационно) расшатанного в последние десятилетия? Ответ, я думаю, очевиден, и, видимо, многие поддержат меня в моих прогностических оценках и сугубо лингвистических доводах.

P.S. Весьма показательны результаты первых опросов по поводу смены названия (полиция вместо милиции) в «Новой газете» от 18.08.2010 г.: за милицию проголосовало около 50 % читателей (49,25%), за полицию – менее 20% (18,97%), а около трети (31,78%) заявили: «А нам всё равно».

Глас народа – глас Божий. Или уже нет?

____________________________________ 

Лев Иванович Скворцов - доктор филологических наук, профессор,  член Союза писателей России