Шашки-шахматы, или АЗИЯ.РУ. Кинороман

1.

 

Микрорайон Москвы. Поздняя осень. Утро. Бесконечные серые стены с множеством окон и балконов, выкрашенных в нелепый розовый цвет. Накрапывает дождь. Откуда-то доносится колокольный звон. Город прячет свою осеннюю унылость за пестротой билбордов, афиш, рекламных вывесок…

 

На фасаде бывшего Детского мира красуется и пульсирует огромными синими огнями вывеска «МАТРИЦА». Эта часть здания теперь принадлежит компьютерному центру. С боку, почти незаметная, по старинке лубочно выкрашенная висит другая вывеска «Русская сказка». За единственным арочным окном, сиротливо ютится небольшой отдел игрушек, все, что осталось от прежнего «Детского мира». Там, пылясь, лежат зайчики, мишки плюшевые, куклы, велосипеды, терпеливо надеясь быть нужными детям. Но дети бегут к соседним дверям «Матрицы».

 

Этим серым октябрьским утром Тура, высокий худой парень лет 23-25 стоит перед не менее серым фасадом компьютерного центра и с грустью смотрит на зовущий блеск «матричных» окон.

 

Наконец, твердо решив устроиться туда работать хоть кем, он направляется к дверям «Матрицы».

 

И, о чудо! - На двери висит объявление: «ВНИМАНИЕ! Разыскивается разработчик с богатым опытом использования ООП!..." Тура подходит ближе и близоруко упершись в приклеенный лист, читает дальше дрожащим голосом вслух:

 

"... Желательно на языке программирования Python, впрочем, опыт работы на Java / C++ станет большим плюсом. Приветствуется уверенная поступь в мире межплатформеных коммуникаций: CORBA, WebServices….»

 

Далее мелким шрифтом – идут название сайта и электронный адрес.

 

Тура залпом проглатывает первые строки, (до каких то мелких ему не хватает терпения), он спешит войти внутрь, словно сейчас кто-то может опередить и занять его место.

 

2.

 

Тура входит и оглядывается… Как и полагается, в утренние часы не так много народа, лишь в игральном зале с десяток пацанят ошалело смотрят в мониторы и нелепо дергают головами, пробиваясь сквозь виртуальные лабиринты зданий и шквал огня. Там, в другом, виртуальном мире, они убивают кого-то, кто-то убивает их…

 

- Вы что-то хотели? – слышится рядом услужливый голос.

 

Тура оглядывается и видит, перед ним вырастает парень, примерно равных с ним лет, ростом значительно ниже, но под деловым костюмом явно прочитывается борцовское телосложение. Он стоит, держа руки за собой и поставив ноги на ширине плеч.

 

-Я? Да. По объявлению. Вот… - Тура как то нелепо показывает в сторону двери.

 

- А какое у вас образование?

 

-Что?

 

-Ну? что вы заканчивали? – услужливые нотки в голосе сменяются экзаменаторскими. На это слух Туры реагирует условным рефлексом «школьника у доски». Он теряется и, запинаясь, произносит:

 

- Эта… Ну… ш-школьное…

 

Подходит еще один парень. Такой же, только обесцвеченный.

 

«Близнецы – братья, «Смэш» да и только» - отмечает про себя Тура.

 

Братья встают рядом, словно в ожидании аплодисментов. Тура с надеждой смотрит на них.

 

- Прояви себя, - перекатываясь с носка на пятку, Белобрысый кивком показывает на компьютер в углу. А Туре только этого и надо. Он, наконец, оказывается в своей стихии. Сходу снимает стенки процессора, сдувает пыль, выкручивает гайки, разбирает процессор, перетыкает провода. Вскоре процессор оказывается практически полностью в разобранном состоянии и вызывает довольно жалкое зрелище. Близнецы тупо наблюдают за действиями Туры, как студенты на показательной операции виртуозного хирурга. Тура нажимает на кнопку «пуск», и в разобранном виде компьютер начинает работать, словно оживает и моргает глазами человек, чьи сердце, легкие и другие части организма разложены по отдельности на столе. По уверенности в движениях и по азарту, с каким Тура работает, братья видят в нем опасного конкурента. «Не-е, таких надо держать подальше, а то неровен час, лишишься работы» - думают братья.

 

Покопавшись еще немного, Тура собирает комп и говорит.

 

- Пока будет работать. А так, маму надо менять, а то скоро крякнет. Юэсби грохнулось – первый признак в таких компах.

 

- Маму? – близнецы недоуменно переглядываются.

 

- Мать плату. – Тура мигом оценив, что имеет дело с «валенками», начинает чувствовать себя уверенней. Он им нужен!

 

- Да, это как два пальца об асфальт, - напускает важность Темный. Белобрысый кивает, подыгрывая брату и тоже скучающим голосом спрашивает:

 

- Хорошо, а что вы еще можете?

 

- Ну, … - Тура только открывает рот, но Темный задает вопрос, который буквально сбивает парня с толку.

 

- А кто вы по гороскопу?

 

- Ну-у, шмель, или овод … - неуверенно отвечает Тура и пожимает плечами.

 

- Овен, что ли?

 

- Простите, но вы нам не подходите.

 

Тура теряет дар речи на первое время, лупая глазами, потом, заикаясь от возмущения, произносит:

 

- Шшто? Што ты гггговоришь?! Ззза пацана меня приняли?! Ттты знаешь, кто я?! Не знаешь?! Я – ппппотомок генерала Ермолова! … Вот что, где тут у вас ннначальство?

 

- Да хоть Деникина! – лезет на рожон один из братьев. Второй приостановив его, говорит скучающим голосом, растягивая слова и внимательно разглядывая свой кулак.

 

- Шеф будет позже, но это ничего не изменит. Простите, это все.

 

- Ккак?! А объявление тогда зачем? – Тура машет рукой в сторону двери.

 

- А-а, оно вообще не наше и висит тут с лета…. Это вам за починку компа. – зевнув, отвечает Белобрысый и сует ему купюру.

 

Тура машинально сжимает ее в руке и нелепо продолжает бормотать:

 

- А, значит вон оно как?... Зззначит, так это... Ну и хорошо, ннну и ладно…

 

Потоптавшись немного на месте, он пожимает плечами и выходит.

 

3.

 

Он снова стоит перед окнами «Матрицы» и его буквально распирает от злости на хамство этих увальней и на себя… Странные чувства бурлят в нем: все вроде бы было правильно, но ощущение обманутости не проходит. Он перечитывает объявление. Теперь уже с чувством получившего двойку ученика, изучающего красные исправления ошибок. Ниже, за электронной почтой в объявлении значится: «dead line – до 15 августа того то года». Да и бумага уже посерела от времени. «Как же я этого не заметил?!… А эти олухи…. Устроили экзамен!... Да по ним видно, что они сами блок питания от кулера с трудом отличают!... И я тоже хорош!... Причем здесь генерал Ермолов?! Черт бы его побрал! Брат напридумывал всякую чепуху! А я-то что повторяю?! Вот я дурак! Вот я дурак!...»

 

«А счастье было так возможно, можно, можно…» - издевательски льется песня откуда то из окон напротив.

 

С досады Тура стучит кулаком о дерево. От этого ему становится только больней. Он начинает матами убаюкивать свою руку как плачущего ребенка.

 

- Простите, вы не из «Матрицы»? – раздается рядом женский голос.

 

- Нет, я из «Русской сказки»! Вы что, не видите, «Я злой ужасный серый волк, я в поросятах знаю толк!» - кричит он и воет, изображая волка, прям, как в «Джентльменах удачи". Она на всякий случай отходит чуть дальше и снова спрашивает:

 

- А в компьютерах вы тоже знаете толк?

 

- Больше, чем поросятах! – уже с оттенком любопытства, но все также сердито отвечает парень.

 

- Может, вы мне поможете выбрать компьютер? А то я в этом деле чайник.

 

Тура смотрит на нее. Запрокинув голову, на него смотрит маленькая очкастая азиатка, лет примерно …м – м, тридцати.

 

- Чайник - это что, фамилия что ли?… – настроение плоско шутить, видимо передалось от близнецов к Туре. Она, укоризненно взглянув на него, поворачивается и уходит к двери.

 

- Эй, девушка, я пошутил. Стойте, я с вами! – кричит он и бежит за ней.

 

4.

 

- Я живу на седьмом этаже. Снимаю комнату, - словно извиняясь, говорит она, когда ребята с большими коробками поднимаются наверх.

 

Лифт не работает. Но все так довольны, что не замечают этого досадного недоразумения и поднимаются по лестнице.

 

Два молодца, одинаковых с лица, которых Тура окрестил «смэшевцами», оказались просто хорошими уральскими парнями. Они, кряхтя, тащат коробку с монитором и останавливаются перевести дух на пролете где-то на уровне 4-го этажа.

 

- Это еще цветочки, - запыхавшись, говорит один из них. (Они одеты в одинаковые турецкие кожаные куртки и кожаные фуражки и теперь их нельзя совсем различить), - Вот я один раз флягу самогона до девятого этажа допер и ни разу не остановился, торопился на новоселье.

 

Следом шедшие Тура и азиатка тоже останавливаются отдышаться.

 

- И там не работал лифт? – вздохнув, спрашивает Тура.

 

- Работал… Просто я один боюсь туда заходить…Всякое, знаете, мерещится…

 

- Клаустрофобия! – тоном врача, констатирующего диагноз, говорит она, поправляет коробки и поднимает вверх указательный палец.

 

- Не-е, видали какой он здоровый?!... – вступается за него брат.

 

4А.

 

На рабочем столе бедно обставленной комнаты респектабельно расположился ее новый друг, товарищ и брат – компьютер. Возле него – портрет маленького мальчика. Книги стопками выстроились на полу и остались там безмолвные и верные, как старая собака у ног хозяина.

 

Она суетится, накрывая на журнальный столик… Тура выходит покурить на балкон. Закурив, он сморит вниз. Напротив их дома угрюмо выделяется серое здание уголовного розыска, в решетчатых окнах, обнесенное высоким кирпичным забором, поверх которого протянута колючая проволока. С высоты седьмого этажа хорошо просматривается двор Угрозыска. Там, шурша метелкой по асфальту, какой-то заключенный подметает листья. Он останавливается, достает сигарету и тоже закуривает, оглядывая с тоской окна дома напротив.

 

«Похож на моего отца» - проносится в голове Туры и тут же удивляется своей мысли. С чего бы это? Человек тот встречается с ним взглядом, и, как показалось, кивает ему.

 

- Тьфу ты, черт! - Тура выбрасывает недокуренную сигарету и входит в комнату.

 

«Шестое чувство

 

Седьмого неба,

 

Восьмое чудо

 

Девятого света» - раздается по радио.

 

- У тебя - седьмое небо с видом на уголовный розыск, - говорит он ей, вернувшись снова в комнату - Можно, я буду называть тебя Элизобара?

 

- У меня свое имя не плохое.

 

- А как тебя зовут?

 

- Эля. Эльмира. Впрочем, можешь называть и так, мне нравится. Здесь меня, как только не называют… Вот Моисеич зовет меня Бибой…

 

- Кто такой?

 

- Хозяин этой квартиры. Удивительный старикан, скажу я! – она качает головой, всем своим видом выражая восторженное отношение к этому «удивительному старикану».

 

- А я Дима Ермолов, но ты можешь называть меня …Тура. Так мне больше нравится.

 

- Странно, когда человеку нравится больше прозвище, а не его настоящее имя.

 

- Мне в нем удобнее, как в футболке и джинсах. А имя … слишком нарядное, как тройка-костюм.

 

- И как же оно к тебе приклеилось?

 

- Еще в школе. Было шахматное соревнование. Я не умел тогда еще играть. Но заболел отличник, и меня поставили вместо него, чтобы вид делал. Учитель на ходу объяснил, как играть, меня усадили перед шахматными фигурками. А я возьми, да и выиграй! Сам не пойму, как получилось.

 

- Новичкам везет.

 

- Больше всего понравилась фигура туры, как называли ребята. А учитель сказал: «Тура ходит прямо и честно».

 

- Но Тура, это ладья?

 

- Да, тура – дворовое название. Но дворов то по России уйма.

 

- И по Азии тоже. Между прочим, на многих языках название этой фигуры переводится, как крепость...

 

- Я стащил тогда фигурку туры и всегда носил ее с собой. Эта маленькая белая башенка еще долго жила в моем кармане, пока не потерялась. Но мне тогда уже нравились компьютерные игры.

 

5.

 

Он искоса поглядывает на азиатку. Не то, чтобы она ему нравится, нет, об этом он даже не думает, а думает он о ее компьютере: «И корпус для процессора именно такой, как хотел, и кулера вставлены именно там, где нужно, памяти правда маловато, но можно нарастить. Можно все нарастить…». Глаза его мечтательно смотрят через нее. Она расценивает это по-своему. Ей немного неловко под его взглядом, но все же приятно осознавать, что она ему нравится.

 

В проигрывателе еле слышно звучит песня из группы «Ноль». Она тянется через него, чтобы сделать громче звук. Он отшатывается в сторону.

 

- Ты чего это?

 

- Ничего. – пожимает плечами она, не в силах сдержать конфуза.

 

- Да ладно, проехали. Ты хотела сказать про Чистякова…?

 

- Он сошел с ума… - озвучила она первое, что пришло на ум.

 

- Ну и что, за то у него офигительная гармонь, а песни какие!….

 

- Да. Вы тоже любите рок?

 

- Только русский рок. …

 

- Почему?

 

- … Есть только два языка, которые я уважаю. С людьми – это Русский язык, а с компьютерами – Питон.

 

- А что это за язык?

 

- Язык программирования. Ну, есть, конечно и другие тоже, ну, там Ява Си плюс плюс, генти, лиспи, пи аш пи, …. Их уже где то три тысячи и они, так же, как и с человеческие языки… - какие то крутеют, какие-то умирают… А ты знаешь, если бы наши в свое время не прошланговали с ЭВМом, то язык программирования мог бы быть русским?! Русским! Представляешь?!

 

И Туру словно прорвало. Из его сумбурной, но такой эмоциональной речи она понимает одно - как он страстно увлечен всем этим и для него нет роднее существа (не вещи), чем эта думающая машина. Ей даже на миг кажется, что этот долговязый нескладный парень и сам внутри состоит из каких-то сложных схем, тонких цветных проводочков и жестких дисков, материнской платы, оперативной памяти… - просто киборг – сантехник какой-то…

 

- Да-а-а, - только произносит она, внимательно посмотрев на парня так, как смотрят врачи, догадавшиеся о странном диагнозе пациента. Он смущается ее взгляда, собирает свои, разошедшиеся было руки и сжимает их между коленями.

 

Ощущение неловкости не проходит, чайник на кухне не закипает.

 

- А ты откуда знаешь рок? – Тура снова возвращается к человеческой теме.

 

- Вы думаете, в Азии не слушают рок? Там сейчас молодежь по року и прется. Она ведь практически такая же, как и везде.

 

- Азия?

 

- Молодежь. А что вы знаете об Азии?

 

- Что она Средняя. Средненькая такая… Где-то рядом с Монголией… Когда то была наша, потом отделилась… Там анашу спокойно продают на базарах, как у нас семечки, в полях растет мак… в общем, гонжубас полнейший… Еще в городах – многоэтажные юрты… а женщины укутываются полностью, оставляя только глаза. … Да, наверное, где-то у вас вербуют террористок смертниц. – Тура уже потерял интерес к разговору и отвечает с заметной скукой в голосе.

 

- Это что, в школах вас такому учат?

 

- Не знаю, я плохо учился. Ну, ты расскажи мне о ней.

 

- А что о ней рассказывать, она как я: все ищет чего-то, срывается куда-то, хочет быть причастной к каким-то вечным истинам, хочет изобразить чего-то, чтобы весь мир посмотрел на нее и удивился, а на самом деле она просто пропадает без любви….

 

- А я значит, как Россия, которую вечно недооценивают?!... – иронично спрашивает Тура.

 

- Ну, в данном контексте, можно сказать и так… - отвечает она неопределенно.

 

- Ладно, всю эту лабуду можешь приберечь для иностранцев. Они такие сопли любят… Ты мне правду скажи, так это, или не так? … Про анашу и все такое?...

 

- Ну…

 

В этот момент из прихожей слышится, кто-то не может попасть ключом в скважину замка. Она соскакивает и бежит к двери. Он садится за компьютер.

 

6.

 

Входит старичок в модной джинсовой куртке, в потертых спортивных штанах с обвисшими коленями и тапочках на босу ногу. Видно сразу, он не с улицы. Там так не пощеголяешь. Прислонив трость к стене, он долго возится с курткой, пытаясь трясущимися руками снять с себя злополучную дань моде. Девушка помогает ему и вешает куртку на вешалку.

 

Старик улыбнувшись, треплет ее по голове, как собачку.

 

- Здравствуй, Биба, здравствуй, моя хорошая. Я принес сарделек… и корм для Кондрата... С йодом! Пусть теперь попробует не спеть у меня!

 

- Здравствуйте, Моисеич. Приходите ко мне, у меня гость. Я все-таки купила его!

 

- Гостя?

 

- Да нет же! Компьютер! Я вам говорила, что мне нужно… для работы… помните?

 

- Возможно, да… что-то ты говорила, деточка… - бубня, будто вспоминая, он входит в свою комнату и щелкает выключателем.

 

Комнату заполняет красноватый мистический свет, эпицентр которого находится в бархатном с кистями абажуре. Из прихожей в проеме двери это выглядит как таинственная мизансцена в театре. За старым диваном с высокой спинкой и турецкими атласными подушками, виднеется детская железная ковать. У окна виден старинный комод, на нем – клетка с маленькой птичкой. Старик достает из кармана штанов пакетик с импортным кормом и сыплет в кормушку кенарю.

 

- Когда запоет Кондрат, я, наверное, умру от счастья! – мечтательно говорит он.

 

Старик надевает почти такой же, как подушки халат и выходит из комнаты как уходит со сцены актер, исполнивший свой монолог.

 

- И говорите то, как играете… – журит она за пафос.

 

- «Что наша жизнь? – Игра!» - поет старик, театрально жестикулируя. – Ну-с, показывай мне свою адскую технику с гостем в придачу! – Старик и девушка направляются в ее комнату.

 

7.

 

- Познакомьтесь, это Тура, личность мне пока мало знакомая, но интересная. Мне по секрету сказали, что он – потомок генерала Ермолова. (От этих слов Тура даже краснеет). А еще он, похоже, помешан на новых технологиях. А это Иосиф Моисеевич Герштейн! Актер многих российских театров, исполнитель многих ролей, главных и не очень. Находится на заслуженном отдыхе. 88 лет. Вдовец. Характер нордический. В связях, порочащих достойное имя р-русского человека не замечен! – наигранно торжественно представляет их Эля.

 

- Очень приятно, очень приятно, можно просто Моисеич - говорит старик, дольше, чем следовало бы, тряся руку парня.

 

Тот сконфуженно улыбается и, одернув руку, садится на свое место. Она усаживает старика рядом с ним и уходит на кухню, готовить плов. Оттуда громко спрашивает Моисеича:

 

- Ну, как невеста?

 

- Она отварила гречку в воде и добавила Ролтон. Получилось не плохо. Потом она читала мне Донцову, - кричит он ей громко. И, почти полушепотом, заговорщицки склонившись к Туре, продолжает: - Ей нужен хороший дезодорант и к тому же ей уже шестьдесят шесть... Стара.

 

Моисеич наливает себе в фужер немного вина и начинает пить маленькими глотками, с удовольствием смакуя его.

 

Туре неприятен этот разговор и вообще, маленький горбоносый старик ему чем-то не пришелся по душе. Этот изъеденный молью халат с немыслимыми узорами, этот кокетливо вздернутый мизинец, этот поставленный голос… - Пролетарское нетерпение буржуйской сущности видимо передается по генам.

 

Из проигрывателя тем временем разносится:

 

«Боже, какой пустяк,

Сделать хоть раз что-нибудь не так,

Выкинуть хлам из дома и старых позвать друзей.

Но что-то всерьез менять,

Не побоясь в мелочах потерять

Свободно только небо над головой моей»

 

Моисеич подпевает, счастливо улыбаясь и хлопая себя по ляжкам. Она возвращается из кухни с ложкой в руке, опирается плечом о косяк двери и, умиленно улыбаясь, любуется стариком, как мать смотрит на милые шалости своего маленького ребенка. Тура резко встает.

 

- Все. Я пошел. Пока. – говорит он, направляясь в прихожую.

 

- Мил че-ек, куда же вы? Я еще не рассказал вам о своей дочери. Она в Питере. Режиссер. Ей 60 лет. Бросила меня одного на старости лет… - всполошившись, начинает причитать Моисеич. Тот останавливается, качая головой и думая о своем небезграничном терпении.

 

- Дима, вы будете жалеть, что не попробовали мой плов! –говорит она.

 

- О, Биба, плов! Оставайтесь, мил че-ек, она отменно готовит.

 

- Спасибо, не хочу.

 

- Ну, как знаете, прощайте! – старик вдруг теряет интерес к гостю и уходит в комнату Бибы, напевая:

 

«А волны и стонут и плачут,

 

И бьются о борт корабля…»

 

- Не сердитесь на него, он же совершенный ребенок. Это вам за помощь. - Она просовывает ему в карман куртки купюру. Тура уходит, хлопнув дверью.

 

Она же, пожав недоуменно плечами, спешит на кухню.

 

8.

 

Подмосковный городок. Ночь. Коммунальная квартира. Он лежит в кровати и мечтательно и думает о своем. Перед его глазами стоит ее новый компьютер. Он положил руки на клавиатуру и что-то печатает. Она становится за ним. Он оглядывается, видит ее улыбку, она, обняв его, протягивает руки к клавиатуре и они в четыре руки стучат по ней.

 

- Иди ужинать что ли! – раздается голос матери и видение исчезает. Тура идет на кухню.

 

Подоконник завален банками с консервированными овощами и вареньем. Сонная муха тяжело кружится над столом и снова садится на серый от пыли портрет Че Гевары. Грязные алюминиевые кастрюли дрожат на газовой плитке, когда с грохотом включался старый холодильник. За стеной, в туалете, уже в который час латают проржавевшие трубы канализации, и время от времени комнату заполняют то удушающий запах, то постукивания по железу.

 

Отец наливает в стакан водки, шумно выдохнув, выпивает ее, наливает еще, оставляет на столе и принимается хлебать борщ.

 

- Жизнь становится все дороже, а ты все балду гоняешь. – говорит он, не поднимая головы от тарелки.

 

- Это я уже слышал. – отвечает сын.

 

- Я в твои годы котлованы рыл, мосты строил, чтобы вы с братом учились.

 

- Начинается…

 

- Да, строил! А ты?!... Хоть бы школу закончил! Аттестат бы хоть получил! Вон, с брата пример бери: при профессии, при жене с квартирой…

 

- Все, пипец, я пошел.

 

- Сиди, я еще не закончил! Когда работать будешь? Ты что, всю жизнь собираешься на нашей шее просидеть! Ты хоть знаешь, сколько стоит то, что ты ешь?!

 

Мать молча с грустью смотрит на сына. Тот сидит, ковыряя ложкой в борще. Наконец, не выдерживает, бросает ложку, резко встает и уходит.

 

- Зачем ты так? – тихо говорит мать отцу.

 

- Да ну тебя! – отец тоже бросает ложку и уходит, выключив на ходу свет. Мать остается сидеть за столом в темноте одна.

 

- Да ну вас! – в сердцах произносит она и выпивает стакан водки.

 

9.

 

Тура стоит в тесном подъезде, курит. По ступеням спускается соседский парень, Аркаша, подросток лет 16-ти. Голова его сверкает свежевыбритостью. Его новая кожаная куртка великовата ему. Он нелепо растопыривает пальцы, чтобы сдержать падающие рукава. Подходит, немного смущаясь своего нового имиджа.

 

- Привет, че, пахан твой опять бушует? – говорит он. Над верхней губой у него чуть пробился пушок будущих усов.

 

- Ну. А тебя что, в Армию загребли? Рановато вроде.

 

- А, это я так, с ребятами одними скентовался. Я эта, … в стае теперь!

 

- Как это?

 

- Мы Россию спасаем от черножопых! Им нельзя давать спуску. Они же хитрые и коварные. Им палец дай, они тебе всю руку оттяпают. Ничего прикидец, правда? Мать правда бесится, что все деньги на куртку эту перевел,- демонстрирует он свою черную кожаную куртку с крупными зубцами молний по бокам. Аркаша тоже закуривает.

 

- Круть.

 

- Мне сказали, что скоро возьмут меня на акт возмездия к барыге татарину. Кафешку его бомбить. Боюсь лопухнуться перед ними. Я же ведь собаку никогда не бил, не то, что человека. Хотя разве эти узкоглазые люди. Правда же ведь?

 

- А что тебя понесло туда?

 

- Скучно жить стало. На работе каждый день одно и то же – пакуешь болты в коробки. Матери все равно, где я и с кем, деньги только ей давай. Подохнешь, о тебе никто и не вспомнит. А там я в стае крутых волков. Я тоже буду спасать Россию. А Елочка твоя где?

-                      

-                     В Америке.

-                      

-                     Как это?

-                      

-                     По Интернету слюбилась.

-                      

9А. Флешбек

 

На пол упало ее лохматое оранжевое боа, похожее на елочную гирлянду. Падали яркие клипсы, заколки… Он душил и тряс ее как дерево, схватив за шею. Вбежала маленькая аккуратная старушка и начала кричать и метелить душителя своей дамской сумочкой. Но, словно отключили штепсель из розетки, он вдруг, совсем неожиданно, даже как-то механически ослабил тогда пальцы, встал, подошел к столу, налил из графина в стакан воды, выпил залпом и ушел без слов. Только что бившиеся в истерике и агонии, москвички, тяжело дыша и недоуменно уставились на него, пока не захлопнулась за ним дверь.

 

- Я всегда говорила тебе, что этот заурядный неудачник тебе не ровня. – крикнула бабушка вслед ему.

 

9. (Продолжение)

 

Вспомнив об этом, Тура вздыхает и говорит Аркаше:

 

- Эх ты! Лучше бы ты комп купил!

 

Бросает на пол сигарету, наступает ботинком и уходит в темноту. Мальчишка провожает его долгим взглядом.

 

10.

 

Следующий день он долго и бесцельно мотается по городу. Ему то и дело вспоминаются ее улыбка, то, как мило она дует на челку, чтобы убрать от глаз, то, как они встречались взглядами и она улыбалась ему. Как они долго поднимались с коробками по лестнице и как ему было хорошо. Блуждая так, он снова оказывается в том районе. Ноги сами приводят к ее двери.

 

11.

 

- Здравствуйте. Как… - она удивлена, но договорить не успевает.

 

- А запросто. Топографическим тупизмом не страдаю! – браво, почти ребячески отвечает Тура.

 

- Вы что-то забыли?

 

- Забыл. Что хотел сказать забыл… - по его лицу скользнула виноватая и в то же время какая по-детски беззащитная улыбка, отчего Биба невольно улыбается в ответ.

 

- Ну вспоминайте, говорит она, слегка краснея и поднимается вверх на одну ступеньку. Он делает шаг ей на встречу.

 

- А, вспомнил!

 

- Да? Интересно…

 

- Я эта… Вввиндоус не доустановил вчера. –Ляпнув первое, что пришло на ум, берет ее за руки.

 

- Да? А Виндоус работает просто отлично. Я вчера уже работала. – слегка недоуменно. – убирает руки с его рук.

 

Он меняется в лице.

 

Наступает неловкая пауза, в течении которой на лице парня заметно гаснет ребяческий задор. В нем происходит резкая перемена.

 

- Вввот же, дддурак я какой…. Совсем забыл….

 

- Опять забыли, что хотели сказать?

 

- На, забери это! – вдруг он резко разворачивается и протягивает ей ее деньги.

 

- Я вам что, мало дала? – она никак не может его понять.

 

- Хм, дала… Да кто ты такая, чтобы меня покупать! Зачем вообще сюда приперлась? Жила бы в своей Азии и не морочила людям головы своими вечными истинами!… Хитрые вы и коварные! Вам палец дай, вы всю руку оттяпаете! Ненавижу вас! Понаехали тут…!

 

Он бросает на пол деньги и, не дожидаясь лифта, сбегает вниз по ступеням. На первом этаже он останавливается в нерешительности, делает несколько шагов назад. Потом останавливается и от злости на себя стучит кулаком о перила. Руке больно. Он чуть не плача убаюкивает свою руку и садится на ступеньку.

 

- А, это вы! Мил че-ек… Ну здра… - начал было только что вошедший в подъезд, старик…

 

- Да ну вас всех азиатов! – Тура и выбегает из подъезда, чуть не сбив старика с ног.

 

Моисеич вздохнув, берет пакет с хлебом в другую руку и нажимает на кнопку лифта. Кабинка все не идет. Старик все стоит, упершись головой в стену и бубнит себе под нос, словно заговаривая давнишнюю, заявившую вдруг о себе с новой силой зубную боль:

 

«…Эх, потомок генерала Ермолова , географию бы лучше учил... » … говорит он и подчеркнуто твердой походкой поднимается вверх.

 

Наверху он видит, Биба все еще стоит у двери.

 

- Я только сказала, что у меня все хорошо… – в недоумении говорит она, увидев старика.

 

- Ну-ну-ну, детка, то ли еще будет. У тебя уже должен быть иммунитет на подобные вещи. А иначе нельзя… Иначе здесь нельзя. Вот у нас он вырабатывался тысячелетиями. Пойдем домой.

 

Они входят в квартиру. Дверь захлопывается за ними.

 

12.

 

- Потрясающе! Он так и сказал? Ну, надо же, а?! Ну, а ты что? - Танюша, ассистент режиссера их студии и подруга Бибы, всегда аффектированно выражает свои чувства. (Эта полноватая светловолосая девушка, почти ровесница азиатки, на редкость трогательно инфантильна, что кажется, задержалась в мировоззрении на уровне 15-ти, 16-ти летней девчонки. Она экономна в одежде, но не может отказать себе в тортах, конфетах, пирожных и прочих сладостях. Курит же она, чтобы не пополнеть). Таня стоит у окна, опершись о подоконник локтями, и курит. Сигарету она держит пинцетом для бровей, с колечками, как от ножниц. (Танюша всегда докуривает, не оставляя бычка, поэтому пинцетом удобней, да и пальцы не желтеют).

 

Биба сидит за компьютером. Недавний инцидент уже переставал казаться драматичным. Придя после работы с Таней и позвав на вечер друзей, она собирается, как говорится, назло врагам, весело провести время. Поэтому она отвечает Тане с заметной бравадой в голосе:

 

- А я что? Не собираюсь я мучить себя достоевщиной из-за каких то там «скинхедов», или как их там, «немытоголовых», вот!

 

- А если честно… Там ведь тоже есть студии, редакции… А ты вот, сюда…?

 

- Наш «островок демократии» с некоторых пор так плющит и колбасит… У всех уже голова от этого кругом идет. А ты говоришь, почему я не в этой болтанке?! – да мне и по телевизору тошно на все это смотреть.

 

- Да ну тебя, с твоей страусиной моралью…

 

- Ну не сердись … Причин много, но из-за чего именно – не знаю. Может быть потому, что русский язык для меня как наркотик, а там его мне стало мало? … Нет, это пафосно. Здесь платят больше. Вот и все…. Да и, окажись я там сейчас, что я смогла бы сделать? Я всего лишь маленькая женщина. Восточная, к тому же…

 

- А как же ностальгия, ну там… чувство родины? – не унимается Танюха.

 

- Помнится, когда-то у меня была большая Родина. И меня учили любить ее всю. А теперь вдруг все сжалось, как шагреневая кожа, поделилось на черных и белых, сильных и слабых… просто шашки-шахматы какие-то… Вместо гордости за то что живу в лучшей стране мира и сочувствую голодающим неграм в Африке, мне вдруг подсунули жалкое счастье жить в маленькой нищей стране и клянчить кредиты.

 

13.

 

Моисеич появляется как раз вовремя и спасает Бибу от душещипательных откровений. Увидев гостью, начинает играть роль галантного кавалера:

 

- Ба! Сударыня, приветствую Вас! Биба, почему ты не знакомишь меня с гостьей, милая?

 

- Знакомьтесь: Татьяна Ларина… - Биба не успевает договорить.

 

- Евгений, - перебивает ее Моисеич, - Онегин, соответственно. – Он подходит к Тане, жестом, преисполненным благородства, целует ей руку.

 

- Потрясающе! Мне придется взять псевдоним. Пушкина еще долго не забудут. Этот «ай да сукин сын!» наследил основательно, - Танюша с рассеянной улыбкой смотрит по сторонам, словно ища поддержки у публики.

 

- «Онегин я, скрывать не стану, безумно я люблю Татьяну…» - затягивает знакомую арию Моисеич.

 

- Когда же меня будут воспринимать просто как меня?! Потрясающе! И мне с этим именем жить. Спасибо классику и родителям!

 

- Next generation, милочка! Они не читают Пушкина. Компьютеры, баксы, боевики, Кока-Кола - вот новые властители их дум! Им вы не будете интересны как пушкинская героиня, и, боюсь, как просто Татьяна – тоже. А вы не огорчайтесь. Живите и все тут! – он похлопал Таню по ее пухлым щекам. – Ну, и ты тоже, … живи, «Шаганэ ты моя, Шаганэ…» - он хлопает и по щекам Эли.

 

- У меня сегодня небольшой сабантуй, Моисеич… - начинает с намеков Биба.

 

- А у меня чтение Донцовой и гречка с Ролтоном на 9-м… Жаль конечно, но я вынужден откланяться. За ключами вот только зашел… – засуетившись, Моисеич картинно кланяется и уходит.

 

- Потрясающий старикан! Мне бы таких предков… Ну надо же, а?! У меня родная мать гонит из дому, а тут…?!

 

- Да, мне с ним повезло.

 

14.

 

Звеня бутылками в пакетах, входят оператор Макс Черный и Гена Ким, учредитель их студии.

 

Макс – высокий, прекрасно сложенный, стильный парень 23-х лет. Блондин. Крашенный. У него еще кривые зубы и щербатое лицо. Но он умеет свои недостатки преподносить как достоинства. И вскоре все действительно соглашаются с тем, что он очень даже не дурен собой. У него талант нравиться женщинам. От него просто разит сексуальностью. Он знает это и ему льстит репутация сердцееда местного значения, эдакого «ласкового мерзавца». Он любит кураж, выпендреж и все такое.

 

Таня выкладывает остатки вчерашнего плова в тарелку и ест, выговаривая при этом ребятам:

 

- Вас только за смертью посылай. С вами с голоду подохнешь, вы и не заметите.

 

Кимка вытаскивает из пакета бутылки с шампанским и шоколад для нее.

 

– Потрясающе! Вот кого я люблю! – Таня целует его в щеку и поет мультяшным голосом:

 

«Теперь я вместе с Геной,

 

Он необыкновенный,

 

Он самый лучший

 

В мире Ким Чен Ир».

 

Гена незаметно вытирает жирный след от ее поцелуя, но брезгливой гримасы на лице при этом скрыть не может. Он всегда аккуратен и подтянут. Его густые черные волосы слегка тронула седина.

 

Приходят еще несколько человек и вскоре собирается вся компания.

 

Кимка садится на диван, достает гитару, пальцы его небрежно бродят по струнам, извлекая фрагменты красивых латино-американских мелодий.

 

- Франсис Гойя отдыхает! – торжественно объявляет Макс и, дружески похлопав по плечу Кима, разливает шампанское по фужерам.

 

Таня не без удовольствия собирает себе бутерброд из колбасы, сыра, шпротов и всякой зелени. Она всегда за раздельное питание, но это мнение существует раздельно от нее, когда есть что с чем смешать, чтобы получилось вкусно. Биба вносит еще салаты и Кимка, отложив в сторону гитару, поднимает бокал и на правах старого друга и начальника по совместительству, решает провозгласить весомый и серьезный, как и он сам, тост:

 

- Друзья! Приходится признать, что новые технологии диктуют новую мораль. А она, в свою очередь, окрепнув, бросает вызов традиционным понятиям. При этом, говоря о традициях, не стоит упускать из виду и национальную самобытность тоже. В этом случае, на нашем поколении лежит большая ответственность! Да! Именно нам предстоит найти логику, которая сможет вобрать в себя и традиции во всей своей многогранности, и мораль новых технологий, так стремительно увлекающую нас в воронку глобализации! Да, именно нам предстоит найти способы трансформации одного в другое… Иначе этот конфликт может иметь тяжелые драматические последствия, вплоть до полного неприятия одного другим…

 

Все застывают с поднятыми бокалами, как студенты, обреченные ждать конца лекции.

 

- Короче, Склифосовский! – Не выдерживает-таки Танюша и бесцеремонно перебивает разошедшегося шефа. – Мы, в конце концов, не на политинформации, а всего лишь обмываем бибин новый комп.

 

- Да, я хотел сказать, Давайте выпьем за умную технику! – резюмирует Гена.

 

- В умных руках! – не унимается Макс.

 

- Ну, если ты не приложишь свою руку к этой «умной технике», то вряд ли все будет хорошо! – говорит Биба.

 

- Я могу приложить свою руку к более приятным вещам. – Макс обнимает Бибу за талию. Биба улыбнувшись, отстраняется от него.

 

- Товарищи, у нас культурное мероприятие! – в шутку возмущается Кимка и стучит ножом о бокал.

 

- Потрясающе! Вы еще целоваться тут начните! – добавляет Танюша. Макс обезоружено поднимает руки вверх.

 

- Пьем за тост Гены, - напоминает Биба.

 

Звенят бокалы. Раздается стук в дверь.

 

Биба открывает сразу, думая, что это Моисеич забыл ключи. Но это Тура. Он держит в руках котенка. Маленького, серого, похожего на мышку.

 

- Это тебе. Прости за вчерашнее. Не знаю, что на меня нашло…?!

 

- Я знаю – истерика.

 

Тура пожимает плечами.

 

- Нашло что-то…. Не-е, лично против тебя я ничего не имею… правда.

 

- Кто там? Ты скоро? – раздается из комнаты.

 

- Сейчас приду! – кричит она им.

 

- Ну, я не держу на вас зла. До свидания. – она закрыть дверь.

 

- Веселитесь? – Тура кивает в сторону шумных голосов и гитарной музыки.

 

- До свидания.

 

В этот момент Моисеич спускается с девятого. Видит стоящую на пороге парочку и, не узнав Туру, кричит, продолжая идти.

 

- Опять ты, детонька, на пороге гостей держишь?! Где твое восточное гостеприимство?

 

Он подходит ближе, узнает Туру и уже жалеет о сказанном. А Тура сходу подхватывает его слова:

 

- Да, Биба, где твое гостеприимство? (Повернувшись к старику) Издрассти!

 

15.

 

Ночь. Гости почти все уже разъехались. Тура пьян. Он спит на диване Моисеича и сладко, как ребенок причмокивает во сне. Моисеич и Биба стоят на пороге стариковской комнаты, смотрят печально на спящего парня и не знают, что с ним делать. И, кивнув друг другу в знак согласия, они входят в комнату и склоняются над Турой.

 

16.

 

Тура просыпается среди ночи и долго не может сообразить, где он. У него затекли ноги. Ноет все тело. Он удивляется, как смог поместиться в этой маленькой детской кровати?!

 

На диване спит старик в ночной шапочке. Он лежит, вытянувшись на спине, словно труп. Парню становится не по себе.

 

Рядом на тумбочке стоит стакан с водой. Он берет его и делает большой глоток. Что-то твердое касается его губ. Парень, резко одернув стакан, смотрит, что там. При слабом лунном свете видно, что там плавает вставная челюсть старика. Тошнота подступает к горлу. Он бежит в туалет. Он мочит голову под краном, и ему становится немного легче.

 

Тура проходит на кухню. Котенок стащил что-то со стола и теперь грызет это за холодильником. Он находит коробку спичек, сигарет нигде нет, пускает воду и прямо из крана, собрав ладони ковшом, пьет и вдруг замирает, прислушиваясь к чему-то. Вода, наполняясь и, журча, стекает с его ладоней в раковину. Из ее комнаты доносится еле слышные звуки, о природе которых догадываются сразу. Она стонет сладко, словно мурлычет от умиления котенок….

 

Дверь приоткрывается без скрипа. Тура прилипает взглядом к тому, что творится за щелкой двери… Там, в порыве страсти изгибается ее спина и слышались ее тихое постаныванывание.

 

Тура отрывает взгляд от этой картины. На секунду замирает в задумчивости. Но, уловив гул работающего процессора, негромко ругнувшись, уходит на кухню.

 

- Тьфу ты черт. Хоть бы компьютер выключили, Ка-азлы!

 

17.

 

Утро. Косые солнечные лучи заливают кухню. По столпу света роятся мириады пылинок. Уже в комнате старика слышится возня, а они все не встают. Тура не выдержав ожидания, открывает дверь. Она спит, прижавшись к груди Макса.

 

- Ишь, лежат, голубчики! … Вставайте, утро уже!... – возмущается Тура, проходит через них к компьютеру и выключает его.

 

Она инстинктивно прячет голову под одеяло.

 

- Чего теперь прятать голову как страус, я все видел! Иди пить чай – говорит ей Тура и выходит.

 

Биба резко встает, надевает халат и решительно проходит за ним с единственным желанием раз и навсегда выпроводить этого несносного мальчишку. Подбоченившись, она встает на пороге и уже собирается открыть рот, как он, молча сует ей полотенце, разворачивает за плечи и вталкивает в ванную. Она с криками рвется обратно, но он быстро закрывает дверь и говорит:

 

- Чего бузить с утра, старика разбудишь, умойся лучше.

 

Она пытается открыть дверь. Тура держит ее крепко.

 

- Прими душ, от тебя воняет… - говорит он через дверь.

 

- Какое твое дело?! Валил бы уж…

 

- Нет, тебя дождусь…

 

- Чтобы получить от меня хорошей трепки? И ты ее получишь!

 

- Идет.

 

Она видит свое отражение в зеркале. Обильные возлияния не лучшим образом сказались на ее внешности: круги под глазами, всклокоченные волосы и … предательский намек на морщины. Она закрывается изнутри, включает кран и лезет под душ.

 

Услышав журчание воды, Тура отходит от двери на кухню. Вслед за ним на кухню входит Макс, манерно приветствуя Туру:

 

- Салют любопытным Шахматным фигуркам!

 

Тура с мальчишеской ненавистью наблюдает, как Макс, насвистывая легкую мелодию, варит себе кофе в турке. Кофе готов. Макс наливает в чашку, ставит на стол. Садится. Берет из сахарницы кусочек сахара.

 

- Все, мой друг в этой жизни относительно! Вот, к примеру, сахар. Сейчас он белый. А теперь….

 

(Он мочит слегка кубик сахара в кофе, белый кубик вмиг впитывает в себя кофе и темнеет).

 

- А теперь он черный. Но это тот же самый сахар…

 

Пальцы Макса разжимаются. Бульк! И кубик сахара тонет в кофе. Тура берет его чашку и наливает ему на рубашку. Макс обжигается. Он соскакивает с места и хватает за грудки Туру.

 

- Это был Версаче, деревня!

 

- Была белая рубашка. Стала темная. Но это та же самая рубашка. Привет от шахматных фигурок, – сквозь зубы шипит Тура. Они какое-то время стоят, схватив друг друга за грудки. Первым разжимает руки Макс.

 

- Ну вот, рубашку испортил. Придется ехать переодеваться, - говорит он и уходит.

 

Входит Моисеич.

 

- Что это Макс выбежал из дома, как ошпаренный? Говорит он, наливая себе чай. В его тоне слышен легкий вызов. Старик садится с чашкой за стол и выжидающе смотрит на Туру.

 

- Версаче испортил. – отвечает Тура.

 

- Аа. – сочувствующе произносит старик и с шумом начинает мешать в чашке несколько кубиков сахара. Тура смотрит, как вертятся и тают в янтарной жидкости сахарные кусочки.

 

- А хотите, я вам кровать детскую разберу! – вдруг предлагает Тура. Старик от неожиданного поворота даже чуть не обжигается чаем.

 

Она выходит из ванной с тюрбаном из полотенца на голове. Слышит железные стуки и идет на шум. В комнате Моисеича Тура разбирает старинную детскую кровать. Он убирает вторую спинку и ставит разобранные части ребром к стене. Освобождается много места.

 

- Что это вы тут шумите? – недоуменно спрашивает Биба. Она удивлена, увидев, как запросто, словно давнишний знакомый, Тура хозяйничает в доме старика и что старик этому только рад. Моисеич поворачивается к Бибе и радостно говорит:

 

- Дитятко, смотри, сколько места! И на балкон можно теперь отсюда пройти!

 

18.

 

Тура сидит в ее комнате за компьютером.

 

- Но за свою пионерскую выходку трепку ты получишь все равно! - она наливает себе чай кричит ему через стенку.

 

- И давно это у вас? – тоже кричит Тура.

 

- А тебе то что?

 

- Конечно, я могу понять тебя… Ты здесь одна в чужой стране, в чужом городе… Тебе одиноко и ты могла купиться на байки этого альфонса… Но ему же нравится «Чай вдвоем»! …

 

- Я уже большенькая девочка и знаю, что детей не аисты приносят. А что до его увлечений…, каждый волен с ума сходить по-своему… - с чашкой чая она входит к себе в комнату и говорит уже тише.

 

- И то правильно, может и мне устроиться к вам на работу? Возьмете? – он поворачивает в ее сторону голову, спрашивает и снова утыкается в монитор компьютера.

 

- Хм, спрашивай у Гены. – хмыкнув отвечает она и отпивает обжигающе горячий чай.

 

- Спрошу. И к тебе теперь буду приходить я, а не он. – говорит он. От этих его слов, она поперхнувшись чаем, начинает откашливаться.

 

- Как самоуверенно. Зачем я тебе нужна? Я черная. Я старше тебя… - произносит, наконец, она.

 

- Макс тоже не твой ровесник. – он разворачивается к ней всем корпусом, продолжая сидеть за компьютером и с вызовом смотрит на нее так, что она отворачивается.

 

- Ну, он – другое дело. Он меня никогда не полюбит, и я его тоже. Мы просто встречаемся. От одиночества, как вы правильно заметили. И потом, мы с ним в чем-то похожи. Наплевали на условности и живем как кошки… Главное условие – не любить и не привязываться. А что, зато все по-честному. Потому, что нам надоели эти псевдо пуритане – моралисты, толкующие о нравственности и чистоте, а на деле оказывающиеся грязными извращенцами или тихими подонками…. – она ставит недопитую чашку на стол и начинает сушить феном волосы.

 

- Жалко мне вас. За что же вас так наказал бог? - Тихо произносит Тура и закуривает.

 

Она выключает фен. Не расслышав, она удивленно смотрит на него, но решает не переспрашивать.

 

- Ну, кошки, так кошки. Я вот тоже тебя не полюблю. – вдруг продолжает он, - Я буду встречаться с тобой, пока мне не исполнится тридцать, потом женюсь на какой-нибудь синеглазой Марфе и уеду с ней жить в деревню.

 

- Слушай ты…, мальчик из церковного хора! Вали давай со своей проповедью в свой монастырь!

 

Она резко вырывает штепсель из розетки, бросает фен на кровать и направляется в его сторону. Он тоже встает и хочет дотронуться до ее рук, она их одергивает и указывает на дверь.

 

- Ну прости, не сердись. Я хочу быть с тобой. Здесь. Мне приснилось, что люди – ангелы с ампутированными крыльями. Странно, да?

 

- Что ж тут странного: тем, кто рождается крылатым, их отрезают еще в роддоме, как рудимент. А тебе, похоже, удаляли хвост! – язвит она.

 

Котенок в это время начинает беспокойно мяукать. Тура берет его на руки и говорит:

 

- Он хочет какать. Есть старые газеты?

 

- Вот еще одно наказание мне на голову! У телефона на тумбочке! – она выпроваживает его с котенком из комнаты и закрывается, хлопнув дверью. За дверью слышно, как он разрывает газету на мелкие кусочки и что-то говорит котенку. Через некоторое время, услышав шум спускаемой воды и открываемого окна, она выходит из комнаты.

 

- Мы больше не будем гадить! – говорит Тура, увидев ее.

 

- В вас это заложено. Природой. Будет лучше избавиться от вас обоих сразу. Пока не привыкла. Вон бог, а вон порог.

 

Сказав, она садится за стол. Чай уже остыл. Наступает неловкая пауза. Котенок запрыгивает к ней на колени и начинает ласкаться, тычась мордашкой в ее руки. Она гладит по шерстке, приговаривая:

 

- Серая такая, как мышка. Ну, что, кошка, будешь ты теперь у меня Мышкой. Мышка, Мышка, кис-кис!

 

- Конкретное прозвище для кота. Как деталь компьютера - довольный, отзывается Тура.

 

19.

 

Она приходит домой после работы и видит его у себя в комнате. Она удивлена его настырности.

 

- Если ты у нас работаешь и дружишь с Моисеичем, это еще ничего не значит!

 

- Ну что ты меня гонишь, я же сказал, что буду с тобой.

 

- Что-то не заметно, что ты воспылал ко мне страстью.

 

- Я же ведь ухаживаю за тобой. Комп вот твой наворачиваю…

 

- Я не просила тебя об этом!

 

- Я тебе ввел такие мощные программы. У тебя есть трехмерная анимация. Вот, словари тебе. Вот видеокарта. Вот, я тебе ввел еще звуковые программы. Ты можешь спеть песню, записать и отредактировать свой голос, добавить реверберацию… вот, смотри…

 

- Но всего этого мне не нужно, я работаю только в Word.

 

- Ну и купила бы тогда себе печатную машинку.

 

- Слушай, может быть тебе просто нужен мой комп?

 

- Ну, скажешь тоже… Кстати, я тоже купил себе комп. Давай завтра сходим куда-нибудь. Обмоем мою первую зарплату и мой комп. Я угощаю.

 

- «Восточную сказку» слабо?!

 

- Почему туда?

 

- Там дорого и там есть кальян. – с вызовом отвечает она, - а не осилишь, так и не суйся ко мне!

 

Она выпроваживает его из дома и закрывает за ним дверь. К комнате звонит ее сотовый телефон. Она бежит в комнату, долго роется в сумке, пока находит трубку, прикладывает к уху.

 

Голос Туры:

 

- Ну, кальян, так кальян. А что это такое?

 

Биба бросает телефон на кровать.

 

20.

 

Они в кафе. Биба не смотрит на Туру, насаживает на шланг кальяна свой мундштук и с удовольствием затягивается и выпускает изо рта струйкой дым.

 

Тура достает свои сигареты. Она с вызовом смотрит на него и качает головой.

 

- Здесь это не принято.

 

- Не буду я курить эту дурь. Один раз попробовал… я курил косяк. Приход от него был у меня какой-то неправильный. Мне казалось, что я маленький пацан и меня собираются отхлестать. Я забился в угол и плакал. Я не люблю наркоту.

 

- Здесь только табак, а дурь, как ты ее называешь, не для детей. Не нравится, никто тебя не держит.

 

Тура смотрит на нее как обиженный ребенок, потом переводит взгляд от нее в зал. Все как в восточной сказке - сладковатый аромат табачного дыма окутывает полумрак уютного зала, светильники освещают небольшое пространство над столами. По углам на резных топчанах, на атласных подушках возлежат другие посетители, тоже потягивая кальян. За ними ухаживают девушки, в нарядах «Тысячи и одной ночи».

 

К Бибе подбегает девочка подросток в ярком наряде восточной красавицы. Она целует Бибу.

 

- Здравствуйте, Эльмира эже. Давно вас не было.

 

- Привет, Фатима, да вот замоталась с делами. А ты сегодня такая красивая.

 

- Танцую танец с ножами. Так волнуюсь! Ой, сейчас мой выход. Ну, я побежала. Еще увидимся?

 

- Конечно. Ну, удачи тебе, беги!

 

Девочка мотыльком упархивает за занавес. Звучит восточная мелодия. Небольшая сцена у стены напротив щедро залита светом. На ней танцует Фатима восточный танец с ножами. Изгибы ее тонкого тела и гибкие волнующие движения, дрожание украшений из монет на ярком костюме притягивают взор.

 

- Злая ты. – говорит он ей.

 

- Я к тебе не навязывалась, – отвечает она и отворачивается и смотрит на танцующую девочку.

 

- Ах, значит вон оно как?! так значит! Ну и хорошо, ну и ладно! – отвечает он и встает со стола.

 

- Эй, ты куда? А платить кто будет? – говорит она ему.

 

- Я покурить. – не смотря на нее отвечает он и уходит.

 

21.

 

Никто, кроме хозяина кафе, уже седеющего татарина, не обращает внимания на вошедшего лысого парнишку в короткой кожаной куртке с массой железных молний. Он заказывает пива и остается у стойки, озираясь вокруг.

 

В зале не так много народа. Парень быстро выпивает свое пиво и, рассчитавшись, покидает кафе. Это настораживает хозяина. Но он, тряхнув головой, прогоняет ненужную мысль. Рядом стоит у открытого окна стоит Тура и курит. Татарин говорит, глянув на него и ища в нем понимания:

 

- Совсем сдаю, боюсь теперь каждого безволосого. Может это просто призывник.

 

- Может… - неопределенно отвечает Тура. Татарин улыбнувшись в ответ, принимается снова стучать по клавишам калькулятора.

 

22.

 

В окна летят камни, бутылки. Тура хватается за голову и падает. У него по виску течет кровь. Все происходит так неожиданно. Увидев, как упал Тура, Биба соскакивает с места и бежит к нему. Вмиг восточная сказка превращается в хаос. Сыплются стекла, гаснет свет, зал наполняется криками, визгами… холодный ветер врывается в этот уютный еще минуту назад мирок. Толпа скинхедов врывается в зал, круша все на ходу, они стремительно проходят к сцене. Один из них хватает девочку. Пока люди успевают опомниться, другие скины наносят ей удары ножами. На ее лице недоумение и страх сменяются гримассой боли и она сникает. Скин отпускает ее, она мешком валится на пол. На них бросается татарин. Они выволакивают его из кафе.

 

23.

 

За разбитыми окнами слышится улюлюканье, крики восторга и торжествующие голоса:

 

- Вот вам желтый рай, узкоглазые!

 

- Валите в свою Азию, чурки!

 

Татарин плачет и говорит им:

 

- Она же совсем девочка еще!

 

- Это чтобы тебе неповадно было. Ты в этом виноват, понял! Корни пустить тут решил, получай теперь!

 

- Побойтесь Аллаха! Зачем убивать!

 

Его хватает за грудки один из парней, злобно шипит ему в самое ухо:

 

- Ещё чурбан вонючий будет здесь хлебальник свой раскрывать. Аллах повесился, гнида! И ты вешайся; не долго осталось! – С этими словами, он плюет ему в лицо, затем бьет по животу. Тот падает и корчится от боли. Под торжествующее улюлюканье толпы, парень мочится на лежащего.

 

24.

 

Воцаряется какая-то скорбная суета. Официантки, зябко кутаясь в скатерти, ходят по залу и собирают уцелевшую посуду. Под их ногами противным скрежетом трещат осколки. Ветер колышет шторы осиротевшей «Сказки».

 

Биба в шоке от увиденного, сидит на корточках, зажав рукой рану на голове и плачет, увидев, как выносят на носилках окровавленную Фатиму. Тура приходит в себя. Они спешат покинуть это место.

 

25.

 

Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. Биба и Тура идут к ней. Их замечают скинхеды, собравшиеся было уезжать на своих мотоциклах. Один показывает на них и говорит:

 

-            Глядите-ка, сладкая парочка!

 

Толпа скинхедов устремляется в их сторону. Их окружают.

 

Мотоциклы преграждают им путь. Они бегут. Не разбирая куда, они сворачивают на какие-то улочки. За ними несутся на мотоциклах. Наконец, они оказываются в тупике среди гаражей. Фары слепят им глаза, сощурившись, они вглядываются вперед. Оттуда раздается голос:

 

-            Че братан, совсем башню снесло, чурок клеишь?

 

-            Да что с ним говорить! Значит он тоже чурка!

 

Прижатые к стене, Биба и Тура испуганно озираются по сторонам, пытаясь вглядеться сквозь слепящий свет фар.

 

-            Давай, брат, это твое крещение. Там не смог, прощаем. Не ссы, давай! Эти твои. – говорит вожак молоденькому скинхеду. Это сосед Туры, Аркаша. Он растерян и зол. Он узнал соседа и стоит чуть не плача, не в силах поднять руку на него. Вожак вкладывает ему в руку камень. Парень с камнем еще стоит в растерянности. Его подбадривает и подначивает толпа скинхедов сзади. Не выдержав напряжения, парень с диким криком бросает камень в сторону Туры. Камень попадает ему в плечо. Охнув, Тура падает. Тут же под дикие крики скинхедов дождем летят на Туру и Бибу камни, бутылки, мусор… Биба тоже падает. Они лежат, схватившись за головы. Тура пытается собой закрыть Бибу.

-             

Наконец раздается сигнал милицейской машины, и скинхеды оставляют их. Полоснув напоследок фарами мотоциклов по лежащим жертвам, они уезжают прочь.

 

26.

 

Глубокая ночь. В комнате Бибы горит свет. Она обрабатывает йодом его порезы на руках и лице, слегка дует на них и заклеивает пластырем. От каждого ее касания парень вздрагивает, словно его бьет током и испуганно смотрит на нее. Она поднимает на него глаза, полные слез. Лицо парня покрыто синяками, одежда выпачкана и изорвана. Опухла кисть его правой руки. У Бибы тоже изорвана одежда, волосы всклокочены. Она осторожно касается его плеча губами. Оно опухло и покрылось синюшным пятном.

 

- Давай скорую вызовем, вдруг перелом – говорит она.

 

- А, фигня, на мне, как на собаке… - отвечает он и отдергивает руку. Голос его становится низким, в горле першит. Он откашливается и встает с места, но от неловкого движения опрокидывает банку с вареньем. Она смотрит на него глазами, полными слез. Он утешая, робко целует ее.

 

Варенье медленно расплывается на поверхности стола...

 

Их взгляды встречаются. Он сильно сжимает ее в своих объятиях, она касается щекой его разгоряченного лица. Ее пальцы купаются в копне его русых волос. Они целуются.

 

27.

 

Моисеич сидит на кухне, прислушиваясь к возне за стеной. Вдруг, на какое-то время все замолкает, и через минуту раздаются совершенно другие, ранее не знакомые старику звуки. Это затрещал модем. Он догадывается, что они могут принадлежать этой адской машине – компьютеру.

 

Любопытный старик приоткрывает ее дверь и видит: Голый Тура с повязкой на плече сидит спиной к нему за столом у компьютера и одной здоровой рукой щелкает по компьютеру. Под его пальцами сухими щелчками начитают трещать кнопки клавиатуры. Он входит в Интернет.

 

Она стоит рядом и смотрит на него, опершись рукой об стол. Чуть сдвинув локоть, она попадает в сладкую лужу.

 

- Ты разлил мое варенье, - говорит она.

 

- Не переживай, я привезу тебе другое. – отвечает он, не отрываясь от монитора.

 

- Такого не привезешь. Такая облепиха растет только на Иссык-Куле.

 

- Здесь есть все. Это же Москва. Ты спи, спи.

 

Она хочет пройти в ванную и, открыв дверь, видит Моисеича, который, склонившись, наблюдает за ними в щелочку двери. Старик приподнимается, улыбнувшись сконфуженно, плетется к себе. Биба, опешив от неожиданности, снова закрывает дверь.

 

28.

 

В городе уже властвует атмосфера новогодних празднеств, хотя до них еще далеко. На площади устанавливают огромную елку. Деды морозы от разных фирм бойко рекламируют новые возможности сверхумной техники. За прилавками, белозубо улыбаясь, торгуют Снегурочки. Вовсю корчит рожи Новый год в образе какого-то очередного зверя.

 

Тура и Биба гуляют по ГУМу. То, что случилось тогда в «Восточной сказке» сблизило их.

 

К черту условности. Главное, он рядом! – думает она, с удовольствием ощущая свою маленькую руку в его большой и крепкой пятерне. Она протягивает ей маленькую безделицу, китайский брелочек – фонарик.

 

- Зачем он мне?

 

- Я тоже себе купила. Смотри. Это чтобы в темном подъезде мы не потерялись.

 

Они смеются, они счастливы.

 

28А.

 

Вечер. Улица. Тротуар. Они идут и балуются, светя друг друга светом маленьких фонариков. Она все держится за его руку, все прижимается к нему. Они даже не замечают проезжающий мимо КАМАЗ. Поравнявшись с ними, машина немного притормаживает и тихо едет по дороге. Водитель КАМАЗа удивленно смотрит на эту странную парочку и тихо едет за ними. Они не замечают ничего и входят в свой подъезд. Водитель удивлен увиденным. Машина еще стоит какое-то время у подъезда. Водитель напряженно о чем-то думает. Потом резко давит на газ и уезжает со двора. Это брат Туры.

 

29.

 

Уже поздно. Моисеич у себя кормит кенаря и слышит, как они входят, пытаясь не шуметь.

 

30.

 

У Бибы это получается плохо. Несмотря на ее маленький рост, шаги ее тяжелые. Туру же практически не слышно. В его натуре есть что-то кошачье. Тихая поступь, пристальный взгляд зеленых глаз.

 

Тура установив оперативку, еще какие-то программы и перезагружает комп. Она подходит к нему и обнимает. Мышка от компьютера сваливается со стола и болтается, повиснув на шнуре. Мышка, дремавший до этого в ее постели, увидев красный свет болтающейся штучки, спрыгивает с кровати, и, прижав уши, стремглав набрасывается на мышку. Странная несъедобная вещица все время ускользает от зверька. Котенок начинает играться с ней.

 

29 (продолжение)

 

Глубокая ночь. Тишина. Старик спит на диване. Вдруг кенарь встрепенувшись, начинает метаться в клетке. Старик вздрагивает и просыпается. Из ее комнаты еле слышно доносится гул процессора и стрекотание модема. Старик встает, в полумраке не может найти тапки, шлепает босиком к Кондрату.

 

- Чего ты испугалась, душа моя, это всего лишь техника, - ласково говорит он и, похлопав по клетке рукой, накрывает ее платком.

 

31.

 

Утро. Моисеич с шумом размешивает чай, устраивая в стакане бурю. Она стоит к нему спиной и смотрит в окно на то, как Тура проходит мимо Уголовного розыска и скрывается за углом.

 

- От умной техники сплошные неприятности – прерывает молчание старик. - Люди хотят сделать жизнь проще и все усложняют.

 

- …? – она, оторвав взгляд от окна, поворачивается к нему, готовая стойко выслушать его обвинения в безнравственности.

 

- Это все бесовское. Господь создал только человека и природу. Все остальное – цивилизация, города, законы… дело рук дьявола, – продолжает старик.

 

Биба, не зная, к чему он клонит, решает послушать его дальше.

 

- Соседке дочка прислала из Германии говорящий утюг. Так она чуть не обожглась об него. Техника то вражеская лепечет что-то не по-нашему и плюется кипятком…

 

- А, ну надо было перевести инструкцию и следовать ей.

 

- А ты слышала, нашему олигарху подарили не потеющую рубашку, а через нее оказалось можно следить за ним? А дети?! (Моисеич повышает голос) Ты видишь на улице детей?! Их нет! Они в этой, как ее, - «Матрице»! Привыкают убивать! Я видел, как они играют! Там их убивают, но у них оказываются еще жизни. Раньше говорили у кошки девять жизней, теперь вот у этих терминаторов. Но жизнь-то настоящая одна!

 

- Моисеич, вы против прогресса? – хитро прищурившись, спрашивает она.

 

- Продай ты эту чертову технику. Не к тебе он ходит, а к ней – выпаливает Моисеич и, словно испугавшись сказанного, уходит, так и не выпив чаю.

 

Она остается стоять в недоумении уставилась на его стакан. Чаинки в янтарной воде кружатся, медленно опадая ко дну... От чая поднимается легкая струйка пара... Детей на улице нет. За серым забором маршируют уголовники.

 

32.

 

Вечер. Комната Бибы. Она сидит за компьютером и печатает сценарий. Раздается звонок телефона. Она берет трубку. Голос Туры:

 

- Это я, привет. Не приду сегодня. Но завтра мы с тобой покатаемся на «огромной машине с мощным двигателем».

 

- Это на трамвае что ли? – спрашивает она, оторвавшись от компьютера.

 

- Нет, на КАМАЗе. У меня брат приехал с рейса.

 

- А ты умеешь водить?

 

- Обижаешь, я из семьи шоферов. У меня сейчас брат дальнобойщик. Отец на него не нарадуется, пошел по его стопам, не то, что я – оболтус. Я не люблю водить, но умею. Ну, так как?

 

- Заметано! Завтра катаемся на КАМАЗе.

 

33.

 

Утро. Она спешит к метро. Опаздывает на работу. Ее догоняет незнакомый мужчина и хватает за локоть. Она от неожиданности смотрит на него испуганно. Он продолжает крепко держать ее и говорит:

 

- Слушай ты, чурка недоделанная. Чтобы отстала от моего брата, поняла! Не вздумай морочить ему голову. Убью.

 

Он с силой отталкивает ее от себя и уходит прочь. Она пятится и делает несколько шагов назад и так и остается стоять по щиколотку в луже.

 

34.

 

За окном накрапывает мокрый снежок. На душе неуютно от ожидания и непонятного предчувствия… она бросает о стену теннисный мяч и снова ловит его. Снова бросает и снова ловит. В глазах задумчивость. Она открывает окно и стоит, вдыхая влажный холодный воздух, когда у серых стен за окном останавливается красный КАМАЗ. Она быстро надевает свои желтые ботинки, и, схватив куртку, выбегает из дома.

 

35.

 

Они сидят в кабине КАМАЗа.

 

- Я волновалась за тебя, у тебя телефон не отвечал. На работе тебя потеряли. Предупредил бы хоть… Ну, трогай, – говорит она, поцеловав его и ерзает, поудобней располагаясь на сидении.

 

- Брат попросил съездить с ним на Н-ский завод. Загрузились техникой для электростанций. Завтра повезем куда-то. Хочет, чтоб я с ним ехал. Я уже взял отпуск за свой счет. Заказов на студии пока вроде нет.

 

- А я себе места не находила, думала всякое…

 

Он сидит, держась двумя руками за баранку. Голова его опускается на руль. Он вспоминает недавнюю ссору с родными.

 

36. (Флешбек)

 

Вся семья в сборе. За столом сидят трое мужчин. Отец, брат и Тура. Мать встречается с ним взглядом, осуждающе смотрит на него, качая головой, и тяжело вздыхает.

 

- Нет, ты это дело брось, слышишь!.. – говорит отец после долгого молчания.

 

- … и главное кто?! Потомок генерала Ермолова! – возмущенно продолжает брат.

 

- Своих что ли баб нет?! Если у тебя с этим проблемы, ты только скажи!...

 

- Ээх! – снова отчаянно вздыхает мать.

 

- Да ну вас! – Тура соскакивает с места, от невозможности слушать нотации больше и уходит. Семья продолжает сидеть, как сидела. Хлопает входная дверь. Мать начинает плакать.

 

35 (Продолжение)

 

Снова салон КАМАЗа. Тура поднимает голову. Взгляд у него теперь чужой.

 

- А ты не думай обо мне никак, … а то привяжешься еще.

 

- Как это без привязанности, разве можно любить, не привязываясь?

 

- Слушай, не хочу выглядеть перед тобой ублюдком, но я тебя предупреждал… Относись ко мне как к Максу и всем другим любовникам, с кем ты спала… - сказав, он включает зажигание. Эля даже вздрагивает от неожиданности.

 

- Твой брат? – делает она осторожное предположение.

 

Мотор даже не успевает завестись нормально. Он снова выключает зажигание и продолжает:

 

- Мои тебя все равно не примут. Никогда.

 

- Потому, что я старше тебя?… или потому что азиатка?

 

- Послушай, не нами все это придумано … – он опять включает зажигание. Гул мотора врывается в тишину.

 

- Но мы же современные люди… - слова эти растворяются в гуле мотора.

 

Снежинки падают на лобовое стекло и тут же тают. Тура включает дворники. Противно скрипит резина о стекло. На очерченном веером стекле снова и снова появляются маленькие капельки. « Я тоже предупреждала, что могу полюбить, разве мои чувства не берется в расчет? И что с того, что я – старая … Азия. Я же люблю тебя и ничего взамен не требую…» - хочется ей выпалить одним махом, но вместо этого тихо произносит:

 

- Я продала компьютер.

 

- Как? – он снова выключает мотор и, резко развернувшись в ее сторону, смотрит на нее.

 

- Просто, мне нужны были деньги.

 

- Ты мало зарабатываешь? Спросила бы, в конце концов, у меня! – Тура пытается казаться спокойным, но не может.

 

Она молчит. Он тоже замолкает, нервно стуча пальцами по баранке.

 

- А я его наращивал… Старался для тебя…

 

- Для себя ты старался. Ты встречался со мной только из-за компа…

 

- А на что ты надеялась?! Не будь такой наивной! – вдруг срывается он.

 

- Хватит! – кричит она. Наступает невыносимая тишина.

 

Они сидят, молча, думая каждый о своем. Дворники продолжают стирать снежинки с окна. Проезжающие мимо машины, слепят фарами. Их лица то появляются, то исчезают в глубокой темноте….

 

- Послушай, - вдруг прерывает она молчание, - Давай хоть этот Новый год проведем вместе. Оставим пока все как есть. Я не выдержу еще одного одинокого Нового года.

 

- Мне пора ехать, - сухо отвечает он.

 

Снова наступает молчание. Тура не выдержав, включает магнитофон.

 

В тишину врывается отчаянная залихватская песня группы «Ленинград» - «Терминатор». Биба вздрагивает, смотрит на него. Ей вдруг кажется, что за всем этим она наблюдает со стороны, откуда обрушиваются мокрые снежинки на стекло. Она спрыгивает из кабины и бредет домой, оставляя на свежем тонком снегу черные следы.

 

37.

 

В лифте нет света. Она ощупью нажимает на семерку. Дверь с треском закрывается, словно опускается лезвие гильотины, отсекая от ее души что-то очень важное. Становится темно. Совсем темно. Она начинает биться и кричать в тесной темной кабинке лифта. Она кидается от стены к стене, царапает ногтями пластик отделки, валяется на полу и стучала кулаками об пол. Зажатый тесным пространством лифта, ее рев многократно приглушенный, отдаленно разносится по лестничной клетке. Дверь открывается внезапно. И так же внезапно проходит истерика, остается только ощущение выстуженности внутри.

 

38.

 

Эля входит в квартиру. Сразу же потянуло сквозняком. Она вспоминает, что выбежала из дома, не закрыв окна. Котенок жалобно мяукает. Он висит на подоконнике, цепляясь когтями за тонкие шторы. Она берет на руки котенка и захлопывает окно. Идет к дивану. Садится. В зеркале она видит свое отражение. С каким-то неживым удивлением рассматривает себя. Она уже не выглядит моложе своих лет. Вместо озорных карих глаз на нее смотрят глаза цвета хаки.

 

39.

 

Старик сильно возбужден. Он сидит у порога, когда Биба выходит из комнаты, сует ей письмо от дочери.

 

- Вот, приехать к ним в гости зовет. Я уже купил билет до Питера, вещи вот упаковал…, и такси вызвал.

 

Биба разворачивает письмо, тупо смотрит на лист и думает о своем.

 

- Да что же он не звонит, окаянный! – кричит вдруг дед и подбегает к телефону. Биба вздрагивает от его крика. Он, извиняясь, обнимает ее и продолжает:

 

- Ты знаешь, ведь я ее не воспитывал, не видел, как она росла, не кормил из ложки, не покупал ей игрушек, не мазал зеленкой ее ранки на коленках... Я вообще был никудышным отцом, а потом бросил их. Стал ей никем и особо не переживал из-за этого. Я был увлечен только собой: своим успехом в театре, у женщин…, мне казалось, семья мне мешает жить. Мы с ее матерью расстались, когда дочка была совсем малюткой… Я так перед ней виноват! Ей конечно ни к чему мое позднее раскаянье. Это, наверное, нужно мне… Страшно умирать одиноким.- говорит он скороговоркой.

 

- И жить… – вдруг говорит она.

 

Тут только старик замечает, что она стала какой-то другой. Он целует ее в лоб, и, похлопав по плечам, говорит:

 

- Ну, ну, ну… Все будет хорошо. Все - к лучшему.

 

………….

 

Звенит телефон. Старик быстро разжимает объятия, в которых держал Бибу, и подбегает и хватается за трубку…

 

- Да! Да? Выхожу! – кричит он в трубку. Потом чуть тише, разводя руками, словно извиняясь, говорит Бибе:

 

- Такси уже ждет у подъезда….

 

Старик неторопливо поправляет галстук, надевает черное пальто и шляпу, небрежно откидывает край белого шарфа на плечо, берет трость и, как волшебник, только что показавший фокус, разводит руки в ожидании аплодисментов. (Таким строгим, высоким и элегантным она его никогда не видела).

 

- Не забывай кормить Кондрата и не пускай к нему это чудовище, - говорит он, указывая тростью на котенка.

 

Биба кивает ему, провожает до лифта и нажимает на кнопку вызова. Дверь сразу с треском открывается, словно ждала его. Старик входит в лифт, улыбается и машет ей рукой на прощание. Дверь захлопывается, и лифт гудит как мистические жернова, перемалывающие человеческие жизни.

 

- Я вас люблю, Моисеич, приезжайте скорее! – почему то кричит Биба вслед лифту, наклонившись с перил вниз. Там железным лязгом, захлопывается дверь.

 

40.

 

- Куда мы едем? – спрашивает Тура у брата.

 

- Токтогульская ГЭС. Это в Киргизии. Мы едем в самое сердце этой гребаной Средней Азии, браток! – парирует Виталий, брат Туры, широкоплечий коренастый мужчина средних лет. У него простодушное лицо дальнобойщика. (В сущности, нормальный добрый малый с нормальным обывательским мировоззрением, по-своему нормальной железной логикой, в которой мир, сообразно воспитанию его, поделен на своих и чужих).

 

– Ты что это так повелся? Азия, брат, это тебе не хухры - мухры! И люди там как и везде. У меня там много друзей. Завгар в Токтогулке – душа – человек!

 

- А что ж ты тогда против Бибы взъелся?! Может быть, у меня с ней серьезно.

 

- Послушай, ну как ты не поймешь: наш мир, как шашки-шахматы: есть белые клетки, есть черные… и никуда от этого не денешься. И лучше для тебя, если ты заводишь серьезные связи только в своем мире. Поверь мне – меньше проблем.

 

- Белый, черный… - Ты же сам говоришь, люди как и везде… Друзей, говоришь, много…

 

- Не придуривайся. Ты и сам сечешь, в чем прикол. Так ведь? Это называется, дружить на расстоянии: «привет, дос*, - пока, дос» и все. А родниться – брататься, это уже слишком… Ты меня понял? И мой тебе совет, кончай кадрить обезьян.

 

- У нас в семье вроде так: ты добрый и надежный, я зануда и эгоист…

 

- Ну?

 

- А если не в семье? Кто ты?

 

- Как кто? – русский человек! Гражданин России – с гордостью стуча он себя в грудь, говорит он, - А что, что-то не так?

 

- Все так. Но я не о том….

 

- Ну, и о чем же?!

 

- По понятиям. Как пахан говорит. Кто ты?

 

- Ну, ты и философ! Ишь, загнул! Откуда я знаю? – теряется Валера, потом его словно осенило: - Для тебя, сосунок, я – твой братан! Надежный тыл!

 

- А я думаю, пора менять ярлыки…

 

- Че-е-во?

 

- Это я так, к слову. Не обращай внимания. Секи прикол и все тут. – Тура отворачивается к окну.

 

Брат в недоумении смотрит на него и пожимает плечами.

 

Дорога уже весело бежит под колесами КАМАЗа. Брат включает радио на полную громкость. Из колонок в томлении романтической любви, выворачивает душу Филлип Киркоров. Тура закрывает глаза.

 

41. (Флешбек)

 

Обнявшись, они лежат на диване и кормят друг друга сливами.

 

- Нет, честно! Монтажером быть не хочешь, оператором тоже… Тогда кем ты себя видишь?! – спрашивает она и подает ему сливу.

 

- Я , может быть, программист или хакер, – отвечает он и выплевывает косточку в чашку. Она смеется.

 

- Во-о-от! А все говорил, «Я плохо учился, я никудышный»! …

 

- Нет, я серьезно. Я словно чувствую ее, ну технику эту. Могу разгадать любые программы, открыть любые пароли, войти в любые системы. Для этого мне нужно только время.

 

- И компьютер?

 

- И компьютер конечно же.

 

- И Интернет?

 

- И мощная машина. Этакая стерва навороченная. Ты ее разгадываешь. И чем больше узнаешь о ней, тем она становится тебе дороже… - Он даже привстает от возбуждения, его словно подменили, он увлеченно и страстно мечтает о возможности работать на суперкомпьютере, да еще и с выделенной линией…

 

- Э, да ты просто бредишь силиконовой долиной, как Буратино полем чудес! Ты просто Бил Гейтс доморощенный!

 

- Если бы эти буржуины не придумали Windows, Internet, это сделал бы я. Но я, может быть, раскопаю в ней что-то другое. Вот, Бил Гейтс, скажем, был ее первым мужчиной, скажем так. А я еще молодой и неопытный. Но я дерзкий. И, может быть, именно мне-то она и откроется всей душой.

 

- Моисеич говорит, что нас, как на героин подсадили на цивилизацию и с каждым разом все туже закручиваются гайки. Мы думаем, что она облегчает нам жизнь, а сами становимся ее рабами. А ты говоришь о ее душе… Это же машина!

 

- Жаль…- говорит он, как-то сразу сникнув, встает и уходит, не прощаясь… Чашка со сливами падает с дивана. Фиолетовые фрукты разбегаются по полу.

 

42.

 

Биба вспоминает это и от отчаянья не находит себе места.

 

«Он хотел сказать: «Жаль, что ты меня не понимаешь» - домысливает она. - «А я его не поняла, я его так подло обманула. Я не помогла ему. Он нуждался во мне, а я?!»

 

Она подходит к зеркалу и внимательно вглядывается в свое отражение. Трогает пальцами морщинки у глаз и снова критически осматривает на себя. Ее лицо от этого не становится моложе.

 

- Дура, – спокойно говорит она себе. – Ты – старая дура.

 

Она открывает тюбик крема, наносит его аккуратно на лицо, слегка массируя кожу. Снова смотрит на себя. Ей становится страшно от того, что она уже не чувствует себя молодой. Она выдавливает из тюбика весь крем на ладонь и размазывает его по лицу. … Уже не видно ни морщин, ни дрожащих губ, ни желтоватой кожи… только белая маска с глазами, полными слез. Мерцающей влаги в глазах становилось все больше и в следующий миг она прорывается за ресничный край и быстрым потоком устремляется по размазанной белой щеке.

 

……..

 

Она проходит в ванную комнату, включает воду и становится под душ. Крем с лица сползает шмотками, вода заглушает ее рыдание.

 

Мокрые следы остаются на пыльном полу, когда она выходит из ванной.

 

За стеной кто-то учится играть на скрипке. Монотонное пиликанье не прекращается. Она, обмотав голову полотенцем, садится на стул, обхватывает голову руками. Потом ложится на кровать и закрывает голову подушкой. Кажется, что это пиликанье у нее в голове.

 

43.

 

В дверь, видимо, звонят уже долго. Биба, наконец-то, услышав звонок, походит к двери и смотрит в глазок. За дверью стоит незнакомая пожилая женщина.

 

- Кто это? – спрашивает она.

 

- Я – дочь Изи Моисеевича, откройте, пожалуйста. – слышится раздраженный голос. Биба впускает ее. Пожилая женщина поздоровавшись с ней, подает ей руку. Биба замешкалась, но, спохватившись, крепко пожимает ее.

 

- А где сам Моисеич, простите, Израиль Моисеевич? – спрашивает Биба.

 

- Он … умер…

 

-… Как?

 

- Он так радовался, качал на коленях правнучку, рассказывал ей сказки, гулять водил… А в тот вечер он и сам разыгрался как маленький. Ему так понравились ее лега… Он ползал на коленях, строя с ней игрушечный город. Внучка моя визжала и от удовольствия хлопала в ладоши, потом подбежала и расцеловала его, а он расплакался. «Это от счастья!» - сказал он, извиняясь, и попросился лечь пораньше. Утром он не проснулся.

 

- Когда это было?

 

- Неделю назад.

 

44. Флешбек

 

Биба вспоминает, что как раз в прошлую субботу, в тот самый день, она не доглядела за Мышкой, и та устроила охоту на Кондрата. Клетка упала с комода и кенарь вылетел и стал летать по комнате. Потом он сел на вешалку, где висела джинсовая куртка старика, и впервые за все это время … запел.

 

Биба, выпроводив котенка в другую комнату, долго слушала его пение, а потом, когда хотела поймать кенаря и снова посадить в клетку, птичка выпорхнула в форточку. Она уж и не знала, как будет извиняться перед стариком.

 

Сходила даже на днях в зоомагазин, но не нашла там подходящей птички.

 

- Канарейки будут после Нового года. Может быть, купите попугайчика? - спросила тогда продавщица, и это прозвучало для Бибы как оскорбление.

 

«Когда запоет Кондрат, я умру от счастья» - вспоминает Биба слова Моисеича, ставшие теперь, увы, его пророчеством.

 

45.

 

- Да, он был очень одинок. Он так хотел увидеть вас, но боялся…

 

- Жаль, что мы встретились так поздно… Да, еще…, - вдруг переходя на другой тон, продолжает женщина, - Мне здесь долго задерживаться незачем. Я должна продать эту квартиру. Новый год хочется провести вместе с семьей. Это все-таки семейный праздник. Вы должны меня понять и простить….

 

«А вы не могли сделать это после Нового года? Отца ведь похоронили…» – хочет сказать Биба, но тихо произносит:

 

- Да, конечно, я что-нибудь придумаю.

 

Потом они пьют на кухне чай. Женщина, как и Моисеич, шумно мешает в стакане сахар.

 

46.

 

Бишкек. Тура с братом идут по улице.

 

- Уже неделю торчим тут. Сколько ждать еще?

 

- Не кипятись. Снег на перевале. Тоннели замело. Надо ждать, пока не вычистят.

 

Брат заходит в одну контору. Тура остается ждать у входа. Тура стоит, вглядываясь в лица девушек. Среди них очень красивые, высокие, ухоженные. Они ходят по городу грациозно, как топ-модели на подиуме. Есть и такие как она – маленькие в потертых джинсах, спешащие куда-то… Мыслями Тура почему-то все время возвращается к Бибе.

 

Он вдруг видит Бибу. Она торопясь, идет по тротуару. Он устремляется за ней. Девушка входит в беломраморное здание библиотеки. Там, в фойе идет открытие выставки детских рисунков по сказке «Маленький принц». Биба теряется среди людской толпы. Он ищет ее, пробираясь среди людей, но ее и след простыл. Собирается выходить. На стене висит яркий плакат «Антуан де Сент Экзюпери» - кое как читает он.

 

- Хреново наверное жить с такой фамилией? – говорит он тихо сам себе.

 

- Ему уже все равно. Он умер давно. А вот сказка его до сих пор считается одной из лучших. – Слышит он голос Бибы. Он оглядывается. Перед ним стоит та девушка, за которой он вошел сюда. Но это не Биба. Он обознался.

 

- Почему? – спрашивает он.

 

- Потому что она о любви. – отвечает та. Ее окликает по имени какой-то парень.

 

– Простите. – говорит она Туре и бежит навстречу своему парню. Они счастливы и целуются, словно не виделись сто лет. Потом, обнявшись, они поднимаются вверх по широким мраморным ступеням библиотеки. Тура вздыхает, провожая их взглядом, и, когда они исчезают за рядами колонн, отворачивается и смотрит на первый же рисунок ребенка.

 

Там неумело нарисована маленькая планета. Мальчик с желтыми волосами и развевающимся шарфом, поливает розу из лейки. Он покупает книжку и выходит из библиотеки.

 

47.

 

Гуляя по городу, Тура обращает внимание, что в здесь очень много всяких компьютерных центров и Интернет – кафе. В них так же сидят пацанятки и ошалело дергают головами, пробираясь в виртуальном мире войн и таинственных миссий. Их давят машинами, они давят машинами, их убивают, они убивают… Виртуальная кровь растекается по мониторам, как настоящая. Все, как и везде.

 

На улицах так же отовсюду рекламные щиты лезут на глаза. Только вместо колокольных звонов, разносятся по округе молитвенные завывания муэдзина. Вот тебе и анаша в стаканчиках и юрты на проспектах… - говорит он себе.

 

Вечером с братом заходят в узбекское кафе. Он заказывает себе плов. Блюдо показалось ему вкусным и он просит добавки. Мужчина, подающий ему плов, улыбается и с гордостью произносит:

 

- Этот плов – дело рук великого мастера, а не какого-то простого ремесленника! Хаким акя на неделю приехал к нам из Андижана и дает нам мастер-класс. Настоящий плов должны делать настоящие мужчины!

 

Тура кивает ему в ответ и придвигает к себе душистую чашу с горой ароматного плова. Он вспоминает вечер, когда ушел, не поев ее плова. Ему становится смешно и неловко за свои нелепые подозрения, за то, что наговорил ей всякого. Брат, добродушно улыбаясь, смотрит на него.

 

48.

 

Возвращаются на пятачок, проверить машину. Курят. Соседский КАМАЗ долго трясется, потом из него, поправляя юбку, выскакивает маленькая женщина. Следом выходит русский парень. Он просит у Туры закурить. Парень сладко затягивается, выпускает через ноздри дым, и, пульнув сигарету куда-то в темноту, туда же громко кричит:

 

- Давай еще!

 

- Андрей увидит дерево с дыркой, и на него полезет! На чурку вот позарился…– шутит Виталий.

 

Андрей, светловолосый широкоплечий парень, с довольным видом закуривает следующую сигарету, ожидая, когда к нему пришлют другую проститутку.

 

- Ты, друг мой, должен усечь, выживают только те нации, которые мешали в свою кровь другие гены. Без этого нация просто вымрет. Вот возьми хотя бы алеутов, эскимосов там и других еще северян. Их осталось всего ничего. Они, что называется, «варились в собственном соку”. Они потеряли способность к адаптации в мире.

 

- И ты решил азиатам добавить славянского соку?!

 

- Я тоже не люблю хачиков, нигеров и всяких черножопых, но мир такой и ты не спрячешься от них за ширму. У русского народа тоже много наций, и грызться друг с другом глупо. Это не такая уж страшная проблема. Есть еще страшнее. Терроризм, наркомания, алкоголизм… Вот что разрушает нас, а не всякие там цветные!

 

- Правильно. А террористы кто? Чечены, арабы. А наркоту распространяет кто? Хачики, таджики, узбеки, афганцы. Алкоголизм - да, не спорю – это беда русских. А что остается нам, только топить горе в водке?! Но я верю, что русский народ это великая нация! – От этого спора зажигается Виталий.

 

- Фу ты, ну ты, как заговорил! Твой дед воевал с фашистом?

 

- Ну!

 

- Ну что ж ты теперь как фашист, ей богу, рассуждаешь?! – говорит Андрей, при этом добродушно похлопав его по плечу.
- Я – нормальный русский. Смешение рас - это грех перед Богом и предками. Кровь - это не пустое слово. Кровь - это деды, прадеды, великие славяне. Вот я, например - потомок генерала Ермолова, и горжусь этим! И никогда не допущу, чтобы мой сын, продолжатель рода, был полукровкой-недославянином! – не сдается брат Туры.

 

- Да хоть Колчака! Тут надо уметь различать, кто они, эти террористы, чеченцы, афганцы и прочие, и кто они, обычные люди – тоже чеченцы, тоже афганцы и прочие… Ты же не так глуп, чтобы грести всех под одну гребенку. А там, уж как бог на душу положит: хош братайся с ними, хош женись… А нашу кровь уже давно татары попортили… Не зря же говорят, сковырни русского, полезет татарин!

 

 Разгорячившись в споре, они и не замечают, как подходит полноватая женщина в псевдо турецком кожаном плаще с вульгарно раскрашенным лицом. То ли от полноты чувств, то ли от того, что тема спора ее задела, она тоже решает вставить свои пол-копейки в их спор:

 

- Ай, Славянина, Ак-кулак ты наша дорогой! Сапсем забыл что ли как вас монголы 300 лет подряд имели во все дырки? Ай, не хорошо!

 

- Да пошла ты!... – махнул Виталий на нее рукой и исчезает в темноте.

 

Следом за шумливой толстушкой шедшие две проститутки молча стоят в сторонке.

 

- Ну, все, Апашка, давай свое добро и не вякай мне тут, а то откажусь на фиг! - Андрей бросает очередную сигарету в темноту и пальцем грозит сутенерше.

 

Она замешкавшись, отвечает:

 

- Зачем так, дорогой! Зачем друг твой так говорит?

 

- Ну! - подбоченившись ждет верзила Андрей.

 

- Зачем такой беспокой?! Мы же добрые люди – кого хочешь, бери! Со скидкой бери! Хочешь двоих возьми за одну цену, другу подаришь… - лепечет она.

 

Андрей указывает на одну из девушек, сует сутенерше несколько помятых купюр и открывает дверцу своей машины, приглашая жестом пройти внутрь. Девушка в синей куртке, беззаботно улыбаясь, подбегает к нему и лезет в его машину. Он хлопает ее по заднице, и, подмигнув Туре, лезет следом.

 

Тому уже порядком надоел этот дурацкий спор и скучающим видом он наблюдает за всеми. Поймав на себе игривый взгляд и подмигивания Андрея, Тура нахмуривает брови и лезет в свою кабину. Брат открывает за ним дверцу и спрашивает:

 

- Ну, что, пойдем в гостиницу?

 

- Ты иди, я подежурю сегодня, – бурчит он.

 

- Ну, как знаешь. Вроде не так холодно… Если что, включишь печку. Это тебе на девочек и это тоже. – Он кладет на сидение деньги, несколько презервативов и уходит.

 

49.

 

Тура сует все в бардачок и ложится. Ему вспоминается Норд Ост, взрывы в метро, бессланские школьники… Кадры из Интернета были страшными. В месиве металла, кирпичей и пластика – части человеческих тел. Напуганные глаза выживших, … безутешные слезы родителей… Солдаты, несущие мертвые тела детей… Словно уснувшие, террористки – смертницы в черных одеяниях…. Кто-то из западных предлагал тогда канонизировать этих террористок как мучениц за веру…

 

В этот момент он вдруг люто возненавидел Бибу, словно все это – дело ее рук. Это чувство оказывается настолько сильным, что он испытывает необходимость немедленно увидеть ее, посмотреть в ее коварные глаза, может быть, даже задушить. Он смотрит на сотке фотографии Бибы, которые фотографировал раньше. Там она улыбается, сердится, работает… - Биба всякая. Но как неуместны и издевательскими кажутся они в свете его теперешнего настроения. Он набирает опцию «Удалить все», нажимает на нее. Все ее фотки исчезают с дисплея. От переполнявших его чувств, он даже привстает с места, зачем-то резко надевает свою куртку и открывает дверь машины. В салон врывается жесткий морозный воздух. Глубокая мертвая ночь смотрит на него безучастно.. Там, в сплошной темноте поблескивают лишь мелкие редкие снежинки, словно от скуки, сонно падающие с бездонного черного неба. Он вылезает из кабины, закуривает и в задумчивости начинает описывать круги вокруг машины. Пока он курит, ему вспоминаются ее мягкие теплые ладони. Как он, после долгой работы, любил положить свою усталую голову ей на колени. Как эти ладони нежно гладили по голове и глазам, каким умиротворенным и счастливым чувствовал он себя в эти моменты...

 

«Глупо всех грести под одну гребенку» - вспоминает он слова Андрея. Эта мысль его успокаивает. Не нужно ее душить. Нет нужды ее ненавидеть. Да и за что, собственно… Он снова достает сотку. Хочет посмотреть фотографии ее. Папка пуста. В голосовых папках сотки он находит файл с ее голосом. Она поет какую-то тарабарскую песню на непонятном языке. Он докуривает сигарету, залезает снова в машину, снимает куртку, стелет себе под голову и снова ложится, слушая ее голос. Голова его ударяется обо что-то твердое. Он нащупывает в кармане куртки книжку, купленную накануне днем. Удобно устроившись, включив свет в кабине, он начинает читать.

 

50.

 

В кабину стучат. Он вздрагивает от неожиданности. Приподняв голову, он смотрит вниз. Там стоит девчонка и зябко кутаясь в не по- зимнему тонкую куртку и шмыгая носом.

 

Тура недовольно приоткрывает дверь и спрашивает как можно развязнее.

 

- Че надо?

 

- У вас тут горел свет… Можно я переночую с вами, мне холодно.

 

- Шла бы ты домой, Пенелопа! – не желая иметь дело с проститутками, отвечает Тура.

 

- У меня дом далеко, на Иссык-Куле. И зовут меня Асель! – в тон отвечает девушка и поворачивается, чтобы уйти.

 

- Ладно, влезай.

 

Девушка оказывается моложе Бибы, но очень похожа на нее, словно это ее младшая сестра. Тура смотрит на нее и говорит себе: «Завтра же поеду к ней. До Нового года успею». От принятого решения ему сразу становится как-то легко на душе.

 

- Если хотите, то можете меня трахнуть. – Запросто, словно угощает конфетами, говорит девушка.

 

- Своей … хватает. – недовольно отвечает Тура.

 

- Одно другому не мешает, но в общем, как хотите, – она пожимает плечами.

 

- Откуда вы все так хорошо знаете русский?

 

- В школе учили. Да тут у нас почти все на русском было, а еще все кинулись изучать английский. Я тоже его немного знаю:

 

« Май нейм из Асель. Ай лив ин зе хат оф Цетрал Ейжа…» - начинает она бойко.

 

- А свой язык? – перебивает ее Тура.

 

- Немного знаю. Дома могу общаться. А куда я с ним? На престижную работу не устроюсь, писать разве что, так таланта бог не дал.

 

- А что работать не идешь?

 

- Поработала! Полгода лепила пельмени «Смак». Теперь глядеть на них не могу. А больше никуда не сунешься без образования. Да и с образованием херово. Работы у нас нет. А если есть, то зарплата - так себе…. Вот поэтому все и валят отсюда. Скоро совсем молодых здесь не останется. Одни старики.

 

51.

 

Утро. Они с братом обматывают цепями колеса, готовясь к трудной дороге через Тоо Ашу – верблюжий перевал. Тура объявляет Виту:

 

- Я домой поеду. Я уже решил.

 

- Ну ты, брат, даешь! – искренне возмущается Виталий.

 

- Мне нужно, пойми… не сердись, мне и вправду нужно.

 

- Из-за чурки этой?! … - брат встает над Турой, громко сплевывает в сторону и медленно гремит охапкой цепей.

 

- Мое дело. – тихо, но твердо отвечает Тура и тоже встает.

 

- Ты что совсем умом тронулся?! – брат закипает. Он замахивается на него цепями. Тот резко дергается в сторону.

 

- Это мое дело. – так же тихо отвечает младший брат.

 

- Во дурак! – цедит сквозь зубы дальнобойщик, - ему хоть кол на голове теши, а он все туда же – макак ему подавай!

 

- Еще слово и я…

 

- Врежешь? Ты? Брата! Из-за чурки! Пацан, ты напросишь..!

 

Тура резко бьет брата по носу. От неожиданности тот чуть не падает, качается, но остается стоять на месте.

 

- Ах ты, сучонок! Ну держись! – Глаза его наливаются кровью. Он бросается на Туру.

 

Они валятся на снег и катаются по нему, схватив друг-друга за ворот. Но вот Вит изловчившись, подминает под себя братишку и начинает душить его цепью.

 

Лицо его багровеет и вскоре он обмякает. Вит отбрасывает в сторону цепи и начинает приводить брата в чувства хорошими затрещинами по щекам. Тура шумно глотает воздух и начитает тяжело дышать. Устав, и тоже тяжело дыша, брат садится рядом на снег.

 

- Придется мне тогда здесь искать себе напарника. Я ж хотел, чтоб ты подзаработал хоть на шмотки там… А то гляди, ходишь во всем старье…. Ладно, есть тут у меня друг один. Он не откажет. – Вит встает, подает лежащему брату руку и помогает ему подняться. - Только смотри, не балуй мне тут! Просекут, что не свой, сразу через лохотрон пропустят. Ты же знаешь…

 

- Да, им палец дай, они тебе руку откусят – повторяет Тура любимую фразу брата. Брат оглядывается? Сморит какое-то время на Туру, потом махнув рукой, отворачивается и идет к машине, продолжая говорить:

 

- Здесь недалеко железнодорожный вокзал. Купишь билет и сиди там до прибытия поезда. А то заблудишься еще.

 

У машины он отряхивается от налипшего на одежду снега.

 

- Это здесь то? Город, смотри, какой маленький... – Тура, тяжело дыша, наклоняется, подбирает с земли свою шапку, обтряхивает ее, натягивает на голову и идет сторону в гостиницы за вещами. Совсем рядом с резким скрипом, тормозит КАМАЗ брата.

 

- А дома мне и дела до тебя не будет, слышишь! – кричит он из кабины и уезжает. Тура, не оглядываясь, машет рукой и продолжает путь.

 

52.

 

- Сделал, что мог. Вот ключ. Это общага завода. Комната номер сто пять, на пятом. Правда рядом туалет общий. Душ тоже рядом. Можешь завтра же переезжать. Утром пришлю студийную машину. … А может, ко мне… сразу, а?

 

- Кимулька! На фига я тебе сдалась такая…. Ты же не хочешь отравить себе жизнь. Ты же хороший. А я плохая. – отвечает она Киму, чуть не плача.

 

- А пацан этот, значит, сдался?! … - Вдруг заводится Гена. Биба вопросительно смотрит на него. Тот продолжает:

 

- Представь себя старой и жалкой рядом с ним, еще молодым, которому ты только в тягость, может это тебя остановит! … Вы же даже стареть вместе не будете!… - вырывается у Гены.

 

- А кто тебе сказал, что мы собираемся стареть?! – почти с вызовом отвечает она. Потом, вздохнув, виновато продолжает, - Прости Кимка, просто я далеко так не заглядывала.

 

- Ты думаешь, что это далеко?!... А давно ты стала красить свои …м-м… волосы? … Ах, да, я забыл, ты же дальше своего носа вообще не видишь ничего… - заводится Гена. (Он долго молчал, долго ждал… Он считал ее просто одержимым трудоголиком, которой вообще не до семейных отношений. Но он никак не ожидал, что Биба может предпочесть ему какого-то мальчишку…)

 

Он начинает трясти ее за плечи, переходя почти на крик:

 

- Если тебе этого мало, то ответь мне, как чурка чурке – в восторге он от того, что кожа у тебя другим цветом и разрез глаз не тот?! Ты знаешь о чем я! Тебе и этого не хочется понимать?!... Ты же в его жизни только интрижка!

 

- Хватит! – кричит она.

 

Он разжимает пальцы, как то нелепо дергает ими в воздухе, словно стряхивая с них что-то неприятное.

 

- Да, не хочется понимать! Я слишком долго жила без любви, чтобы из-за этих условностей отказываться от нее. – устало произносит она.

 

- Ну, как знаешь! Да, забыл сказать, скоро собираюсь жениться. – перейдя на «офисный» тон, говорит он.

 

- Это на секретарше? Что ж, милая девушка, вежливая…. Поздравляю тебя и желаю счастья. – так же тщательно улыбнувшись, отвечает она.

 

- Да!... И … по работе…. После праздников ожидается сокращение кадров.

 

- Сокращены будут два сотрудника, надо полагать?...

 

- Кризис. Сама понимаешь, студия ведь небольшая, проблемы с заказчиками…

 

- Я все понимаю.

 

- Ну, с наступающим! – чмокнув ее по щеке, он уходит.

 

Она остается стоять в маленькой прихожке, вертя в руках ключ и бумажку с адресом.

 

53.

 

Билет на завтра, на 13-30 уже в кармане. Пенелопа простужено кашляет. Он дает ей свой свитер. За это она вызывается быть гидом.

 

- Все равно мне идти некуда, – говорит она.

 

- Когда некуда идти, иди домой, – поучительно отвечает он.

 

Бишкек тоже живет ожиданием новогодних праздников. За окном маршрутки проплывают мимо здания, улицы, деревья украшенные электрическими гирляндами. Люди куда-то спешат с елками, игрушками, шампанским… Рекламных щитов и здесь предостаточно. Но он видит среди них два необычных: на одном из домов висит портрет восточной красавицы и слоган: «Здесь живет самая красивая девушка Бишкека», а на другом – портрет обычной девушки с надписью «Я люблю тебя, Айдана!».

 

- Наши олигархи с дуру бесятся. Деньги им некуда девать, а в селах люди голодают и спиваются – зло говорит Пенелопа.

 

- Может это действительно любовь? Красивый жест.

 

- Когда по-настоящему любит бедная девушка, ей лучше повеситься или утопиться в Иссык-Куле.

 

- Ну что ты так все о плохом, да о плохом?!

 

- Я тоже любила. Он ушел к той, другой. У нее своя квартира. А мне пришлось сделать аборт. Это были близнецы. Лучше бы мне не говорили об этом! На новый год им исполнилось бы 6 месяцев – полгода! А теперь я не хочу никого любить. Я буду жить как кошка, которая гуляет сама по себе.

 

- Не переживай. Не все же мужчины ублюдки.

 

- Конечно, нет. Ты вон как к своей спешишь!… Но таких как ты – раз два, и то в сериалах.

 

Туре становится не по себе.

 

- Мы расстались… Я встречался с ней … из-за компьютера, – отвечает он и она присвистнув, с удивлением смотрит на него.

 

- Ни хрена себе! Вот, тебе и герой – любовник! …Но ты же говорил, что любишь ее?!

 

- Я этого не говорил… Хотя… Это … сложно… Я до нее вообще считал, что люди не могут общаться нормально… В них нет вектора что ли… понимаешь, отношения двух людей не могут быть совершенными, как с компьютером. Там ты задаешь в Интернете четкий вопрос и получаешь всю информацию, даже больше… У него нет границ. Понимаешь… Если он еще не совершенен, его можно развивать, наворачивать… А у человека есть потолок…

 

- Значит, ты лучше бога?

 

- О чем это ты?! Бога вообще нет.

 

- Ну, типа, он создал человека несовершенным. С потолком. А человек создал компьютер, у которого нет границ в развитии!?…

 

- Когда женщина умничает – это труба! – вздыхает беспомощно Тура и отворачивается к окну. Но, не выдержав недоговоренности, он снова поворачивается к Пенелопе и продолжает:

 

- Я говорил о другом… Мне было сложно общаться с людьми. Легче – с компьютерами. А с ней мне стало легко… Сейчас… мне … ее не хватает…

 

- Ее или …компьютера?

 

- Она его продала…. Но это даже хорошо. … А то я не мог понять, я спешу к ней или к ее компу?… Да, я в два счета могу собрать такой же комп. И даже наворотить еще лучше… Дело не в этом… Может, я действительно ее…

 

- Все. Доехали. – говорит она и останавливает маршрутку. Тура пожимает недоуменно плечами, становится неловко за откровение, которое, к тому же, так грубо было прервано.

 

54.

 

- Стой, глупыш, не бойся, все будет хорошо! – поймав котенка, она засовывает его в клетку Кондрата. Котенок жалобно мяукает. За окном сигналит машина. Она хватает сумки, чемоданы, кое-как цепляет клетку и выходит на площадку.

 

Пока закрывает дверь, задевает ногой клетку и она, покатившись вниз по ступеням, ударяется где-то внизу о стену и раскрывается. От страха котенок выскакивает из нее и убегает куда-то.

 

- Мышка, Мышка, кис-кис! – зовет Биба. Котенка и след простыл.

 

Времени искать, у нее уже нет. Машина сигналит снова и снова. Кое-как разобравшись с сумками, пакетами, рюкзаком, она по лифту спускается вниз.

 

55.

 

Бишкек. Они сидят в кафе с кальяном. Днем посетителей совсем мало. Кроме них сидят еще только двое мужчин. Тура курит кальян. Табак там действительно легче и приятнее, чем в сигаретах.

 

- Ты привези ей подарок, напоминание о Родине, - предлагает Асель, затянувшись из шланга.

 

- Я знаю, что я привезу! – обрадовано говорит Тура. – То, чем славится ваш Иссык-Куль!

 

- Анашу что-ли?– обрадовавшись, говорит девушка. При этих словах глаза ее загораются. - Да, Иссык-Кульская анаша самая лучшая! Это факт. Только от нее глаза красные и у тебя могут быть проблемы на границе… Я могу быть тебе контейнером. Перевезу коробочку в себе. Ну, ты понимаешь, как… - она многозначительно смотрит на него и кокетливо дергает бровями. Он брезгливо морщится. - Ладно-ладно, в желудке перевезу!… - говорит она, снова присосавшись к шлангу кальяна.

 

- Облепиху! Дура! Ничего про анашу она не говорила.

 

- У нас есть такая загадка на воображение – «Назови, какое самое высокое растение в мире? Тополь, кипарис, или секвойя …?»

 

– Ну, сейкойя что ли?

 

- Не-е-ет! – Анаша! Только наш ганджубас может вознести тебя до самых небес! Первый раз, правда, я забыла как дышать…

 

- Ты что, долбишься?!

 

- Не-е! Наркотики – это не мое! Героин там, шприцы - мрицы… Я так сразу решила, мазаться – отстойно! Я чисто только по мастыренному кайфу прикалываюсь. Ну, иногда только молочка бешенной коровы по настроению… Кузмич, правда, уже не цепляет. От него я только хи-хи ловлю, не то, что умняк какой-нибудь. Самая крутая тема – это замутить БУЛЬБУЛЯТОР – суперпаровоз из двух пластиковых бутылок и шмаля. Ну, типа кальяна этого.

 

- Да, ты, я вижу, спец в этом деле?!

 

- Да я так, не серьезно. В любой момент могу бросить.

 

- Слушай, это не мое дело, конечно, я тебе не психолог, но дурь до счастья не доводила. Никого.

 

- Да, кончай мне тут плакаты клеить! Травка рулила рулит и будет рулить. Нам ее Природа дала, мать наша… А нарушать закон не только опасно, но и очень приятно... Давай лучше пошмалим тугезер!

 

- Говори, как ехать!… За облепихой!

 

- Что за облепихой, что за кайфом, дорога одна. Можно на попутке от старого вокзала, так дешевле. И на завтрашний свой поезд успеешь.

 

- Поехали. Сейчас. – говорит он ей, махнув официантке.

 

56.

 

При выходе из кафе, к ним набрасывается чумазая толпа детей – попрошаек. Как назло в карманах не оказывается мелочи. Асель - Пенелопа жестом показывает, что нет.

 

Один подросток, уходя, бурчит ей вслед:

 

«У, сучка, с орусом трахаешься, а для своих и мелочи жалко!»

 

Дети начинают кричать на киргизском: «Орус, Орус! Ты здесь только гость незваный! Уходи из нашей земли и забирай свою сучку! А ты сучка, русская подстилка, ты чала-орус, чала-орус!»* (полу-русский).

 

Подбегает еще один нищий с мешком, полным пластиковых бутылок. Он тоже начинает остервенело кричать, мешая русский с киргизским:

 

«Атандын озун урайын, орус, жун баш! Сасыган аккулак!* (Мать твою так, Шерстяная голова, вонючий Белоухий! – Так в Киргизии называют русских.) Клянусь Аллахом! Я проклинаю вас всех - врагов кыргызской нации! Аллаху акбар! Когда-нибудь мы освободим от вас - врагов мою землю!

 

- Везде одно и то же! – возмущается Тура, пытаясь скорее уйти от ненавистного места.

 

- Ненавидеть всегда легче, - отвечает она, и они спешат, погоняемые криками и улюлюканием бездомной детворы и бомжа, нанюхавшегося клея.

 

57.

 

Он курит и смотрит, как она голосует на дороге. Останавливается белая легковушка. Она подбегает к ней, что то говорит на киргизском водителю. Тот согласно кивает ей.

 

- Садись, поехали. – говорит она и садится на переднее сидение, рядом с шофером.

 

- Бузурманкулов Жолдошбек Карабалаевич. Полковник милиции в отставке. –

 

Большой толстый киргиз с красивым низким голосом зычно представляется, когда Тура садится в машину.

 

- Тура. Больше нечего добавить, пока. – Говорит Тура и пожимает поданную ему через плечо руку отставного полковника.

 

- А, ничеее-о! Добавишь еще, правда, ведь? – отвечает он как-то по-дружески, и Туре становится уютно и тепло в этой маленькой неуютной машине.

 

- Правда! - почему-то уверенно отвечает он.

 

- Вот, еду поклониться и прочитать молитву на могилу сына – говорит Бузурманкулов. - Это неправильно, когда сыновья умирают раньше отцов. Тяжело с этим жить – полковник говорит по-русски с легким акцентом.

 

- Да, это ужасно! – с грустью отвечает Асель, будто она тоже знает, что такое, хоронить собственных детей.

 

- Ну, Ак-Кула, трогай, родимая!– обращается он к машине и включает зажигание.

 

- Так звали лошадь Манаса, героя нашего знаменитого эпоса – решает просветить Туру Асель.

 

- А-а-а. – отзывается тот.

 

- Вот, доберусь до Иссык-Куля и обязательно выпью с вами водки. Я угощаю! А, Молодежь, выпьете со старым ментом – пенсионером водки? – зычно спрашивает он.

 

- Конечно! – отвечает молодежь.

 

58.

 

Едут весело. Отставной полковник, оказывается, еще и прекрасно поет, и сам сочиняет песни. Он задушевно затягивает одну на киргизском языке.

 

- Это о том, что одинокий человек, не найдя счастья на своей родине, уезжает на далекий Памир, как птица со сломанным крылом. Жолдошбек байке сам ее сочинил – объявляет девушка.

 

Полковник достает из бардачка небольшую книжку с киргизскими песнями и, подав ему, говорит:

 

- Страница триста сорок вторая. Прочти, кто автор?

 

- Ж. Бузурманкулов. Если у вас милиционеры – поэты, то кто же тогда поэты? – смеется Тура.

 

- А поэты у нас – полубоги. Питаются они святым духом, потому, что больше нечем. Ну, еще может быть, их подкармливают иностранные фонды, печатают книжки им иногда. Иностранцам, наверное, наше искусство нужнее, чем нашему государству.

 

От полноты эмоций, отставной мент даже съезжает на обочину и останавливается. Толстяк выходит на воздух, достает сигарету, вздыхает, мнет сигаретку ее в руках и, смотрит куда-то вдаль, туда, где за цепью гор начинается перевал. Сам себе он грустно произносит:

 

- … Эх, Азия моя, Азия!... Моя старушка Азия! Неужели перевелись твои мудрецы - философы?! Неужели твои дервиши стали маразматиками, а свет твоих плеяд превратился в унылые сумерки жалкой старости?!... Эх-хе хе…

 

Молодежь в растерянности смотрит на загрустившего старика. Но, тот уже согнал нахлынувшую на него грусть. Озорно подмигнув им, полковник зычно зовет их:

 

- Вы что сидите, молодежь?! Ну-ка, достаем провизию! Соображаем пикник!

 

Молодежь, ежась от холода, выбирается из машины. Отставной полковник достает из бардачка лепешки, помидоры и другую провизию. Все это и термос с чаем он водружает на капот машины.

 

-            А на десерт у нас – чистейший горный воздух. Такого десерта нет нигде в мире! – продолжает шутить большой добряк, угощая помидорами.

-             

За шутками и болтовней, они и не замечают, как все уже съедено и убрано и мент включает зажигание.

 

Они снова в пути. Карабалаевич затягивает русскую задушевную «По долинам и по взгорьям…» Тура удивленно смотрит на него.

 

- Вы так поете, словно вы – русский…

 

- А, ничеее-о! Было бы глупо отказываться от всего русского только потому, что мы теперь отдельная страна, ведь мы столько времени были вместе…. Я говорю тебе об этом как советский человек, как бывший журналист и бывший мент…. Куда мы друг без друга?! Мы же как сообщающиеся сосуды…

 

От долгой дороги и задушевных песен Туру сморило в сон.

 

«Все так хорошо, что даже настораживает» - сказав себе, он закрывает глаза.

 

59.

 

Он спит крепко. Асель его не может добудиться. Она уже вылезла из машины и стоит, открыв дверь с его стороны. Наконец, он просыпается и недоуменно смотрит на девушку. Совсем не хочется выбираться из теплого салона в стылый ветер, но приходится.

 

- Кранты машине. Придется ловить другую попутку, - говорит она.

 

Он выходит из машины. В лицо хлестнул пронизывающий ветер. От неразбавленного чистого воздуха кружится голова. Он, запрокинув голову, смотрит на вершины огромных гор и на близкие-близкие звезды. Кажется, можно забраться на гору и потрогать звезды руками.

 

- Ты пойди, прочитай это! – с обидой в голосе зовет Туру отставной полковник. - Ты читай, читай!

 

Тура ежась от холода, идет к нему. Отставной полковник светит фонарем в угол бокового стекла турецкой машины. Наклонившись, Тура читает по слогам указанную надпись завода – изготовителя.

 

- Du-ra-kam – значится надпись на стекле.

 

- Вот для кого делают турки свои развалюхи! Они нас считают дураками, а мы, дураки, покупаем их и дарим отставным полковникам, чтобы они, старые, оставались зимой среди ночи на дороге!

 

- А вы еще называли ее Ак-Кула! – возмущается Пенелопа.

 

- Так ведь, если наши не делают машины, приходится их скакунов называть такими именами. А они не выдерживают таких сильных имен. Имя ведь тоже надо знать, кому давать.

 

- И что же вы турецкую машину так назвали? – Дрожа от холода, снова спрашивает девушка.

 

- А кто знал, что их скакуны на наших дорогах, все равно, что сивые мерины?! – возмущается он и с досадой пинает по колесу.

 

- Ну, давайте, попробуем починить ее вместе, – трясясь, говорит Тура.

 

- Да нет, ребята, вы идите, ловите другую попутку. А то промучаетесь тут со мной всю ночь. Я как-нибудь сам. … Совсем замерзла! На-ка возьми, надень это! – он вытаскивает из багажника свою рабочую куртку и отдает Асели. – Одевай, Одевай, небось, не замуж в ней выходишь. Главное тепло, а потом – красота.

 

- А как же вы? – Туре жаль покидать этого добродушного человека.

 

- А ничеее-оо! – протягивает привычное полковник. – Людей хороших много. Помогут. Я же на своей земле.

 

Он еще надеется, что может, все образуется и поломка окажется не такой серьезной. Но Пенелопа уже останавливает бус.

 

- Мы с вами обязательно выпьем водки на Иссык-Куле! Завтра утром приходите к главному пляжу! Какой там у вас главный? Я буду вас ждать, я угощаю! – кричит Тура на прощание старику. Ему жаль прощаться с этим человеком и оставлять его одного среди дороги.

 

- А ничее-оо! – кричит полковник и эхо далеко по округе разносит его голос.

 

60.

 

- Акча барбы? (Деньги есть?) – спрашивает водитель, критически осматривая их. В огромных ватных штанах отставного полковника и в его замызганной куртке, Асель выглядит как бомжиха. Трясущийся от холода Тура тоже приходится ему не по душе.

 

- Бар. (Есть) Только везите нас, скорее, - дрожа, говорит девушка.

 

Бус уже едет по ночной трассе. Тура оглядывается в салоне. В темноте на головах у всех пассажиров белеют тюбетейки. У некоторых отпущены бороды. Время от времени они поглаживают их и тихо шепчут: « О, аллах, бисмилля рахман иррахим». Сухо трещат четки, перебираемые их пальцами.

 

Тура смотрит на них и чувствует себя неуютно.

 

Бус между тем петляет по узкой дороге перевала. То слева, то справа из темноты вырастают громадные стены утесов, и машина поворачивает как раз в тот момент, когда кажется, что вот-вот расшибется в лепешку о камни. Аксакалы и даже Асель едут невозмутимо, не обращая на это никакого внимания. Наконец, они подъезжают к небольшому дереву, растущему у дороги. Останавливаются. Все выходят из салона.

 

Небольшое раскидистое дерево сплошь обвешано цветными ленточками. При лунном свете оно похоже на странного дервиша, одетого в лохмотья. Ветки его колышутся на ветру всеми своими ленточками. Слышно, что среди веточек привязан колокольчик. Время от времени он дзынькает в гулкой тишине. Справа от дороги, сразу за ней крутой обрыв где-то далеко внизу заканчивался бурной речкой, от которой идет грозный рокот. Ежась от холода, Тура закуривает. Он стоит в раздумье и курит, когда старики совершают омовение у святого источника.

 

Слышится голос муллы, читающего нараспев суру курана. Все стихают и опускаются на корточки. Асель тоже садится и тянет парня за край куртки. Он нехотя присаживается рядом. После курана, старики – белошапочники снова раскрывают свои ладони и в них нашептывают свои молитвы. Девушка повторяет за ними и толкает локтем Туру, призывая последовать ее примеру.

 

- Я не хочу так делать! Это дело добровольное. Это мое право. – шепчет недовольно парень. Старики искоса бросают на него свои взгляды и продолжают молиться. Мулла произносит: О-омин! И все проводят по своим лицам ладонями потом встают, достают из карманов ленточки и привязывают их к веткам дерева.

 

- Что они делают? – спрашивает он у Асели.

 

- Просят у аллаха благословения для родных и близких и загадывают желания. Ты тоже можешь загадать свое желание.

 

- Вот еще! – фыркает он и отходит в сторону. Все снова усаживаются в бусик. Тура идет за ними. Водитель преграждает ему путь и говорит:

 

- Я не хочу тебя пускать сюда. Это мое право. - Они в недоумении смотрят на стариков. Те словно не замечают их.

 

- Кафирдин катыны, сен да кал!* ( Оставайся и ты, женщина неверного) И пусть Аллах простит вас… - говорит водитель, отстранив девушку, захлопывает дверцу и бус рванув с места, исчезает за утесом.

 

61.

 

- Все из-за тебя! – рассерженно кричит девушка на Туру, - не мог, что ли сделать Оомин?!

 

- Да я даже не крестюсь, не то, что оминкать!

 

- Ну и дурак! Если не веришь в бога, в кого тогда веришь, в дьявола?!

 

- Я верю в прогресс! – шутит Тура, но она не оценивает его шутки.

 

- Сейчас это так же глупо, как верблюда кормить болтами. Как мы теперь выберемся отсюда?! - говорит она и демонстративно отворачивается.

 

Где-то среди веток снова звенит колокольчик. Тура виновато пожимает плечами и вздыхает.

 

- Ничего, выберемся, - словно самой себе говорит Асель, закуривает и пускается в путь.

 

62.

 

Трасса оказывается совсем пустынной. Вскоре они замерзают почти до бесчувствия. Уже понятно, что ждать какую-то шальную ночную попутку бесполезно. Горы смотрят на них безучастно. Она сворачивает с дороги в кювет, ища теперь хоть какого-то спасения от ветра. Наконец, она находит трубу. Это бетонная труба, под запасным мостом, сооруженным на случай весенних паводков. Наполовину она забита камнями и засохшей глиной.

 

Внутри не так холодно, как на дороге. Асель приносит сухих веток, складывает в кучу, поджигает. Ветки не загораются, спички ее кончаются. Она просит спички у него. Порывшись в карманах, он достает книжку и коробку с парой спичинок внутри.

 

- Это годится. – говорит она, взяв книжку и собирается вырывать из нее страницу.

 

- Ты что делаешь, не трогай, я еще не дочитал! – Он забирает у нее обратно книжку.

 

- С одной спичкой не сможем разжечь огонь. С бумагой – смогли бы.

 

- Это сказка.

 

- Да ну тебя! – отмахивается она и, чиркнув, подносит горящую спичку к веткам. Они сначала вспыхивают, потом начинают слабо тлеть, вот-вот готовые разгореться.

 

- Поройся в карманах, может, еще чего найдешь? – просит она, ладонями прикрывая от ветра тлеющие ветки.

 

Тура достает маленький китайский фонарик. (Сразу вспомнились сверкающие витрины супермаркета, высокие стеклянные купола, тепло и блеск отделов, … ее маленькая рука в своей. «Это когда мы в темноте будем искать друг друга» - сказала тогда она).

 

- Она мне подарила – говорит он Асели, показывая ей маленький фонарик.

 

- Лучше бы она тебе зажигалку подарила! – обижено отвечает Асель и, бросив тщетные попытки сохранения огня, пододвигается ближе к Туре и сворачивается в комок шмыгая носом, как маленький зверек.

 

- Ла-а-адно! Вот, то, что прочитал. Топи уж! А я буду дочитывать и бросать в огонь остальное. – С этими словами Тура разрывает пол-книги и протягивает листы девушке.

 

- Ты еще человек, оказывается! – приятно удивленная, цокает языком Асель и тут же суетливо ворошит ветки и комкает бумагу.

 

Она быстро разводит костер. Благо сухих веток и всяких коряг оказывается много вокруг. Вскоре костерок уже весело трещит в тесных недрах бетонной трубы. Куртка старика служит заслоном от ветра. Тура включает фонарик и читает, склонившись над костром. Время от времени в огонь летят прочитанные листки.

 

Согревшись, Пенелопа достает из кармана пачку сигарет, быстрыми привычными движениями катая между пальцев сигаретку, освобождает ее от табака, достает из другого кармана маленький комочек тетрадного листа, раскрывает его. Там лежат несколько маленьких бурых, похожих на пластилин, комочков.

 

- Вот она, родимая! – она перекладывает из бумаги себе на ладонь один из кусочков. Отблески пламени играют на лице девушки, отчего ее монгольские скулы резче выступают на лице, а глаза светятся каким - то диким первобытным восторгом. Она крошит этот пластилин на маленькие кусочки и смешивает в ладонях с табаком. Снова привычными движениями заправляет эту смесь в пустую папироску. Достает из костра догорающую ветку, прикуривает ею, с удовольствием глубоко затягивается, задерживает дым в себе значительно дольше, чем следовало при нормальном курении. Зрачки ее расширяются, а взгляд становится отстраненным, блаженным. Она улыбаясь, протягивает косяк Туре.

 

В отблеске костра можно различить ее светящиеся глаза с едва покрасневшими белками. Она начинает хохотать, смеясь над Турой. Ее забавляет все в этом долговязом парне: и то, как он держит сигарету, и то, как неумело затягивается … «Машина! Ты машина! Хи-хи-хи!» Потом лицо ее вдруг становится жалким и она начинает плакать как маленький несчастный ребенок. Тура замечает, что движения ее становятся медлительными, словно это было ее виртуальное изображение, включенное на покадровый показ. Она схватилась за голову. Голова ее отрывается от тела. Она ставит ее себе на колени и начинает гладить, успокаивая свою печальную оторванную голову. «Неужели, чтобы попасть домой, меня тоже должна укусить змея? Меня должна укусить змея! Укусить змея!... » - застревает в голове его странная мысль.

 

Обняв ее, он сидит печально, то включая фонарик, то выключая его.

 

Среди гор и звезд где-то на земле загорается и снова гаснет маленький огонек. Раздавался то смех, то плач… Звезды смотрят на это безучастно, но вскоре начинают блекнуть.

 

63.

 

По лестничной площадке общаги то вверх, то вниз снуют женщины с пакетами, елками, шампанским…

 

- И куда они так суетятся. Все равно вернутся сюда. Они никому не нужны. Их отсюда вынесут ногами вперед, если не завод не обанкротится раньше… - язвит недовольная комендантша. Биба сквозь толпу проходит наверх.

 

Она входит в пустую комнату. Устало прислоняется к двери, бросает на пол свои вещи и оглядывается вокруг. Здесь только коробки с компьютером, пара ее чемоданов и книги в стопках, голый деревянный стол, да еще голая железная кровать. Следом входит комендантша. Она вносит потрепанный матрац и старое красное ватное одеяло. Она бросает все это на кровать. Сетка кровати заскрипев нещадно, оттягивается почти до пола. Женщина достает из кармана своего синего рабочего халата листок бумаги и ручку, и сует их Бибе. Она расписывается в строчке, указанной галочкой. Подозрительно оглядев ее коробки, комендантша уходит, бросив на прощание:

 

- И чтобы без фокусов мне тут!

 

- С наступающим…! – отвечает Биба.

 

64. Сон

 

На проводах высоковольтной линии висит что-то белое и крылатое. Он лезет по столбу. На ногах у него «когти» электрика. Столб превращается в длинные ветви самого высокого дерева - конопли. Ему кажется, нет конца этим ветвям. Где-то там, внизу отец ругается матом и угрожающе трясет кулаком. А он все лезет и лезет. Дует сильный ветер. Ему холодно и страшно.

 

65.

 

Тура просыпается. Асели рядом нет. Он вылезает из трубы. Окутанные холодным предутренним туманом, предгорья тонут в зыбкой пустоте, словно в потустороннем мире. Только вершины хребтов завораживали бесконечной чередой ломанных линий, многослойностью оттенков холодного серого: от каких-то тяжелых металлических, до газообразных, почти прозрачных…. За ломанным горизонтом гор встает холодное солнце.

 

Девушка умывается у реки. Бурный поток грохочет так, что закладывает с непривычки уши. Он присаживается рядом с ней и тоже зачерпывает в ладонь обжигающе холодной воды. Фыркая, он умывается и пьет воду из ладони.

 

- Вкусная, зараза, но зубы ломит страшно! - кричит он Асели, стараясь перекричать шум реки. От его лица и рук идет легкий пар. Он оглядывается вокруг и поражается, насколько огромны и близки горы. Они выходят на дорогу. Где-то среди ленточек священного дерева все так же звенит колокольчик. Тура, постояв в задумчивости у дерева, включает свой маленький китайский фонарик и привязывает его к ветке.

 

- Что ты загадал, что? Скажи! – пристает к нему Пенелопа.

 

- Не скажу, а то не сбудется… - интригующе улыбается он ей, шагая по трассе. Она бежит за ним следом, повторяя

 

- Ну скажи, ну?!...

 

Одна из проезжающих машин останавливается.

 

66

 

И вот они уже на берегу Иссык-Куля. По пустынному берегу лучшего в городе Рыбачье пляжа гуляют коровы. Он стоит у берега и смотрит на водную гладь. Штиль. Он вспоминает слова Бибы: «На озеро молились и говорили, что там, на дне покоится посланник бога, а с ним – целый город…»

 

- Ты знаешь, мне кажется, она вернется сюда. Такие места навсегда не покидают. – говорит он. Асель не слышит его слов. Она стоит поодаль, бросая плоские камни по верху водной глади и считая, сколько прыжков сделают они, перед тем, как утонуть.

 

Неподалеку, привязав лошадей к пляжному грибку, сидят несколько местных парней и играют в карты. Один из них, тасуя карты, обращает внимание на странную парочку, разгуливающую вдоль берега в столь ранний час и не в сезон к тому же. Он сплевывает сигарету, сморит через бинокль в их строну и радостно говорит своим дружкам:

 

- Обана! Смотрите, ак-кулак с нашей телкой!

 

- Пошли, попугаем их малость! Пусть знает наших!

 

Пастухи срываются с места, лихо вскакивают на своих лошадей и мчатся в сторону Туры и Асели.

 

Их окружают всадники и, наглея от их бессилия, кружат вокруг, рассекая воздух звонкими щелчками пастушьих плеток. Пенелопа кричит на киргизском:

 

- Ребята, мы уже уходим, не троньте его.

 

- Он тебя трахал, да, сучка? – ехидно улыбаясь, напирают на нее один из них. Она испуганно пятится назад. Тура тоже растерявшись, топчется на месте, боясь угодить под копыта лошадей.

 

- Ну-ка, раздевайся! – командует ей всадник, - орусу можно, а нам нельзя что ли?!

 

- Вы что с ума посходили, - кричит Асель, не на шутку перепугавшись.

 

- И ты тоже, орус, снимай с себя все! – довольный забавой, кричит другой пастух и хлестко бьет плеткой Туру. Тот падает от боли на колени. Волна ненависти и бессилия охватывает его. Схватив горсть песка, он бросает в сторону противника. Местные только хохочут в ответ и кружат вокруг него, крутя над головой плетками.

 

- Хорошо! – кричит девушка. Я раздеваюсь, смотрите!

 

Те останавливают лошадиную пляску и удобно расположившись на холках лошадей, приготавливаются наблюдать за ней.

 

- А этот что встал, пусть тоже раздевается! – кричит третий всадник.

 

- Ты хорошо плаваешь? – тихо спрашивает она Туру. (окруженные толпой всадников, они держатся за руки и испуганно топчутся на месте, озираясь вокруг)

 

- Да. – отвечает Тура.

 

- Тогда раздевайся и лезь в воду.

 

- Давайте, скорее! – вместе с окриком в воздухе раздается свист плетки.

 

Их заставляют раздеться донага. Дрожа от холода, как к спасению, они бросаются к озеру, ныряют на бегу в воду и плывут под улюлюкание и гикание пастухов.

 

Тура в мгновение ощущает обжигающий холод воды, но сразу же после этого, вода кажется даже теплой. От глади озера поднимается легкий пар. Тура плывет все дальше и дальше. За ним не отставая, плывет Асель.

 

Всадники скачут вдоль берега, вспенивая копытами волны. Отплыв довольно, чтобы быть вне досягаемости местных, они останавливаются и дрейфуют на месте, наблюдая за тем, что творится на берегу. Всадники кружат еще немного, потом хватают с земли их куртки и, размахивая ими, как трофейными флагами, скачут прочь. Наблюдая за этим, они воют от отчаянья и спешно плывут к берегу. Их оставшаяся одежда втоптана копытами лошадей в песок. Трясясь от холода и бессилия, они кое-как одеваются. Песок наждаком трет им кожу, Зуб на зуб не попадает от холода, но это не самое неприятное в их теперешнем положении. У Туры вместе с курткой исчезает паспорт и билет на поезд. У Асели в кармане оставался пластилин. Их отчаянью нет предела.

 

67.

 

В прозрачной дали рваными ломанными линиями горизонта чернеет рыбацкий городок. Перед ним маячит и приближается что-то белое. Милицейская Нива едет прямо на пляж.

 

- Стуканули, казлы! Бежим, а то сейчас повяжут! За анашу впаяют по полной! – девушка хватает его за руку и тащит в сторону.

 

- Мне все равно. Я остался без документов и билета. – отвечает он потухшим голосом, опускается на колени в песок, проклиная «сраную Азию и тот день, когда приехал сюда!» Асель тоже опускается рядом мешком и они равнодушно наблюдают за приближающейся Нивой. Машина останавливается перед ними.

 

Дверь открывается и раздается знакомый голос:

 

- Ну вы и даете! Молодежь! Загораем? Зимой? – слышат они зычный голос полковника. Он идет по песку к ним навстречу, переваливаясь, как медведь.

 

Тура не может поверить своим глазам, он радуется ему как старому другу, подбегает и обнимает старика, чем его очень удивляет. Асель тоже подбегает к нему и тоже обнимает его за необъятный живот.

 

68.

 

Они едут в машине.

 

- Я думал, вы не придете. – говорит Тура.

 

- А ничеее-ооо! Я же говорил, людей добрых много. Крышка трамблера лопнула, оказывается. Так один парень взял меня на буксир и дотянул до Рыбачьего. В милицейском гараже ремонтируют мою старушку, наверное уже закончили. А я вот, начальника ГОВД взял в компаньоны. Познакомьтесь. Полковник Саламат – кивнул он в сторону белобрысого милиционера, примерно в два раза крупнее, чем сам Карабалаевич.

 

- Ну, что, молодежь, пойдем пить водку по-нашему, по ментовски? – громогласно спрашивает Карабалаевич.

 

- Это как? - любопытствует Асель.

 

- В пансионат с горячим источником, в зал с камином, к достархану с барашком. Отведаешь настоящего бешбармака. Тебе как гостю полагается почетная кость! Ты будешь есть седло барашка.

 

- Седло что-то не хочется. – говорит Тура. Он чувствует в словах мента легкий подвох.

 

- Ну и дурак! – по простецки отвечает мент, - Седло – это самое вкусное, что есть в барашке!

 

- А как же к сыну? – спрашивает Пенелопа.

 

- Я уже сходил с утра, прочитал молитву, попросил его, чтобы он забронировал в раю мне тепленькое местечко. Но только не в Пресс-центре ихнего МВД, нет! Этого счастья хватило мне и здесь: факты говорят одно, чутье подсказывает другое, а ты врешь газетчикам третье, что в интересах следствия… и так далее, и так далее…. Ну что ж, молодежь?...

 

- Я не могу. Спасибо. – снова грустнеет Тура.

 

- У него билет на поезд … украли. И паспорт… А к часу он должен быть в Бишкеке. Ему еще нужно успеть на московский поезд.

 

- Кто? Пастухи? Да, пацаны местные! Да, только они. Совсем распоясались!... – продолжая крутить баранку, говорит Саламат и резко сворачивает направо от трассы.

 

- Куда мы?! – хором кричит молодежь, в глазах у Асели отражается страх, Туры – надежда.

 

- На базар. Там они сейчас. Загоняют ваше шмотье. – через плечо отвечает Саламат и направляет машину к местному рынку.

 

69.

 

- Сидите и ждите. – скомандовав хором, большие менты уходят к базару.

 

Ожиданию нет конца. Тура не отрываясь, смотрит на часы на передней панели машины. Ментов все нет. Не выдержав ожидания, он вылезает из машины и прохаживается вокруг нее.

 

Провинциальный азиатский городок мало чем отличается от таких же маленьких российских городков. На витринах магазинов – красные плакаты с Кока-Колой, рядом в ларьках торгуют водкой на разлив. Типовые панельные пятиэтажки соседствуют с саманными хибарами. Бесснежная зима навевает уныние. Голые деревья, как скорчившиеся мученики, рядами застыли вдоль дороги. Тура открывает дверь в салон и спрашивает Аселю:

 

- Почему здесь нет снега? Зима же!

 

- В этом городке никогда не бывает снега. Это же – город ветров. А еще его называют городом проституток и шоферов. – машинально отвечает она. Асель нервничает из-за пластилина. Как загнанный зверек, она сидит в машине, не зная, то ли бежать, сломя голову отсюда, то ли дождаться мента и все объяснить ему. В глубине души она все же надеется на авось и этим себя утешает.

 

У ларька в канаве валяется пьяница. Время от времени он продирает глаза. Тогда он встает, шатаясь, добирается до ларька. Там ему с криками и проклятьями наливают очередную стопку. Он выпивает ее залпом, закусывает кусочком горького курута и уходит прочь. Но снова падает в канаву и там остается лежать до следующего пробуждения. И как только его холод не берет?!

 

Надежды катастрофически рушатся неумолимым временем. Тура уже завидует алкоголику, беспечно развалившемуся в канаве, как наконец-то показываются два больших мента.

 

- Ну, что ж, молодежь?! – раздается зычный голос. Он идет, размахивая курткой Туры. Два осунувшихся лица наблюдает за ним из окон машины. На лицах обоих появляется улыбка. Тура рад, что его куртка нашлась. Аселя - что она не нашлась.

 

- А твою они уже продали. Весь базар перевернул – не нашел… Успели, гады! - говорит Саламат, садясь за руль.

 

- А-а-а, ниче-е-ее! На счастье! Все равно тонкая была. – радостно отзывается Асель и мент с недоумением смотрит на нее.

 

- На, держи. – Он кидает куртку Туре. Тот ловит ее и сразу же лезет во внутренний карман. Тура с удовольствием нащупывает паспорт, находит билеты. Но радость его граничит с отчаяньем.

 

- Не успеем уже! – сокрушается он. – Тут до Бишкека два часа езды, а поезд в Москву через полтора часа отходит.

 

- Ну, так поехали, посажу на рыбачьинский поезд. За час доедешь, эт точно! – говорит Саламат.

 

- Едем до вокзала. Уж этот Ак-Кула не сломается! – подхватывает его Карабалаевич и хлопает по панели машины.

 

- Облепихи купи! Зря что ли ехал?! – советует Асель.

 

- Ну, по дороге и купим. Ее здесь много. – торопясь говорит Саламат и снова как в тесную обувь ногу, всовывает себя в водительское место.

 

Всю дорогу, пока едут, Тура сидит, как на иголках. Он словно кожей ощущает неумолимость времени. Толстый полковник давит на газ и улыбается. Карабалаевич продолжает спокойно беседовать с девушкой:

 

- Ты тоже в Бишкек, или обратно поедешь, домой?

 

- Не могу домой ни с чем возвратиться. Раз уж вы такой добрый, лучше найдите мне здесь работу.

 

- Ну, так иди работать в милицию. У меня еще сохранились связи. Меня здесь ценят. А ты девушка бойкая. Справишься. Поступишь потом на юрфак заочно и будешь прокурором или судьей.

 

- Адвокатом.

 

- Хорошо. Завтра приди в отделение. Скажешь, от Бузурманкулова.

 

Она от радости снова обнимает его.

 

- Ой, спасибо, Жолдошбек Карабалаевич!

 

- Рано еще благодарить. Гляди, не справишься – первый с тебя спрошу! Я не всегда такой добрый!

 

- Справлюсь. Обещаю.

 

- А как с этим…? – шепчет Тура, жестом показывая набивание косяка.

 

- Не боись, я же сказала, это не серьезно, в любой момент могу бросить. Это же не наркота. Это – кайф! – отвечает она так же тихо. Облепиха в банке подрагивает от тряски машины. Он держит банку на коленях.

 

И Тура смотрит на нее и чувствует, что от этого кайфа она уже не откажется никогда.

 

- А с тобой мы водки все же выпьем! Когда-нибудь! – говорит мент, повернувшись назад к парню.

 

70.

 

- Ну, счастливо, Дон Кихот Московский! Привет Дульцинее Иссык-Кульской. – говорит Асель и официально пожимает ему руку, вживаясь в образ милиционерки.

 

- Ну, пока, сынок, смотри там, не опозорься перед людьми, будь честным! – говорит отставной полковник. - Я сыну своему всегда так говорил. Ты уж извини меня старого. Вспоминай по доброму и… и живи! Обязательно живи!

 

Они обнимаются, потом он вскакивает на подножку вагона, и машет им рукой.

 

Поезд трогается.

 

- Ой, облепиха! Облепиху забыл! - Асель подбегает к тронувшемуся уже вагону и на бегу передает банку Туре.

 

………………

 

Стуча колесами по рельсам, поезд уже набирает ход. Асель и менты машут ему вслед, становясь все меньше и меньше, пока совсем не исчезают из вида. Тура облегченно вздыхает и садится на свою нижнюю полку, с удовольствием ощущая всем телом движение поезда. Он еще долго смотрит на пролетающие мимо улицы, дома, покрытые тонким серым слоем то ли снега, то ли пыли.

 

Город кончается, начинаются деревни, поля и холмы…. За ними горизонт заканчивается ломанными линиями гор.

 

А поезд, меж тем, уже летит все дальше от гор, все ближе к родной Москве…

 

71.

 

Она лежит, свернувшись калачиком, когда входят друзья (дверь была открытой). Макс резко одернув штору, открывает окно. Полутемную комнату заливает свет. Биба поднимает голову и машинально прячет глаза, уткнувшись в одеяло.

 

- Танюх, мы с тобой в бомжатнике! – говорит Макс, оглядывая в комнату.

 

- Потрясающе! И это – наша Биба!

 

Выглядит она ужасно, зато Макс одет с иголочки с эдаким небрежным шиком. От него приятно пахнет хорошей туалетной водой вперемешку с нафталином. Татьяна тоже заново обесцветила волосы и подкрутила их плойкой.

 

- Он сегодня ну просто «денди лондонский»! М-м-м, какой парфюм! – говорит Таня, рукой подгребая к себе волны его аромата в воздухе.

 

- Только между нами, девочками. – Элитный second hand. Могу дать адресочек. – говорит Макс, кокетливо демонстрируя свой наряд. – Я просто красавчик, правда?

 

Биба кивает и садится в кровати, кутаясь в одеяло.

 

- Вот еще! Не будем мы тебя жалеть, мы собираемся проводить с тобой этот старый год. – говорит Таня, срывая с нее одеяло.

 

- Иди, прими душ и оденешь потом вот это. – Макс роется и достает из ее чемодана короткое черное платье. Он вертит в руках, разглядывая ее вещи, словно сам собирается их надевать. Танюша приоткрывает окно, достает из пачки сигаретку и, зацепив пинцетом для бровей, курит.

 

72.

 

В конце длинного коридора она открывает дверь с надписью «ДУШ». В большой темной комнате железными грубо приваренными листами отделены друг от друга несколько душевых кабинок. Маленькая лампочка слабо мигает. Ежась от холода, она раздевается и входит в одну из кабинок. Трубы проржавевшие, стены грязные, пахнет затхлой сыростью. От прикосновения к холодному замызганного кафелю на полу, она инстинктивно сжимает пальцы ног и сгибает колени. Еле сдерживая дрожь в теле, она крутит ржавый вентиль. Холодная вода обрушивается на пол, и брызги от пола падают на ее маленькое дрожащее тело. Она стоит, готовая вот-вот разрыдаться от отчаянья и беспомощности. Душа ее сжимается в один маленький несчастный комок…

 

Но, вот, пошла теплая вода. Она входит в этот бушующий парами спасительный поток и жить сразу становится возможней.

 

73.

 

Они в салоне красоты. Биба сидит на кресле перед большим зеркалом. На нее внимательно смотрит парикмахерша, не зная, что делать с ее обросшей шевелюрой. Биба безучастно и грустно смотрит глубже своего отражения.

 

- Будьте добры, виски оставьте длинными, челку оставьте до бровей, верх профилируйте, потом просто просушите волосы и небрежно растрепите гелем с эффектом мокрых волос. – говорит Макс парикмахерше. Она удивленно смотрит на Бибу и на него.

 

- Делайте, как он сказал. – отвечает она на вопросительный взгляд парикмахера. И ее начинают подстригать.

 

Макс поднимается с дивана, где он сидел, рассматривая журналы, подходит к ней и шепчет на ухо: «А ты повторяй про себя, что ты красивая и молодая. Повторяй, повторяй!» - потом садится на место и уже Тане шепчет: «И мне приходится учить женщин, как быть женственными. Словно у них у самих глаз нет, словно они сами этого не видят». Потом он внимательно, как врач пациента, смотрит на Таню и продолжает:

 

- Надо мне и за тебя взяться. К весне будешь ты у меня настоящая леди!

 

- Тоже мне, Пигмалион нашелся! Ты берись за тех, над кем не бесполезно работать.

 

- Вот за тебя и возьмусь! – утвердительно отвечает он и, щелкнув глянцевой страницей модного журнала, уходит в созерцание гламурной прелести.

 

74.

 

Они в ресторане. Макс, небрежно взглянув в меню, заказывает ананасы в шампанском, гусарские салаты, крабов и еще всякого такого.

 

- Потрясающе, он или ограбил банк, или собирается нас заложить за всю эту буржуйскую вкусность! – говорит на самом деле потрясенная Таня.

 

- Смотри, какой я ей придумал образ женщины – вамп! А лак на ногтях, смотри, какой, а макияж! – говорит он Тане, указывая на сидящую рядом Бибу. Она не расслышав их разговор, вопросительно смотрит на Макса.

 

Макс подходит к музыкантам, молодцевато щелкнул пальцами говорит им:

 

- Что-нибудь хитовое!- потом повернувшись к девушкам, зовет их: - Пойдемте, девочки!

 

Они танцуют. Люди в зале даже хлопают им, когда они спускаются со сцены.

 

- Танец – это здорово! Избавляешься от отрицательной энергетики! – говорит Биба, садясь на место. Она снова - прежняя веселая Биба, какой привыкли видеть ее друзья.

 

- И заряжаешься положительной… - Макс тоже садится, вытирая аккуратно сложенным платочком пот со лба.

 

75.

 

За окном такси мелькают огни ночной Москвы – огромные, красивые, высокие…, словно россыпи драгоценных камней в шкатулке великана.

 

- Я – маленькая букашка, упавшая на самое дно шкатулки. Лапками кверху лежу и беспомощно болтаю ими… - говорит Биба.

 

- Даже не думай так! Будь в потоке. Букашек Москва не любит. – отвечает Макс.

 

- Да, может раздавить, - добавляет сидящая впереди Таня.

 

Машина, резко затормозив, застревает в пробке. Биба рассеянно оглядывается, выныривая из мира мыслей в мир реальный. Да, это уже ее новый район. Она его узнает его по старым совдеповским приметам, которых еще не изжили в некоторых окраинах.

 

- Ребята, я остаюсь. Новый год же все-таки надо праздновать дома.

 

- Будешь праздновать одна? – фыркает Макс.

 

- А что?! Куплю елку, шампанское…, - говорит она, обняв подругу и похлопав ее по плечу. – Спасибо, что нянчились со мной.

 

- В натуре, подруга! Ну, ты колбаса! Прекращай давай! – Таня разочарованно разводит руками. Макс выходит провожать ее.

 

- Ну, пока, родная, с наступающим! – Таня с Бибой целуются в салоне такси, и Биба выходит.

 

- Ты уверена, что не хочешь поехать с нами? Гена с женой будут… – говорит Макс, провожая ее.

 

- Да. Вдруг он придет?

 

- Расслабься! Даже если захочет…, он же не знает, где ты. Он не найдет тебя.

 

- Вы же нашли.

 

- Ну, нам Генка сказал.

 

- Ты знаешь, какая штука получается. Просила у бога любви, но забыла сказать – взаимной. А теперь, что мне делать с ней, не знаю. Даже кошки хотят, чтобы их любили… Кошки - в особенности… После праздника приходите на мои проводы.

 

- Ты что, помирать собралась?

 

- Поеду домой.

 

- Ты же говорила: туда «или со щитом, или на щите»? Где ж твои жесткие принципы?

 

- Пора делать их гибче.

 

- Ностальгия по маленькой провинциальной стране?

 

- По маленькой родине. Мы все никак не можем изжить из себя совковые чипы: если будущее, то коммунизм, если цель – то мир во всем мире, если родина, то СССР! - Пора привыкать к реальности. Много же на свете маленьких стран. Живут же там люди… И цели могут быть другими..., например, не стать чужой для своей семьи, для своей маленькой родины… А провинциализм, это когда лилипут пытается играть в баскетбол.

 

- А я ведь любил Лину. – говорит вдруг Макс. – Так, как я любил, не полюбит ее никто. Мне кажется, она ко мне вернется. Но будет уже поздно.

 

- А где она теперь?

 

- Да, не важно.

 

76.

 

Становится уже поздно. Но на пятачке все еще идет бойкая торговля.

 

Она покупает себе небольшую живую елку, коробку ярких елочных игрушек, шампанское, конфеты и, уже у выхода к ней подходит милиционер, и даже не представившись по форме, просит документы.

 

- Они остались дома. Я живу здесь, недалеко.

 

- Тогда пройдемте в участок.

 

- Я живу одна, это общага. Никто документов мне туда не принесет.

 

- Как в метро мирных жителей взрывать, так вы мостаки, а чуть что, так оправдание есть.

 

- Да, как бы мне взорвать эту непонятную и ненужную систему разделения людей: черные, белые, христиане, мусульмане…. И у всех свои обиды…

 

- Вы уже открыто грозите новым террористическим актом!

 

- Да нет же, я образно. Иисус, когда говорил, что в три дня разрушит храм и создаст новый, тоже говорил образно.

 

- Тоже мне – Исус! Вы мне тут бабушку не лохматьте! Умное лицо я вам не обязан делать! Я на службе!

 

- Послушайте, новый год, все-таки! Давайте я вам в участок принесу документы после праздника. В первый же рабочий день.

 

- Хорошо, в залог оставьте две тысячи рублей.

 

- Но у меня не будет и пятисот.

 

- Тогда все давайте, быстрее!

 

- А квитанция? А расписка?

 

- Какая на хер квитанция?! Радуйся, сука, что легко отделалась?

 

- Вы из какого отделения, как ваша фамилия?

 

- Че-е-во?

 

- Ну, куда мне пойти с документами, чтобы залог вернуть?

 

- Какой залог? Ты мне что, что-то дала? Кто-то видел? Или по новой хочешь начать? А ну, пошла, отсюда! Шевели батонами, давай! Вы все тут отмечаться должны за то, что живете на земле российской. Понаехали узкоглазые, мать вашу…!

 

- С Наступающим, Вы мне тоже нравитесь. – отвечает она и уходит.

 

77.

 

Она поднимается по замызганной лестничной площадке, всякие мысли лезут ей в голову. «Хочется домой. Я становлюсь Моисеичем! … Может быть, теперь я – тот самый Вечный Жид?... Или это дух кочевья обрекает меня на скитания и нигде не дает мне покоя?....

 

Между Азией и Россией, как между душой и сердцем я буду скитаться, пытаясь убежать от себя, и снова и снова буду чувствовать, что я не на месте…

 

И снова буду завидовать птицам, которым все равно, куда лететь, ведь для этого им не нужно менять гражданства…» - она поднимается все выше, но мысли ее, словно гири, тянут вниз.

 

Из дырки в пакете вываливаются одна за другой и скатываются вниз по ступеням разноцветные шарики елочных игрушек. Ветка елки цепляется за колготки и рвет их, остроносые модные шпильки попадают в щели на потрескавшемся бетоне ступеней и портят тонкую кожу каблука. Она не замечает ничего…

 

78.

 

В окнах общаги горит свет. Там кипит жизнь. Все наполнено ожиданием Нового Года, как Нового чуда. На одном из окон шумит застолье, на другом – молодежь, размахивая бенгальскими огнями, поет новую красивую песню. Где-то целуются, откуда-то раздается:

 

Наверно,

 

В следующей жизни,

 

Когда я буду кошкой,

 

На – на, на – на…

 

Лишь в ее окне то зажигается маленький пучок света, то снова гаснет.

 

Она сидит на кровати, включает и выключает маленький китайский фонарик, такой же, как и у Туры.

 

79.

 

Лифт как всегда не работает. Тура вбегает на седьмой этаж, перепрыгивая через ступени. У ее двери отдышавшись, он достает из пакета облепиху и стучит. Выходит мужчина – кавказец.

 

- С наступаю… - от неожиданности Тура роняет банку. Она разбивается и яркие оранжевые горошинки сыплются на пол и катятся вниз по ступеням.

 

Сердце его бешено заколотится, когда кавказец с сильным акцентом говорит:

 

- Э, ара, нэ знаем ми никого! Мы нэдавно пэрэехали, вчэра только, э-э! теперь ми здэс хозяева, ми купили здэс все! Прэжняя хозяйка в Пэтербурге. Не было никакой азиатки, брат!

 

Дверь закрывается, а он все стоит, не зная, что делать.

 

Кто-то проходит по лестнице, наступая на облепиху. Оранжевые горошинки лопаются у него под подошвой и Туре это доставляет буквально физическую боль.

 

Вдруг, он слышит жалобное мяуканье. Мышка стоит внизу, среди рассыпанной облепихи. Она пытается лизнуть горошинки, но они оказываются горькими и несъедобными для нее.

 

Он берет котенка, гладит его, вспоминает тот вечер и… Гена Ким называл ему номер своей сотки и говорил, что запоминается легко. «Дьявольская цифра – ноль-ноль – и вызывай скорую помощь».

 

- 6660003 – проговаривает вслух Тура и снова бежит стучать в ту дверь.

 

Снова открывает кавказец, уже рассерженный.

 

- С Наступающим! Можно позвонить? - говорит Тура. Дверь закрывается за ним.

 

80.

 

Он буквально выбегает из дома и торопливо идет в сторону метро, пряча котенка за пазуху. Это замечают два милиционера патрульной службы. Со стороны парень выглядит подозрительно: словно прячет что-то украденное и спешит скрыться с места преступления. Милиционеры переглядываются и, словно по команде, свистят в свисток. Парень оглядывается, видит, за ним бегут менты. Срабатывает какой то животный инстинкт и парень начинает идти быстрее, а потом и вовсе бежит. Патрульные гонятся за ним.

 

81.

 

- Говорю же, мой кот! Вернее не мой, а моей знакомой!... Я его подобрал! – в сотый раз объясняет Тура оперативникам, схватившим его и приволокшим в знакомый уже угрозыск.

 

Котенок, как вещественное доказательство не хочет успокаиваться и сидеть тихо. Он мяукает, не переставая, со страхом озираясь вокруг.

 

- А че убегал тогда? – снова спрашивает мент. Другой сидит за столом и записывает показания в объяснительной. Им уже порядком надоели его дурацкие объяснения и кошачий ор. До них медленно доходит, что ни арестовать подозрительного типа, ни хотя бы выколотить с него хоть какой-нибудь штраф, они не смогут.

 

- Торопился я! Надо найти человека! - уже устав от повторений, отвечает Тура.

 

- Ну, хватит с ним возиться. Убегал, значит, виновен. Запри-ка его до выяснения обстоятельств, а там посмотрим! – говорит тот, что старше по званию.

 

- Так встать! Лицом к стене! Руки за спину! – командует младший сержант.

 

Тура обреченно следует приказу, только сокрушенно говорит:

 

- Новый год же, пацаны. Люди вы, или кто?!

 

- Поговори у меня еще тут! В третью камеру его! – командует старший лейтенант.

 

- А кота куда же? – спрашивает второй мент.

 

- С ним его. Пусть поорет там.

 

82.

 

В полутемной камере смешались запахи унитаза, затхлости, грязного белья, несвежести человеческих тел и образовали один устоявшийся непреодолимый смрад. На нарах сидят несколько человек. Среди них - тот, которого Тура уже видел из окна седьмого неба. Рядом с ним оказалось свободное пространство. Парень садится туда.

 

- Говорят, как проведешь новый год, так он и пройдет…. – потухшим голосом, произносит Тура. Сосед его спокоен и тих.

 

- До Нового года еще семь часов. Все еще может случиться, – отвечает он таинственно.

 

- Что, например?!... – спрашивает Тура.

 

- Выяснят обстоятельства, найдут свидетелей или кто-то поручится за тебя… Тебе хорошо, тебя не обвиняют в убийстве… - спокойно отвечает арестант. И его слова странным образом наводят Туру на спасительную мысль, он с благодарностью смотрит на сокамерника, так похожего на своего отца.

 

- Точно! Дайте позвонить! У меня есть поручитель! – кричит парень.

 

«Дьявольская цифра – ноль – и вызывай скорую помощь». – повторяет он про себя, пока его ведут по коридору.

 

83.

 

Они выходят на воздух. Тура достает из кармана сигареты и закуривает. Гена жестом тоже просит у него сигаретку.

 

- Ты же не…. – Тура удивленно посмотрев на Гену, и протягивает ему сигаретку.

 

- Да ладно уж…. – машет рукой Гена, прикуривает.

 

Они стоят у ворот угрозыска и курят. Они курят, молчат. Наконец кореец прерывает молчание.

 

- Я бы тебя довез, но мне уже ехать пора. Правда.– Гена нервничает.

 

- Нормально, шеф, я на метро. – отвечает Тура.

 

- Вот, здесь твой расчет. После праздников можешь заехать и забрать вещи.

 

Сделав несколько затяжек, Гена выбрасывает недокуренную сигарету, протягивает руку Туре, тот жмет ее:

 

-            Спасибо тебе, с наступающим новым годом.

 

-            С новым годом!

 

Гена садится в свою машину и уезжает. Тура поднимает воротник куртки, выпускает из рта дым и шагает к метро.

 

 За спиной слышит, как тяжело, со скрипом открывается калитка железных ворот. Тура оглядывается и видит: выходит заключенный, похожий на его отца. Он идет, все ускоряя шаг, а потом как побежит по улице! Тура даже останавливается и отходит в сторонку. Поравнявшись с ним, тот говорит ему:

 

- Я же говорил, что не убивал никого! С Новым годом! Счастья тебе, сынок! - кричит он, продолжая бежать.

 

84.

 

Уже темно. Биба поднимается с постели. До Нового года остается несколько часов. Она убирает свою постель, открывает окно и долго стоит у окна, ожидая чего-то.

 

……………

 

Когда Тура стучит, дверь от сквозняка открывается сама собой. Он входит в комнату. Ее там нет. На кровати лежит то платье.

 

На столе у елки стоит портрет сына. Украшена елка вырезанными фотками Туры и Бибы. Коробки с компьютером перетянуты яркими лентами с бантами. Фломастером на одной из них аккуратно выведено: «Это тебе».

 

Он отпускает Мышку. Она мяукает и с непривычки озирается вокруг. Он прошелся по комнате. На столе - только шампанское и коробка конфет. Он думает, что надо было купить что-нибудь к столу, но решает выйти после, время еще есть. Подходит к окну, чтобы закрыть его и…замирает. Сердце его снова начинает колотиться, как тогда, на «Седьмом небе».

 

За окном, словно рой белых пчел, в пучке фонарного света, беснуясь, кружатся снежинки. Небо спешит к новому году обновить Москву и укутать ее белым чистым снегом. Очертания ближайших небоскребов становятся более зыбкими, свет многочисленных окон золотой пылью лежит на снегу…

 

Там, внизу, мигая синими огнями, стоит «Скорая» много людей толпятся вокруг нее. Кого-то укладывают на носилки и несут к машине.

 

- Ну что ж ты так?! – не выдерживает Тура.

 

Она приходит из душа. Дверь распахнута. Осторожно, она заглядывает туда. У окна спиной к ней стоит Тура. За окном большими пушистыми хлопьями падает снег. Она застывает у порога, не веря своему счастью.

 

- Ну что ж ты так… - слышит она и отвечает:

 

- А ты, так зачем…